Всё началось с подарка...

Над могилой девочка стоит, И душа у девочки скулит. «Куда же ты делся, друг мой хороший?» «Забрал в небытие жизни тяжкую ношу» На могилу холодную падают слёзы, В тёплых слезах тех лишь детские грёзы. Над могилой семь людей стоит, У троих лишь душа бренная скулит. Женщина хочет учить, Парень желает любить, А девочка хочет играться, Но, увы, ей пора просыпаться... В комнате прохладно и свежо, не смотря на работающие фабрики и мастерские за окном. Серые шторы здесь выглядят нежнее, ласковее, чем во всех других комнатах. Постель мягкая, подушка холодная, словно улицы зонтопиевской половины зимой. Опять этот сон. Появлялся он, откровенно говоря, редко, очень даже нечасто. Словно хотел вновь ударить по травме, напомнить, как всё происходило; пошатнуть неприятное воспоминание первых в жизни похорон. Светлое солнышко, тёплая погода, весёлое пение птиц — всё как будто бы не замечало тёмной гранитной плиты и свеженасыпанной земли. Горечь во рту, камень на малюсеньком сердце. До сих пор не знаю, от чего он умер... Голова раскалывается, как будто бы по ней часа три-четыре стучали молотком, а затылок обжигает рана, перемотанная, скорее всего, стерильным бинтом. Грудь болит так, словно её разрезали, колотили или ломали. В горле пересохло. Видимо, пиявки постарались на славу. С трудом приподнимаючь на локтях и смотрю за стол. Она сидит там, как и всегда, проводя различные расчёты или просто создавая черновики для будущих писем, что обязательно вернутся к ней на хрупких и маленьких крыльях бумажных самолётиков. От неё, кажется, льётся свет, белый-белый, похожий на тот, что бывает в Маргаритке по утрам, а строгий костюм яснеет, спрятав шипы непоколебимости. Кажется, что когда она встанет и обернётся, то из строгого министра превратиться в нежный цветок: распустит волосы, достанет из-под кровати спрятанные блузку с чёрной матовой юбкой, и затанцует по комнате. Тогда она становится особенно красивой, а Трефовую масть выдаёт лишь цвет волос. Она не замечает, что я уже давно пришла в себя. Всё также пишет, замерев телом, пархая чёрной ручкой по бумаге. В вазе стоят цветы. Пять голубых пионов, что в надежде получить хоть какой-то свет, повернули круглые головы к окну, за которым кипела работа, окутанная облаком пыли и пара, скучая по родине, что находится совсем рядом, стоит лишь сделать шаг через пересечение двух половинок. Серая и голубая, цвета обеих холодны и пессимистичны. Если бы я могла, перекрасила бы тут всё в тот цвет, в который захочу! Куроградскую половину в первую очередь. Хм, что подойдёт к голубому? Красный, зелёный, белый? А, может, фиолетовый? Да, определённо фиолетовый. Если соединённое королевство хочет быть холодным — пусть будет, но никак не серо-занудным. Хотя, какие пчёлы, такой и мёд, говорил Данте. В столе спрятана коробка веронских конфет. Они уже открыты, так что беру одну себе. Шоколад тает во рту, а клубника помогает отвлечься от жжения в горле. Сладости из Вероны самые вкусные во всём карточном мире, и это довольно часто взбешивает Феликса. Он терпеть не может конкуренции с Ромео. — Почему ты их спрятала? Поставила бы на стол. — спрашиваю, закинув ещё одну шоколадку в рот. — Сегодня проверка. — сказала она, не отрываясь от расчётов. — Понятно. — отвечаю безразлично, но через секунду осознаю значение её слов. Проверка! Разве сегодня?! Наверно, я снова перепутала даты! Но ведь у меня нету ничего, кроме красок и карандашей, верно? Вроде бы да: материалы для рисования спрятаны, кулон пылится в ящике Клеопатры, корона...Оборачиваюсь, и облегчённо выдыхаю — сумка спокойно лежит у мятой постели. Но всё равно чувство такое, что я о чём-то забыла. Что же ещё... Пулей вылетаю из комнаты, не забыв захватить сумку. Глаз! Отрывок картины, запрещённой, если верить словам Алебарда. Он под подушкой — там ищут в первую же очередь! Проверка комнат проводилась раз на месяц, всегда в разное время. Всё, что не пренадлежало странам Трефовой части, считалось контрабандой и сразу же изымалось, хотя бывали как поблажки, так и более суровые наказания — всё зависит от найденного предмета. К примеру, пакетик с кусочками сахарных столбов Фелиции являет собой более высокую неприемлимость, чем, к примеру, брошка из Нила, хотя Кайхо и Маджи это редко останавливало. Если уж найденная контрабанда принадлежит какой-либо стране Пиковых — пиши, «пропало». Однажды у Хико нашли пачки три-четыре красных сигарет, таких же, какие курит Трикс. От высшей меры наказания отца остановило лишь то, что тогда бы он остался без единственного лётчика... Бегу по ступенькам, спотыкаясь. Если проверяющие (а они ещё те проныры) уже заходили в мою комнату — мне конец! Хотя ведь и не факт, что со мной что-то сделают. За десять лет там находили многое — конфеты, игрушки, даже робота! Но откуда было всё это? Подарили, купили, иногда...украла. И мне ничего за это не было! Почти ничего... Залетев в комнату, скидываю подушку с кровати. — Слава Богу... — облегчённо выдыхаю и беру лоскуток полотна в руки. Глаз всё такой же холодный и хищьный, словно светящийся посреди тёмного четырёхугольника. Надо спрятать его понадёжнее, так, чтоб всегда был при мне. В карман? Что ж, возможно. Хотя он может выпасть...Да нет, чушь, бумажки из карманов не вылетают никогда! Они будто бы прячутся, свернувшись калачиком на дне кармана, и как ты их не ищи — не найдёшь. На первое время место неплохое. Потом, возможно, снова занесу его Клео. Стоп...Принюхиваюсь — что это за гадкий запах? Будто бы я и не возвращалась от Эммы. Сняв свитер, утыкаюсь в него лицом. Зря...К горлу подбирается рвота, в голове кружится. Фу! От него же за километры несёт этой никотиновой дрянью, гадость! Что ж, придётся впервые в жизни сменить наряд просто так, без повода. Вздохнув, открываю почти пустой шкаф. Не очень люблю, когда вещи висят и пылятся, будучи вдёванными только раз — при покупке. Всё только нужное и удобное: в этом мы с Клеопатрой похожи. Зимнее пальто, пара лакированных сапожек для дождя. Рядом с ними гордо висит официальный наряд – платье серо-голубого цвета, длинной своей достающее почти до пола, что всегда делало его неудобным для меня: из-за спешки я почти каждый раз спотыкалась и падала, за что вечно получала очередную лекцию от отца. Возле него на плечиках сияет белая футболка — не вариант: штаны тоже пропахли сигаретами. У меня что, ни одного запасного наряда нету?! В отчаянии ударяю по деревянной дверце кулаком. Ну почему именно сегодня, в день проверки?! Вдруг, с верхушки шкафа падает что-то, от мягкого удара рассеяв вокруг пыль. — Кхе, кхе... — прокашливаясь, поднимаю предмет с пола. Он мягкий и лёгкий, на ощупь как ткань. Открываю глаза: платье?! Тонкое, длинное, по колено, с кожанным ремешком. И розовое. Настолько, что аж тошнотно. Такие обычно носят веронки. Оно всегда у меня было? Почему же тогда я не находила его, когда прятала украденные вещи наверху, вдали, там, где темно и пыльно. Оно ведь лежало на самом краю! Но я и не помню, чтобы видела его, издалека смотря на шкаф. Учитывая пыль, оно пролежало там довольно долго. Но чьё оно? Моё? Судя по всему, да. Что ж, других вариантов всё равно нету. Розовое платье, белые кроссовки, синие волосы, собраные в хвост, украшенные серебряной диадемой. Да уж, сочитать цвета — не моё. Но другого выхода нет. Тем более, кто мне что-то скажет? Отец как всегда занят, вся делегация поразъехалась по различным государствам, дабы отметить изменения в устрое или системе жизни. Выглядываю в окно. Оно выходит на край зонтопиевской половины. Уютный рынок, спокойные и красивые жители. Два шага — и можно было оказаться в лесу многоэтажек с заводами, дым от которых по токсичности не бог весь насколько отстаёт от того, под облаком которого спряталась страна Эммы. Снести бы их все к чёрту! Вообще, снести бы всю часть Курограда. Толку от неё никакого, разве что машины и механизмы. А ещё центр питания всего карточного мира. В центре куроградской половины находится один из самых важных механизмов — восполнитель энергии генераторов. Над ним отец работал почти с того момента, как мне исполнился год. Наконец-то построенный спустя пять лет, механизм представлял собой огромную конструкцию, внутрь которой помещался генератор. На его зарядку понадобилось бы от трёх суток до месяца: всё зависило от остатка энергии. Самым частым гостем в Курограде по этому поводу стал Ромео. Остальные же клоны заглядывали изредка, если не появлялись вообще. Сегодня торговля на рынке была оживлённее, чем когда-либо. Приближались праздники, а значит все спешили скупиться заранее — не только зонтопийцы. Мимо меня проносились торопящиеся фелицианцы, веронки, даже несколько куроградцев. На прилавках красовались ароматная выпечка, интересные украшения и завораживающие блеском игрушки. Человеческие праздники отмечала большая часть карточного мира, пусть подходящей поры никогда и не было: карточный мир совсем крохотный по сравнению с внешним миром. Ночное небо здесь повсюду разное, как времена года. Где-то зимой метели, а где-то она ничуть не холоднее лета. В человеческом мире всё по-другому, если верить клонам — они-то всяко знают больше меня. Дома празднования были запрещены. Отец не любил тратить время на, как он сам говорил, «бессмысленные обычаи, которые не имеют смысла и не приносят пользы». Так что каждый особый день проходил как самый привычный будень: серые стены, гробовая тишина и скучные учебники, текст которых плывёт перед сонными глазами. О настоящем праздновании слышала лишь от клонов… Вдруг, мимо меня молнией пронёсся, толкнув, фелицианец. Горячая рука скользнула по волосам, после этого локтем ударив в грудь. Упав на брусчатку, в шоке смотрю ему вслед. — Ловите его! — мимо меня пробегает в спешке дородный торговец, останавливаясь и тяжело дыша. Это был воришка? Минуточку… Рукой ощупываю голову…Да чтоб его! Опять?! Ну нет, мне и одного раза хватило! Быстро поднявшись с земли, оттолкнув мужчину, что до сих пор не мог отдышаться, бегу вслед за бурой жилеткой… Продолжение следует… К Рождеству;)