Утро снова начинается слишком рано, и Коулу страшно хочется матерится. Почему-то именно его комнату решили переделать в гостевую, так, что ночь он проводит в спальне, которая кажется абсолютно чужой, с этими обоями с синими узорами, и кроватью, заправленной словно в старинном замке. Не плакатов на голых стенах, не лампы из бутылок, не черных занавесок. Даже след от воска, пролитого на пол не осталось. Словно здесь никогда не жил Коул, и всегда была гостевая, безликая, душная комната с дизайном под якобы «старину».
Он проснулся настолько рано, что солнце ещё не встало, если оно вообще собиралось. Дождь так и не пошёл, электричество в воздухе поубавилось, но тучи и прохлада никуда не делись.
Дом спал. Не обитатели в нём, хотя те тоже спали, а сам дом. Было так тихо, ветер шевелил занавески, и листву в кронах деревьев на улице.
С волос Коула капало после душа, но он не взял с собой фен, а искать его в гостевой комнате, и затем шуметь им, не было никакого желания.
Он завтракал, на кухне, хлопьями которые нашел здесь же, когда его руки покрылись мурашками. Дверь на веранду была открыта, как и окна. Кожа после душа была разгорячена, волосы влажные, ветер прохладный. Можно было списать всё на это, но Коул знал, что дело не в ветре, воде, или чем-то там ещё. Просто за его спиной стоял Дилан, который подошел бесшумно, и теперь рассматривал его.
– Не надоело? – голос с утра был более хриплым чем обычно, но зато не дрожал. И не важно, что Коулу пришлось приложить усилия, чтобы звучать безразлично, а не напугано.
Дилан по дуге обошёл его, словно пытаясь не только не соприкасаться, но и опасаясь нападения.
Он сел напротив, за другую сторону стола. Они просто рассматривали друг друга некоторое время, затем Дилан насыпал себе хлопья, залил их молоком, и приступил к еде.
Ели они молча. Дилан, периодически недоверчиво и хмуро смотрел на Коула, а тот в ответ щурился с самым надменным выражением лица, на которое только был способен, и выдавал свою коронную кривую, издевательскую улыбку.
Дилан, пытаясь оставаться в русле нормальности, прокашлялся, и попытался начать разговор:
– Как у тебя дела?
Теперь Коулу, даже не пришлось выдавливать из себя улыбку, и прятаться за надменной, саркастичной маской. Он хмыкнул в ответ, отложил ложку, которая слишком громко звякнула в тишине, и чётко деля слова произнёс:
– Как. У меня. Дела? – Он с явной и откровенной насмешкой рассматривал Дилана, словно перед ним был самый тупой человек в мире, и он, Коул, просто не мог поверить, что можно быть настолько тупым. – Ты, издеваешься?
– Нет, я просто поинтересовался как у тебя дела, так нормальные люди обычно делают. Задают вопросы, интересуются, общаются. Ты бы знал, если бы хотя бы попытался быть относительно нормальным, – Дилан, который по началу растерялся, быстро взял себя в руки, и перешёл в нападение.
– Хм. Как у меня дела? – намеренно задумчиво повторил Коул, заставляя Дилана ещё больше нахмурится. – Ну, смотри. Я расстался с девушкой, начал встречаться с другой и тоже расстался, поучаствовал в опиумной оргии, на вечеринке в стиле двадцатых. Подцепил трипак, от какого-то парня. Меня уволили. Я сменил пару хреновых квартир. Пару ночей провел на улице. Все это время, разговаривая с мамой по телефону, я слушал как у тебя все хорошо, и как мне должно быть стыдно, что я тебе не звоню. Затем я нашел новую работу. Затем я начал выставляться в галереях. Как и следовало ожидать, мама не захотела приехать не на одну выставку. Ах, да. Я употреблял, у меня был передоз, и я уже пару лет в завязке. Ещё ходил к психологу, но это пустая трата времени. Пил антидепрессанты, и они даже помогали, сам понимаешь с чем, но после того, как я решил завязять, с них пришлось тоже слезть. И вот я здесь. В доме моего детства, сижу на этой чудесной кухне, ем эти чудесные хлопья, и разговариваю с любимым братом, разве я не олицетворение нормальности?!
Коул запыхался, говоря быстро и сильно жестикулируя. Дилан следил за ним почти не дыша, впитывая всё. Его резкую мимику, смену кучи гримас, резкие движения руками, морщинку меж бровей, когда Коул хмурился. И то, как дрогнул голос Коула на слове «любимым» не прошло не замеченным для Дилана.
Он получил слишком много информацию сразу. Информации, которая напугала, напрягла и неприятно удивила его. Он бы хотел расспросить Коула обо всём, хотел посочувствовать, хотел бы сказать, что был на одной из его выставок, и что ему искренне жаль, что всё это происходило. Но он не мог. К тому же, не смотря на его беспокойство, он не мог не заметить, одной очень важной детали, которой тут же решил поделиться:
– А психологи не говорили, тебе, что то что мы делаем, и как поступает это – наш выбор? Что бы с нами ни было, что бы не случалось. Мы можем винить других людей в наших бедах, но по сути мы сами принимает решения, которые приводят нас, тебя, меня, да всех людей в мире, к проблемам. И, никто в этом не виноват, кроме нас самих. То есть, - Дилан наконец, внимательно и прямо посмотрел на брата, не пытаясь отводить взгляд. – Ты сам виноват в своих проблемах. В большинстве их них.
В кухне снова воцарилась тишина. Коул больше не улыбался, и не пытался быть ехидным. Теперь он так же прямо, как и Дилан, смотрел на брата. Уголки его губ опустились вниз, и он даже не пытался скрыть презрения и гнева.
– Пошел ты! Приезжать сюда было ошибкой.
С этими словами Коул буквально выскочил из-за стола, и выбежал из кухни, оставив недоеденные хлопья, и напряженного Дилана. В воздух снова вернулось электричество.
***
Шторы, а точнее гардины, полупрозрачные, не скрывающие, не защищающие, дающее тот самый, популярный свет и воздух, колебались словно волны. Дилан ещё вчера вернувшись домой, старался не смотреть на это окно. Тогда к нему подошла мама, и обняв со спины сказала:
- Мне жаль, что Коул снова опаздывает. Вечно он так. Нравятся шторы? Мы решили, что так будет лучше. Больше света, воздуха, легкости. Красиво правда?
Дилан тогда просто кивнул. Сейчас же он смотрел не отрываясь на эти колеблющиеся гардины, и чувствуя подступающий приступ паники. Раньше здесь были тяжелые бежевые портьеры. Они колебались точно так же. Это напоминало поле пшеницы перед грозой, когда куча колосьев шевелятся и шелестят, пригибаются под сильным ветром. И одновременно они так же напоминали волны, словно толща воды, колеблется в преддверии шторма, затем застывает и затем…
Дилан сглотнул. Сердце билось всё сильнее и сильнее. Дом начинал просыпаться. Не люди, в нём, но дом. По виску молодого человека стекла капелька пота, хотя в доме было прохладно. Нужно было уйти, хоть куда-то, но как можно скорее. Подальше от дома, родителей, Коула и этих жутких, легких, светлых, тонких штор.
***
Коул так сильно его ненавидел. Больше он не хотел сохранять тишину и спокойствие дома. Он хлопнул дверью так, что аж стены задрожали. Ненависть клубилась, и застила глаза пеленой чистого гнева. «Его решение», «его вина», ах ты долбанный, эгоистичный кусок дерьма! Долбанный, идеальный «золотой мальчик».
– Ненавижу! – Коул произнес это почти шипя, – как же я тебя ненавижу!
Обои с гжелью вызывали ненависть. Кто в своем уме, еще клеит обои? Для чего это? Гостевая комната, серьезно?! Ему захотелось прямо сейчас зайти в спальню к матери, и устроить ей допрос, с криками и обвинениями. Какого черта, комната Дилана не тронута, а от его не оставили ничего.
Он настолько преисполнился этой идеей, что почти сразу же вышел в коридор, чтобы пойти к матери. И только в коридоре он вспомнил, что мама там не одна, она с Гарольдом. Это осознание было как ушат холодной воды. Коул выдохнул, ненависть не испарилась, просто затаилась до поры до времени.
Он вернулся в уже не свою комнату, и подошел к окну, желание закурить было слишком сильным, а выходить куда-либо он больше не собирался. К черту их всех, хотели, чтобы он приехал. Вот он, пожалуйста. Просидит здесь, всю оставшуюся вечность.
Коул поджег сигарету, затянулся, и услышал звук из приоткрытого окна. Напротив, дома был сарай, больше напоминающий небольшой ангар. Из окна комнаты Коула его было отлично видно. Как и человека, который полуголый, босиком, в одних шортах, рубил дрова.
Волосы были собраны в низкий, хвост. Передние пряди выбились, и падали на лицо. В пасмурном свете наступающего дня, Дилан выглядел словно древнее божество. Загорелое крепкое тело, блестящее от пота, повторяющиеся движения, крепкие, слаженные, резкие. Топор в его руках, смотрелся невероятно органично. Взмах, удар, движение мышц, руки, спина, ноги, все в напряжении.
Коул выдохнул дым долгой струйкой в окно, и Дилан, ощутив его взгляд посмотрел сразу же на окно его комнаты. Никаких больше испуганных поисков брата в толпе.
Он держал топор, чуть покачивая им, прищурившись, и глядя прямо, пристально и с вызовом. Они рассматривали друг друга. Дилан, не скрывая себя, открыто, прямо. Коул, за окном чуть спрятавшись, но всё же не отводя взгляд. Это словно была игра в гляделки, только вместо не моргай, не отводи взгляд друг от друга. Дилан «сдался» первым, он отвернулся и продолжил колоть дрова.
Коул выдохнул, и продолжил курить.
