Первое письмо

«Видит Он, любезный сеньор, мне следует объясниться, дабы более не ставить Вас в положение неудобное и недостойное Вашего доброго имени и того гостеприимства, что Вы оказываете на своей земле. Прежде всего, Ваша Милость, вижу необходимым пролить свет на недопонимание, кое, очевидно, возникло, ввиду того, что мы с Вами говорим на языках разных эпох и культур. Ни минуты не помышляла я о том, чтобы заставить Вашу Милость испытывать какие-либо муки совести за манипуляции, проведённые над мумией, которую Вы обнаружили, однако же лукавством будет утверждать, что не ожидала должным образом принесённых извинений за действия, что в былые дни и ночи расценены были бы как оскорбление. Манеры и приличия этого времени поныне кажутся мне возмутительными, и я испрашиваю прощения Вашей Милости за причиняемые неудобства. Далее же благодарю Вас, любезный сеньор, за позволение посещать Вашу библиотеку, однако же с моей стороны совершенно неприемлемо пользоваться Вашей добротой и щедростью после той случайной подлости, которую мне случилось совершить в отношении Вас, не раскрыв вовремя имени моей семьи. Зная о многовековой вражде наших родичей, приму Ваш запрет и отказ от разрешения справедливым, лишь прошу не гнать меня прочь из города, покуда я не завершу поиски. Главным же предметом сего письма, многоуважаемый сеньор, я ставлю нашу с Вами беседу о лингвистических переводах. Опережаю вопрос: на просьбу представить Вашему взору вещь, с которой скопирован текст, боюсь, вынуждена ответить отказом, но заверяю, что копия выполнена самым надлежащим образом. В то время, как пишу Вам эти слова, вспоминаю так же и про Манко, с коим судьба свела меня в далеком прошлом, и про культ «Вечной», поскольку усматриваю некоторую закономерность в происходящих ныне событиях. Замечаю, что подозрения мои могут оказаться глупостью и ошибкой, допущенной по неразумению. Тем не менее осмеливаюсь спросить, не принижая Вашей мудрости и учености, бывали ли Вы у Врат богов? Оные не упоминаются в туристических журналах, из чего логичным вижу вывод, будто бы существование их неизвестно людям. Место сие приходит мне на ум потому еще, что Манко не раз и не два хвалился золотым диском, который называл ключом, и говаривал, что спрячет его таким образом, что не найти его будет никому из «нас». Если же раньше не было у меня сомнений в том, что Манко совершенно точно смертен и хрупок, как простые смертные, то сейчас, вспоминая тепло ваших рук, признаю, что могла заблуждаться. Может статься, нет никакого смысла в словах Манко, но, полагаю, Вашей Милости стоит знать о сказках, которыми он питал жадность моего господина. На всякий же вопрос Вашей Милости я постараюсь найти подходящие и точные ответы. К прочему, если есть что-то, чем я в силах услужить Вашей Милости, выражаю готовность оказать всяческую посильную помощь, если только она не требует нарушить те устои, что позволяют сохранить душу. Солгу самым наглым и непотребным образом, сказав, что не желаю узнать этот мир лучше, понять его и полюбить, но разве возможно это сделать тому, кто желает лишь подчинять и насаждать свой порядок? Не желаю оставаться деревом без корней — таких деревьев достаточно видно из окон дома, в котором Вы позволили мне остановиться. Потому ищу то за что хваталась в прошлые годы. Если же Вам угодно будет указать мне на что-либо достойное внимания и достаточно крепкое, чтобы схватить и не отпускать, пока разум мой замер в падении в бездну, я смиренно и с превеликий благодарностью приму Вашу помощь, взамен же не отвернусь, коли и Вы окажетесь в нужде, и не отклоню Вашей просьбы, если искомый Вами предмет попадёт в поле моего зрения. Писано ночью позднее, спустя сутки после встречи на пороге вашего чудесного дома. ANNO 2005 Post Scriptum: должна заметить, предложение посетить театр отнюдь не показалось мне скучным, лишь было неуместно в первую нашу встречу. Посему с превеликим удовольствием сопровождала бы Вас, если Ваша Милость изволит в ближайшее время развеять скуку представлением».