Мы всего лишь друзья

      Множественные жестяные банки покрывали весь пол одиночной комнаты в общежитии. Чонгук, лёжа на кровати, морщился от рингтона собственного телефона: специально же ставил в начале учебного семестра самую нелюбимую песню, чтобы быстро принимать вызовы. Только вот Тейлор Свифт, такая нелюбимая, продолжала кричать, и потому студенту пришлось как-то подняться с уютной постели и, даже не разлепив глаза, ответить на звонок.       — Да? — хрипло спросил Чон, протирая веки и вместе с тем выдыхая — он даже не посмотрел то, как записан контакт, и не знал, как обращаться: «хён», «нуна», а может, это и его ровесники.       — Чонгук, Лиса опять за своё, — этот недовольный тон парень узнавал из всех. Ким Джису звонила ему только в единственном случае: когда Лалиса Манобан, их общая знакомая, да к тому же и художница, уходила в творческие «запои», рисовала денно и нощно и совершенно не ела. Близкая подруга никогда не могла приехать — то кормить своих родителей надо, то кошка у ветеринара, а поэтому вся забота о Лисе перекладывалась на широкие плечи младшего. — Ты же приедешь?       — Да, конечно, нуна, хорошо, — ответы были будто автоматическими, заученными наизусть: «да, Джису-нуна, я обязательно приеду к Лисе и буду ухаживать за ней, будто она немощная».       — С меня причитается! — и быстро скинула вызов.       Чонгук прикрыл сонное лицо рукой и застонал. Отпихнув друга, который расположился рядом с ним, только у стены, парень сел на кровати, понимая, что предстоит весьма тяжёлый день после тяжёлой ночи. Вчера Чимин, его хён, который беспечно храпел в обнимку с подушкой, пришёл к Чону с морем пива и сказал, что его бросила очередная подружка, а поэтому ему надо очень сильно напиться. Выполнить план не удалось, зато парни перебрали кости всем бывшим Пака, затронули тему искусства, и Чонгук чуть не проговорился про подругу-художницу, в которую был вполне себе тайно влюблён — вовремя засунул в рот мидию. Потом следовали какие-то ночные фильмы, странное рвение Чимина выскочить в окно и полная отключка с последующим пробуждением.       — Хён, эй, хён, — Чон, собираясь, пытался пробудить лучшего друга, но тот только морщился и крепче сжимал одеяло, — просыпайся, свинья, ты ко мне пришёл, ты и будешь за собой убирать.       — Кого ты тут ещё свиньёй назвал?! — Чимин всегда бесился, стоило другу назвать его каким-то животным, но тут резкость и злость сыграли плохую службу: голова закружилась, и Пак повалился на кровать. — Боже… Чон, напомни мне придушить тебя.       — Прости, я к одной девчонке жить, а ты пока прибери, — Чонгук закидывал в рюкзак первые попавшиеся вещи, понимая — бок о бок с художницей, перемазанной в краске, придётся жить долго. Неделю, возможно, чуть дольше. И хоть запас мужских вещей в квартире Лисы находился, этого, казалось, было мало. — Оставляю ключи, только девчонок не води сюда.       — Хорошо.       Когда Чимин был пьяным, он соглашался на всё. Казалось, дай ему договор о продаже души — подпишет и ещё будет возмущаться, что его «из-за такой фигни будят». Чонгук, переодевшись в лучшую одежду, чем мятую после сна, пригладил каштановые волосы рукой, улыбнулся сам себе и выскочил за дверь.       Общежитие чаще всего нагоняло на него тоску; его тщательно охраняли, чтобы никто не просочился, только вот Пак всегда забирался по пожарной лестнице, пробирался как-то мимо всех и находил комнату лучшего друга, который должен был бросить все свои дела и выслушивать нытьё друга по поводу очередной девушки. Чон иной раз подумывал свести Чимина и Джису — оба постоянно жаловались на непостоянных изменяющих партнёров, и раз они такие верные, то должны идеально подходить друг к другу.       Чонгук знал наизусть путь до квартиры Лисы: пара остановок метро, на трамвае до конечной и ещё пешком пять минут. Девушка редко жаловала гостей, поэтому стучаться до неё приходилось долго, а потом она неизменно шла проверять, кто же такой ненормальный, которому понадобилась она — художница, на заказ не пишущая, но работающая буквально на износ. Видя каждый раз Чонгука, она будто и не удивлялась вовсе, только впускала и пыталась предложить чай, но порой даже заварки в доме не оказывалось.       Зайдя в ближайший к общежитию супермаркет, парень взял корзинку и стал кидать в неё товары первой необходимости: молоко, яйца, хлеб, мясо, обязательно пару упаковок какао (с добавлением сахара, потому что Лиса не пила те, у которых на боку было написано «sugarless»), пачку крупнолистового чая и килограмм сахара. Всё это, по обыкновению, влетало в крупную сумму, и Чонгук с порой немалым раздражением закидывал продукты в рюкзак, потому что денег и так не хватало.       Хотя, признаться, потом ему становилось стыдно за все мысли, потому что как это — не купить еды для Лисы. Он же последнюю рубашку с себя снимет и накинет ей на плечи, если понадобится. Девушку он любил как-то по-детски, можно сказать, думал о ней часто, заботился всеми силами, но Манобан отвечала на знаки внимания буквально… никак.       В метро было пусто для раннего утра выходного дня, и Чонгук зевал, порой прислоняясь к табличке «не прислоняться», и прикрывал глаза. Он никогда не понимал Джису, которая звонила ему рано, ведь она, будучи жаворонком, всегда просыпалась где-то в семь утра и говорила, что надо всем вставать так же: и здоровее люди будут, и прекраснее. Только вот из поезда студент буквально вывалился, сразу же устремляясь к эскалатору и поднимаясь наверх.       В районе, в котором жила Лиса, было практически всегда тихо, за исключением случаев, когда полиция или скорая озаряли окрестности световыми или звуковыми сигналами. Чонгук накинул на голову капюшон и пошёл к трамвайной остановке. Рядом с ним стояли люди, которые, возможно, ехали, как и он, до конечной, а может, и не доезжали до неё вовсе. Факт оставался фактом — в подъехавший трамвай ввалились все, заняв сидячие места, и Чону ничего не оставалось, как вновь привалиться к стеклу и думать обо всём.       Джису будто давно пыталась свести Чонгука и Лису — это он чувствовал всей своей душой, которая хоть и тянулась к блондинке-художнице, но порой пыталась отгородиться от возложенной обязанности няньки-сиделки. Кажется, тайке тоже не особо нравилась такая вот навязанная забота, но её пару раз уже вытаскивали с того совета, когда девушка дней шесть ничего не ела абсолютно, только пила воду.       Вывалившись из транспортного средства на конечной, Чон оправил толстовку и направился прямо к дому художницы, который уже возвышался чуть вдалеке над остальными крышами. Одна комната в многоквартирном жилом комплексе никогда не была пределом мечтаний Лисы, она уже давно мечтала переехать, но то ли средства не позволяли, то ли что-то ещё. Возможно, даже собственная лень.       У Чонгука не было личных ключей, которые бы открывали все нужные двери, потому парень звонил в домофон, дожидаясь немного ленивого и сказанного с акцентом «да?», хотя девушка жила в Южной Корее с девяти лет, и произнёс:       — Лиса, догадайся, кто поесть принёс.       — Боже, Чонгук… опять ты, никакого разнообразия.       Манобан совершенно не являлась заносчивой или грубой, какой пыталась казаться на первый взгляд. Порой в неё вселялось спокойствие, хоть по обыкновению она его источала, и тогда девушка порхала по всей квартире, но сейчас, видимо, страшно на что-то разозлилась, ведь редко встречала Чонгука с негативом.       — Да, опять я и опять пришёл, впускай.       Лиса без слов впустила друга в дом, и тот, проникнув в подъезд, а затем и в лифт, буквально долетел до восьмого этажа и встал перед дверью в квартиру девушки, которая вполне себе ожидаемо оказалась открытой. Чонгук, размяв шею, двинулся вперёд.       Комната Лисы, как всегда, была не прибрана; кругом валялись листы с карандашными зарисовками, мольберт, обычно стоящий в углу, находился посередине комнаты, и на нём что-то рисовала сама художница, время от времени макая пальцы в краску и делая аккуратные линии. Её одежда, лицо, буквально всё было испачкано в голубом цвете. Она рисовала море при штиле, и хоть картина не являлась законченной, уже чувствовалось, что это — очередной шедевр.       — Доброе утро, Лиса, что будешь на завтрак — омлет или яичницу? Могу вообще замешать всё, что у меня в рюкзаке, — произнёс Чонгук, снимая всё же кроссовки и скидывая толстовку — девушка перед ним стояла в тонком кардигане и шортах, в квартире было жарко. Ответа не было. — Ладно, моя сладкая, сделаю всё, чтобы ты осталась сытой.       Баночка с явно ненужной краской встретилась со лбом парня, пачкая лицо и ворот футболки. Как хорошо, что все вещи Чона были тёмными. Если девушка даже так отреагировала на вполне себе безобидную реплику — она действительно не в духе.       — Ещё раз назовёшь меня сладкой — отправишься на корм рыбам, мы друзья, а они друг друга «сладкими» не называют, — взяв марлю, чтобы протереть руки, Лиса хмуро посмотрела на Чонгука. — Мне нянька не нужна. Вообще. Пожалуйста, оставь меня одну.       Как же девушка не любила, когда о ней заботились. Она считала, что таким образом показывается слабой. Прошлым днём Джису случайно к ней забежала, всё поняла, сказала, что вышлет «специалиста», в то время как Лиса ни в ком не нуждалась. Особенно в последнюю неделю. Был тот парень, который ей нравился — официант из кафе неподалёку, и она жаждала его заботы, но только вот нашлась одна загвоздка — у Ким Тэхёна была девушка. Сумасбродная Пак Чеён, заказывающая мятный капучино и приторный кусочек шоколадного бисквита.       Только вот как объяснить навязчивому другу, что она абсолютно ни в ком не нуждалась, потому что тонула в безответной любви? А вот никак — Лиса уже слышала, как Чонгук готовил. Придётся всё же ближайшие дни, полные вдохновения, терпеть этого парня, который хоть и вкусно стряпал, но не мог понять художницу.       Так Чонгук стал жить у Лисы.