Некоторое время мы ехали молча. Я спокойно смотрела в окно, рассматривая такие знакомые границы различных государств. Вон розовая Верона, немного дальше—ярко-жёлтая Фелиция. Сейчас он повернёт, и, объезжая Пиковые государства, отвезёт меня домой, в соединённое королевство, что за последние годы превратилось в тюрьму. В груди начало жечь, то ли от ещё не до конца вышедшего дыма, то ли от пики в паутине, которую я уже успела надеть.
Я повернула голову к нему, такому серьёзному и сосредоточенному:
—Курон?—коротко спросила я.
—Да, Лидия?—ещё короче спросил он в ответ.
—Давай заедем к Пиковым.
Курон резко затормозил машину посреди пустоты и повернул голову ко мне, ни капли не сменив выражение лица:
—В связи со сложившимися обстоятельствами, я не могу, во-первых, обеспечить тебе доступ к какому-либо из государств Пиковой масти, во-вторых, нарушить приказ товарища Куромаку.
Он снова превратился в верного робота...Завёл мотор и двинулся дальше, смотря прямо на просторы белого купола, оставив меня сидеть со скрещёнными руками и обиженной миной. Должен же быть способ его уговорить! Мне в голову пришла идея...
—Знаешь, трёх-четырёх часов вполне хватило бы на то, чтобы заехать в Варулэнд.—максимально беззаботно говорю я, но папин слуга не реагирует.—Мы могли бы сходить на кладбище. Мы там уже давно не были.—немного грустновато продолжаю я.
Курон снова резко тормозит и выражение его лица быстро меняется. Широко открытые глаза смотрят мимо белых просторов, мимо меня, мимо машины.
—Думаешь, действительно хватит?—спрашивает он, попутно заводя вездеход.
—Вполне. Как по мне, ещё где-то час останется до приезда папы.—стараясь скрывать радость, отвечаю, и чуть ли не ударяюсь головой о стекло от резкого поворота. Всё идёт по плану...
Минут через десять мы уже стоим перед входом в Варулэнд. Кое-где на высокой, старой стене торчат такие же старые и зеленоватые кирпичи, держащиеся временами только на паутине, намекающей на состояние королевства Пикового Валета.
Перед огромными воротами стоят два гвардейца, пилящие нас с Куроном глазами, еле видными сквозь толстое стекло зелёных очков.
Курон вовремя расправляет механический щит, защищая меня и себя от острых зелёных копий, направленных как защиту от «чудовищ», что на самом деле являются просто мирными гражданами другой страны.
—Ни с места, поганые твари! Мы не позволим вам пройти в наше великое королевство!—грозно говорит один стражник.
Курон что-то отвечает гвардейцу, легонько прикрываясь щитом, а я тихо лезу к нему в сумку за очками.
Очки Вару—отдельное чудо света. Они заставляют тебя видеть то, чего нет, превращать реальность в одну огромную фантазию. Друзья становятся врагами, враги—друзьями, уродливое преображается, красивое рушится.
Когда мне было десять, Вару подарил одну пару таких очков Клео, то ли намекая на что-то, то ли просто от внезапного приступа доброты—не помню. Тогда наш с ней мир перевернулся—два зелёных стёклышка со спиралью переворачивали всё на свой лад: папа К. внезапно превратился в огнедышащего демона, у Николь изо рта поползли змеи, замок казался разрушенным и опасным.
По-секрету мы рассказали об этом Курону и Эмме. Первый ни капли не удивился, будто бы уже всё знал, а вторая просто вздохнула и закурила. Меня это не особо взволновало...Но Клеопатра уже никогда не была прежней. Замкнулась в себе ещё сильнее, чем до этого, перестала общаться даже со мной, часто к ней нельзя было дозвониться. Будто бы подменили...
Гвардейцы, доброжелательно улыбаясь, пропускают меня и Курона в королевство. Идя по живущим уличкам, светящимся зелёным на каждом шагу, я смотрю на папиного слугу сквозь волшебные стёкла.
Это не Курон. Возле меня быстро шагает человечек с салатовыми волосами, небрежно брошенными на плечи, в немного великоватой болотной тунике и тёмно-зелёных брюках. Вместо сумки—поношенный портфель, сливающийся с зелёным окружением, вместо служебной кепки—тонкая бандана. Вот поэтому нас стражники и пропустили—те, кто носит очки Пикового Валета, выглядят для других жителей, как кто-то свой.
Даже в очках, кладбище выглядит мрачновато. Ржавые ворота, режущие уши своей смертельной и унылой песней, голые деревья, расправившие острые и тонкие ветки над старыми, местами обросшими мхом или сорняками, могилами.
Возле входа стоят, в большинстве своём, покошенные, безимянные кресты, старые надгробья в трещинах. Они пренадлежат храбрецам, которые пытались выбраться за пределы королевства, и чьи планы, очевидно, не увенчались успехом.
Чем дальше идти по кладбищу, тем могилы новее. Это могут быть просто старые люди, могут те, кто неизлечимо болел, а могут быть и сидевшие революционеры, которых сокамерники приходят оплакивать чаще, чем родня.
Мы останавливаемся в центре, подходим к ограждённой тенью деревьев мраморной плите, на которую сквозь листву падают яркие лучи солнца, отбиваясь от колючей оградки, и согревая своим теплом деревянную лавку без спинки. С надгробья на нас смотрит паренёк лет 25-и, с лучезарной улыбкой и шляпой в руке. Рядом с плитой лежат засохшие с прошлого раза цветы и надбитые очки со спиралями.
Я практически ничего не знала про Ару. Из рассказов Клео с Эммой, он первый увидел главный обман своего правителя, после чего сбежал из страны. Курон нашёл его возле границы государства Данте, и привёл в королевство папы К. Как беженцу, ему была предоставлена комната рядом с комнатами членов делегации, из-за чего Курокайхо и Курохико пришлось жить вместе.
С Куроном у Ару сложились неплохие отношения. Гуляли вместе, следили за мной тоже вместе, с Ару мне всегда было весело, когда я была маленькой.
Последний раз я видела Ару где-то тогда, когда мне было четыре. Тогда они с Куроном, из-за чего-то поссорившись, закрылись в комнате посла надолго. Когда я встала раньше, чем обычно, то тихонько зашла в комнату Курона, как делала всегда в таких случаях.
Красное солнце медленно скользило по кровати, открывая кусочками целосную картину: плетиво из ног, разбросанная одежда, где-то в углу забытая сумка. Они вдвоём мирно спали на постели Курона, разделив между собой большое одеяло.
Внезапно, Ару поднял голову с растрёпанными зелёными волосами и сонно посмотрел на меня. Наши взгляды встретились, я застыла на месте. После двухминутной игры в гляделки, я развернулась и быстро ушла, а он лёг обратно и заснул.
Эх, тогда я не понимала, что произошло, но со временем книги, одолжённые у Ромео, всё поставили на свои места. Где-то через три дня после того случая, папа К. надолго пропал, сказав, что у него и «дяди Вару» есть очень важное дело. Поздно ночью, когда я уже лежала в постели и хотела спать, в мою комнату тихо зашёл Курон. Он аккуратно сел на кровать и нежно погладил меня по голове.
В полной темноте я услышала его огорчённый, шепчущий голос:
—Ару больше не сможет с нами играть, Лидия. Он просто немного устал...
***
«Скажи мне правду, мой друг ты и враг,
Обещаю, что останешься цел,
Ты любишь его, я ведь прав?»
Он наставил пушки прицел.
«Ничего не скажу, ведь тебе я не верю,
Да на свете такой кары нет,
Хочешь, отдай на поталу дикому зверю,
Но я не выдам секрет.»
И замерло сердце в молчании,
И замерло в шоке оно,
Головой победно качая,
Вышел король из кустов:
«Ах ты, низшая тварь,
Ты лишь на себя посмотри,
Время жалкое своё ты не трать,
На безделушки вроде любви.
Он выше тебя, он в почёте,
Все чуть ли не падают в ноги к нему,
А ты, ты погряз в болоте,
Видите ли, «я его обманул»!»
«Неправда!»,—возразил он ему быстро,
—«Он меня любит, и его я люблю!»
И резко вдруг грянул выстрел,
И тихо стало в лесу.
В животе зияет кровавая трещина,
Окрашивая красным серые цветы,
«Молодец, только, увы, цена завышена,
Почти всегда бывает у такой любви».
***
Курон, тяжело вздохнув, подходит к бело-зелёной берёзе, что стояла тут ещё до моего рождения, охлаждая листьями могилы, и крепко её обнимает. Он что-то тихо, невнятно и быстро шепчет, как будто бы общаясь с Ару на том свете. Впервые я вижу, как по его щеке течёт еле заметная слеза. В свои 37 Курон никогда не позволял себе открыто выражать какие-либо эмоции.
Я разворачиваюсь и тихо выхожу на улицы Варулэнда. Сейчас лучше оставить его одного. Пусть побудет с Ару, пусть расскажет о всём, что ему наболело, о том, как его любит, о том, как несправедливо с ним поступили. А Ару ответит ему с того света, шелестя листьями деревьев и грея Курона яркими лучиками зелёного солнца.
Город поёт и танцует, на каждом шагу слышно «Привет» или «Доброго дня», музыка играет из нескольких окон, торговцы зазывают к себе, предлагая дорогие товары. И всё это в зелёном цвете. Цвете правды и доброты.
На миг я приподнимаю очки—повсюду разрушенные здания, разбитые окна. Посреди этих руин весёлые люди в очках со спиралями разговаривают друг с другом, танцуют, дети играют, бегая под балконами, что вот-вот обвалятся им на головы.
И самое яркое из всего этого—плакаты и постеры с Вару, приставившему пальцы к губам, и двумя коротенькими словами под ним: «Не снимай!»...
