Апокалипсис и ты

11 ноября 2003 г. Дождь шел несколько месяцев. Он заливал сад и проникал через окна дома, оставляя сырые пятна на полу и на стенах. Отопление больше не работало. Драко ждал, когда это произойдет, когда закончится снабжение. Это был лишь вопрос времени, когда вода полностью высохнет и закончится электричество. Он надеялся, что этот день не наступит слишком рано. Было мрачно. Не только погода, но и их отношения. Драко чувствовал холод от Гермионы, как только они проснулись. Рука, обычно пробегающая по его волосам, была прижата к ее груди. Пусто, далеко. Обычно ломался Драко. Именно он просыпался в слезах, кричал, был ядовитым и кислотным. Но не Гермиона. Она сдаётся, Драко. Она не поприветствовала его утренним поцелуем, не сказала ему, что любит, когда проснулась, вместо этого она вылезла из холодной ванны и молча пошла на кухню. Драко слышал, как гневно хлопнули шкафы. Он слышал рыдания, вырывавшиеся из горла Гермионы, и бессмысленный топот по дому. Он хотел утешить ее, но каждый раз, когда он подходил ближе, она отступала. Гермиона закрылась, она плакала и не слушала. Только когда солнце начало садиться, Гермиона выглядела нормальной. Ее тело все еще было напряжено, а брови нахмурены, но она перестала плакать — пока. Она не сидела рядом с Драко на диване, как обычно, она не проводила рукой между бедрами Драко, как всегда. Но она говорила впервые за день, холодно и тихо. Холодно и грустно: — Что мы будем делать? Драко позволил себе взглянуть на нее. Он бессознательно приподнял бровь и придвинулся ближе к ней на диване. — Ты о чем? — Гермиона усмехнулась. «Грубо» — подумал Драко. Гермиона никогда не была грубой. Но сегодня она была именно такой. Она была ненормальной. Сегодня апокалипсис сказался на ней. — Об этом! — Гермиона вскинула руки вверх. Ее сморщенное лицо освещалось сбоку от окна, тени дождя отбрасывали серое сияние, освещая его печалью. — Это больно, Драко, каждый день — отстой, потому что мы живем напрасно. Пришло время Драко посмеяться. Он не мог поверить в то, что слышал. Всегда радостная Гермиона. Гермиона, спасшая ему жизнь. Гермиона, его любовь, сдавалась, думая разрушительно и сердито. Она сдаётся. Спаси ее, Драко. — Что на тебя сегодня нашло, Гермиона? — Драко был осторожен со своим тоном, словами и языком тела. Мягкая рука, которую он пытался положить на кулак Гермионы, была отвергнута. — Мы живем для чего-то… — Что на меня нашло? Я не знаю. Я не знаю, Драко. Может, это постоянное напоминание о моей мертвой семье и друзьях — туфли моей матери в коридоре или клюквенный гель для душа, который я нашла под раковиной, — Гермиона подавила рыдание, оно вырвалось у нее из груди и заставило ее согнуться. — Может быть, то, что я ничего не могу вспомнить, я не могу вспомнить своих друзей, я не могу вспомнить, любила ли я когда-нибудь до тебя! Я постоянно чувствую себя гребаной идиоткой, потому что не знаю, что было до всего этого. Ее взгляд упал на татуировку. — Я даже не могу вспомнить, что означают эти чертовы буквы. — Гермиона, успокойся… — Драко попытался быть мягким, потому что видеть, как она ломается, было очень больно. Образ его красивой девушки, складывающейся перед ним, как бумажный самолетик, разбитой, разрушенной, был слишком мучительным. — Ты всегда говорила мне, что есть, ради чего жить, что мы должны стремиться к будущему. — Здесь больше нет будущего, — голос Гермионы был таким тихим, казалось, будто она не хотела верить своим словам. Или, может быть, она не хотела причинять боль Драко, но было уже слишком поздно. Ее слова вонзились в грудь Драко, как огонь, обжигая его сердце. — Здесь не для чего жить, — повторила Гермиона, ее налитые кровью глаза смотрели на сложенные руки на коленях. — Нам нужно жить друг для друга… — Драко почувствовал, как его брови сошлись на переносице. — У нас есть любовь, ради которой нужно жить. — Ты меня не любишь. Это была пощечина. Еще один ожог в его груди. Это была больная ложь. Ложь. Больная ложь. Ложь, в которую он не мог поверить. Он чувствовал себя сломленным и преданным, потому что он любил Гермиону больше, чем что-либо, что он знал. И Драко захотелось заплакать. Ему хотелось плакать, потому что Гермиона — все, что у него было. Гермиона — все, что он теперь знал. Он любил Гермиону больше, чем снег или дождь. Он любил Гермиону больше, чем кофе в понедельник утром, он любил Гермиону больше, чем сидеть в столовой своего дома и читать пыльную книгу. Он любил Гермиону больше, чем аромат ванили. И это задело, потому что он думал, что Гермиона это знала. — Гермиона, это смешно, — голос Драко оказался более злым, чем он ожидал. Его слова были полны печали и ярости. — Как ты посмела сказать что-то подобное? Конечно, я люблю тебя! — Ты любишь меня, потому что я все, что у тебя есть! — выплюнула Гермиона в ответ, ее слова были полны яда и гнева. Драко никогда не видел ее такой. — Ты думаешь, что любишь меня, потому что любить больше нечего, Драко, разве ты не понимаешь? — Понимаю ли я? Понимаешь ли ты, как меня это ранит? — прошла всего секунда, прежде чем Драко начал громко кричать, слишком громко. — Ты мой лучший друг, моя родственная душа, моя скала, как ты посмела сказать, что моя любовь ненастоящая? — Это не по-настоящему, Драко, ты думаешь, что это реально, потому что это все, что ты знал за последние восемь месяцев, девять, год, как бы долго это ни было, — она тоже кричала. Это было похоже на матч. Матч, в котором ни один из них не выиграет. — Ты думаешь, что любишь меня, потому что я спасла тебя от смерти, тогда как все, что я сделала — заперла в своем доме, чтобы ты превратился в пыль! Хотя Драко был зол, он понимал. Потому что Гермиона считала, что она ничего не сделала, кроме как затащила его в унылую жизнь без счастливого конца. Даже если бы она это сделала, Драко было все равно. Ему было бы все равно, если бы он встретил свой конец с Гермионой рядом. — Так ты меня не любишь? — спросил Драко. На долю секунды ярость скрылась легким рыданием. — Я люблю тебя, Драко, ты гребаный идиот! Это отстой, потому что я знаю, что твоя любовь ко мне не такая же! Драко хотелось кричать, пока у него не пересохнет горло. Вместо этого он попятился назад, пока его спина не ударилась о холодную стену. — Пошла ты, Гермиона. — Очаровательно, ты знаешь, что я права, знаешь, что не любишь меня так, как я люблю тебя. Твоя любовь основана на вине, — Гермиона шла к Драко, пока не коснулась грудью его груди. Но Драко ничего не почувствовал от близости, ничего, что могло согреть его. Он чувствовал гнев. Только гнев, приправленный жалостью. — Я люблю тебя больше, чем солнце любит луну, дура, — стреляет Драко в ответ. Он чувствовал, как его щеки покраснели от печали. Она побеждена. Меньше десяти минут крика, и она побеждена. Драко хотел, чтобы она чувствовала себя виноватой, хотел, чтобы она чувствовала себя плохо из-за того, что заставила его чувствовать, но он молчал. Только смотрел, как она пересекает гостиную и натягивает туфли. Они стояли рядом с парой мужских сапог, покрытых пылью. Он знал, что Гермиона забыла, кому они принадлежали. Они были его размера. Он наблюдал, как Гермиона отпирает входную дверь, смотрел, как она выходит на дождь без куртки и капюшона. Он смотрел, как Гермиона игнорирует его голос, его мольбы вернуться внутрь, и она исчезла в пустоте, в апокалипсисе. Он знал, что она вернется. Он принял ванну, пока ждал. Казалось, Драко не принимал ванну годами. Ванны были слишком интимными и одинокими. Они заставляли его слишком много думать. Пар попал ему в уши и наполнил мозг воспоминаниями, которые он не хотел вспоминать. Обычно он выбирал быстрый душ, это было проще, менее задумчиво и печально. Но сегодня он принял ванну. Он смыл гнев со своего тела бордовой мочалкой. Он тер кожу так сильно, что она покраснела. Когда он мыл ноги, то обнаружил татуировку на ступне, которую не помнил. Буквы. Маленькие изящные прописные буквы. НТГ. Они напомнили ему татуировку на большом пальце Гермионы. Драко не знал, что они обозначают. Но он мог только предположить, что была печаль, которая заставила его это забыть, как и все остальное.

—

Гермиона вернулась, когда стемнело. Это сильно беспокоило Драко. Он уже обулся, чтобы найти ее, но она вернулась, когда его рука обернулась вокруг дверной ручки. — Гермиона, ты такая идиотка, — Драко вздохнул, когда увидел Гермиону, дрожащую в мокрой футболке. Ее волосы прилипли ко лбу от дождя, пальцы подрагивали по бокам. — Я знаю, что ты любишь меня, — сказала Гермиона, обнимая его за талию. — Я знаю, что ты любишь меня всем сердцем. Драко не волновало, что дождевая вода попала ему на кожу. — Хорошо. — У меня был сон, сон о моих родителях, друзьях, тебе, — Гермиона сглотнула. — Мы пошли обедать с мальчиком по имени Гарри. Похоже, я его знала. Он носил круглые очки. Взгляд Гермионы упал на пыльные круглые очки на столешнице. Драко не знал, что ответить. Гермиона говорила за него. — Это был не сон. Воспоминание. Правительство начало этот апокалипсис по какой-то причине — мы просто не можем вспомнить, — она продолжила. Ее лицо все еще спрятано в его шее. — Тогда мы будем жить, чтобы понять это. Гермиона кивнула. Ее волосы щекотали подбородок Драко. — Думаю, это все, что у меня есть сейчас. — Что? — спросил он, когда она схватила его лицо холодными руками. Она прижалась лбом к его лбу. — Апокалипсис и ты.