Black Dahlia

Глава I

              В смущении я отвожу взгляд; хотя, если быть точной, я совсем даже не знаю, что значит это чувство. Мысли в голове почему-то начинают путаться; мне надоедает сидеть, и я спрыгиваю со стула.     Небольшой стеклянный шар на столе вызывает у меня любопытство: я смотрю на него с разных сторон — слева, справа, снизу и сверху — аккуратно касаюсь пальцем, беру в руки. Внутри он совсем пустой, но когда я начинаю его трясти, на дно подают очень маленькие, белые-белые хлопья. Быть может, это и есть самый настоящий снег.     — …B26 имеет склонность к самостоятельному изучению окружающего мира посредством касания предметов и пристального зрительного контакта, — слышится щелчок, тяжёлый выдох; я медленно, с опаской поворачиваю голову на голос. Снова щелчок, спокойный вздох: — Реакция гибрида на голос человека замедленная — по-видимому, вызывает испуг; этому состоянию также сопутствуют движение и увеличение зрачков.     Я долго смотрю в глаза мужчины: сначала слегка наклоняю голову влево, затем — вправо; замечаю, что он худой, кареглазый; в волосы, похоже, вплетены бусинки: красные, белые, зелёные и синие. Хотя я могу ошибаться — при свете лампы разобрать что-либо становится в разы сложнее.     — «Что это?» — у меня вырываются отдельные гласные звуки: громкие и высокие; я говорю, не скрывая удивления и заинтересованности; осторожно, но уже более уверенно поднимаю стеклянный шар к лицу и делаю вид, что разглядываю. Наверное, это выглядит забавно: мужчина улыбается, тянется к диктофону — я слышу знакомый и неприятный щелчок включателя; однако, проследив мой напряжённый, испуганный взгляд, он отдёргивает руку и вопросительно качает головой:     — Не нравится?     Киваю, прижимаю шар к груди. Мужчина в замешательстве чешет затылок; бусинки переливаются и звенят.     Возникает мысль подойти поближе и показать, как сверху-вниз, внутри этого стеклянного шара, падают хлопья — маленькие, изящные и совсем-совсем белые!     Я смотрю по сторонам, на секунду задерживаю взгляд в недоумении — а вдруг это не снег вовсе?     От скуки задираю голову к потолку, пристально вглядываюсь в доски, гниющие от переизбытка влаги; вот одна дождевая капля падает вниз, вторая, третья, четвёртая… Пятую я успеваю поймать ртом и проглотить. Шестую ловлю чуть быстрее, языком. Ещё быстрее. Седьмая, восьмая, девятая!..     Мне весело. Хотя я и понятия не имею, что значит это загадочное слово.     Он наблюдает за мной: чуть хмуря лоб, глядя из-под длинных чёрных ресниц, плотно сжав тонкие губы в одну линию; бусинки не звенят.     Я больше не ловлю дождевые капли ртом.     — «Ты зол на меня?» — говорю не очень громко; наклоняю голову вправо, после — влево. В недоумении хлопаю ресницами.     Мужчина подозрительно дёргает головой; сложно понять: да или нет. Я вопросительно вожу правым плечом, прикусываю губу.     Теперь он улыбается, чем приводит меня в замешательство. Кивает на стеклянный шар, о котором я совсем забыла. Чуть помедлив, осторожно, но чётко и ясно спрашиваю:     — «Тебе это нужно?»     Его, по-моему, забавляют непонятные звуки, которые я издаю. Быть может, мужчина поймёт меня, если ему показать жестами?     Я аккуратно вытягиваю шар вперёд, держа его крепко обеими руками. Пожимаю плечами, пытаясь сказать этим, что не понимаю.     Он вытягивает руки также, как и я. Но потом, задумавшись, хлопает левой рукой по колену.     — «Мне можно подойти?»     Наклоняю голову вбок, улыбаюсь. Мужчина делает тоже самое; бусинки звенят и переливаются; он манит меня рукой.     Я делаю несколько шагов — пожалуй, слишком неумело, потому что его улыбка становится шире; поджав губы, растерянно смотрю то вниз, себе под ноги, то в потолок. Слышу хлопок снова — на этот раз правой рукой. Звук остаётся в сознании некоторое время: растворяется внутри мозга, расходится по всей голове так, что его слышно в ушах. Я хмурю нос, долго моргаю; шаги медленные, осторожные — они так не похожи на моё желание показать этот ненастоящий снег! Беспокойно шевелюсь, когда ощущаю слабый холодок, бегущий мурашками по спине.     — Не бойся.     Я киваю. Подхожу и снова осматриваю его лицо: ближе он более смуглый, чем казалось; нос прямой, закруглённый; брови тонкие, аккуратные; губы менее напряжены.     Чувствую, что угрозы нет, тем не менее, недоверчиво протягиваю ему небольшой стеклянный шар, но мужчина не успевает его взять — я внезапно начинаю трясти эту странную вещицу и со всей скромностью смеяться, смотря прямо в карие глаза. Белые хлопья снова начинают падать на дно, как слабая метель в холодную зиму. Мне это нравится. Я причмокиваю губами, больше не тряся шар и с застывшим ожиданием пытаюсь определить его реакцию: брови мужчины осторожно ползут вверх, едва заметная усмешка появляется на лице, но тут же исчезает — он бережно забирает шар прямо у меня из рук; я хмурюсь, но не могу обижаться, потому что совсем не знаю, что это такое. Наверное, всё-таки это плохое слово, так как даже у меня оно вызывает неприятный, колкий осадок где-то глубоко внутри.     Мужчина поощрительно кивает, когда я в непонимании щурю глаза:     — «Верни мне эту вещь», — мой голос полон уверенности даже не смотря на то, что звуки слишком тихие; я протягиваю руки к стеклянному шару, нервно облизываю губы. Он грозит мне пальцем и неутешительно качает головой. Хмыкаю, кривлю зубы, а потом раздражённо бормочу что-то себе под нос. Мужчина скребёт подбородок, встаёт. Я хмуро тру виски, наблюдаю за ним; бусинки звенят — приятный, едва уловимый звук — на секунду задерживаю на них взгляд. Пытаюсь сосчитать, сколько на макушке. Белая — раз, зелёная — два, красная — три… четыре, пять, шесть, семь… или эту уже считала? Слишком много! Я сбиваюсь и раздражаюсь ещё больше.     Похоже, он делает вид, что не замечает меня. Неужели, мне становится скучно только из-за этого? На этот раз я полностью осознаю, что могу обижаться на него.     Сажусь по-турецки и принимаюсь барабанить пальцами по полу. Это совсем неинтересно: пыль, которая кружится в полоске солнечного света, и вовсе не даёт мне сосредоточиться — мысли перемешиваются в голове, и я невольно задумываюсь о том, насколько мгновения быстротечны. Также ли быстротечна жизнь?     — Хочешь есть? — мужчина осторожно гладит раскрытой ладонью своё плечо; немного напрягается, наверное, прикидывает, что делать со мной дальше. Я поворачиваю голову в его сторону, касаюсь пальцем правого уха и оттягиваю мочку.     — «Я не голодна», — неопределённо вожу плечом и в смущении прикрываю рот рукой — он держит руки на бёдрах и задумчиво переводит взгляд в сторону, потом — снова на меня. Я, сузив глаза, чуть наклоняю голову вниз, упираюсь подбородком на ладонь и вытягиваю указательный палец вдоль щеки.     Мужчина с неким беспокойством запускает руку в волосы. В ответ быстро моргаю и пальцем тру веко правого глаза. Бусинки начинают звенеть — он расслабленно выдыхает. Я снова заостряю внимание на окне: полоска солнечного света, что раздражала меня несколько минут назад, заставляет что-то сжаться глубоко внутри живота.     — Расслабься. Напряжение может плохо отразиться на твоём здоровье, — пожалуй, я слишком быстро перевожу взгляд в его сторону — мужчина растерянно кусает нижнюю губу, а потом втягивает подбородок; провожу ладонью по лбу, странно разглядывая его лицо и наклоняя голову немного влево, чуть вперёд. Осторожно отдёргиваю руку ото лба и закрываю ею переносицу, когда он протягивает мне правую руку.     — «Я хочу потрогать тебя», — прихожу в растерянность, а потом принимаюсь с большим волнением рассматривать его пальцы: они длинные, быть может, даже изящные, напряжены и немного оттопырены; аккуратно подстриженные ногти вызывают на лице почти незаметную улыбку. Он заинтересованно хмыкает в ответ, и мне кажется, что мужчина меня сейчас совсем не понимает. Я качаю головой, протягиваю руку, касаюсь указательным пальцем среднего и тут же прыскаю, смущённо опуская глаза вниз, на свои раскрытые ладони. Отмечаю, что его кожа нежная, очень приятная на ощупь. Стараюсь оставить эти странные мысли навсегда у себя в голове, но всё равно начинаю немного волноваться за их сохранность.     Мужчина оттягивает от шеи явно мешающий воротник рубашки, и я понимаю, что нахожу его суетливость бессмысленной, по большей части лишённой оснований — немного выпячиваю нижнюю губу, хмурю нос, расширяя ноздри, — он делает вид, будто старательно о чём-то рассуждает. Его зрачки сужаются, и я замираю от собственной смелости.     Начинаю считать.     — Не нужно долго сидеть на полу; упрямство, должен сказать… не всегда относится к хорошим качествам, — мужчина отдёргивает правую руку; указательный и большой пальцы резко соприкасаются: он смотрит на меня через образовавшееся кольцо.     — «Семь, восемь, девять, десять…» — я чувствую себя виноватой: касаюсь пальцем носа, легко отклоняю голову назад, пытаясь охватить взглядом больше пространства. Заправляю за ухо выпавшую прядь, прикусываю губу, стараясь не улыбнуться. Свято храню в себе эти мысли.     Моё существование кажется мне очень хрупким: мужчина взваливает на себя ответственность, а потом тут же сбрасывает. Эта мысль на мгновение просвещает душу: я вытираю ладонью губы, и блаженная улыбка, только что посетившая его лицо, гаснет. Он передвигается так, чтобы стать ближе, и у меня создаётся ощущение, что моё состояние похоже на приступ паники. Я быстро дёргаю головой, встаю, делая несколько слабых шагов назад, — и чувствую покалывание в ногах после резкого движения туловищем. Вспоминаю недавно сказанные слова — приходит осознание его правоты; мне хочется застегнуться на все молнии внутри себя самой. Опускаю взгляд вниз, рассматриваю свои руки: капельки воды падают на пальцы, и я мгновенно стряхиваю их, поднимаю голову к потолку. Ловлю каплю языком и проглатываю. Десятая по счёту.     Мужчина щёлкает пальцами перед моим носом, находясь, как мне кажется, совершенно ошеломлённым. Я делаю ещё один шаг назад и неутешительно качаю головой, чуть наклоняя корпус вперёд. Касаюсь рукой локтя; он быстро моргает, и его лицо принимает странное выражение. Мужчина прикусывает губу, касаясь ладонью затылка. Я хмурюсь: в моей голове слишком много разных букв, которые двигаются в хаотичном направлении. Из них мне больше всего нравится R — произношу её в своей голове и сжимаю пальцы; после третьей попытки выговорить у меня получается, и я хочу выбрать ещё несколько, чтобы потом сделать с ними что-нибудь увлекательное. Выбираю D — она даётся мне значительно легче, чем предыдущая; пытаюсь произнести её вслух, но потом понимаю, что мне не хочется ею делиться.     От скуки он медленно выдыхает и запускает руки в карманы. Я рисую в воздухе букву E, которая мне нравится меньше всех. Запрокидываю голову назад. Замыкаю ноги одна за другую. Мужчина вопросительно приподнимает брови: меняю опорную ногу с левой на правую. Его карие глаза темнеют; я долго выбираю следующую букву и снова меняю точку опоры. Припоминаю горький привкус во рту, появившийся совсем недавно, о котором, признаться, никогда в жизни не слышала.     На секунду представляю, что рисую букву A шариковой ручкой: в голове она получается очень корявой; я запоздало думаю, как её можно стереть и сделать листочек чистым вновь. Приоткрываю рот и облизываю верхнюю губу языком. Не позволяю появиться хоть одной мысли о воде — иначе покажется, что начинает подташнивать.     Мужчина постукивает правой ногой о пол. Выпрямляю указательный палец и стараюсь не отводить от него взгляда. Сжимаю зубы и хмыкаю. Последней буквой решаю сделать B и принимаюсь составлять слово. Читаю их, одна за другой, сначала по порядку, а потом — наоборот. Меняю местами. Получается Debra, и я странно качаю головой, чувствуя себя виноватой. Стоит ли рассказывать об этом?     Знакомый щелчок. Он позволяет мне рассмотреть диктофон с разных сторон, делая, на первый взгляд, незамысловатые движения пальцами. Его глаза расширены, а брови немного приподняты. Я причмокиваю губами и наклоняю голову вправо.     Касаюсь пальцем носового желобка. Стискиваю зубы, мой взгляд кажется задумчивым, и мужчина фиксировано искривляет рот в одну сторону. Воспринимаю жест как вызванный плохим состоянием здоровья, но тут же отбрасываю эту мысль, стараюсь улыбнуться так, чтобы губы плотно прилегали к зубному ряду, а их уголки были немного отодвинуты назад.     Он втягивает подбородок, и я краснею, делая брови похожими на выпуклый полумесяц. Интенсивно вдыхаю запах, который кажется мне приятным. Делаю шаг вперёд, потом — назад и влево с ритмичными движениями головы. Мне удаётся ощутить, как мышцы внутри живота сжимаются в сладостной судороге. Замираю и беспокойно шевелюсь. Рассматриваю сначала внутреннюю и после — тыльную сторону кисти руки. Я трясу головой, быть может, недовольная происходящим.     Замечаю, что его ноги ориентированы на выход; украдкой кошу глаза. Мой желудок сводит судорогой, и я пощипываю ладонь, а потом прикусываю язык. Мужчина закрывает сначала один, затем — второй глаз, и в моей груди возникает престранное чувство: мне хочется укусить.     Бусинки звенят снова; качаю головой и пытаюсь вспомнить все цвета мысленно. Белый, красный… синий… и зелёный. Делаю губы трубочкой. Он касается пальцем виска и сжимает, замирая в своём невзыскательном положении. Тепло давит на плечи, и я морщусь, резко опуская взгляд в пол: делаю шаг влево, два вперёд — можно ещё ближе? — вопросительно смотрю по сторонам и застываю на месте. Мужчина хлопает. Изображаю удивление на лице и пытаюсь повторить. Глаза сверкают, а уголки губ приподнимаются. Надавливаю на щёки указательными пальцами. Его белые бусинки, вплетённые в светло-каштановые волосы, кажутся мне смутно знакомыми.     Он наполняется наигранным сочувствием, как раз подходящим для этого момента. Я незаметно расслабляю мышцы лица, протягиваю руку в надежде оказаться полезной для него сейчас. Мужчина с трудом моргает и быстро качает головой. Он подтягивает рукав чуть выше, и я безвольно останавливаю взгляд на внутренней стороне его правого запястья: прямоугольник кожи, который мне удаётся заметить, покрыт рубцами, — кажется, это придаёт ему особое очарование; скоро натягиваю на лицо напряжённую полуулыбку: моя память покрывается шрамами от таких странных мыслей.     — Мне нужно идти, — его тёмные глаза наполнены пустотой, и я нахожу мужчину очень задумчивым: позволяю себе подумать о том, что, возможно, внутренние картины перед ним мелькают в совершенном беспорядке. — Ты должна вести себя хорошо, а также понимать, что не всегда легко распознать настоящего врага.     Я могу наблюдать за его уверенной походкой прежде, чем он делает несколько шагов на цыпочках и направляется в противоположную сторону. Мой энергетический центр, отвечающий за реализацию целей, резко переворачивается, и живот начинает пропитывать такая милая и сильная энергия.     Мужчина тихо хлопает дверью: я не сдерживаю усмешку в свой адрес. Стараюсь вспомнить и оценить его последние слова по возможности правильно — мне приходится избавлять собственные мысли от скуки, страха и злобы. Не без напряжения сглатываю слюну и вспоминаю о стеклянном шаре, исчезновение которого я должна была заметить гораздо раньше. Прищуриваюсь так, что глаза превращаются в узкие щёлки и чувство радостного удовлетворения в манипуре возрастает.     Мне нравится его кожа, но я не позволяю себе думать о большем.     Не хватает молний, чтобы застегнуть всё находящееся внутри. Щёлкаю пальцами и мысленно дёргаю бегунок замка. Верх-вниз — и так несколько раз, но я не могу расстёгивать слишком много. Начинаю волноваться за сохранность и состояние своей памяти. Мне стыдно, что её разъедает кислота размышлений, и я стараюсь придать своему взгляду больше осмысленности. Создаётся ощущение, что моё существование растягивается больше положенного. Хлопаю ресницами и дышу ещё тише, насколько это возможно. Хватаюсь за мысль о том, что хорошо быть бабочкой-однодневкой: они умеют летать — и… живут слишком мало, чтобы успеть разочароваться в жизни. Однако я не знаю, что это значит, и несколько минут тру пальцы друг о друга. Руки пропитывает приятное тепло — мне приходится сосредоточиться только на этом.     В голове вертится странно-придуманное мною имя. Я не смею предположить, что оно существует на самом деле и действительно написано у определённого человека в паспорте. Моего имени просто нет, поэтому это не должно меня волновать, но я чувствую резкую усталость. Закатываю глаза; вспоминаю о стеклянном шаре и ощущаю себя опустошённой. Делаю вид, что не соображаю. Запинаюсь, подыскиваю слова, словно не умею говорить как обычный человек.     Сердце бьётся слишком тихо; вздрагиваю. Появляются силы обернуться, и я позволяю себе сделать вывод о том, что он скрывает свою неуверенность за суровым экстерьером. Припоминаю воображаемые хлопья. Трясу руками. Верю в ненастоящий снег.     Я похожа на ходячую глупость. Картины в моём подсознании быстро тускнеют и меркнут, но они кажутся мне собранием сокровенных, великолепных, соблазнительных вещей. Хмурю брови и качаю головой, смущаясь так, будто прячу у себя на груди фотографическую карточку, которую прежде не предоставилось возможности рассмотреть. Представляю, как вытаскиваю её и вглядываюсь в лицо маленькой девочки. Мне не стоит узнавать в ней себя — мучительно-неуловимые воспоминания просыпаются в моей душе. Я начинаю считать снова: раз, два… три… Иллюзия!..     Думаю о дождевых каплях, но мне не удаётся поймать их языком.     Стеклянный шар стоит в шкафу, на второй полке. Я сойду с ума, если подумаю о хлопьях, находящихся в полном беспорядке. Всё будет хорошо, когда мысли перестанут бегать по кругу, — мой личный снег кажется слишком доступным. Меня раздражают полоски солнечного света. Хочется верить, что на небесах не должно быть никаких ограничений, но я не имею острого желания находиться там.     Несколько шагов, и я осматриваю шар с трёх сторон в совершенно другом порядке, который отличается от того, что был использован в первый раз. Начинаю трясти и теперь могу наблюдать за неизменным явлением. Полный беспорядок застилает мысли невидимой коркой. Я храню в ней всё самое сокровенное.     Прикусываю губу, поглаживаю пальцами ладонь, словно желаю успокоиться. Приподнимаю стеклянный шар чуть выше головы (бросаю взгляд на кофту в чёрно-белую полоску, лежащую среди других вещей в шкафу), сама себе дарю бледную улыбку. Я становлюсь слишком заинтересованной, чтобы продолжать находиться в таком состоянии с занятыми руками. Оставляю почти самую любимую свою вещь на столе, который расположен чуть дальше обычного. Оказываюсь рядом с ещё одним предметом мебели довольно быстро. Обхватываю себя руками и нагибаю голову, приходя в задумчивость ежеминутно. В сознании проносится множество мыслей. Они вновь касаются уголков памяти — едва ли мне нужно делить их с другими людьми. Это звучит обнадёживающе, но я не сосредотачиваюсь на этом сейчас.     Вытираю ладонью нос. Нависает долгая, в целую вечность, пауза. Внутри меня словно пробивает электрический заряд. Мгновенно замираю. Цепочка проделанных мною действий похожа на безрассудность. Закрываю и открываю глаза. Снова и снова, и снова. По спине бегут мурашки. Я обдумываю это некоторое время. Чувствую себя незащищённой: собственные мысли как будто обращаются к чему-то, что живёт глубоко во мне. Можно было бы спросить совета. Должно быть, мужчина — в противном случае моё существование невозможно.     Медленно перебираю бесконечное количество кофт после того, как осознаю, что испытываю сильную потребность согреться. Мне ничего не подходит, и я впервые могу точно описать теперешнее своё состояние: сломанная, но дышащая. Два слова, которые жутко нравятся, но не имеют права сочетаться.     Аккуратно выуживаю кофту, которую, мне кажется, уже видела раньше. Она приятно пахнет, и я утыкаюсь в хлопчатобумажную ткань, примеряю на себя вещь и рассматриваю. Поднимаю голову к потолку и представляю, как на лицо капают холодные, тяжёлые дождевые капли. Однако белые и чёрные полоски по-прежнему не могут сочетаться между собой.     Я цокаю языком и становлюсь несколько озадаченной этим вопросом.     Воздух постепенно наэлектризовывается и звенит от нарастающего напряжения. Повисает тишина, кажущаяся настолько осязаемой, что так и хочется отщипнуть от неё кусочек. Мысли собираются в один большой вихрь. Он исчезает также быстро, как и появляется, а помещение кажется подозрительно тихим. Досчитываю до пятнадцати прежде, чем понимаю, что каждая единица в зачастую многотысячной цифре — целая жизнь, отдельный промежуток времени… история, достойная того, чтобы её знали, но я не имею права задавать слишком много вопросов. Не могу преодолеть в себе некоторого презрения к людям и закладываю руки за спину. Слегка пожимаю плечами и корчусь. Луч солнца бросает пятно света на деревянный пол и впервые не раздражает меня. Я с удовольствием наблюдаю за бегающими по потолку зайчиками. Первый, второй… чуть дальше — третий. Хлопаю в ладоши и делаю вид, что ловлю его, но он ускользает также быстро, как и вихрь моих странных мыслей.