неотъемлемый

Дорога из жёлтого кирпича приведёт тебя в Изумрудный город, где любовь и разум наполнят тебя и твоих друзей. А затем, ты их бросишь, и вернёшься домой. Потому что куда бы ты не отправилась, Дороти, тюрьма твоего дома, навсегда останется в твоём сердце. Дилан усмехнулся. Это было слишком поэтично для него, по-крайней мере, он сам долгое время так считал. Или же пытался казаться человеком, который вряд ли вообще когда-либо открывал книгу, или может составить пару связных предложений письменно. Это, конечно же намеренная ложь, пыль в глаза, которую распознавали только самые близкие, но таких было мало, так что… Это обеспечивало в каком-то смысле безопасность, что с него взять, если он только непристойно шутит и мило выглядит, но под кукольным лицом и копной пшеничных волос нет совершенно ничего. Чудесное, удобнейшее прикрытие. Конечно, уехав, как можно дальше, Дилану пришлось бросить эту удобную, но заведомо проигрышную стратегию. К сожалению, симпатичная мордашка, и тупость вряд ли оплатит твой университет, квартиру, налоги и все остальные «прелести» взрослой жизни. Затем работа, долгие одинокие вечера, пара случайных связей, пара попыток встречаться, пара знакомых, с которыми можно выпить в пятницу вечером, пара чужих свадеб, пара чужих детей, пара побед и наград. И вот Дороти-Дилан возвращается домой, с победой. Идеальный, золотой мальчик, мама тобой гордиться, разве не прекрасно? Воздух был словно заряжен электричеством, такое бывает перед грозой. Вечерело. Мама позвала гостей, и устроила мини-вечеринку сюрприз к его приезду. Здесь были его друзья по школе, мамины знакомые, какие-то люди, которых Дилан видел впервые в жизни. Они бродили по дому, выпивали, смеялись, хлопали его по плечу, подшучивали над его волосами. Постоянный фоновый шум, вот какими он видел всех этих людей. Внезапное пожатие плеча, такое знакомое, что почти сразу вызвало тошноту, вывело Дилана из задумчивости. Гарольд. Конечно же. - Ну, что парень, а ты подрос, да? – Гарольд, приветливо улыбнулся. Дилан повёл плечом, освобождаясь из захвата, и нахмурился. Он уж точно не собирался закатывать сцену, но и подыгрывать не хотел. Отчим, хотя, Дилан почти никогда его таковым не считал, снова улыбнулся, и пошёл дальше, доставать гостей. Те, были рады видеть его больше, чем Дилан. Вообще, это не удивительно, Гарольд был привлекательным мужчиной. Обаятельный, харизматичный, мастер на все руки, любит их мать. Почему же тогда тошнота, начала сменятся таким знакомым чувством вины? Следующим нарушить его покой, решил Тэг, огромный, афроамериканский паренёк, с которым они играли в футбол в школьные годы. Сейчас, это правда был уже не «паренёк», а взрослый, солидный мужчина, с кольцом от Тиффани на безымянном пальце, и костюме, явно сшитом на заказ. - Дилан, дружище! – Дилан утонул в объятиях, когда Тэг загрёб его своими ручищами. – Как ты, приятель? Какие волосы, чувак. Читал твой комикс, это потрясающе! Как сам? Есть кто-нибудь? Дилан расхохотался, Тэг сыпал вопросами, он с трудом успевал на них отвечать. Они вспоминали школьные деньки, своих старых школьных друзей, крутые матчи. Они как раз подошли к столику, за добавкой выпивки, когда Дилан ощутил это. Все звуки, которые и так были лишь фоном для их с Тэгом беседы вдруг затихли. Голос Тэга, хоть тот и стоял всего лишь в шаге от Дилана, звучал словно из-под толстенного слоя воды. Волоски на руках Дилана встали дыбом, по коже побежали мурашки, и он буквально затылком ощущал на себе взгляд. Он правда пытался выглядеть адекватным. Просто обернуться, посмотреть, удостоверится, и снова вернуться к беседе с Тэгом, и не важно, что он даже не знает, о чем они сейчас говорят. Но за спиной была куча людей, они разговаривали, смеялись (Дилан видел, но не слышал их смеха), и не обращали внимания на него. Он судорожно переводил взгляд с одного лица, на другое, и чувствовал, как паника нарастает. Все эти люди, знакомые или нет, были просто людьми, только один человек во всём мире, мог заставить его так себя чувствовать. Но, сколько бы Дилан не обводил помещение взглядом, он его не находил. Возможно, проблема была в том, что он искал своё золотоволосое отражение. А его «отражение» в это время с безумной улыбкой, наблюдал за Диланом сверху, сидя на корточках и глядя сквозь прутья лестницы, чтобы быть не заметным. И в отличие от людей вокруг с лёгкостью считывал панику на лице брата. И копна волос больше не была золотой, теперь они были черные, короткие, и выглядели совершенно иначе.

***

Коул проснулся рано утром. Это было даже слишком рано для него. Мама вчера почти час просила его на опаздывать, и рассказывала, как это хорошо, что Дилан выиграл эту премию, и как Коулу, следует равняться на брата. Брать пример и всё такое. Когда, Коул попытался заметить, что у него проходят выставки, с его работами, это не возымело должного эффекта. Что ж, не в первой. Он ненавидел просыпаться рано утром. Да и вообще просыпаться. Последние годы, после отъезда из дома, он только курил, пил, фотографировал, спал с кем-то, принимал что-то, и пытался сделать всё, чтобы оттянуть каждое последующие утро. Но, оно, к его величайшему сожалению снова и снова наступало. В зеркало на него смотрело, что-то в чём (не в ком, а именно в чём), он абсолютно не хотел признавать себя. Круги с мешками, были больше не фиолетовыми, а черными, и кажется совсем заменили ему глаза, настолько те отекли. Губы потрескались от обезвоживания, и были покусаны, тупая привычка из детства. Он уже знал, что опаздает. Даже, не смотря на ранний подъём. Не назло матери, просто мысль о том, чтобы вернуться домой, да ещё и увидеться с Диланом, вызывала вполне обоснованную панику. Так, что собираться он решил настолько медленно, насколько сможет. А потом поедет самой-самой дальней дорогой. Может ещё закинется чем-то по дороге домой? Хотя. Нет. Он уже почти два года ничего не принимал, не стоит портить всё из-за такой мелочи, как встреча с родственниками. После душа, стало значительно легче, голова прояснилась. Коул подошёл к зеркалу, разглядывая своё лицо, и мокрые, спутанные, чёрные волосы, и затем вместо того, чтобы расчесаться, он сделал то, что делал периодически, даже спустя все эти годы. Он поднял правую руку к зеркалу, так чтобы в отражении была видна ладонь, затем сделал шаг назад, провёл левой ногой полукруг, словно рисуя полосу на песке. Поднял левую руку точно так же, как и правую. И затем приподняв правое бедро, провёл на этот раз полукруг им, словно это было какое-то упражнение из йоги. И всё это неотрывно глядя в зеркало, на своё отражение. Его руки всё ещё были подняты ладонями вперед, и он сначала свёл их вместе, а затем придвинул к сердцу и как раз в этот момент зазвонил телефон. Коул так и стоял с руками, напротив сердца, смотрел на себя в зеркало, чуть запыхавшись, всё-таки его физическая подготовка оставляла желать лучшего, и ощущал с каждым ударом сердца, и мерзкой мелодией звонка на фоне, как же он одинок. Его лицо, ещё минуту назад сосредоточенное и довольное, превратилось в маску раздражения и усталости. Опустив руки, Коул сказал своему отражению, со всем ехидством и желчью на которую только был способен: «ну какой же ты жалкий идиот», и пошёл отвечать на звонок. Он опоздал. Мама звонила, но он не отвечал, ну а что? Разве она не просила быть аккуратней на дороге? Когда он приехал уже вечерело, в воздухе словно скопилось электричество, так бывает перед грозой. Он стоял перед открытыми дверьми веранды, ведущей в дом. С одной стороны, сгущающиеся сумерки, с другой свет радушного дома, полного гостей, еды, выпивки. Он стоял там, покачиваясь, словно на перепутье, застыв, с ногой, обтянутой чёрной джинсой и в ковбойском ботинке, занесённой над порогом. Один шаг. Всего один шаг. Коул выдохнул, и вошёл в дом. Найти Дилана было не сложно. Не сложнее чем быть не заметным. Так было всегда. Теперь же, с короткими, чёрными волосами его не узнавали даже те, с кем он учился в школе. Коул поднялся по лестнице, и присел на корточки, рассматривая сквозь прутья решетки брата. Его сердце било набатом в ушах, все звуки затихли, и казалось, что все эти люди, бродившие там внизу, вокруг Дилана лишь мешающаяся массовка. Он стоял там, в центре, рядом со столиком для алкоголя. Волосы, были собраны в небрежный пучок, настолько небрежный, что несколько прядей выпали, и золотистыми кольцами касались загорелой шеи. Он был в белой рубашки, и кажется беседовал с Тэгом, со своим старым другом из школы. Они смеялись, и улыбка Дилана была такой искренней. Коул даже не помнил, какого это, когда Дилан вот так просто и честно, счастливо тебе улыбается. Коул припал к перилам, и с жадностью следил за каждым движением брата. Он впитывал в себя его образ, его вид, его движения, смех. И он конечно же увидел, и почувствовал, когда Дилан ощутил его присутствие. Наслаждение обликом закончилось. Все тёплые восхитительные чувства испарились, и на их место пришла насмешка, ехидство и злорадство. Коул видел, как Дилан испуганно оглядывается и озирается. Видел, как тот, хоть и пытается быть адекватным, но так сильно вертит головой, что волосы не выдерживают, и рассыпаются по плечам. Дилан не находит его, и злая, безумная улыбка расплывется по лицу Коула.