Всё началось с подарка...

Чем дальше мы отходили от королевства, тем больше она приходила в себя. Спина выпрямилась, взгляд посмелел, походка снова стала широкой и гордой. В длинных и острых ногтях она несла потрёпанную жизнью сумку, совсем не подходящую к образу главаря компании Пиковых бестий. С каждым шагом становилось всё жарче, не смотря на то, что свитер уже давно болтался вокруг бёдер, а брюки закачаны чуть-ли не до колен, тепло обжигало практически затянутые шрамы на плечах, причина которых держала мою руку крепкой хваткой и уверенно шагала в сторону Пиковой части. Куда она меня ведёт? Вдруг на горизонте показались высокие фиолетовые стены. Внутри всё будто перевернулось. Подойдя ближе, я вырвалась от Трикс и подбежала к ним, игнорируя громкое «Куда?!». Они были железны и величны. А ещё словно разочарованные старостью, которая, скорее всего, уже давно овладела ими. Не смотря на неухожанность, я могла разглядеть в несколькометровых стенах своё отражение. Осторожно прикоснулась к ним пальцем — холодные будто лёд. Меня схватили за руку и быстро повели от государства. Толстые розовые туфли нервно выстукивали каблуками по земле. — Ты что, этой бомжерии никогда не видела? Смотрела на эти куски металла, как кот на валерьянку. — нервно прошипела сквозь зубы Трикси. — Что за бомжерия? — от такого я правда была в ступоре, — Ты об этом государстве? — Государство-шмаркодавство — естественно, что не о скамейке! — её хватка усилилась, моя рука начала синеть. — А почему именно «бомжерия»? И кто им управляет? Трикс резко затормозила и посмотрела на меня удивлёнными глазами: — Да ты гонишь, — на чёрных губах заиграла насмешливая улыбка, — Реально не знаешь, что-ли? Я неуверенно кивнула, и хулиганка сразу же зашлась громким смехом, малость не сгибаясь пополам. От этого смеха мне стало стыдно так, как никогда раньше. Я, принцесса самого большого королевства карточного мира, я, пусть и не родная, но дочь самого умного клона из всех, я...беспомощная и хрупкая, красная, словно помидор, сейчас стояла перед неблаговоспитанной девушкой, что заливалась смехом от моей необразованности, активно и неосознанно потрясывая стройным телом, вызывая у меня ещё больший румянец в добавку к комплексам. И из-за чего? Из-за того, что все от меня что-то скрывают или недоговаривают! Они и только они причина всего того, что сейчас происходит: смех Трикс, моё краснющее от стыда лицо, сумка, небрежно кинутая на землю — это их вина! Когда она наконец-то перестала смеятся, то взяла меня за руку и повела дальше, всё ещё изредка хохоча. А я спокойно шла за ней, думая, что все «проишествия» на сегодня окончены. Как же я ошибалась... Страна Эммы оставляла желать лучшего: повсюду валялись осколки от бутылок из-под дешёвого алкоголя, шприцы и ошмётки разбитых окон. Жители, все на одно лицо, валялись под стенами полу-разрушенных домов, будучи уже либо, как любил выражаться Вару, «готовыми», либо избитыми до полу-смерти. На стенах красовался разноцветный, но совсем неразборчивый лексикон Пиковых — одно слово находило на другое, создавая путаницу. Хотя, возможно, это было и к лучшему. Пиковая масть вообще сама по себе была скандальной. Любые ссоры и недопонимания на Съездах и за их пределами случались, в большинстве своём, из-за Эммы и Вару. И если Дамка знала, как остановиться в нужный момент, то Валет шёл до конца, тем и заработав на неприязнь от большинства других клонов. Нейтрально к нему относились только Данте, Хелен и Клеопатра: бубновому Королю было одинаково до всех жителей карточного мира, червовая Дама желала мира и спокойствия, поэтому и относилась ко всем с любовью и лаской, за что её внегласно прозвали «Матерью всех клонов», а Клео....а что, «Клео»? Она стала безразлична ко всему со своего прошлого похода в Варулэнд. Практически ни с кем не общалась, на съездах появлялась, в лучшем случае, раз в год. Закрылась в себе, а за пределами Нила везде и всегда носила душную синюю толстовку, даже в Сукхавати и Фелиции, пусть на это и никто не обращал внимания. А может, просто не хотел обращать, кто знает? Жильё у Трикс, хоть и не было самым чистым и ухожанным, но всё равно производило лучшее впечатление, чем, казалось бы, вся страна вместе взятые. Потемнённые старостью и кровью от частых драк стены, штукатурка, что была не совсем хорошего качества, с которых осыпалась, оголяя кривую кирпичную кладку, жирные пятна на полу и ковре. Она кинула сумку в пыльный угол, сев у окна и достав пачку красных сигарет. Я никогда не понимала курцов, пусть это и были большинство моих знакомых. Однажды я пробовала узнать, что же так влечёт их в настолько горьком и вредном дыме. Данте кольян помогал расслабиться и «полностью погрузиться в своё подсознание», как он сам говорил; Курон с Курохико курили тогда, когда у них было плохое настроение: прятались в одном из баров зонтопиевской половины и выкуривали от сигареты до пачки — зависило от того, насколько всё было плохо. Эмма же курила просто так, ради забавы. Сколько я себя помню, она всегда была с тонкой сигаретой либо в руке, либо во рту, что, к удивлению, вообще не мешало ей разборчиво говорить. Её сигареты не нравились мне больше всего — дым от них будто специально меня удушал, был едким и острым, словно лезвие. Дым тонкой и прозрачной лентой вылетал из разбитого окна, деряясь в испарениях заброшенных заводов. — Почему ты это делаешь? — спросила я, осторожно сев рядом. Подоконник был не шире трубы, о которую я всё время билась в детстве головой, заходя в половину Курограда. — Делаю что? — она даже не посмотрела на меня. Просто вглядывалась в красные тучи. Очевидно, собиралось на дождь. — Куришь. Почему ты куришь? — повторила я, словно пытаясь разжевать вопрос, как часто делал папа. К. — Думаю. — Думаешь? — Ага. Да и с какого перепугу мне не курить? Разве это преступление? — Это как минимум вредно. — «Как минимум», — перекривила она, — а как максимум? Что мне будет? — Умрёшь ты. Вот что будет. — я отвернулась и нахмурилась, пусть Трикс и была от части права. Но я всё равно не любила, когда цеплялись к моим словам — разве я виновата, что начинаю становится как отец? Хотя, наверно да...А наверно и нет, ведь он, всё-таки, не мой папа. — Тут такая жизнь, что сигареты — последнее от чего возможно сдохнуть. — сказала она и, словно в подтверждение слов Трикс, прямо перед нашими лицами пролетел огромный кусок чьего-то и так разрушенного балкона. Я шатнулась на подоконнике и посмотрела вниз. Зря. Под нами, на высоте 16-ти метров, проходили маленькие, словно букашки, темноволосые жители, падая на землю от изнеможение или же переизбытка алкоголя в организме, взрывались хлопушки и летали коктейли Молотова. Подо мной — осколки, шприцы и обжигающие хлопушки, надо мной — рушащийся балкон. А я сижу на тонюсеньком подоконнике, смотрю вниз, и в горле пересыхает, внутри оселяется холод, а пальцы, не смотря на жару, нервно дрожат, выстукивая по дереву неизвестный ритм. Одно движение — я труп, один взгляд вверх — и результат тот же. А я боялась поднять голову и перестать смотреть вниз, рассматривая людей-букашек... — Бу! — моего тела внезапно коснулись чьи-то тёплые, длинные пальцы с отрыми, словно лезвие, ногтями. Тонкая сигарета легонько обожгла волосы. Я закричала так громко, что, казалось бы, на меня повернулись взгляды всей улицы. А я вцепилась пальцами в узкий подоконник, бешенно махая ногами в поисках какого-нибудь выступа, но, увы, не чувствовала ничего, кроме пустоты. Трикс выплюнула сигарету прочь и забралась обратно в дом. Перегнулась через узкий подоконник, схватив мои руки. — Я тяну, а ты вцепись за край и подтянись! — голос её звучал твёрдо и холодно, словно она генерал и отдаёт приказ мне, солдату. Чем-то её тон напоминал Курона. Она вцепилась ногтями в мои руки, тащя в комнату. Нащупав край подоконника, я схватилась за него и, как учил меня когда-то Ару, буквально вкинула себя в помещение. Живот болел от трения, руки тоже. Я тяжело дышала, панически осматривая комнату. Сумка, сумка....где она?! Было сложно сосредоточиться, в глазах плыло, а ноги совсем не слушались, словно не желая подымать меня. — Живая? — услышала я голос бестии. Зло повернув голову, я рыкнула: — Зачем так пугать, а? Я итак чуть в обморок не падала, а ты «Бу!»! — перекривила движения Трикс, подскочив, но сразу же сползла по стене обратно. В голове стреляло. — Я думала ты опять зависла! Тоже мне, завороженная. — она сел рядом, достав пачку и закурив. Я поморщилась от мерзкого запаха никотина. Вдруг, перед моим носом появилась открытая пачка «Salboro». В ней осталось только четыре сигареты, что любопытно высунули свои оранжевые головы, рассматривая меня. — Курни — успокоишься. — пригласила Трикс. — Я не курю! Она усмехнулась: — Так начни. Тем более, узнаешь, «почему я это делаю», — она потрясла пачкой, и сигареты словно закивали тёмными головками, — Давай, только один раз! Я замешкалась. С одной стороны, Трикси была права: я могу лишь попробовать, а потом решить — нравиться мне курение или нет. Хотя это очевидно...Я взяла тонкую палочку в руки: — Ладно. Но в первый и последний раз, — холодно сказала я, — Наверно. — тихо добавила. Трикси достала зажигалку. Дым был горьким и одновременно кислым, въедался в лёгкие, словно паразит. Тысячи склизких пиявок всасывались в стенки горла, вылетая вместе с громким кашлем и оставаясь неподвижно на полу. Сигарета мигом улетела на улицу, судя по радостному «Ништяк!», попав в руки кому-то из жителей. Я схватила сумку, и, не обращая внимания на крики Трикс, выбежала на улицу, задыхаясь от кашля. Подошвами чувствовала, как иду по стеклу и шприцам, раздавливая их, как хотелось раздавить этих мерзкия пиявок, что всасывались всё сильнее и сильнее, мешая нормально дышать. Я замедлилась. Вскоре услышала знакомый топот массивных каблуков. Меня схватили за руку. Тяжёлый вдох, такой же тяжёлый выдох. Острые ногти впились в кожу, потрясывая мою руку, пытаясь вернуть к сознанию. Снова вдох, и опять выдох. Тяжкий шаг, за ним второй. Сумка стала соскальзывать с плеча, пиявки присасывались всё сильнее и больнее. Ещё вдох, и...вдох...вдох...без выдоха. Я почувствовала под головой стеклянную стенку пустой бутылки...