Туманным перевалом смешалось небо

      Вечернее небо будто бы вздрагивало тёмными искристыми пятнами от стука колёс о рельсы, Дазай поскользнулся на перроне и упал бы в опалые из-за почти ссыпавшегося снега кусты, если бы Чуя скоро не среагировал и не подхватил бы его под локоть; семь часов — было уже темно, и шатен еле-еле различал размытые очертания многоэтажек и ворота запущенного парка, — тётя водила меня туда, когда он был ещё облагорожен: солнце, по-майски яркое и жаркое, сильно припекало, поэтому я то и дело поправлял слетавшую при беге клетчатую панамку, розовые бутончики навязчиво цеплялись за руки, а ноги скользили по утренней росе на траве.       Кареглазый и подумать не мог, что в конце концов поедет в Огасту вместе с Накахарой, потому что этот противный мальчишка всеми силами станет отказываться от предложения оплатить его билет, но и каждый день доканывать тем, что ему очень неудобно оставаться у них так надолго, хотя он может подумать над предложением об оплате билета, исключительно если Осаму поедет с ним.       Две недели одно и то же. Сегодня Рождество, этот засранец довольно считает, что не оставил мне выбора своим условием. Это я себе не оставил выбора, верно решив, что для несносного мальчишки это очень важно. Не хотелось бы как-то его обидеть.       Всё, я в Огасте, вопрос «Как мне смотреть тёте в глаза?» снова волнует меня.       Кстати, оказалось, что мама не спроста была такой взвинченной: отец проиграл много денег в карты и сказал об этом не сразу. Я хотел сообщить об этом Чуе, но он говорил: «Проблемы семьи остаются в семье». Когда вернусь домой, нужно будет срочно искать работу. — Мне причитается рождественский секс? — Прямо здесь? — Ну… — Чуя хитро улыбнулся, а Дазай сощурился и медленно поправил тёплый шарф, внимательно огляделся, когда ему вдруг показалось, словно его кто-то окликнул, — Да, давай прямо здесь, — Осаму в удивлении поднял обе брови, — сдохнем от холода, — поглубже запихал руки в карманы, — какой ебаться? Мне просто стоять здесь до ужаса холодно, — Вон там, в кустах: нас не будет видно.       Официально заявляю, что я ебанутый. — Давай.       Мне слишком любопытно, Боже.       Чуя галантно подал мне руку, в которую я вложил свою, затем рыжий несильно дёрнул за неё и проскользил по низенькой горке в кусты, утягивая кареглазого с собой, наскоро осмотрелся и, поправив ветки обсыпанного крошечными льдинками куста, — кто-то будто долбил ботинком лёд на перроне, а потом стряхивал его сильным пинком, — с усилием просунул руку в зазор между пуговицами на чужом пальто, быстро поцеловал Дазая в губы и игриво улыбнулся, когда тот вдрогнул от того, что Накахара неловко забрался кончиками пальцев под свитер, а затем и под пояс на брюках, — он так повырывает все пуговицы. — Ты хочешь с презервативом или без? — С: не хочу, чтобы из меня вытекало. — А я хочу без. — Хоти молча: мне не приятно. — Злюка. — Задницу какого заприметил. — Вот в самом деле злюка. Тебе обидно знать этот факт что ли? Напомню, что ты полюбил меня исключительно за внешность. — Так вот дай повод полюбить за что-то другое. Нет, мне не обидно: я не считаю себя настолько особенным, чтобы нравится таким как ты не из-за внешности.       Когда-то он говорил, что его смущает мой возраст, почему-то это плохо запомнилось для меня. Не заметно-то это, в общем, никак вот. Какой смысл было обманывать меня тогда? Совсем не понимаю. — Можешь начать считать, что ты особенный: я полюбил тебя по-настоящему за твой характер — ты забавный, с тобой не скучно. — Кстати, помню, ты когда-то говорил, что хотел бы, чтобы я был младше тебя. — В образ вписывалось, а потом и мои настоящие предпочтения вписались.       Фары автомобилей изредка подсвечивали колючий снег на кустах, — тот неприятно жёг руки, когда Осаму непроизвольно касался его, — от чего он ярко-ярко сверкал, будто закрученная в прыгучие спирали мишура в свете мигавших гирлянд; — шатен на мгновение вспомнил, как отец поднимал его на руках, чтобы он смог водрузить звезду на праздничную ель; — Дазай вздрогнул, когда Чуя одним рывком руки выдернул все пуговицы из клетчатого пальто. — Ты ахуел? — Правильные слова говоришь. — Это не ответ на мой вопрос.       Накахара резко поцеловал Осаму, сильно укусил за губу, стоило тому нахмуриться и попытаться отстранить рыжего от себя, — заткнул он так меня, несносный мальчишка, — Чуя медленно просунул холодную ладонь под пояс брюк, крепко смял чужую ягодицу, а затем слабо надавил указательным пальцем на задний проход, довольно ухмыльнулся и едва ли не промурлыкал в чужие губы: «Ты всё ещё такой мягкий там», — это же не станет для него поводом не использовать смазку, верно? Я же ему явно непроизвольно тресну тогда, но вины никакой за это не испытаю. Нет, даже не так, я буду полностью удовлетворён своим поступком. — Давай без смазки, пожалуйста. — Я, конечно, польщён твоим «пожалуйста», но точно нет. — Тебе не будет больно: ты всё ещё мягонький. — Нет, только со смазкой. — Вредина.       У Осаму тряслись ноги от холода, когда Накахара спустил его брюки до колен, до зорной красноты мёрзли руки, которыми он неспециально то и дело цеплялся за опалённые хрустким снегом ветки; Чуя был недоволен тем, что ему приходилось делать всё самому, поэтому в конечном итоге он вручил тюбик Дазаю, и тому пришлось дорастягивать себя самому, пока голубоглазый тепло дышал ему в затылок и мял своей ладонью чужую, чтобы та хоть немного отогрелась, ухватился за вторую дазаевскую руку и отстранил её от чужой задницы, медленно и плавно толкнулся в ненамеренно охнувшего Осаму, который вздрогнул, стоило Чуе резко отпустить его ладони и раздвинуть ягодицы, — какие же у него холодные руки, Господи. — Приятно? — Ага-а, — Накахара толкнулся сильнее и Дазай непроизвольно погрузился лицом в хрустальный снег на кустах, из-за чего несносный мальчишка звонко рассмеялся, за что неловко получил локтём в живот, недовольно рыкнул и снова грубо толкнулся в мыкнувшего шатена, быстро сдавленно сообщившего: «Увлекаешься, Чуя», — на что Накахара сказал: «Прости, но мне правда намного больше нравится грубый секс», — кареглазый медленно выдохнул, стоило Чуе нежно провести влажной от смазки рукой по его спине под свитером: «А мне нет, так что будь добр не делать мне больно». — А есть вероятность, что ты сам попросишь грубо? — Не думаю. Не хочу, чтобы мне было больно. — Если тебя получше растянуть, то тебе точно не будет больно. — Можем попробовать в следующий раз.       Чуя широко улыбнулся и аккуратно укусил Осаму в тыльную часть шеи, с трудом сдвинув чужой шарф подбородком, от чего тот задрал голову и шумно вдохнул воздух сквозь зубы: «Я и так достаточно возбуждён. Прекрати», — Чуя снова сомкнул зубы на чужой нежной коже: «Почему? Тебе же так нравится. И что, что ты возбуждён? Разве это плохо?» — Осаму подался вперёд и сдавленно сказал: «Я навряд ли кончу от того, что ты вдалбливаешься в меня», — Чуя пожал плечами, опять укусил кареглазого в шею и начал быстро-быстро надрачивать ему, — ну да, так я точно кончу, — отчего тот совсем скоро излился в чужую ладонь; Чуя медленно вышел из тяжело дышавшего Дазая: «Пососёшь мне?»       Хуй с тобой.       Дазай резко упал на колени в утоптанный снег и скоро взял чужой член в рот, — надеюсь, не откушу, а если откушу, то не моя вина, у меня есть оправдание: я никогда не делал минет, — уложил замёрзшие руки на чужие бёдра и двинул головой взад-вперёд, из-за чего Накахара довольно прижмурился и зырылся одной рукой в чужие волосы; когда кто-то с усилием пнул металлическую банку на перроне, Осаму замер, а Чуя игриво ухмыльнулся, сам насадил шатена на свой хер и негромко, но отчётливо и показательно простонал, из-за чего шатен резко двинулся назад, чутко прислушался к тому, как случайный прохожий стушёванно посеменил через пути: «И не говори, что ты не специально», — Накахара улыбнулся только шире: «Я и не говорю, но забавно же, вон как смущённо сбежал», — если честно, то я и не сомневался; откусить ему что ли, — Накахара задорно шлёпнул членом по чужой щеке: «Не смущайся так, продолжай», — Дазай в самом деле прикусил чуин хер, от чего рыжий нахмурился и угрюмо сказал: «Понял, прости, больше не буду так делать, но я посчитал, что это возбуждает», — Осаму выпустил чужой член изо рта, и начал медленно надрачивать его: «А ты расчитываешь трахнуть меня ещё раз?», — Накахара нетерпеливо облизнулся, сам толкаясь в чужую ладонь: «Ну да, только без резинки: эта была последняя», — удивительно, как это последняя? У тебя и последняя? Да не поверю.       Со всех сторон обдавало морозным холодом, окрасившим мутный горизонт в чернильно-синий тёмными ледяными пятнами, через которые просвечивали блёклые маленькие звёздочки, — я едва-едва вижу «большую медведицу» отсюда: стоит редкий туман, совсем подёрнувший вечернее небо и почти рассеявшийся у обнесённых мелким искристым льдом макушек деревьев — красиво, думаю, скоро этот зимний дымок совсем растворится в следах на снегу, как запах парфюма с рукавов пальто к вечеру. Наверное, я в самом деле поэт.       Это место мне кажется совсем родным и невероятно важным: люди отсюда помогли мне стать тем, кем я являюсь сейчас. После встречи с ними, мне совершенно не хочется делать сомнительных вещей, я в конце концов возобновил попытки найти себя хоть в чём-нибудь под их влиянием. Боже, как же я соскучился. Я праздновал с ними своё первое Рождество в Огасте: тогда я впервые за пол года был снова пьян, (Господи, как же мало времени мне потребовалось, чтобы осознать проблему и покончить с пьянством тогда; с курением было труднее), криво рисовал румянец золотыми блёстками на покрасневших от мороза щеках Рут. Я был влюблён в неё, но мне совсем не хватало духу признаться ей в этом: мне казалось, что я буду звучать очень глупо, зная, что у неё уже есть парень, и она вполне счастлива с ним. Мне совсем не хотелось нагружать её своими чувствами и эмоциями, тем более в канун Рождества: она так задорно смеялась и забавно танцевала в свете фонарей на катке с пустыми бутылками из-под пива в руках, пока её ноги в осенних ботинках неловко разъезжались на льду. В конце концов я смирился со своими чувствами, хотя иногда было очень сложно скрывать их от неё, особенно когда она глупо шутила на тему секса. Как же я однажды просто не взорвался-то, Боже. Сейчас я воспринимаю её совсем как сестру, точно бы не согласился встречаться с ней сейчас, если бы она мне предложила. Все чувства рано или поздно ослабевают и пропадают вовсе, в любом случае, у меня так, поэтому я склонен придерживаться такого мнения. Не думаю, что отношения с Чуей продлятся долго, и дело даже не в том, что чувства не долговечны. Вернее, не только в этом. Я люблю постоянность и предсказуемость — так намного проще. Накахара спонтанен и непостоянен, я совсем не знаю его настоящего и это тяготит меня. Вероятнее всего, я стану инициатором расставания, потому что я до ужаса охотник копаться в своих чувствах, эмоция, непроизвольно надумываю и самобичуюсь.       Я сообщил тёте о нашем приезде за несколько дней. Она много улыбалась и невзначай касалась своей ногой чуиной за обеденным столом, считая, что никто этого не замечает. Самонадеянно. Я даже единожды специально подчёркнуто посмотрел под стол, из-за чего тётя тут же стушевалась, поглядывая на нахмурившегося мистера Морриса, но через некоторое время снова начала поглаживать пальцами ног чужую ступню. Чуя никак не реагировал — меня это раздражало: я очень ревновал. Накахара несколько раз пачкался пудингом, а я недовольно стирал салфеткой с чужой кофты тёмные липкие пятна — ребёнок.       Осаму долго выглядывал в окно в зале, стараясь найти ель, которую он посадил во дворе, — видимо, погибла, — едва-едва увидел, как соседская девочка водит из стороны в сторону соломинкой бенгальского огня перед мордой лежавшей на животе собаки, — я водился с этой девочкой, потому что её приводила лучшая подруга тёти: вытирал рагу с её пухлых румяных щёк и очень старался не обидеть, когда она цеплялась своими маленькими ручками за полы моей водолазки и говорила, что выйдет за меня замуж, как только вырастет. Господи, с Чуей я будто бы тоже вожусь, совсем как с ребёнком. Он и есть ребёнок — это до ужаса не правильно. Но я воспринимаю его во многом равным себе. Это плохо?       Накахара стянул мишуру с праздничной ёлки, пока мистер и миссис Моррис разговаривали на кухне, — видимо, и он заметил, что кое-что тут не так. Тётя пообещала, что она ненадолго. Интересно, мистер Моррис знает о её измене? Если да, то никаких «ненадолго» быть не может — он достаточно агрессивный человек. Я снова ревную Чуя к тёте, Господи, я такой собственник; мистер Моррис пролил кофе на «Свет в августе», а мне понравилась эта книга, я настоятельно просил Чую с помощью текста этого произведения пойти на хуй — забавно и памятно; — рыжий обмотал её вокруг шеи и, взяв имбирную печенюшку с подноса, вдруг потянул Дазая за руку за собой: «Я знаю, что у этого дома есть выход на крышу», — шатен усмехнулся на чужое высказывание: «Я не удивлён: ты тут всё облазил», — рыжий остановился у лестницы на второй этаж, сам себе сказал: «Замёрзнем», — и скоро поспешил к вешалке в коридоре, снял с неё свою куртку и чужое пальто, а затем поднялся по низким ступенькам, не отпуская чужой ладони, быстрым шагом прошёл по коридору к люку на чердак, чутко прислушался к разговору мистера и миссис Моррис, поджал губы, когда несколько раз прозвучало его имя.       Ему жаль? Ему в самом деле жаль? — Почему ты никак не реагировал на то, что тётя гладила тебя ногой под столом? — Прости, пожалуйста, мне всё ещё сложно действовать вне своего образа.       Солнышко. — Хорошо, я понял. — Ты ревнуешь? — Да. — Прости, маленький котик. Я не хочу, чтобы тебе было плохо из-за меня.       Он милый. Он очень милый. Я в самом деле люблю его… — Люблю тебя. — Воу, не думал, что услышу это от тебя так скоро. Мне очень приятно.       Чуя нежно улыбнулся, взял вторую руку Осаму и коснулся его носа своим, помотал головой из стороны в сторону тепло выдохнул в чужие губы: «Я тоже тебя люблю. Сильно-сильно», — аккуратно поцеловал Дазая, — вот в такие моменты он совсем не кажется ребёнком, я воспринимаю его своим ровесником — это же плохо? Вероятно… Меня в конце концов доканают такие мысли, — когда рыжий отпрянул, кареглазый на секунду зажмурился, — как бы не стать зависимым от этого человека, иначе принимать какие-либо решения станет до невозможного трудно, — забрал из чуиных рук своё пальто, накинул его на плечи, задорно улыбнулся и растрепал чужие волосы, из-за чего Накахара сначала нахмурился, а затем рассмеялся, стараясь взъерошить и дазаевские каштановые кудри, — я на самом деле счастлив сейчас, надеюсь, это продлиться долго. Я точно стану зависим от него. Обманывать себя приятно, но я в самом деле не думаю, что Чуя тот человек, который мне нужен. Люблю его, готов даже кричать об этом, Боже, как же сильно меня переполняют эмоции.       С крыши звёзды казались совсем близкими — их будто бы можно было ловко схватить руками и спрятать в карман, вырвав из дыма редкого тумана, пахшего сахарной соломкой и еловыми иголками, — Накахара бы так и сделал, я уверен, — а затем доставать в тёмный пасмурный вечер и складывать в подсвечник на кухонном столе, чтобы они ярко мерцали, отражаясь в оконном стекле, вместо воскового горячего пламени; — синевато-белый свет звёзд всегда казался мне холодным; — Чуя отгрыз от сворованный мишуры короткий кусок и обвязал его вокруг чужого запястья, вытащил что-то из большого внутреннего кармана куртки и вручил Осаму. — С Рождеством, маленький котик.       Господи, как мило. Господи, я же ничего для него не приготовил к празднику. — Спасибо большое, мне очень приятно. Я ничего не приготовил для тебя, прости, пожалуйста. — Ты для меня самый лучший подарок, Осаму. Похоже, вне образа я всё-таки романтик.       Боже, как по-сопливому мило. Мне нравится. Я так счастлив.       Дазай медленно развернул цветной свёрток, который подарил ему рыжий, удивлённо покрутил в руках два толстых плотных блокнота, — небольшие книжки на триста страниц имеют примерно такую же толщину, — открыл один на первой странице и в удивлении приподнял брови — Накахара нарисовал его спящим на письменном столе, — и я не заметил как он рисовал, пока был в нашем доме? Как же я крепко сплю, оказывается. Я писал стихи в старом блокноте и уснул, а Чуя, видимо, тогда и решил зарисовать это. — Это чтобы у тебя для шуток и стихов были разные блокноты.       Накахара закурил, а Осаму медленно пролистал страницы блокнота: «Ты очень классно рисуешь. В художественную школу ходишь?» — голубоглазый медленно выдохнул тяжёлый горький дым, тут же растворившийся в мутном сладковатом паре; — он начал совсем-совсем густеть у горизонта, который едва окрашивала сахарным сиянием бледная луна, всё больше тускневшая в гуще тумана; думаю, пойдёт снег; — шатен вздрогнул, когда крепко прикусив фильтр сигареты, Накахара достал из кармана куртки вилку, встал за его спиной и принялся расчесывать чужие волосы. — Что ты делаешь? — А разве не приятно, когда расчесывают волосы?       И вправду. — Ну… Тогда понятно, зачем ты спрашивал про вилки, но ты мог взять для этого расчёску. — Пропажу вилки заметить сложнее, чем пропажу расчёски. Расчёсок в доме обычно меньше, чем вилок.       Он прав. Нужно спросить у него про деда. — Чуя, тебя насиловал твой дед?       Накахара нахмурился, — всё-таки это так? — начал быстрее водить вилкой по чужим прядям, но скоро остановился, когда Дазай поднял голову вверх, чтобы посмотреть в чужое лицо: «Ответь, пожалуйста», — Чуя прикусил губу, медленно зачесал дазаевчкую чёлку назад: «Мне дико такое слышать. Мой дед был военным, поэтому с раннего возраста воспитывал меня в строгости. Он бил меня, но никогда не насиловал. Мне даже представлять такое противно и возмутительно», — ох, слава Богу, — Дазай на мгновение прикрыл глаза, почувствовал, как Накахара поцеловал его в губы, поэтому нежно и счастливо улыбнулся. — Почему твои родители не волновались за тебя, когда ты не был дома две недели? — Они почти не следят за мной. Я часто остаюсь у друзей на ночёвке, и мне не обязательно говорить им об этом. Я просто написал однокласснику, что заболел ангиной, поэтому не хожу.       Мои родители меня гиперопекали в его возрасте, поэтому я нахватался вредных привычек, а за Чуей наоборот никто не приглядывает, поэтому он нахватался вредных привычек. Крайности — плохо, они никогда не доводят до хорошего. — Тётя купила хлопушки, думаю, мы можем взорвать одну.       Ветер задувал мелкие колючие льдинки под пальто, поэтому Осаму плотнее запахнулся, попытавшись сначала по привычке застегнуть пуговицы, спустился по лестнице на чердак, а затем в коридор на втором этаже, задрал голову вверх, вглядываясь в просвет, мерцавший блёклыми вечерними звёздами, прижмурился и по-глупому улыбнулся, стоило Накахаре заглянуть в открытый люк на крыше, встретился глазами с застывшим Дазаем и кинул в него горсть рыхлого снега, задорно усмехнувшись; — дурачок, зато мой дурачок; Боже, не припомню, когда в последний раз был так счастлив; — хлопушки лежали в большом тряпичном пакете за диваном в зале — шатен быстро вытащил одну, но надолго остановился возле наряженной ёлки, нижние ветки которой пригибались к полу от массивных игрушек, подумав, кареглазый всё-таки взял с собой и две бутылки вина, стоявших под журнальным столиком.       Помню, как мы наряжали большую университетскую ель. Я тогда долго отказывался, но Рут умеет убеждать тарелкой рождественского печенья. Мы столько игрушек тогда перебили — ужас.       Чуя долго крутил в руках блестящую хлопушку, прежде чем она громко выстрелила переливающимся цветным серпантином, — мы оба вздрогнули, соседская собака громко взвыла, что я услышал её даже через закрытое окно чужого дома, — рыжий засмеялся, — совсем как ребёнок, Боже. Да и я не лучше, раз так же глупо рассмеялся! — скинул носком ботинка затушенный бычок с крыши: «Давай напьёмся?» — шатен хитро улыбнулся: «И поебёмся?», — он точно на меня отрицательно влияет. Мне это, почему-то нравится! — Чуя ответил той же улыбкой. — Люблю тебя. — Ты успел отпить из бутылок, пока нёс их сюда? — Мне охота кричать о том, что я люблю тебя. — Правда? — Накахара издевательски ухмыльнулся, — сейчас он бросит мне вызов, я понял, — Так прокричи. Это будет очень мило. Я не заставляю тебя, конечно, но мне правда будет очень приятно, — Господи, я в самом деле готов прокричать; может, мне выпросить тогда что-то взамен, тогда у меня появится двойной стимул это сделать. Люблю, люблю, люблю. Я же даже ещё не пьян, Господи, но я бы даже денег за это не попросил! — Я люблю Чую Накахару!       Получилось громче, чем я хотел.       Парочка, прижавшая к себе бутылки пива плотнее, тут же задрала голову, вглядываясь в размытые силуэты на крыше; — Боже, как же неловко теперь; — голубоглазый сделал несколько глотков из горла, крепко зажмурился: «Ты такой милый. У меня почти встал.», — рыжий резко повернулся лицом к Дазаю и, крепко обняв его за пояс, нежно поцеловал в губы, — жжётся. Давненько я не пил вино, — Осаму сам сел на чужие колени, отстранился от Чуи, коснулся своим лбом чужого, — я согрелся; даже руки мелко дрожать перестали; Накахара не шутил, я и вправду чувствую, что он возбудился. — Ты полегче с таким трюками. Сейчас трахаться будет уже слишком холодно.       Или шутил. Я не уверен, честно. — Люблю тебя. — Тоже люблю тебя, маленький котик. Держи, это не моё: верни, пожалуйста, на место. Кареглазый удивился, принимая вилку из чуиных рук; — солнышко; — Осаму еле-еле услышал, как мистер Моррис начал кричать на жену, — думаю, это главное, за что он мне не понравился. Такой и ударить может. А Чуя может? Он же тоже раздражителен… Ну уж думаю, что я смогу дать отпор подростку-то, в случае чего; не стоить тянуть со своими вопросами, я понял, иначе я снова надумаю всякого. А с моей тётей ему было приятнее? Господи, я начинаю размышлять о таких глупостях… Нужно спросить про рукоприкладство, очень нужно, — Осаму неосознанно поёрзал на чужих бёдрах, от чего Накахара сдавленно мыкнул, всё-таки спросил: «С кем тебе было ебаться приятнее: со мной или с ней?» — блять, не то спросил. Ебучая ревность, сука, поссориться мне с ним ещё не хватало. — Мне правда очень жаль за тот случай. Я делал это из-за принципов моего образа, не обижайся, пожалуйста. К тому же, мы же ещё не были тогда в отношениях — это не измена, солнышко. С тобой, конечно же, приятнее, ведь я люблю тебя.       Блять, он прав. Я веду себя так глупо, Боже. Я знал, что ревнив, но не настолько же… — Ревнулька. — Ты ударишь меня, если будешь раздражён? — Я не злюсь на тебя. — Ответь, пожалуйста, только честно. — Ты что ли боишься меня?       А прозвучало именно так? Сука, как же мне теперь неловко! Сначала думай, а потом спрашивай! Всё получилось совсем не так, как я хотел! Но он же не осудит меня, верно ведь? — Нет-нет-нет. — Ты долгое время считал, что меня насиловал мой дед, поэтому теперь решил задавать вопросы сразу? — Ты точно мыслей не читаешь? — Ты логичен в своих размышлениях, поэтому я могу догадываться о чём-то, но лучше говори и спрашивай всё сразу, так нам обоим будет спокойнее.       Блять, он точно не ребёнок. Совсем не ребёнок. И это не плохо, что я воспринимаю его, как равного себе, я решил. — Прости, я случайно подслушал твой разговор с матерью. Я не думаю, что смогу помочь тебе материально, извини, но я очень постараюсь, и если тебе будет нужна поддержка, ты всегда можешь получить её от меня. — Ты же говорил, что не станешь лезть ни в чьи семейные проблемы. — Официально объявляю, что готов меняться ради тебя, без всякой иронии и одолжений, потому что я люблю тебя.       Я менялся под влиянием дорогих мне людей, теперь Чуя меняется под моим влиянием, потому что он любит меня. Всё в этом мире циклично и предсказуемо.       Кроме Чуи, но я отчего-то больше не считаю это проблемой.       Соседи напротив снова громко слушали музыку, Осаму внимательнее пригляделся к чужой машине — кто-то грубо выцарапал на её капоте «С Рождеством!», — забавно, — звёзды скоро померкли, но шатен будто бы до сих пор ощущал их холодное мерцание в своих волосах, луны было больше не видно, в конце концов пошёл снег, влажный и липкий, из такого здорово строить замки и катать снежки — Осаму совсем и не заметил, как туманным перевалом смешалось небо.