Bells in Santa Fe — Halsey
Юноши со всех ног несутся в город, минуя острые ветки, то и дело лезущие в лицо, позабыв об оставленных у озера вещах — сейчас это не самое важное — не разжимая рук друг друга, торопятся в родной город узнать правду и выведать обстановку. По словам того человека, в Ихедо должны были нагрянуть незваные гости, которых не видели эти места больше восемнадцати лет. У Тэхена сердце бешено колотится, боязливо отбивает тревожные удары в груди, сбивая напрочь дыхание, которого и так не хватает от долгого бега. В горле начинает неприятно саднить, глаза слезятся от медленно подступающей паники, которая мелкими волнами прибивает, вот-вот цунами предвещая, которым накроет омегу с головой и утянет в эмоциональную бездну, где он безвозвратно потонет, поглощенный чувствами. Ему дико страшно. Так, как еще никогда не было. Ноги так и норовят подкоситься, внезапно став ватными, будто нет в них твердой костяной опоры, а голая плоть, которую тянут за собой за ниточку. Чонгук крепко сжимает ладонь в своей всю дорогу от Запретного леса. Не сказав и слова, он буквально толчками побуждал застывшего на месте омегу отмереть и скорей уходить оттуда, а ведь уйти изначально предложил Ким. Тэхен как тряпичная кукла поплелся за ним следом, стоило крепкую хватку ощутить. Ужасными картинками предстает перед глазами образ грозного мужика, в нетерпении грубящего остальным, и его дурной нрав. От него мурашки бегут по коже даже у Чонгука. И о каком таком Драго шла речь? Связаны ли эти люди с теми преступниками, поработившими Ихедо в недалеком прошлом? Слишком много загадок и мало ответов. А ветер все свистит в ушах. — Чонгук, остановись, пожалуйста, — говорит, почти задыхаясь Тэхен, из последних сил выдавливая три слова. Не сразу, но альфа останавливается, а они как раз подошли к кромке леса, где начинается поле, ведущее в город. Лекарь о ближайшее дерево рукой опирается, чуть согнувшись, чтобы спокойно отдышаться. Чонгуку тоже трудно дышать, это был один из немногих разов, когда он так много бегал. Он видит, как надрывает горло омега, откашливаясь от неприятного першения в горле, сам не лучше себя чувствует, но сказать в свое оправдание ничего не может. Они еще не были так близко к предполагаемой опасности. И ведь альфа обрек их на это, предложив заночевать у озера. А Запретный лес на то и запретный, что неизвестно какие воры и бродяги в нем обитают. Чонгук просто не смог бы защитить лекаря там, будучи безоружным, один против целой оравы взрослых крепких альф. Он оборачивается на медленно восходящее медным диском солнце и вновь на Кима, тому вроде стало лучше, но он продолжает глубоко дышать, закрыв глаза и оперевшись спиной об древесную кору. Тэхен невольно вздрагивает, когда его вдруг сжимают в крепких, скрывающих от солнца, объятиях, прижимая к себе так сильно, будто он исчезнет тотчас. Он все еще мелко дрожит, несмотря на то, что лето и тепло, кожа превратилась в гусиную от пережитого только что, сердце снова бьется слишком ощутимо и быстро. В чоновых руках тепло и безопасно, по родному тихо и спокойно, он от всего защитит, он же обещал. А Чонгук на грани от того, чтобы сорваться и бежать, куда глаза глядят с омегой вместе, подальше от Ихедо, этих людей и надменных, завистливых взглядов. Хорошо, что Тэхен не видит, как жмурится в гримасе боли альфа, склонив голову вбок, чтобы как раз утонуть в его волосах. Чтобы золотые пряди впитали его не побежавшие по щекам слезы страха, так и сохранив на себе это безмолвным секретом. Он губами вкус любимый собирает, к виску прижавшись, говоря себе успокоиться. Чонгук — альфа, он должен быть сейчас сильным. А в голове лишь одно «защитить, защитить, защитить» бесконечным повтором звучит. Самый лучший день чуть не перетек в последнее кровавое утро.***
Done Dealing in Debts — Joseph Trapanese
Они пришли как раз вовремя. На главной площади собрался почти весь люд с города, смотря на стоящих у фонтана чужеземцев в черных плащах. Один из них ходит кругами возле образовавших круг людей, рассматривает каждого находящегося, задумчиво хмурясь. Руки его расположены за спиной, лица почти не видно под длинным капюшоном, но он походу видит все, что ему требуется. Хуан, выследив в толпе юношей, тянет их за руки к себе, пробивая им места у площади. Там же стоят и Ёнсу с Джинхо, с облегчением выдохнувшие, увидев детей целыми и невредимыми. Чонгук тихо говорит отцу, что похожих людей они видели прямо сейчас в Запретном лесу, и что они явно не просто так сюда явились. Джинхо хмуро оглядывает незнакомцев, доверия они явно не внушают. Никто не разбирается, что юноши делали в Запретном лесу, когда есть проблема, назревшая прямо перед глазами, полы походного плаща развивавшая с каждым шагом. По толпе проходит подозрительный гул, все шепчутся, не знают, зачем эти люди сюда пожаловали, не припоминая ни одного из них, и никого похожего за последние годы даже в округе. Чонгук чувствует, как начинает снова дрожать Тэхен, тяжело дышать, хотя до Ихедо они уже добирались быстрым шагом, а не бегом. Он одной рукой приобнимает его за талию, а другой берет трясущиеся ладошки, взглядом уверяя, что ему бояться нечего, здесь они не одни. Тэхен ему верит. — Великие ихедовцы, — спустя еще круг ходьбы начинает говорить незнакомец, все на площади резко замолкают, — славный, сильный духом народ. Живущий… несколько веков припеваючи, без засух, неурожая, эпидемий, — с расстановкой продолжает речь, все еще продолжая ходить возле фонтана туда-сюда. — Любимый Богом город, счастливые безмятежные жители… Чонгук недобро хмурится, неосознанно прижимая Кима сильнее и чувствуя, как тот за его ладонь хватается в ответ крепче. — Недолго ваша песня пелась. Пришел и ваш черед за грехи раскаиваться и нести ответственность перед Всевышним, — вознеся руки к небу. — За годы мирной жизни пришло время платить высокую цену, господа и барышни, — говорит уже с неприятным оскалом на лице, все еще скрывая половину лица за капюшоном. Из-за края материи виднеется темный след, проходящий через половину лица, — шрам, от вида которого Тэхен внутри сжимается, несмотря на то, что видел уже достаточно шрамов, в том числе и у Чонгука. — Что этот сумасшедший несет?.. — бормочет в стороне какая-то омега, норовясь прикрыть ладошкой рот. — Несуразица какая-то, — говорит Ёнсу так же тихо. — Что еще за плата?! — кричит кто-то из толпы. — Кто ты такой, чтобы решать, когда кому раскаиваться? — Я — сын Божий, Его творение, посланное к вам, поскольку вы пренебрегли предоставленной вам вольностью и покоем, не отдавая при этом ничего взамен. Это как торговля, вы все отдаете деньги взамен на товар. В этом мире за все надо платить. И за чистое небо над головой — тоже, — двое других мужчин, до этого момента отстраненно стоящие возле каменной кладки фонтана, на всякий случай приблизились к своему предполагаемому господину. — Мы не верим тебе! Проваливайте отсюда, пока в шею не погнали сами! — слышен басистый голос альфы, жителя Ихедо. — Помнится мне, — вновь громко заговаривает черный капюшон, предотвращая зарождающийся снова гул среди народа, — Ихедо никогда прежде не подвергался нападениям! Так отчего как не от гнева Бога на вас совершили набег разбойники, заточив вас в собственных домах почти на месяц? — Это было связано с приближающейся войной, ведь так? — негромко уточняет Чонгук у отца. — Разбой и грабежи стали учащаться из-за повышенных налогов. — Не все готовы в это верить, Чонгук, — отвечает ему Джинхо. — В Ихедо много людей верующие, почитают Бога, живя по правилам религии и соблюдая все заповеди, они могут вполне купиться на бред этого человека. Таких людей очень много. Среди народа снова пошли настороженные шепотки, в голосах некоторых уже звучат сомнения. Дьявол в черном пустил стрелу и пронзил ею не одного человека пропитанным ядом кончиком. — Вас даже война почти настигла, — голосом рассказчика вещает он, понизив голос, сделав его подобным шипению гадкой ползучей твари. — Так что вы можете сделать? Жить дальше, надеяться, что все наладится? — усмехается он, а люди вновь переглядываются друг с другом, будто не зная, что делать. — Много было городов, сел, деревень, похожих на ваш город. Все как один твердили, что нет смысла в моих словах. Но моими устами вещает Он. Вы не вправе решать свою судьбу, вы вынуждены доверить ее мне. — Да что ты такое!.. — Постой, — обрывает на начатом крике женщину, преклонного возраста альфа. — Чего ты хочешь? — обращается уже к незнакомцу. — Каково твое требование? — О, для раскаяния это цена даже слишком мала и незначительна, но таково желание Всевышнего… — и замолкает, погружая людей Ихедо в напряженное молчание, в котором они не знают чего ожидать. — Омега. Только и всего, — гадкая ухмылка красит его надменное лицо, ветер раздувает его капюшон, немного приоткрыв обзор на уродливый след, неаккуратный, не лезвием оставленный. — Шестнадцати лет отроду, прекрасного как весеннее цветение и нежного как небо на закате. У вас ровно день, — поднимает указательный палец, — на рассвете здесь должен стоять один омега. В противном случае, кара постигнет вас в тот же день. Взмахнув плащом, он садится на одну из стоящих в стороне лошадей, сопровождающие его альфы проделывают то же самое, люди предусмотрительно расступаются, создавая коридор, через который они покидают Ихедо до назначенного срока. Все возмущенно переговариваются, никто не желает отправлять свое чадо непонятно куда. Омеги жалостливо прижимаются к своим семьям проливая слезы, особенно верующие люди воют от горя, если в их роду числится омега, подходящий по параметрам. Чонгук не сразу улавливает копошение за своей спиной, а когда поворачивается, видит, как Ёнсу распугивает народ, а Джинхо держит на руках потерявшего сознание Хуана, которому вдруг стало дурно. — Папа! — Тэхен тут же вырывается из цепких рук, подлетая к альфе. — Господин, в дом, скорее, — приказывает лекарь и уверенным шагом идет к дому Чонов, идя подле отца Чонгука, на вид пытаясь определить, насколько Хуану нехорошо. Чонгук подключается почти сразу, прочищая им дорогу, почти расталкивая людей в разные стороны, помогая папе. А когда в их доме Ким осматривает омегу, озабочено вертясь вокруг него, то таская какие-то оставленные травы, то прося у главы семейства отвары, которые лично делал, Чонгук, стоя у окна в общей комнате, смотрит на луч солнца, играющий в стекле. Тэхен тоже подходит по всем параметрам. Оттого Хуану и стало плохо.***
Joseph Trapanese — Stay With Me
— Как он? — ближе к вечеру подходит Чонгук, смотря на не шелохнувшегося с утра омегу, и сидящего на диване с ним Тэхена, чьи глаза тревожностью наполнены за папу. — Как и утром… Никак, — с тяжестью в голосе отвечает Ким, с трудом проглотив ком, вставший поперек горла. Чонгук подбадривающе кладет руку на худое плечо, ее сразу теплая омежья ладошка сверху накрывает, чуть поглаживая, принимая заботу в виде внимания. На протяжении дня Чонгук подходил и спрашивал, нужно ли что принести из дома лекарей, пытался уговорить омегу поесть, но все попытки тщетны. Лучик его света потух, не успев разгореться в полную силу. — Может это правда Бог гневается на нас, потому и наказал… так? — хмурая тень осела на красивом лице, которую смахнуть Чон в этот раз не в силах. — Нет, это совсем не так, — мотает головой Чон и, обойдя лекаря, садится перед ним на колени, обыденно взяв его ладошки. — Вы с папой не сделали ничего, за что на вас мог разгневаться Он. Это просто глупое совпадение. Господин Хуан испугался за тебя, видя как все отреагировали. И не только он, Тэхен, все испугались за своих близких, — Тэхен снова с печалью взглянул на старшего Кима. — Он никогда раньше при мне не падал в обморок, — на грани шепота говорит и чувствует, как глаза наполняются горькими слезами. На них смотреть Чонгуку больно, он хмурится от бессилия, от незнания и ужасного чувства неизвестности, что неприятно ощущается внутри. В последнее время омега стал слишком часто проливать слезы, полные горя и боли, которые альфа предотвратить не может. Он опускает голову, не зная, что сказать, что сделать, просто находится рядом. — А вдруг они придут за мной? — по румяной щеке катится одинокая кристально чистая слеза, достигая подбородка, и срывается, пропитывая ткань одежды. Чонгук поднимает сразу голову, во все глаза уставившись на омегу. — Нет, не смей даже думать об этом, Тэхен. — Но они же сказали выбрать одного. В Ихедо не так много шестнадцатилетних омег, все из знатных семей. А я что? Простой лекарь, живущий за городом. Давай смотреть правде в глаза. Меня не будет жалко, Чонгук. — Эй, — альфа привлекает к себе внимание, взяв ладонями лицо Кима и повернув на себя. Большими пальцами он осторожно стер слезинки, проводя по влажной коже подушечками, и с уверенностью в голосе сказал: — Я пообещал защищать тебя, — но с тем же любовно нежным взглядом. — И я буду. Чего бы мне это не стоило. Я жизнь отдам за тебя, цветочек, — и тянется губами к открытом лбу, чтобы оставить обжигающий кожу поцелуй-печать в подтверждение своих слов. — Тебе нужно поесть, если не хочешь заболеть. Кто тогда присмотрит за господином Кимом, если тебя прикует к кровати простуда или жар от волнения? — Сейчас не сезон простуд. — Из-за ослабшего организма ты можешь заболеть. Сам же говорил, помнишь? — снова находит его руки, принимаясь греть, хотя они теплые. На лице омеги проскакивает тень улыбки, Чонгук, отразив ее, подносит к своим губам нежные ладони и так же долго задерживается на них, прислонившись в поцелуе. Всего омегу целовать хочется, но не по животному страстно, а по уютному нежно и аккуратно, почти невесомо. — Все будет хорошо, — шепотом уверяет. Когда луна взошла на небосвод, выйдя из-за облаков, Тэхен, сидя на приставленном стуле, откинувшись на спинку и склонив к груди голову, был на грани от того, чтобы заснуть. Чонгук и Ёнсу, стоящие у входа в общую комнату, только глядели на него со стороны. Старший омега то и дело вздыхал, качая головой, ему было жалко юношу, изводящего себя, не реагирующего даже на слова Чонгука. Ким снова отказался от еды, попросив принести ему только чай. — На него так больно смотреть, — шепчет едва слышно Ёнсу сыну. Чонгук эту боль разделяет, но пока единственное, что остается делать, — это смотреть, как покидают лекаря силы. — Наша жалость — последнее, что он хочет получить, — Чонгук взглядом по выпирающим шейным позвонкам пробегает, желваками на лице играет. Его раздражает упертость омеги в некоторые моменты. И в своих словах Чон ничуть не лукавил. Тэхен гордый, когда дело доходит до реакции людей на него, его внутренние переживания и боль видел только Чонгук или Хуан, для остальных же он оставался непоколебим. Омега не любит, когда его жалеют, если он этого не просит, ненавидит эти жалостливые взгляды и напускное сочувствие. — Но так ведь нельзя, посмотри на него, — рукой указывает Чон, — он же сейчас прям тут и свалится. В конце концов, мы тоже можем присмотреть за Хуаном, пока он будет отсыпаться. — Он не станет слушать. — У него не будет выбора. — У него всегда будет выбор. — Чонгук нахмуренным взглядом зыркает на папу, отчего того невольно дрожь пробивает от холода, что осел в воздухе вместе со сказанными словами. Альфа понимает, что нельзя все же оставлять все так, как есть, что папа прав и здесь нужно надавить на лекаря, увести его в комнату и уложить на мягкую перину. Устав смотреть на мучения Тэхена, Чон подходит к нему и присаживается на корточки перед стулом. — Тэ, — он проводит по тыльной стороне ладони лекаря, вынуждая сонно разлепить веки и в недоумении уставиться на парня. — Пошли, отдохнешь. — Не могу. — Через «не могу», тебе нужен сон. — Чонг… — Тэхен, — обрывает альфа, и только тогда Ким замечает то, с какой твердостью были сказаны эти слова, а во взгляде нет и намека на привычную нежность. Он не знал эту сторону Чонгука, доминирующую, заставляющую заткнуться и подчиниться, съёживаясь от одного только зло нахмуренного взгляда черных, как ночь, глаз. Дневной небосвод и ночная тьма вновь столкнулись в борьбе в блеклом свете свечи. Омегу буквально поглощает бездна перед собой, а горький имбирь, затмивший сладость корицы намеревается задушить в своем запахе, слишком ярко и ядрено ощущаясь в закрытом помещении. Их прерывает тихий шорох на диване, вниманием Кима сразу овладевает, наконец открывший глаза Хуан. — Тэ… — Папа, — подлетает сразу Тэхен, рукой отодвинув альфу от себя, чтобы пройти. Он сел на край кровати, взяв омегу за руку. — Как ты себя чувствуешь? — Н-нормально, — не сразу отвечает старший лекарь. — Почему у тебя такой усталый вид? Не говори, что ты просидел так… а что сейчас? — немного в замешательстве, спросил Ким. — Ночь. Ты пролежал здесь весь день, — у Тэхена глаза вот-вот закроются, но он продолжает улыбаться приветливо папе, чувствуя, как его ладонь сжимают в своей. — Боже, Тэхен, — вздыхает Хуан, а сам тянется к румяной щеке, которую стянуло от пролитых слез. — Ты хоть кушал? — Д… — Кхм, — вмешивается Чонгук неловким звуком, делая лицо, будто не он это сделал. — Нет. — Чонгук! — шипит зло Тэхен, не ожидая такой подставы, будучи уверенным, что альфа подыграет. — Иди немедленно отдыхай, паршивец, — смеется Хуан. — Я могу о себе позаботиться, — младший омега, немного погодя, кивает. Тэхена буквально берет за руку Чонгук и, победно улыбаясь, уводит в комнату. Ким, как и утром, повинуется, покорно идя за альфой. В комнате темно, приходится зажечь свечу на столе, чтобы хоть какая-то видимость была. Парни молча переодеваются, после чего, Чонгук, откинув в сторону одеяло, ложится и, смотря на омегу, хлопает рядом по кровати. Тэхену нравится лежать с Чоном на одной кровати, разделяя с ним тепло, нравится с ним засыпать, чтобы утром увидеть сонно надутые губы и помятую щеку, на которой тот слишком долго лежал. Они прошлой ночью не сомкнули глаз, наслаждаясь временем проведенным вместе, красотой природы, а после — золотым диском восходящего солнца с вершины дерева. Они слишком мало времени провели вместе как пара, а не как друзья, чертовски мало. Чонгук не может позволить, чтобы у него отняли его частичку счастья, которую он за стеклом от обидчиков многие годы держал. Тэхен в его руках расслабляется быстро, оно не мудрено, омега не спал больше суток, отдых ему был необходим. А сам он необходим альфе. Чон не может заснуть вплоть до первых восходящих лучшей солнца. Видел бы это Тэхен, сразу начал бы журить, что «вот ты говоришь за отдых, а сам? Сам-то!», но альфа все же прикрывает на секунду глаза и не замечает, как проваливается в глубокий сон.***
Myrapod Chase — Joseph Trapanese
— Он еще не вернулся? — Чонгука будит разговор взрослых, проскользнувший через приоткрытую дверь в комнату. — Давно должен был, — голос Хуана звучит тихо, он почти заикается, явно насторожившись или даже испугавшись. За Тэхена. Он еще не вернулся. Чонгук сразу, еще не до конца проснувшись, чувствуя тянущую усталость в теле, быстро надевает рубаху со штанами и сапоги. Мимолетно взглянув в окно, он видит огромную толпу людей, идущих в сторону площади. «На рассвете здесь должен стоять один омега». На рассвете. Сколько же сейчас время? Солнце уже явно взошло выше. Что же происходит? Альфа почти выбегает из комнаты, видя как шагает туда-сюда Джинхо, и как Ёнсу пытается успокоить Хуана. — Куда он ушел? — спрашивает сходу Чонгук. — За водой вышел, но это было давно, — отвечает за Кима омега. Чонгук срывается с места, чуть не вышибает дверь, почти снося ее с петель, и идет, пробиваясь через и так медленно идущую толпу, прямиком в сторону площади. Тэхен, должно быть, хотел посмотреть, кого выведут, и забыл предупредить, что задержится, Чон в этом уверен. Собственное сердце глухими ударами в висках отбивает тревожные мотивы. Ландыша в воздухе почти нет, а людей все больше, и они прут и прут, толкая из стороны в сторону парня. Приходится буквально распихивать их, чтобы прочистить себе дорогу. У подхода к площади Чонгука тормозят два альфы, их лица не понаслышке знакомы Чону, он не раз заставал их в городе вместе с Ли Михен. Но девушки рядом нет, и зачем им останавливать Чона, отрезая ему путь? Спереди возникают перед молодыми людьми черные плащи. Чонгук не понимает, что происходит, но когда чувствует, глаза в ужасе расширяются. От них всех веет тонким шлейфом ландышей с лилиями. В центре, как и день назад, стоит мужчина с шрамом в пол лица и выжидающе ждет, стоя возле черного скакуна. К нему ведут омегу, на голову которого накинут мешок, он еле ноги волочит, спотыкается и почти падает к носкам его сапог. Чонгук затаивает дыхание, потому что у юноши одежда как у Тэхена. С головы снимают мешок — это он, смотрит, сощурившись на мужчину, боясь шелохнуться. Альфа даже на расстоянии ощущает чужую дрожь в ладонях. — Кто ему надел на голову мешок и связал руки? — звучит как гром среди ясного неба голос мужчины. — Мальчишка сопротивлялся, — объясняет кто-то из толпы, а Чонгук смотрит на сверлящую омегу взглядом Михен, теребящую в тонких пальцах заплетенную косу. — Вам бы руки за это отрубить, — приглушенно говорит, Чон почти не слышит. — Уходим, — громко объявляет своим людям, и, так и не развязав омеге руки, на всякий случай, помогает ему усесться на лошадь. А Тэхен послушно садится, альфа видит, как разодрана в нескольких местах его одежда, ссадину на щеке замечает. Ким не был готов к выбору горожан и сопротивлялся. У него сил нет на еще большие придирки, крики и драки, да еще против всего Ихедо во главе с тремя незнакомцами в плащах. Чонгук пробует растолкать альф перед собой, но те крепко его сдерживают, не позволяя и шагу вперед сделать и помешать передаче омеги посланнику Бога. Он бьет одного парня по челюсти, но второй сразу же хватает его за руки сзади, обездвиживая. Чон пинается, вырваться пытается, а люди в черном стремительно скачут прочь из города. Замахнувшись и ударив альфу сзади затылком, он пользуется его замешательством и сразу бежит, но не за конями, а в обход. Их он догнать без лошади не сможет, но перехватить на въезде в город — может быть. Он знает краткую дорогу, несется сломя голову между улиц, на которых кроме стариков и пьяниц сейчас почти никого нет. Чонгук резко сворачивает, почти падает, скользя сапогами по мощеной камнем дороге, снова бежит, избегая лавки и так мешающие тряпки, сохнувшие на веревках. Он должен успеть, Тэхен вернется домой любой ценой. На выезде из города никого нет, даже если посмотреть вглубь Ихедо, не видно и не слышно коней. В чем дело? Неужели они не поедут по главной дороге? Из нее проще и быстрее всего попасть в лес. Возможно, они не хотели, чтобы их заметили… К лесу можно пробраться, если идти вдоль реки. В голове одно слово звучит на повторе громким эхом, одно лишь имя, так будоражащее внутренности, обладатель которого в огромнейшей опасности, которую они чудом избежали днем ранее. Гребаная судьба, чтоб ее черти драли! «Глупо не верить в судьбу, Чонгук, — говорил Тэхен раньше. — Мы же с тобой не просто так познакомились. — Этого могло бы и не случиться. — Почему? Мы же встретились на следующий день возле лавки госпожи Сонхи, помнишь? Значит, нам было суждено встретиться.» Чертова судьба, чертова Михен со своими прихвостнями, чертовы сектанты, чертова чонгукова слабость, которая снова чувствуется при долгом отсутствии сна и длительном беге. Возле воды Чонгук осматривается по сторонам, надеясь хотя бы взмах конского хвоста уловить глазами, но он чувствует аромат, что был здесь недавно, бежит как умалишенный вдоль отражающей небо воды. Солнце скрылось за облаками, небо резко стало хмурым, а вокруг все помрачнело и посерело. Альфа видит вдалеке, как мужчины, слезая с коней, начинают пеший путь в лес, спустив и Тэхена. Чон не верит глазам. — Отпустите его! — кричит что есть мочи, несясь подобно ветру к забравшим его лучик света альфам. — Глупый мальчишка, — усмехается главный. Другие двое без слов понимают, что юнца надо остановить и желательно, надолго. Чонгук наотмашь бьет кулаком в сторону одного, но промахивается, и получает четко по лицу в ответ. — Чонгук, не надо! — кричит Ким, его за руку держит мужчина, не давая шагу сделать, а альфе его уже второй раз заткнуть омегу хочется, чтобы не городил глупости. Чонгук снова бьет, но в этот раз попадает одному, рассекая бровь. Второй альфа несколько раз проходится подошвой сапог по его ногам и, пока парень приходит в себя, бьет тяжелым камнем по затылку. — Нет! Чонгук! — Тэхен видит, как падает обессилено тело Чона, кричит во весь голос, видя оставшуюся на камне кровь, пытается вырваться, но его резко дергают на себя, прерывая попытки пойти помочь. — Чонгук! Перед глазами все плывет, в затылке чувствуется острая боль, голова кружится и ноги не держат совсем. Рухнув на землю грузным мешком, альфа слышит истошные крики лекаря, слышит свое имя, что так и застыло вместе с его телом на земле у реки.