***
Как и обещал, спустя день Чонгук «крадет» омегу у Хуана и работы, и они, как раньше, взяв корзинку с продовольствием, плед на котором сидеть (альфа взял два, чтобы если что ночью накрыть Кима, если замерзнет) и хорошее настроение в придачу, пошли на совместный отдых. Бодрыми шагами он идет рядом с Тэхеном, в тихом наслаждении озираясь по сторонам, как впервые лес видит, с глупой улыбкой на губах. — Нет, серьезно. Ну, а если… — Чон, поворачивается к омеге, размышляя вслух, как часто при нем бывает, и чувствует себя просто прекрасно, пока Ким улыбается его глупостям ярко. — Если нам правда сбежать сюда? В Запретный лес никто не сунется, и ты хотел домик у озера, — не унимается альфа. Почему-то идея, возникшая во сне лекаря, показалась ему очень даже хорошей и выполнимой. Да и что греха таить, мысль о совместном сожительстве, в изоляции от других теплилась под сердцем уже давно. Чонгук уже предлагал ему сбежать возле реки, и какая ирония, что Ким захотел домик именно у воды. — Это глупо и безрассудно, — усмехается омега, снова пытается выпросить понести тяжелую корзинку, наверняка же Чонгук устал сам тащить ее от города, но натыкается на отказ. — «Это глупо и безрассудно», — кривляется альфа. — Ты постоянно так говоришь, и что в итоге? Я реализую это. — Правда? Что же ты реализовал уже? — неверяще щурится Тэхен, чуть вытянув губы, что кажется Гуку ужасно милым. — Да вспомнить даже езду на лошадях. Ты тогда тоже сказал, что это глупо и безрассундно, и пошел кататься, — с важным видом заявляет, глазами выискивая ту самую тропинку, ведущую к поляне. — Не зря же ты мучил бедных животных, потащив их за собой. — Мучил? Да я их вырастил в любви и ласке. И тебя тоже. — Это кто кого еще вырастил, — хмыкает Ким. — Пока я купал тебя во внимании и веселье, ты меня бил постоянно. — Воспитательный процесс, — оправдывается омега, наблюдая за игриво возмущающимся Чоном, удивленно вздыхающим на каждое его слово. — Если бы не мои подзатыльники, тебе никто и не сказал бы, каким заносчивым и твердолобым ты можешь быть. — А еще сообразительным, смешным и привлекательным, ты забыл добавить. Тэхен закатывает глаза, содрогаясь в тихом смехе. Этого альфу ничто не исправит. Это и не нужно, ему нравится такая непринужденная беседа и прогулка с ним, когда отпускаешь лишние мысли, посвящаешь себя только ему, получая ласку и заботу. Осмотрев местность уже при дневном свете, Тэхен чуть замедляет шаг, в последствии останавливаясь, чтобы подойти к одному из высоких густых деревьев, чьи ветки были низко расположены. На их кончиках и редких коротких отростках были гроздьями по несколько штучек маленькие орешки. Фундук. Попросив Чонгука задержаться, омега достал небольшой платок из корзинки, чтобы в него собрать немного и позже перекусить вместе. В Ихедо их почти не продают, потому что растут они глубоко в лесу. Но сейчас лекарь убежден, что нашел золотую жилу, где вдоволь схожих деревьев с любимыми орехами, которые собирай-собирай, да не съешь все. Идея Чонгука сбежать сюда начинает перевешивать в чаше весов на сторону «да, я согласен». Добравшись-таки до уже знакомого озера, парни расстилают плед, оставляют корзинку и сразу идут купаться. Лето в этом году жаркое, яркое, солнце лучами опаляет нещадно, потому это оказалось шикарной идеей. Оставив всю одежду на берегу, они почти с разбегу залетают в воду. Тэхен, меньше думая о своей наготе, все же опускает голову, будучи уже в воде, краснея ушами, что Чонгук замечает, но не говорит ничего, не желая смущать еще больше. Это несмотря на то, что альфа закрыл глаза по чужой просьбе, до этого закатив их с чуть насмешливым, но больше удивленно неверящим «серьезно?!». Тэхен в какой-то момент становится совсем раскрепощенным и развязанным в действиях, наваливается на Гука со спины, давя на голову руками, толкая альфу ко дну после очередной перестрелки брызгами, сопровождая это звонким смехом. Чон по началу сопротивляется, держится на поверхности, ничего не видя из-за влажной, закрывшей обзор, челки на глазах, но потом резко ныряет, этим и омегу за собой утягивая и всплывая уже вместе. Чонгук немного закашливается, через залитые водой уши слыша бархатистый смех, подобный звону колокольчиков. Лекарь заботливо помогает убрать угольные пряди с лица, пока их обладатель глаза трёт, лишнюю влагу убирая, чтобы иметь возможность видеть. — Какой ты жестокий, — в шутку начинает хныкать альфа, состроив печальное лицо, но почти сразу меняет его на уверенное, с напускной злостью надвигаясь на Кима. — Я таких нехороших омег к себе на дно утаскиваю! — не успевает Тэхен и понять, как его хватают за талию, и буквально утаскивают на дно, снова плюхнувшись в водное царство. Всплыв почти сразу, они оба смеются, смотря счастливыми глазами друг на друга. Вот так оно выглядит? Невесомость внутри, смешивающаяся с безмятежностью, волной накрывает при столкновении губ, тягуче изучающих, заходящихся в ленивом сминании. Чонгук головой точно где-то не здесь. Он в вечно зеленой траве на поляне посреди леса валяется среди белых многочисленных горшочков опущенных цветков, чей вкус остается на языке и губах. В голубых глазах он видит целый новый мир, стоит отстраниться, то море, о котором он вещал. Чон готов доказывать всем, что именно оно отражается в яркой переливающейся радужке, ставшей больше из-за сузившегося на солнце зрачка. В этом море он готов захлебнуться и пойти ко дну добровольно.***
В рубашке альфы особенно уютно и комфортно, думает Тэхен, следуя за Гуком, решившим остаться без верха, по одной из троп. На поле оказывается много всего интересного для омеги, как для лекаря, потому, пользуясь случаем, он собирает некоторые растения. Чонгук ему в этом помогает, но не удерживается и нарывает скромный букетик разных по размеру и цвету цветов, вгоняя в краску парня, принявшего скромный приятно пахнущий дар. Альфа буквально заставляет сиять своими действиями, стараясь сделать жизнь Кима красочной и наполненной хорошими воспоминаниями и теплыми эмоциями, вызывая странные ощущения внутри, что крыльями бабочки машут, бьют по сердцу, как по городскому колоколу то ли праздник, то ли беду предвещая. Возвращаясь к месту их посиделок, Тэхен резко хватает альфу за руку, останавливая и завороженно полными детского восторга глазами смотря на маленького грызуна, расположившегося на покрывале. Чонгук хихикает, делает это тише, получив локтем по ребрам, «а то спугнет». Они наблюдают за маленькой белкой, чей пушистый хвост мелькает из-за крупной по сравнению с ней корзины, на которой лежит свернутый в платке фундук. Крохотные лапки пытаются его разложить, что удается почти сразу, после чего проказница начинает набирать побольше, чтобы унести с собой в лес. — Она ворует наши орехи, — шипит над ухом Чонгук, которого в волнении омега все еще держит за локоть, почти немигающим взглядом следя за белкой. — Наберем еще, — шепчет в ответ Ким. — А сама она их собрать не может?! В лесу их вон, полно! — возмущенно шипит парень, поражаясь наглости грызуна и снисхождению со стороны Тэхена. — Вот пойду и наберу еще, сам говоришь в лесу их полно. — Я прослежу за ней и тоже обворую ее дупло, ей приятно будет? — Тэхен так и застывает с искренним удивлением на лице, смотря на альфу как на чокнутого, хотя в мыслях о нем только так и думать. Он просто взял и развязал борьбу с белкой за орехи?! За любимые орехи лекаря. — Я промолчу, пожалуй, — на пледе зверька он уже не застает. — Ц, всё-таки напугал, она убежала. — А ты хотел, чтобы она все забрала? Давай подождем, если хочешь, она точно вернется, тут же такая пирушка намечается, — Чонгуку ничуть не жалко фундука, на самом деле. Просто удивила такая бурная реакция Кима на грызуна. Да, приревновал к белке. Да, осознал, что это глупо и сам над собой в голове посмеялся, решив умолчать об этом перед омегой, а то тогда точно подумает, что чонгуково неверие в Бога привело к тому, что бесы вселились в темную голову.***
Как начало темнеть, Чонгук, оставив омегу, пошел в лес за хворостом, чтобы развести костер, который после послужит источником света в — уже начинающую медленно обдавать ледяным дыханием — ночь. А как небо стало темнее, а солнце скрылось за горизонтом, берег заполнил рыжий свет горячего пламени, медленно растущими языками стремясь вверх. Треск поленьев отдавал чем-то домашним, отпуская красивые искры-точечки, почти сразу исчезающие. Тэхен за очередной беседой притих, увлеченный перебиранием собранных в подарок цветов, пока Чонгук вещает очередную историю, услышанную на рынке от знакомых. Разложив их на небольшие кучки, он сплел за то время, что не было Чона, и после, во время рассказов, два венка. Ему нужно было чем-то занять руки, и плетение показалось лучшим способом скрасить время. Чуть приглушенный, с небольшой хрипотцой голос Чонгука приятно ласкал уши, действуя как лекарство от произошедших событий, все еще отдающих ноющей болью в некоторых частях тела.Skin and Bones — Ruelle
Чонгук обращает внимание на венки, лежащие перед омегой, и замолкает, когда худые пальцы один из них берут и устраивают на темной копне волос. С легким дуновением ветерка от движения, в носу приятно колет от проникшего ландыша с крупицей лилии, отчего Чон неосознанно глазами по чужой шее скользит, но более жадно, нежели раньше. Взяв за тонкое сплетение стеблей второго венка, Чонгук надевает его на золотые пряди, высохшие до конца на берегу, а стоит взгляду пасть на приоткрытые покрасневшие, пухлые губы, по которым острый кончик алого языка пробегает, как крышу срывает моментально. Аккуратно, словно боясь напугать, альфа притягивает к себе Кима, немного надавив ладонью на затылок, и, упиваясь сладкими, как мед, губами, на пробу проведя по ним языком, припадает с глубоким тягучим поцелуем, выбивая остатки здравых мыслей окончательно. Голову кружит только от чужих губ, что так далеко были долгое время, не давали к себе прикоснуться, а теперь он без них не может, становясь как еж колючим и раздраженным без сладкого привкуса на языке. Тэхен, чувствуя, как углубляет поцелуй альфа, комкает в руке покрывало, крепко сжав, а другой тянется к коже, раскаленной до предела. Она в состоянии сжечь заживо, но омега не боится, как мотылек слепо летит в объятия своей маленькой смерти. С губ несдержанно на выдохе срывается низкий стон, когда терзать их заканчивают. Но оба понимают — это только начало. Ким, заглядывая в черную бездну перед собой, видит помутнение, вызванное диким желанием, от которого в кончиках пальцев покалывает, а штаны вдруг натягиваются до предела, доставляя дискомфорт. Дымку возбуждения они разделяют на двоих, как и воздух, в котором слишком красочно переплетаются два аромата. Когда Тэхен седлает крепкие бедра, Чонгук отключает все тормоза. Он пальцами в тонкую талию впивается, немного сжимая, наслаждается мягкостью омежьих губ на своих, что посылают по телу приятную дрожь от предвкушения. Ладони скользят ниже, любовно обводят поясницу и округлые, несмотря на природную худобу, ягодицы. Чонгук чувствует вибрацию от стона, изданного в поцелуй, подцепляет края своей рубашки на чужом теле и избавляет распаленную кожу от ее оков. На молочной коже в некоторых местах желтыми блеклыми цветами еще остались следы не сошедших синяков, которые целовать хочется до дрожи в коленях, на каждом оставить след обжигающих губ, каждый залечить. Подставленную изящную шею без единого следа сразу алыми розами раскрашивают, то всасывая, то покусывая чувствительную кожу, пока руки ближе прижимают так, что Ким может чувствовать то желание, каким альфа его заражает, очерняя в похоти незапятнанную ничем душу. Ангел, снизошедший с небес с упавшим на золото волос нимбом в виде тонкого цветочного ободка, длинными ресницами взмахивает, глазами цвета неба смотря в ответ и этим говоря, что пойдет на грех, что для него он сошел на землю и лишь ему отдастся, разделив волнующий порок на двоих. Чонгук меняет их местами, укладывая Кима на тонкую ткань. Спавший с его головы венок оказывается в стороне, чтобы не мешал; терпения все меньше, но продлить этот момент хочется неимоверно. Альфа красными цветами украшает незапятнанное полотно мягкой, гладкой кожи, в данный момент чувствуя себя самым умелым художником. Про красиво срисованные с музы картины, обычно говорят, что художник словно влюблен в нее. Ох, он влюблен до беспамятства. Оттого и расцветают алыми лепестками первые розы. Грудная клетка с отчетливо выделяющимися ребрами размеренно поднимается и опускается, выпуская судорожный вздох из распахнутых уст от приятных ощущений на теле. Чонгук еле сдерживается, не выпускает клыки, которые так и чешутся, зудят, желая пройтись по нему, но крепко сдерживает себя, боясь, что не сможет остановиться после. Это запретный плод, который нельзя вкусить, но что так манит своей красотой и пленяет ароматом, заманивая в свою ловушку. Цепкими пальчиками Ким зарывается в мягкие волосы на угольной макушке, в рыжем свете костра отливающей янтарным блеском, когда поцелуями проходятся по тонкой чувствительной коже внизу живота, спускаясь до небольшого бугорка, выпирающего под слоем ткани лекаря. Альфа оставляет его обнаженным, разрывает эту ненужную преграду между ними, и пред взором предстает аккуратный небольшой член омеги с проступившей каплей смазки на краснеющей головке, и в моменте подхватывает ее кончиком языка, вытянув из груди несдержанный стон, смешанный с резким вдохом. Тэхена по всему телу крупная дрожь пробивает, в удовольствии он не замечает, как сжимает чужие пряди у корней, забывшись. Чон от такой реакции возбуждается еще сильнее, нетерпеливо потираясь об плед под собой бедрами, покрывает поцелуями-точками розоватую чувствительную плоть, все ниже опускаясь к сочащейся вязкой смазкой дырочке. Омегу хочется сожрать целиком, вылизать его везде, не обделив ни один участок хрупкого тела. Чонгук, оставив короткий поцелуй там, чувствуя на губах прозрачную жидкость, удовлетворенно языком ее собирает, смотря прямо в глаза лекарю, чьи уши и щеки загораются смущенным румянцем. Его дыхание — участившееся, тело — разгоряченное до предела, альфа понимает, что тянуть время уже не получится, сам едва держится, и на пробу проталкивается пальцем в узкий проход, собрав с него смазку. Он поднимается, накрыв мягкие губы своими, передаёт сок омеги, смешавшийся со слюной, ему же, неторопливо водя фалангой внутри. Тэхен под ним мечется, спину навстречу выгибает и старается сам насадиться на длинный палец, вцепившись в крепкие плечи. Он мечтал об этом во время течки, тешил себя надеждами на то, что придет альфа и избавит его от накатившей агонии, в бреду шептал только его имя, носом зарываясь в тонкий хлопок. Сейчас, когда фантазии становятся явью, омега плавится горячим воском в чужих руках, сплетая языки в жарком танце страсти. Когда несколько пальцев могли свободно без особой натуги двигаться внутри омеги, Чонгук избавляется от жмущих в паху штанов, почти застонав от свободы в движениях. Прижавшись кожей к коже, альфа, как и Ким, наслаждается тем, что преград больше нет. Тэхен вздрагивает, когда чувствует крупную головку Чонгука, скользяще прошедшуюся по промежности между половинок. Альфа плавным толчком погружается в разработанную дырочку, стенки его несильно сжимают, и Чон, кажется, забывает, как дышать, когда видит откинутую назад голову лекаря, протяжно застонавшего, в шепчущем выдохе его имя произнеся. Чонгук утробно мычит, зажмурившись, и целует омегу в дернувшийся кадык. — Ты подобен божеству, — с восхищением во влюбленных глазах говорит Чон, носом проводя по вытянутой шее. Неспешно начав двигать бедрами, он наблюдает за сменой эмоций на родном лице, слушает как глубоко Ким дышит, навстречу немного двигаясь, когда мимолетная боль уступает место наслаждению. Чонгук не может описать, насколько красиво выглядит под ним омега, с поблескивающими в тусклом освещении каплями испарины на лбу и раскинутыми по сторонам золотыми кудрями. Венок на голове придает больше нежности и мягкости его невинному образу, идеально сочетаясь с утонченными чертами лица без изъянов. — Пообещай, что не бросишь меня, — стоит Чону замедлиться, просит омега, открыв глаза, в которых альфа моментально теряется, тонет в голубой бездне. Его зрачки расширены почти до предела, брови немного заломлены, а искусанные губы чуть приоткрыты. Он — олицетворение своего запаха, один из хрупких, ничем незапятнанных цветов. — Никогда, — шепчет в ответ. Тыльной стороной ладони огладив скулу, он, щекочущем движением вниз по шее спустившись, задевает розовую бусину соска, останавливаясь на зажатом между телами члене, и тело Тэхена сразу же покрывается мурашками от приятных ощущений. — Вместе до конца, цветочек, — улыбается, ловя улыбку Кима в ответ, и глубоко целует, двигая рукой по возбужденной плоти. Омега его за шею обнимает, ладонью в волосах снова зарывается и теряется от переполняющих его чувств к этому человеку. После нескольких особенно глубоких толчков Тэхен с именем альфы на устах изливается, неосознанно сжимая его в себе, слыша с аккуратных губ приглушенный судорожный вздох у своего уха. Ускорившись, Чонгук тоже достигает своего пика и предусмотрительно выходит из горячего нутра, пачкая семенем собственную отложенную в сторону одежду, но сейчас плевать на это. Ким тянется за поцелуем, притягивая к себе отходящего от захлестнувших эмоций альфу и ждет, пока он ляжет рядом и потянется в корзинку за еще одним покрывалом, чтобы накрыть их. — Ты изначально так планировал? — усмехается омега, переводя сбитое напрочь дыхание. — Довольно глупо и безрассудно, не правда ли? — улыбается Чонгук и чувствует неимоверное умиротворение, когда Тэхен, вытерев с живота следы одной из тряпочек, ложится почти на него, обнимая поперек подтянутого тела. Его теплое дыхание ощущается на оголенной груди, мягкие пряди снова спутывают пальцы, отложив цветочный обруч к своему. Над ними темно-синее небо с россыпью мелких белых точек, рядом потрескивает костер, и присутствие друг друга — как сладкое вино к этому, приятно теплящее внутри и расслабляющее, доставляющее спокойствие. И кажется, что больше ничего в этой жизни не надо, только тепло обнимающего тела ощущать и тихий низкий голос слышать. — Хах, надо же… — хрипло усмехается Чонгук, сразу находя заинтересованность в чужих глазах. Продолжая массирующими движениями перебирать золотые пряди, он засматривается на красивое лицо снова. — Я думал, что обрету счастье в бою… а оно оказалось так близко, — на грани слышимости произносит и видит как растягиваются медленно от его слов алые губы в улыбке. Чон прижимается губами к открытому лбу, задерживается на нем, и, обжигая дыханием, шепотом признается: — Я так люблю тебя, Тэхен. У омеги внутри все заново оживает, он глаза закрывает, отдаваясь полностью в чужой плен, самолично подписав согласие и закрепив печатью. Сердце стучит так сильно и ощутимо, что кажется, оно сейчас вырвется из груди и с чоновым сольется воедино, или омега сам вырвет его и отдаст лично из рук в руки самому ценному человеку, сопровождающего его большую часть жизни. Кто бы мог подумать, что все сведется к этому? (Ну разве что тетушка Сонхи.) — Многие говорят, что любимые — их слабость, — говорит Тэхен, снова укладываясь на альфу. — Ты не моя слабость, ты — моя сила. Ради тебя я любому жизнь на век укорочу, от каждого защищу, никому не дам коснуться и волоска на твоей голове, не потерплю, если кто-то вызовет слезы в твоих глазах. Я уничтожу каждого, кто захочет причинить тебе вред. — Знаешь, что я хочу сказать? — Что это глупо и безрассудно? — догадывается, усмехаясь, альфа. — Да, — смеется Тэхен, втягивая отпечатавшийся на себе запах Чонгука, смешавшийся с собственным. Глупостью можно назвать долгое неведение так часто проявлявшихся чувств, а после — их отторжение. Безрассудством можно описать все, что творит с ними столь сильное чувство как любовь.***
— Да ну нет же, Тэхен, упадешь ведь, — сокрушается Чонгук, за талию страхуя лекаря, решившего, что залезть на дерево и попробовать посмотреть на рассвет с высоты — хорошая идея. — Тихо ты, всю живность в лесу разбудить хочешь? — посмеивается омега, удобней обхватывая ветку. — Давай руку, — и протягивает ее Чону. Взобравшись повыше, так, чтобы другие деревья не загораживали небо, они стали ждать восхода солнца. На высоте ветер более суров, обдает холодом сильнее, чем внизу. Костер был потушен перед уходом, потому как по их приходу уже светло будет, а корзина плотно прикрыта тряпкой, чтобы больше никакие воришки их еду не таскали. У Тэхена снова на голове венок, а на лице расслабленная улыбка. Он думает о ближайшем будущем, в котором альфа пообещал быть рядом, и он будет, Ким уверен. Неизвестность всегда пугала его, пугает до сих пор, он не знает, что будет завтра или что случится прямо сейчас, но знает только, что в своем будущем будет не один. Его руку там будет держать альфа с терпким запахом корицы и имбиря, будет идти вровень и смотреть всем трудностям в лицо, помогая все до единой преодолеть. Омегу тревожной щекоткой мучает его судьба, женщина говорила о трудном годе, о стервятниках, с одним из которых он уже повстречался в Ихедо. Томительное ожидание худшего буквально сжирает изнутри, чтобы Чонгук потом поцелуями излечил и восстановил утраченные внутренности; не дает покоя и, даже когда Ким расслаблен, спокоен и счастлив, не оставляет его. Сейчас совсем не хочется забивать голову дурными мыслями и он просто смотрит вперед на первые далекие лучи и показавшийся край огненного диска. Лазурный цвет неба медленно разбавляется янтарными красками, редкие облака показываются, отражая лучи на себе. Слышен свист первых птиц, проснувшихся после долгой прохладной ночи, и солнце постепенно вступает в свои права. Его пальцы мягко подхватывает теплая ладонь сидящего по другую сторону от толстого ствола альфы, выглядывающего и приветливо улыбающегося ему. Только улыбаться и хочется. И остаться здесь снова. Как во сне. Чтобы они оставались счастливыми.***
Чонгук отчетливо помнит лицо папы, когда в тот роковой день, лежа в постели с Тэхеном, он не мог сомкнуть глаз. Даже аромат родной не помогал, как раньше. Тема руинного города засела глубоко в голове, распалила зародившийся интерес, из маленькой искры его в пламя превращая. Пожар не мог истребить целый город, расстояние от стен до домов было достаточным, чтобы стихия не добралась до людей, эта мысль не дает покоя и не позволяет просто взять и заснуть, обнимая искалеченное тело, что чуть ли не клубочком свернулось. Тогда он тихо покинул пределы своей комнаты, ожидаемо застав папу за поздним чтением книги, которую ему передал друг. На вопрос почему Чон не спит, альфа ответил встречным: «Папа, ты знаешь что-нибудь о Вимсете?» Ужас и нотку тоски он сразу узрел на лице с мелкими морщинками. Ёнсу сразу отложил книгу в сторону и предложил сыну место рядом на диванчике. Чонгук по обычаю лег, расположив голову на чужих коленях, и понял, что разговор будет не из простых. Те редкие случаи, когда они общаются о чем-то сложном, оба переживают тяжело. Неприятные темы в разговорах никто не любит. Если они связаны с трагедией — подавно. Чон шуршит травой под сапогами, сохраняя тишину с лекарем, пока они идут обратно, но когда слышит посторонний шум, созданный не ими, резко преграждает омеге путь рукой. — Постой. Ты слышал? — Чон косится в сторону густой чащи, в которой даже просветов не наблюдается. Солнце не может своими лучами дотянутся до такой глуби. Постояв так недолго, парень уже было расслабляется, собираясь возобновить их путь к озеру, но до него доносятся они. — Голоса людей, — в шоке раскрывает глаза альфа и оборачивается на не менее удивленного Тэхена. — В Запретном лесу? Вдруг разбойники? Хотелось бы, чтобы просто «вдруг». — Чонгук, ты куда? — хватает омега за руку, когда Чон решает проверить, увидеть воочую людей, не стесняющихся громко беседовать. — Мы должны понять, это разбойники или нет. В противном случае нас могут тихо прикончить, если все так плохо. Они выходят к небольшой полянке, и глаза Кима расширяются от увиденного — человек двадцать с оружием, большинство в ритуальных плащах с накинутыми капюшонами, лишь единицы решили их снять. Чонгук сразу хмурится, прячась с лекарем за широким стволом дерева. Хорошими на вид эти сектанты не кажутся. Многие ходят хмурые, один даже со шрамами по всей руке, проходит мимо них, чудом не заметив. Сердце начинает тревожно колотить по ребрам, отдавая в ушах каждым новым ударом. — Когда уже мы сдвинемся с этой точки? — возмущенно басит один из сидящих у горевшего костра лысый альфа. — Сидим уж здесь бог знает сколько. А толку? — Не торопись, мой брат, — отвечает ему другой с накинутым капюшоном. — Наши люди уже, наверняка, в Ихедо и объявляют наши требования. Жизнь там начинается рано утром, а значит, нам недолго тут осталось. У Тэхена от стального, хриплого голоса мурашки по спине пробегают, а волосы на руках дыбом сразу встают как по команде. — Недолго им осталось пировать, — ухмыляется третий альфа с длинными волосами, собранными тугой повязкой в высокий хвост. — Сил моих уже нет терпеть, — снова заговаривает первый, чжав кулак так, что костшки побелели. — Убить бы Драго, и тогда дело шло бы быстрее. — Не вздумай даже думать о таком. Ты что, забыл о каре за убийство брата? Не мы так Господь точно тебе потом припомнит твои гнусные слова. — Ему дозволено убивать ближних, а мне нет? — Он очищает их грешные души. Чонгук ничего не понимает, но услышав о родном городе, старается вслушаться, чтобы уловить ту нить в разговоре. — Драго — наш посланник Божий. Его Он выбрал своим наместником здесь, — показал пальцем в небо второй альфа, отпивая из глинянной кружки что-то. — Он тоже отправился в город, чтобы доказать серьезность наших намерений. — А если жители не согласятся? — Большинство проживающих, как правило, верующие, им прививают веру с детства и они, скорее всего, не посмеют отказать. Или же их постигнет кара Божья. У Тэхена поджилки трясутся, пальцы сжимают чужую ладонь. Телом он вплотную прислонился к альфе, защиты ища в нем, чувствует как напряжены широкие плечи, и ему от этого становится не по себе. — Чонгук, нам надо уходить, — шепчет Тэхен, дергая его за рукав. — Чонгук, — с мольбой в голосе говорит, в носу почему-то от щипать неприятно начинает, а в небесных глазах слезы проступают от страха. Чон поворачивается, губы кусает, хмурится недобро, но идею уйти поддерживает. — Ты прав, быстрее. Нужно вернуться в Ихедо.