Апокалипсис и ты

1 января 2003 г. Выходить из дома посреди дня было тревожно. В любой момент выйти из безопасного помещения дома было страшно, но Гермионе пришлось покинуть четыре стены, чтобы достать еду, питье и все необходимое — рулон туалетной бумаги и шампунь, например. Необходимые вещи для жизни. Драко был голоден, его тело исхудало. Совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы Гермиона заметила. Его линия подбородка стала еще более четкой, а ребра впивались в нее, пока они спали. Он был в жизни Гермионы всего три месяца, но она сделала бы все, чтобы он был в порядке. Она была уверена, что он чувствовал то же самое. Последние несколько недель было тихо. Охранники прекратили поиски, перебравшись в Бристоль. Гермиона не знала, почему. Хотя, это означало, что улицы стали пустынными и призрачными. Пальцы Гермионы все еще дрожали, когда она миновала каждую улицу, опустив голову и держа нож в кармане. Драко требовал присоединиться к ней каждый раз, когда она выходила из дома за едой, всегда получая отказ. Она знала, что дома он в безопасности, что никто не сможет отвезти его туда, пока не найдут. Успокаивало то, что он был в максимальной безопасности. Он сжимал ее плечи и велел быть осторожной каждый раз, когда она направлялась к двери. — Не смей наделать глупостей и бросить меня, Гермиона. Его слова звенели у нее в ушах. Не покидай меня. Не покидай. К полудню Гермиона добралась до магазина, в который ходила каждые две недели. Он был пуст, а стеклянные окна разбиты в пяти местах от беспорядков, которые начались после формирования лагеря. Она никогда не понимала режима. Не понимала, почему это произошло. Казалось, что в ее голове была черная дыра. Она мало что могла вспомнить из детства, не говоря уже о национальном распаде. Внутри тоже было холодно, большая часть еды к тому времени уже была несъедобной, покрытой плесенью или пылью. Но большинство продуктов, таких как консервированные фрукты и замороженные овощи, можно было есть. Гермионе так хотелось чего-нибудь сладкого, например, булочки или торта. Мысль о чем-то подобном теперь казалась такой неестественной. В магазине больше никто не работал. Высохшая кровь, размазанная по стене за прилавком, сказала Гермионе, что здесь все кончилось плохо. Но она по-прежнему вела себя так, как будто это было нормально, как будто в этом месте ничего не произошло. Она чувствовала себя глупой. Но глупость означала, что она не развалится. Гермиона быстро схватила овощи, две бутылки воды, коробку хлопьев, которая, скорее всего, была несвежей, со вкусом, который она не любила, но знала, что Драко нравится, несколько банок консервированных ананасов и персиков, прежде чем бросить их в ту же пластиковую сумку, которой пользовалась последние четыре месяца. Она нашла ее валяющейся на улице. Она задавалась вопросом о прошлом, думала, чьи руки держали эту сумку, интересовалась семьей человека и его собственной борьбой. Эта мысль вызвала у нее комок в горле, который она должна была проглотить, чтобы заставить ноги двигаться. Забудь об этом, Гермиона. — Добрый день, Луна, только это, пожалуйста, — Гермиона ни с кем не разговаривала, просто делала вид, что за стойкой кто-то был. Это всегда было имя Луна. Оно застряло у нее в голове по какой-то странной причине. Имя напомнило ей кого-то, что-то, но она никогда не знала, что именно. Она решила, что оно напомнило небо, луну и звезды. Она представляла себе работника за прилавком: молодую девушку с мягкими чертами лица. Может быть, с рыжими волосами, или белыми, или светло-серыми. Притворство, что у людей все еще есть надежда, утешало ее. Что они все еще существовали. Конечно же, ответа не последовало, но Гермиона, как и всегда, оставила несколько монет на прилавке, так что технически она не крала еду. Даже во время апокалипсиса она не хотела, чтобы ее считали воровкой. В следующий раз, когда она придет, денег уже не будет. Может, кто-то их забирал, кто-то вроде нее, ища спасения. — Спасибо, Луна, увидимся в следующий раз! Ты действительно жалкая, Гермиона. Когда Гермиона вернулась в дом, Драко свернулся клубком на диване, его глаза блуждали по окну, палец придерживал жалюзи. Гермиона смотрит, как он вздрагивает, когда за ней закрывается дверь, но его напряженность исчезает, когда видит, как Гермиона ставит еду на тумбочку. — Драко, что ты делаешь? — спросила Гермиона, глядя на него. Драко не поднялся с дивана, который занимал. Он молчал мгновение, звук тяжелой, но успокаивающей тишины заполнил комнату. — Ты в порядке? — Я в порядке, — тихий голос Драко обеспокоил ее. Она волновалась, что он сломался. Его глаза были прикованы к окну, его руки скользили по стеклу. — Все пустое. — Что? — Гермиона подошла к Драко, встав на диван рядом с ним. Ее колено задело его. Она присоединилась к нему, глядя туда, куда смотрел Драко, и она поняла, что он имел в виду, но Драко так и не ответил. Она знала, что он имел в виду. Она знала. — Страна, она пуста, — сказал Драко. В его голосе звучали грусть и гнев. Ярость. Едва различимо, но было. Она знала, что он злился, что он сломлен. Он был разорван надвое. Не позволяй ему плакать, Гермиона, ты ненавидишь, когда он плачет. — Я не понимаю, что случилось. Не понимаю. Я не понимаю, как это произошло. Мне кажется, что в моей голове дыра. Абсолютно пустое сознание. Как будто кто-то стер мою память. Я не помню своих друзей, едва помню свою семью. Так много вещей напоминают мне о том, что было раньше, но я не могу понять, — слова Драко свалились, как снег, погрузив комнату в сильный холод. По крайней мере, она была не единственной, кто это чувствовал. У нее не было времени ответить, как он продолжил. — Когда я вижу деревья, я могу представить себя подростком, сидящим на одном из них, одетый во что-то черное, напоминающее плащ. Когда я вижу падающие звезды, они напоминают мне о чем-то волшебном, детском и красивом. Когда я смотрю на черный шкаф в коридоре, то чувствую что-то сломанное и ужасающее. Как будто исход апокалипсиса бросил мне вызов. Сломал меня. Я не помню, кем я был. Глаза Драко оторвались от окна, вместо этого он прижал Гермиону к своему плечу. Его кожа была теплой, а растрепанные белые волосы слабо пахли яблоками. Гермиона хмыкнула в ответ. Потому что она поняла, что он имел в виду. — Я чувствую то же самое. Мое детство размыто. Многие вещи в этом доме размыты, — Гермиона заговорила. — Как те круглые очки на столе. Я не трогаю их, потому что не знаю, кому они принадлежат. Драко оставил легкий поцелуй на ее голове, и скользнул рукой в ее собственную. Ее тело вздрагивает. У него всегда были проблемы с привязанностью. Но она знает, что ему не все равно, что он заботится о ней больше, чем хотел признать. Рука Драко казалась одновременно медом и льдом, в лучшем случае. Это было похоже на комфорт, на безопасность. Это было похоже на что-то. Что-то нужное Гермионе. Тепло распространилось по венам на ее руке, стремясь от руки к груди, прямо в центр ее сердца. Это то, на что похожа любовь, Гермиона? — Я помню, как моя мать заходила в мою комнату каждую ночь, когда только начинался апокалипсис. Она мочила мою голову бумажным полотенцем, чтобы мне не снились кошмары. Конечно, я все равно их видел. Они никогда не имели смысла. Это были сны о змеях, о снеге, о лесах, о странных ожерельях, которые воспламеняются, и о женщинах с дикими вьющимися черными волосами. Я скучаю по маме. — Я скучаю по прошлому, — Драко начал гладить ее по волосам. Другая его рука сжала ее ладонь, как будто это была единственная вещь в мире. Для него это было так. У них не было ничего, кроме друг друга. — Я скучаю по уханью совы на моем окне. Не знаю, почему я скучаю по нему. Я скучаю по звуку тапочек моей матери по полу, я скучаю по моим лучшим друзьям, дразнящих меня из-за моих волос, я скучаю по… — Драко, стой, — Гермиона знала, что нужно остановить его. Ей нужно его успокоить. — У тебя есть я сейчас, хорошо? Драко взглянул на нее, его рука временно покинула ее руку. Гермиона подумала, что прямо сейчас они могут поцеловаться, потому что губы Драко находились менее чем в двух сантиметрах от ее собственных. Она знала, что именно это происходит в фильмах, когда люди так смотрят друг на друга. Гермиона задалась вопросом, что означало это чувство: желание протянуть руку и накрыть лицо своего спасителя, целовать его губы, пока они не станут красными. Она думала, было ли это потому, что Драко — единственный человек, которого она знала. Но затем Драко отвернулся, и на его губах появилась мягкая улыбка. Ты идиотка, Гермиона, тебе следовало поцеловать его. — Интересно, кто еще остался в этом городе? — Гермиона пыталась снять неловкое напряжение, которое царило в комнате. — Кажется, здесь никого нет, но должен быть, должен быть кто-то. — Ну, в тот день, когда ты спасла меня, я видел мальчика, он прятался за машиной, — прошептал Драко, будто он чувствовал себя виноватым. — У него были рыжие волосы, он смотрел на меня, как будто знал. Как будто он узнал меня. Но когда я повернулся, чтобы попросить его бежать со мной, он ушел. — Ты напуган? — Из-за чего, Гермиона? — рука Драко снова оказалась в ее руке. Это было хорошо. Это была безопасно. Его ладонь была в шрамах, шершавой и хрупкой. — Будущее, как думаешь, это когда-нибудь закончится? — и как по команде послышался звук самолета, летящего низко над ними. Звук машин, ревущих и гудящих по улице, нарушал безопасную тишину их дома. Глаза Драко расширились, и Гермиона услышала, как ее сердце колотится в груди, когда он осторожно отодвинул шторы, чтобы увидеть их. Они вернулись в своих черных костюмах, с черными ружьями, с пикетными знаками и мегафонами. Они полны решимости. Она заметила надпись на вывеске плаката, которую никогда раньше не встречала. Убейте всех маглов. Убейте всех обливиэйтнутых. Она задумалась, что это значит. На мгновение. Только на одно мгновение — потому что ей было о чем беспокоиться, чем о каком-то тупом пикетном знаке. — Все будет хорошо, Гермиона, — утешил ее Драко, когда она позволила слезе скатиться по ее щеке. — Мы будем в порядке. Гермиона не была уверена, поверила ли она ему, потому что Драко уводил ее в ванную, погрузив их обоих в надежную защиту ванны. Двери были заперты, свет выключен. Гермиона дрожала, когда начались крики, и громкая стрельба нарушила безмятежность их дома. — Никогда не оставляй меня, Драко, — ее голос был едва слышным шепотом. Но он услышал и притянул ее ближе к своему телу, она была напугана, ей было холодно, она дрожала возле его груди. — Ты – все, что у меня есть, — сказала она. — Ты знаешь, Гермиона, я тебя никогда не брошу, — ответил низким голосом. Он тоже был напуган, было так мирно, так пусто и спокойно в течение последнего месяца, но сейчас гремит звук самолетов над ними, он затихает и возвращается, затихает и возвращается. Она думала, что страна сейчас пуста, она думала, что умрет в этом доме, но теперь не была так уверена. Она была напугана. Очень напугана. — Я думаю, — заговорила Гермиона, ее рука дрожала вокруг талии Драко. — Я думаю, что хочу умереть, я не хочу больше это переживать. Драко приподнимает ее лицо, чтобы посмотреть на него. — Никогда так не говори. На мгновение над городом воцарилась тишина, Гермиона не могла понять, потому что все, что она слышала, это стук в груди. Драко смотрел ей в глаза, по-прежнему держа ее за подбородок. Гермиона подумала о блестящих глазах Драко, излучающих образ звездного неба. Некоторое время они сидели, кожа к коже, прислушиваясь к тишине и вздохам Гермионы. Ты хочешь поцеловать его. Поцелуй его, Гермиона. Так она и сделала. Прижалась губами к губам Драко, она открыла рот и позволила его губам споткнуться о ее собственные. «Губы Драко пахнут зимой» — подумала Гермиона. Зимой, снегом и мятой. На вкус как небеса. Знакомые, но одновременно далекие. И она хочет остаться так навсегда. С его губами, прижатыми к ее собственным, потому что не знает, как долго это сможет продолжаться.