Шакал

Пунцовое небо в прямоугольнике окна заливалось красным, как мое, каждый долбаный раз. Размашистые перья облаков отдавали холодной сиренью, нежно, но необратимо укутывая солнце в постель. С открытым окном становилось уже конкретно прохладно и я кутался в нагретое и пропахшее телами одеяло, когда Сава отходил покурить. Мурашки пробирали от одного взгляда на него. Он отказывался накинуть хотя бы футболку и предпочитал расхаживать в одних трусах. Как он говорил… футболку же все равно придется снимать? Или, уже не придется. Вечереет. Всегда так удивляюсь, хотя с детства бабушка учила не радоваться чему-то чересчур. Хорошее заканчивается. Даже этот день. Как и обещали друг другу, мы никуда не выходили, редко покидали постель, кушали доставку и все равно, так быстро… И причем мы были трезвыми все это время. Особенно Сава. В его случае так вообще х2. На столе все еще оставалась пустая бутылка вина, где-то там у мойки два бокала с засохшим красным озерцом, немытые тарелки с моей прилипшей стряпней. Бумаги по учебе валялись вперемешку со сложенными друг в друга пластмасками из-под еды, усыпанные надорванными квадратиками переливающейся фольги из-под презерватива, как праздничное конфетти сверху. Наблюдая, как они заманчиво блестят, стоит повертеть головой влево-вправо, я слышу отголосок приятного треска. Снова и снова. Сколько же их там было? Один я нашел в кровати, впившимся в мою ляжку, еще один нагло подмигнул мне с пола, как будто там ему и место. Тюбик смазки, заметно помятый с разных сторон, уже внаглую стоял на самом видном месте. Удобно, че… — Надо бы прибраться. — выдохнул я под нос. Стереть все следы существования Савы здесь. Как будто его никогда не было в моей жизни. Воссоздать аккуратную вылизанную картинку обычного дня. Но день не был обычным. Он был из тех дней, что я никогда не забуду. …И все воспоминания нужно вынести в помойку. — Я помогу. — отозвался Савелий у окна. Не оборачиваясь он потушил сигарету и показал тарелку с пеплом, которую сам любовно заполнял все это время, и бесчувственно, по отношению к тому, что сам породил, сказал: — Это почищу и сполосну. У меня уже и сигареты все. Хочется верить, но верится с трудом. Сава охотно принялся помогать, сам отнес тарелку к раковине и весь «свой» мусор собрал. Я пока раздуплился и вылез из нагретого кокона, накинул футболку (я не такой морж, как Арских), мне уже и самая фигня оставалась: стол протереть, да постельное белье сменить… в третий раз. От мусорного пакета проще было избавиться кремацией… он был доверху забит неопровержимыми уликами начинающей индивидуалки и помимо хрустящей фольги, имел в себе и сами презервативы, вида «после». Уф. — Фак… — уселся я, приутомившись, не сделав по сути ничего. Мои физические силы в принципе сегодня ушли на другое, да и сидеть мне уже становилось некомфортно, так что с сексом мы уже точно (на сегодня) все. Хватит с меня. Я и так поставил рекорд всей своей жизни за эти три дня. Рекорд, о котором даже некому похвастаться, блин! Такой он стремный. Был бы крутой, будь кто-нибудь из нас девушкой! Несправедливо. Побьем его, когда-нибудь, в следующий раз. Может, у него дома? Савина кровать мне нравилась гораздо больше, она большая и мягкая, и пахнет… Нет, нет! Хорош. Сава еще не ушел, а я уже думаю о том, как скоро мы встретимся. Он еще здесь, со мной, а я уже скучаю… Это же немного странно? Почему мне кажется, что как только он уйдет, как только хлопнет дверь и я не смогу прижаться к нему в любую секунду, какую захочу — мне станет попросту невыносимо. И это я еще не согласился встречаться с ним. Наверное, вот «это» самое странное. * Мы договорились, что Сава уедет часов в двенадцать, или в час, или два… Не он выторговал счастливые часы. Я поднимал ставки и хотел рискнуть. Дима же все равно приедет утром, не раньше. Вроде бы. Не замечал за собой раньше, какой же я на самом деле азартный игрок. Странное качество для труса. Жаром по телу прошлась мысль, такой природы, что я и не смог понять её сразу. Лишь зацепившись за краешек, раскрутил и в любой другой день пришел бы в ужас от себя. Как серийный убийца, который звонит в полицию и оставляет за собой драматические подсказки — в душе я хочу быть пойманным. Я хочу, чтобы меня раскрыли. Что может быть проще, чем если Ден застанет меня в нашей постели с парнем? Разве тут нужны какие-то слова? Ничего уже не поделаешь. Мне было бы так просто… Но это очередной побег. От разговора. Я бездумно лежал, держа руку Савы, потирая его пальцы меж своих. Если бы он решил встать, я бы так и не отпустил её, потащился бы за ним, как приставший кусочек скотча. Сложно угомонить свой тревожный мартишкин ум и пытался наслаждаться тем, что осталось, когда светящиеся цифры часов перед глазами сменяли друг друга только вперед, но никак не назад. Часы не издавали тикания, но сердце отбивало ритм подобный ему. Я отвернулся от циферблата и от телевизора, который все равно выполнял одну функцию шумозаполнителя, молча глядя на бледное мерцающее в темноте лицо перед собой. Сава тоже молчал. Ему было интересно, чего я пялюсь? Или он тоже смотрел на меня без слов. Зачем они нужны, когда и так все понятно. Хотя… ему то как раз нужны были мои слова. Короткое устное подтверждение догадок, бесплодных попыток. Такое короткое, что я даже не успею испугаться, прежде чем произнесу это вслух. Он уже частичка меня, плотно встрявшая, как заноза, которую как ни старайся — не подцепишь. Так пусть забирается под кожу. Я смотрел ему в глаза с безумными мыслями. С чувством, пожирающим меня. С бесшумно тикающими часами позади. Я сделаю это. Расскажу все Диме. Если десяток лет не мог это сделать ради себя, то теперь могу ради Савы. Ради него я… как будто бы могу. И не только это. Кажется что вообще все могу, если в конечном итоге я вернусь в его руки, где всегда тепло и безопасно, и можно пережить самую страшную зиму. — Ты чего? — все-таки не выдержал он и спросил, как всегда легко улыбаясь, но в блуждающих тенях на лице мне показалось что-то еще. Сколько же я уже так смотрю? Зуд подталкивал меня быстренько оглянуться на время, но это уже просто идиотизм. Вообще-то, я многое мог бы сказать. Хорошего, в этот раз. Может, сейчас тот самый момент? Лучше не найти. Стоит сказать ему хоть сотую долю того, что я думаю и чувствую к нему, постоянно. И даже этого будет достаточно. Сава же не дурак. В отличии от меня. Я люблю его. Это же так просто? Но момент все тянется, а я не издаю ни звука. — …Помнишь, что ты говорил тогда? — Когда? — Сава подался вперед, он само внимание. — Твои родители и правда сразу развелись, как ты признался? Почему, даже семья… Дима разведется со мной, если признаюсь я? Я больше не буду его семьей… Мое разочарование в себе отразилось на его лице, но вежливо. Я почувствовал, как его грудь под моей рукой тяжело поднялась и опустилась, Сава протяжно выдохнул и посмотрел на меня, как будто я высрал наитупейшую бородатую шутку прямиком с нижнего интернета, какую он только слышал за 23 года свой жизни. Но он слишком любит меня, чтобы не выдать сдержанной улыбки: — Ох, если бы так, то это было бы очень смешно. Хотя я и правда тогда посмеялся. Рыжий сделался задумчивым и отвел поблескивающие глаза в темноту. Он не хотел об этом говорить? Выбирал что сказать? Думал, как перевести тему? Ну, еще бы! Надо же мне было нарыть в голове именно это! Развод родителей! Охуенно! Очень, мать его, романтично. Ай, блять… Я уже не соображаю. Сава вдруг вернул взгляд на меня уже с прищуром, оценивающе, как будто видит насквозь содержимое долбанутой башки напротив, в которой я сам то потерялся. Ментальная ищейка, учуял мои мысли, мои страхи и двинулся по кровавому следу. — Не хочешь сходить проветриться хоть раз? Думаю, нам это не помешает. — облизнув губы, раздумывая, он добавил. — Тебе не помешает. Я ощутил себя больным, которому заботливо напоминают выпить свои таблетки. Но я еще не настолько сошел с ума от тревоги. Тоже могу кое-что учуять: — Нихрена у тебя сиги не кончились, так? — Одна-две завалялись уж точно. — какой же он, сука, довольный. Я тяжело вздохнул. Что-то подсказывало, этот запас «одной-двух» неиссякаем, у таких паровозов, как Арских. Но Савелий был прав, как всегда, что бы он там не курил. Мне нужно, нет, необходимо немного воздуха и пространства в тесной голове, прямо сейчас (и чтобы руки перестали мелко дрожать). Я собирался сделать сразу два самых важных решения в своей жизни подряд, без передышки. И при этом рассчитывал их как-то пережить. * На общем балконе не оказалось никого. Я не представляю, как можно столкнуться здесь с кем-то, да еще и в такой час? Мне хотелось думать, что мы с Савой единственные, кто не спит этой ночью. Ведь она принадлежит нам. Но город быстро развеял романтичную дрему и помог мне проснуться. Мы забрались на самый последний этаж новостройки. Под нами только небо, похожее на бурое стекло напросвет, а впереди с головокружительной высоты, в какую сторону ни посмотри, расстилался вечно неспящий живой город, дышащий этой ночью вместе с нами. И я не спеша вобрал в себя ночь, полные легкие. Город, который я любил и ненавидел, утыканный копиями копий моего дома, с такими же крошечными окошками и ребрами этажей, балконов, стремящихся еще выше нас, на которых могли бы стоять невидимые глазу и наши с Савой копии, где-то там, разглядывающие световое марево снизу сквозь сигаретный дым, в котором копошатся игрушечные машинки. Бесконечно глупые, ведь куда-то все время спешащие. По-настоящему здесь никогда не было тихо. Но под монотонный индустриальный шум я научился спать сладко, как младенец. И сейчас слушал свою любимую колыбельную, сложившись на холодных перилах. Шум, гул, ветер… Единственный настоящий звук в слаженном механизме. Холодно… Но меня отпустила прежняя дрожь. Всякая тревога свалисировала вниз, исчезая на дне освещенных улиц, как крошечный огонек затухающего окурка. В голове вялотекуще переваливалось с места на место то одно, то другое. Рассматривая вид, вдаваясь в незначительные детали, я вспомнил, почему выбрал архитектуру. Почему меня тянуло в большой город. Из всех в самый, что ни на есть гигантский. На расстоянии он был так красив, так влек к себе, но чем ближе, тем больше трудностей, скрытой опасности и обмана. Сначала я ненавидел его, а потом влюбился. Потом возненавидел с новой силой… чтобы окончательно в нем пропасть. В этом и состоит его самая великая уловка. Я глянул на Саву сбоку, он как раз зажег новую сигарету. Короткая вспышка. Рассеянный теплый свет мягко обрисовывал черты профиля. Море механических светлячков отражалось в его глазу. И его то мысли оно поглотило. В детстве я придумал, что если очень захотеть, то можно один раз в жизни узнать мысли другого человека. Хоть ненадолго, на пару секунд узнать, что вертиться в чужой коробке, всегда недоступной и плотно закрытой в чужой голове. Если это было бы так, я бы давно потратил свой шанс на Диму. Но теперь хочется, чтобы детская мечта воплотилась прямо сейчас. О чем он думает? Ну вот о чем?.. Я вот думаю о том, что ни за что не вернусь назад, домой, в маленький город. К прошлой жизни. Жизни понятной, безопасной, но… Уже больше похожей на смерть. Я моргнул несколько раз, поднимая голову, возвращаясь к Саве, снова и снова. Он был все там же, неподвижен, только рука ходила вверх и вниз. Ужасно интересно, о чем же…? Поднося сигарету, вбирая дым вперемешку с ночным воздухом. А на выдохе? Который он делает с едва заметным облегчением, прикрывая глаза. Почему он казался мне таким одиноким, когда курил? Что бы он ни говорил, он всегда был за едва видимой, но вполне реальной завесой. Я люблю смотреть на него, молча курящего, любуюсь издалека, как на произведение искусства. Но теперь это стало уколом. Теперь, когда я хотел стать особенным для него. Тем, для кого не существует завесы. Поежившись, я ридвинулся ближе, касаясь плеча, склонил туда голову. Погладил руку, согревая бугристые мурашки и прилаживая взъерошенные волоски. Сава издал тихий звук, похожий на мычание и прислонился к моей голове, выдыхая очередное облако над пропастью, что ждет нас за перилами. Я хотел… чтобы рядом со мной он не был одиноким. И я мог сделать это реальностью. Нужно было всего лишь позволить Саве сделать тоже самое со мной. — Тебе стало лучше? — прохрипел он надо мной, его голос звучал иначе на улице. — Да. То, что надо. — Вот и хорошо. Он потрепал меня по голове, чмокнув в макушку, скорее по-семейному, и одной рукой прижал спиной к груди. Согревает. Мне все еще доставалось лучшее место в первом ряду на панораму города, в то время как Сава нависал позади, изредка потягивая сигарету через мое плечо. — Здесь очень красиво. — мне хотелось говорить и делать очевидное, свежий воздух пьянил не хуже вина. — Ага. — занеся сигарету надо мной его рука вдруг остановилась. — Все еще хочешь узнать?.. Когда я начал отмахиваться от едкого дыма, который так и стремился попасть именно мне в глаза, Сава ожил и убрал сигарету себе в рот. — Я думал, ты привел меня сюда, чтоб я забыл. — М-м, и да, и нет. — «да» он сказал с большим удовольствием. — Ладно. Расскажу по-быстрому. Только слушай внимательно. Там будет важная мораль. — Целую притчу выдашь что ли? — Что я сказал про внимательно? — Все, я весь твой. — Скажешь мне это, когда вернемся. — … Его грудь прижалась ко мне в тяжелом вздохе и отступила. Молчание затянулось, но потом Сава все же бодро начал, как актер театра, натягивающий улыбку за секунду до выхода из тени на ослепительную сцену: — Все дело в моменте. Есть хорошие и плохие. Их надо чуять. Я выбрал плохой. Очень плохой… Я сделал его последней каплей. И, да, можно сказать, после этого они сразу развелись. Мои родители. Я не знал, что все держалось на мне. Стоило бы подумать головой, конечно… — добавил он тише, отвлекаясь на самобичевание. — С другой стороны, я б себе не доверил и бутылку подержать, о чем тут речь? Бесплатное пиво самое лучшее. Его свободное веселье начало уродливо крениться в сторону, становиться каким-то… неправильным. — Итак, семейный ужин. Можешь себе представить? Отец постоянно не ночует дома, у матери затяжной депрессивный период, а «семейный» ужин в 7 вечера до сих пор существует. Пф… — А у тебя что за период был? — вдруг прервал его я, поднимая голову и чуть не стукаясь об его подбородок. — Не знаю… — сказал он неожиданно тихо и меня пробрал холодок на ветру. — Но я никогда еще не чувствовал себя так, как в тот год. Будто… Ну, нет вообще ничего дальше. Хорошего. Повисла тишина, в которую Сава сделал две долгие затяжки подряд. — Я понимаю. — я посчитал нужным это сказать. Я бы на его месте хотел, чтобы меня поняли. У меня тоже был такой год, или два. Все в далеком детстве, после мамы, и в школе, после… — И вот, — выдохнул он, облегченно, как мне казалось. — собрались мы за одним круглым столом вечером. У меня кусок в горло не лезет. Они узнали, что меня отчисляют из медицинского. Ору было — ужас. Ах! — Сава сменил тон и принялся жестикулировать одной рукой, водя сигаретой с дымным хвостиком, пародируя одному ему известного человека. — Всю жизнь готовили своего единственного сына, столько сил и денег вложили, уже всем друзьям давно похвастались, какой же он молодец: «Решил занять место в нашей частной клинике»!.. А я то и дело прогуливал и уже давно не учился. Дернул он плечами, пожимая их, а с открытым ртом слушал и заглядывался на него снизу, чуть не свернув себе шею. Мне ушам не верилось. Сава. На отчислении! Помолчав, щелчком отправляя окурок в дальний полет, Сава выудил помятую пачку, которая действительно напоминала нечто, что может запросто завалятся в самом темном углу, и пошарил в ней длинными пальцами перед моим носом, вытягивая последнюю чуть кривую палочку сигареты. Да сколько можно? Но это и правда последняя. Я забрал у него пустую пачку, смял её в комок и так же запулил в космос, с тенью детского восторга наблюдая, как она уменьшается в полете. Он даже ничего не пошутил про мусор. Плохой знак. Все также молчал, устало навалившись на меня сзади, без особого энтузиазма щелкая зажигалкой, никак не способную родить искры. Я наблюдал за жалкими попытками вблизи, смутно так подозревая, что Сава все же хочет закрыть тему. И может я сам уже жалел, что спросил то, о чем не имею ни малейшего понятия. С каждым бестолковым щелчком его движения становились яростнее. Кончик сигареты наконец задымился и затлел оранжевым. Сава в миг успокоился. — Знаешь, я пытался, я привык стараться. Первое время все было не так уж и плохо на учебе, а потом… Стало, кх-х, тяжело. — я впервые услышал, как он закашлялся от сигареты, это же ошибка новичка, вроде. — Я случайно увидел отца с женщиной. Его вторая семья была в полном составе. Он, она и их сын школьник. Он, как я. Вот такой. — Сава взял мою ладонь и приложил к своей стриженой голове. Его волосы, при свете солнца обжигающе рыжие. Их ни с чем не спутаешь. — Ради его одобрения и спокойствия мамы, я делал все, абсолютно все, что он хотел от меня, всегда… Но «всего» оказалось недостаточно. Всегда недостаточно. — Сава горько хмыкнул под нос. Жизнь ненасытная и неблагодарная пасть. — Какой во всем этом смысл?.. Ах, да. В семейных ужинах. Мне оставалось только гадать, насколько он сейчас себя сдерживает. Я не знал о чем спрашиваю, какие нарывы заставляю его вскрывать по новой. Я не знал… Я оставил руку там же на голове и, подтянувшись на носочках, потрепал макушку. Волосы жесткие, приятно щекочут меж пальцев. Я неспешно провел ими туда сюда. Если это успокаивает придурочного меня, то может и его пламенная голова не вспыхнет, как у известного Аида. Он прильнул ко мне, ненадолго, вобрал в себя колючки и затем продолжил с новыми силами, гораздо веселее и циничнее смотреть на прошлое, вульгарно размахивая сигаретой: — Так вот, шум и крики масштаба скотобойни. Даже не волновались, что подумают соседи, как обычно. Я… перегорел. Мне по щелчку стало плевать. И… весело. — я оглянулся на этих словах, что-то мне в них показалось нехорошим. А там не улыбка, волчья пасть, стала еще на пару клыков шире, а в глазах сжигают ведьм. — Я улыбался, как идиот просто, на все их вопли. Их это начинало раздражать, а мне чем хуже, тем веселее. Я как-то… и остановиться не мог, хотя слезы уже ручьем. Что? Слезы? Никогда не то, что не видел, как Савелий плачет, но я даже как-то и подумать об этом забыл. Его глаза цвета морских глубин я попросту не мог представить влажными, а я представлял их столько раз. Я попытался — не получилось. Мне плохо от того, каким образом человек может добиться этого в себе. Родители были строги к нему. Но беспощадней всех к рыжему мальчику оказался сам Савелий. — …А потом, мать сказала что-то вроде: «Хуже уже быть не может!». Вот тут то меня и прорвало… Последняя капля тоже. Я ей прямо в лицо рассмеялся и сказал, что у меня вообще-то есть парень. С которым мы трахаемся вместо пар. И случился каминг-аут! Сава выбросил еще наполовину живую сигарету и развел руками: вот и сказочке конец. А я моргнул несколько раз, чтобы все переварить. Это было «настолько» не то, что я ожидал, если честно… Тепло ушло, Савелий отпрянул, начиная расхаживать по длинному балкону. Теперь он становился все более нервным с каждой секундой, а я все спокойнее. Сам не знаю почему. Сава мог забрать все мои тревоги, а я заставил его задыхаться и тонуть в своих. Это неправильно. — …И сдача отца с потрохами, конечно же. Урод. — продолжал он, упиваясь злорадством, в котором отсутствовала часть с «радостью». — Мать в слезы, истерику, как всегда, а отец тогда побил меня первый раз в жизни. К чему я не особенно был готов… — Сава мельком почесал затылок. Долго заживало там, видимо. — В общем, потом я вышел покурить на улицу. Кстати так и сказал, но сигареты их уже не впечатлили, почему-то… Да так и не вернулся тем вечером. Побарабанив по перилам раздраженный марш, он плавно перевел это движение в то, чтобы облокотиться, явно заставляя себя стоять спокойно в одной позе и просто дышать, молча уставившись на меня в ожидании оваций или сочувствия. А я остался там, где стоял и не знал, что и сказать… Ведь сказать, что трогательный момент для признания родителям в своей ориентации, Савелий выбрал «просто замечательный» — это ж ничего не сказать! Явно не то, что происходит в хороших фильмах с семейным ужином. Под ссоры, под крики, под давлением и ненавистью. Он был предан семьей, которую и правда любил, раз делал все для них. Есть у них с Димой все же кое-что общее. Но все оказалось бессмысленно. Недостаточно, как он и сказал. И его контрольный выстрел в споре был больше похож на выстрел себе в голову. Осторожно, шаг за шагом, я прошелся по балкону к нему, будто боясь, что он щас возьмет и прыгнет в ту завораживающую бездну под нами, и встал рядом, заглядывая в глаза: — Хреновато вышло… Но, наверное уже было не важно, что ты скажешь. — почему-то я перешел на шепот. — Если у них и так все разваливалось и без тебя. — Может и было. — пожал он плечами, виновато. Но перед кем он извинялся? — В любом случае, ты хотел знать. Вот, как это было. А вот и простая мораль: выбирай момент получше. Не когда, все и сразу, знаешь… Да уж… Я надеялся на более мотивирующую мораль. Теперь мне кажется, что все моменты были удачными, ровно до смерти родного дяди Димы, ровно до его немыслимой ссоры с семьей, которую он также тепло любил. — Но, честно, лучше сделать дело, чем жить в страхе перед ним, и все такое. Мне тоже было страшно. Но стало лучше. Хоть и не сразу. Вообще не сразу… Лучше то лучше… Кажись, он догадался по моей бледной роже, что скорее запугал меня, чем подтолкнул к прохождению через «волшебный каминг-аут». — А что твой друг?.. — его вкрадчивый голос тоже стал тише, Сава скользнул по перилам вперед, встерчаясь с моими пальцами. — Помнишь же? Я рассказывал про Руслана, как признавался ему. С родителями мы, теперь уж, закончили. Ах, да… У нас был договор на равноценный обмен. И после того, «что» именно я заставил Саву вытащить из себя наружу… Я не могу дать заднюю, как обычно, в вопросах… да хоть в любом упоминании Димы. Я нашел себя бессмысленно дрейфующим среди светлячков автострады. Темные машины, казалось, еле тащились, когда на самом деле их скорость на пустынных дорогах была запредельной. О чем это я?.. Надо же, сам не могу смотреть ему в глаза. Не легко это, оказывается, выворачивать себя наизнанку перед другим человеком. — Ты же знаешь, с ним все не так, как у вас с Русланом. Он же не просто… друг. И я еще только собираюсь признаться, пока что. Пока что… Пока «что»? Кому я раздаю эти жалкие крючки обещаний? — В чем признаешься? — Так, понятно в чем. — я снова отвел глаза, теперь уже на аптечную вывеску, 24 часа работает, кстати. Может пригодится. Валидол или бинты, чтоб залатать меня после встречи с знаменитым кулаком Дена. — …В том, что он имеет право знать. Как же я был рад полутьме. Если бы я четко видел лицо Савы, мне было бы сложнее говорить ему прямо в глаза о парне, которого я люблю и чью половину кровати он занимал сегодня. И хочет занять еще одно место. Но игра теплых теней, блеск его глаз и голос все еще оставались немного жуткими. Немного дьявольскими. Тьма придает ему сил? Или его адский котел еще не остыл от варева из воспоминаний? В любом случае Шакал осмелел, зная, на какую территорию ступает. — Он имеет право знать, что все это время жил с геем? Или… с человеком, который давно его любит? Сердце ухнуло, да так и упало с 20-го этажа. Но в этот раз не смертельно. Я мог продолжать, слова на удивление легко давались. Шепот, сонный гул ночи, балкон на вершине центра мира. Будто это не совсем по-настоящему. Тьма и мне придает сил, не зря я ношу черное. Я смогу. Я буду смелым. — Думаю, все вместе получится вывернуть. Как-нибудь… — ветер щекотал щеку моими собственными волосами и я убрал прядь, чувствуя, как из живота к горлу подкатывает волнение. Я буду смелым. Я смогу. Я буду смелым. Я… Сердце качает кровь в такт мантре в моей голове. — Я смогу. Я скажу ему. У меня получится. — вышло чересчур резко, будто Сава смеет сомневаться по каким-то причинам во мне. — Просто это все… зашло слишком далеко. Ничего не будет, как раньше. Будто мы не уезжали из нашего города. Когда у него не было настоящей девушки и, когда… Не было тебя. Ты… меняешь все. Прямо на глазах Сава смягчился, и в ту же секунду я уже не мог представить его злым. Он чуть склонил голову и прикоснулся к моему лицу, и мне стало так хорошо и тревожно одновременно. Даже его голос стал совсем другим, как прежде: — Марк… И если не сейчас… — Сава. — прервал я его, прикасаясь к руке у меня на щеке. — Скажи, почему я? Почему ты хочешь быть со мной? Если при первой же возможности я признавался тебе по пьяне в любви к другому парню. Ты знал, что со мной будет тяжело. Так почему? Почему… Столько лет я прожил только отдавая. И теперь не могу принять, даже если мои руки высоко протянуты и я очень хочу схватить желанное за хвост пролетающей мимо самой прекрасной и яркой кометы. — Хм-м. Если я скажу, что захлопнувшаяся дверь — это лучшее приглашение для меня, то ты посчитаешь, что я просто маньяк. — хмыкнул он, соприкасаясь со мной лбами. Так бы и подумал, если бы не знал Арских. Он маньяк, но своеобразный. Это заставило меня фыркнуть от смеха прямо ему в губы, но Сава чуть отстранился и его тон уже не был таким веселым: — Но тогда… Я увидел тебя. Поговорил с тобой. И захотел. И теперь хочу этого. — короткая пауза, в которой было слышно лишь далекий мотоцикла без глушителя и торжественную дробь моего сердца. И как я потею, как скотина, на холоде и ветру тоже, наверное, слышно. — Хочу узнать тебя еще немного лучше. Поговорить с тобой еще немного дольше. Хочу видеть тебя, примерно, каждый день. Не только на экране блокировки. Гулять с тобой. Пить с тобой. Лежать в кровати с тобой. Спать только с тобой. — ни намека на пошлость, это прозвучало как чистая клятва на свадьбу, от чего мое сердце попросту остановилось, ведь кровь всего моего тела хлынула к лицу. — Хочу… разве недостаточно того, что я просто хочу? «Всегда недостаточно», как говорил Савелий. Но для меня и это было уже… всем, чего я когда либо хотел в жизни. Сава перечислил что-то, о чем обычные счастливые люди и не задумываются. Базовые вещи. Но я… прекрасно понял, о чем он говорит. Быть с любимым человеком, без страха. Быть с тем, кто меня не бросит. О ком я всегда могу заботиться, не вызывая подозрений. И кто всегда позаботиться обо мне. Больше не чувствовать непередаваемое космическое одиночество, даже в кругу близких людей. Зная, что всегда есть тот единственный, в чьи руки я могу вернуться. И пережить самую страшную зиму. — Но, это же… просто. Так просто… — выдохнул я, боясь, что мой голос заметно дрожит от колючего кома застрявшего в глотке, и соли режущей в глазах. Пока Сава не ответил, я подлез под его руку, упираясь лбом в грудь, чтобы он не увидел, как неестественно блестят мои черные глаза, и первая дорожка на щеке. Он обвил меня руками, одна из них оказалась на плече, они неумолимо вздрагивали и я не мог это унять, не представлял как. — Почему должно быть сложно? Ты привык к такому? — шепот, невероятно тихий, но до мурашек пронзительный, обдал мое ухо теплом. — Со мной будет легко. Естественного шума оказалось чертовски недостаточно и ни один проклятый мотоцикл не хотел проехать именно сейчас, чтобы скрыть мой всхлип. Я вытерся краем накинутой толстовки и пытался, правда пытался прийти в чувства, чтобы Сава не волновался за меня, не понял не правильно. Хотя… перед ним я мог плакать сколько угодно. Я был свободным. Поэтому решил поплакать еще. Дрожать и всхлипывать, как безутешный ребенок. Сава осторожно, будто от этого зависела его жизнь, отвел мои волосы за ухо несколькими убаюкивающими движениями, и я притронулся к его холодным пальцам кончиками своих: — А неплохо звучит. — споливо шмыгнул я. Сопли у меня уже были на подходе и это кошмар. — М-м?.. — промурчал он, согревая обе мои ладони в своих. — Спать только со мной. — Еще бы. — безнадежно выдохнул Сава. — И все остальное тоже…