Туманным перевалом смешалось небо

      Осаму задумчиво теребил оттопыренный рукав чужой кофты, пока Чуя, едва касаясь, водил ладонью по чужому животу, удобнее устроившись на дазаевской груди; — мурашки бегут — приятно; отец очень громко слушал радио в соседней комнате; интересно, что Накахара потом делал с украденной у меня ложкой? — Дазай ощущал какое-то странное напряжение, будто должно было случиться что-то плохое; колючий снег сыпался туманным пухом и накрепко застревал в ветках, ярко сверкал, будто топлёный сахар; — бабушка делала из него карамельки, которые сложно жевались и мелко крошились острыми осколками, когда падали на пол; их сложно собирать, я не упускал возможности положить сладкие кусочки в рот — нельзя так делать, я знаю; сегодня холодно, загустел туман, не хотелось бы мне выходить ещё куда-то в такую погоду; в этом году снежная зима, красивая, рождественские хлопушки будут чудно сверкать в сугробах в этом месяце. — А куда ты дел ложку? — Какую ложку, солнце? — Которую стащил с кухни в доме моей тёти. — А-а. Я ей тину на реке черпал и уронил случайно, прости.       Черпал и ел? Или воровать тину ему тоже приносит удовольствие? Воровал бы только тину тогда, а не ложки да батончики. Я думаю, это должно как-то подвергаться лечению. — Можешь сказать мне, где лежат вилки? — Ты эту тину ел? Реки уже замёрзли, Чуя. — Нет, не ел. Мне не тину черпать. — Зачем тебе тогда вилка? — Пригодится.       А про местонахождение ружья он бы тоже спрашивал? Из него бы вышел хуёвый убийца. — Не воруй вилки, пожалуйста. Хотя бы не таким наглым и очевидным способом. — Я просто не хотел наводить беспорядок на кухне. Всё вообще-то ради тебя, детка. — Ну спасибо. — Торт растаял.       Шатен скоро перевёл взгляд на чёрный пакет, ручку которого Чуя оттянул в сторону, Осаму склонил голову на бок и, задумчиво поджав губы, тихо сказал: «Холодильник его уже не спасёт, наверное. Он и растаявший неплох», — внимательно услышал от Накахары: «А я очень хотел тебя порадовать», — на что мило улыбнулся и ответил: «Ничего страшного, я уже очень рад», — Боже, я встречаюсь с этим рыжим подростком. Как так-то? Он ведёт себя мило, я даже и подумать раньше не мог, что он так может, — рыжий лениво отпер дверь, любопытно выглянул в коридор: «У вас на подоконнике стоит бюст Линкольна?» — Моя мама историк. — Нужно отнести торт на кухни, но мне так лень.       Мне тоже. Не хочу, не буду. — Тебе понравилось, котик? — Ага.       Смущает. Это очень смущает. — А минет бы мне сделал?       Ну… Может быть. — Просто шучу, солнце.       Иди-ка на хуй. Я узнаю о себе слишком много по твоей вине и совсем не рад этому. — А я бы отсосал тебе. — О. В самом деле? Я очень польщён.       Осаму вздрогнул, когда мама распахнула дверь, — как хорошо, что я решил тут же одеться, — поднял голову, стоило ей сказать: «Нас пригласили на ужин Харрисы. Почему ты не сказал, что твой друг приезжает? Так неправильно делать: это всё-таки не лично твой дом», — Осаму закусил губу и неловко ответил: «Прости, пожалуйста, я совсем забыл тебе сказать», — миссис Дазай прищурилась: «Надеюсь, этого больше не повториться. Думаю, Чуя может пойти с нами, но я обязательно спрошу об этом у мистера и миссис Харрис», — мама скоро вышла, тихо бросив через плечо: «Я, честно сказать, разочарована, я надеялась, что ты будешь благоразумным, но это не должно касаться меня», — у кареглазого аж челюсть отвисла, — глупый драк! Нельзя было делать этого дома, когда в нём кто-то есть! Но я же был таким тихим… Как она поняла? — Ох, очень неловко получилось, маленький котик. Но ты был невероятно тихим, очень странно, что она так сразу догадалась. — Я тоже считаю это очень странным…       Не читай мысли, несносный мальчишка.       Мороз будто стучался в окна, когда стёкла дребезжали от декабрьского ветра; Дазай словно чувствовал, как в него летят мелкие зимние льдинки, которые обычно зависают в утреннем тумане над реками, из-за чего кожа неприятно покрывалась мурашками, — похоже, на суд меня приведут не как свидетеля, а как обвиняемого, — обеденное солнце будто вмиг потускнело, как перед метелицей — как же так вышло… Боже, мне так стыдно перед ней, она же уже говорила, что это не должно касаться её… — Было бы очень мило, если бы эти Харрисы пустили меня к себе на ужин. Кто они? Хорошие люди?       Шатен медленно поднял голову на Накахару, перекинувшего ноги через изголовье кровати и завалившегося головой на измятое одеяло, Дазай устроился на постели поудобнее, а затем всё же поменял позу, прислонившись спиной к стене и нервно ударяя пальцами друг о друга, задумчиво уставился на бледную моль, показавшуюся из-за приоткрытой дверцы шкафа, — блять, что-то явно поела. — Миссис Харрис любит выставлять напоказ только хорошее, даже если это не так, она любит давать советы направо и налево и живёт по инструкциям. Мистер Харрис обожает азартные игры, а мухлевать в них ему нравится ещё больше — этот мужчина очень жаден, но общаться с ним приятнее: он не строит из себя показушно правильного человека, как его жена. Мне иногда кажется, что миссис Харрис перестанет даже пытаться следовать всевозможным инструкциям, если ей станет не перед кем этим похвастаться. — Спасибо за такую развёрнутую характеристику, конечно. У тебя какие-то тёрки с миссис Харрис?       Какое забавное слово «тёрки». А вот сленговые выражения этому рыжему мальчишке идут. — Она постоянно жаловалась моей маме и давала ей сомнительные советы. — Стукачей никто не любит. А что она сдавала ей? Наркота? — Только не говори, что я чего-то о тебе не знаю. — Нет-нет. Но речь не обо мне, а о тебе. — Я курил и много пил в подростковом возрасте. — А выглядишь таким во всём правильным. Было для кого меняться? — Нашёл нужных людей, да. — Общаешься с ними? — Нет. — Расскажешь почему? Это отвлечёт меня, направит на другие эмоции. — У нас была компания из четырёх человек, они неспециально убедили меня отказаться от вредных привычек, просто следуя своим принципам (главный пример в моей жизни, как сильно люди могут измениться под чужим влиянием): иногда я беспокойно потираю руки, вспоминая, как Рут била по ним, когда я пытался достать сигарету из пачки, а Беорегард осуждающе поглядывал на меня, негромко убеждая её, что это не лучший способ бороться с вредной привычкой — в такие моменты я жалел о том, что попросил этих ребят отучить меня от курения, но сейчас я им очень благодарен. Беорегард (ну и имечко, знаю) перевёлся на втором году обучения, Рут забеременела и бросила учёбу, а с Орианом я никогда не ладил и общался с ним только ради неё. Разве тебе интересно это слушать?       Всё же это грустно. Было бы классно как-нибудь собраться такой компанией. Даже с придурком Орианом, постоянно хваставшимся не своими деньгами и купленными достижениями. Почему Рут вообще заставляла меня общаться с ним? Главное, почему она сама не гнала его? Он же такой идиот, как-то решивший ради забавы встречаться сразу с тремя девушками. Как его тогда просто не прикончили, Боже? — Да, конечно, солнце. А я смотрю, ты собрал вокруг себя ребят с говорящими именами. Дай угадаю, ты не ладил с Орианом, потому что не любил заносчивых мальчишек с кучей денег? — Да, это забавно… И да, ты угадал. Я подкалывал его по этому поводу, мне была очень любопытна его реакция.       Осаму прислушался: кто-то с грохотом открывал и закрывал дверь автомобиля, стуча ключами о металлическую ручку и громко ругаясь; Дазай медленно перевёл взгляд с плотно закрытого окна на свои колени, заметил грязные талые пятна; — нужно переодеться и сменить постель: я явно испачкал её; — снежный хрустальный дымок уплотнился настолько, что декабрьское солнце едва проглядывалось тусклым пятном сквозь него, небо совсем зарябило синевато-белыми мутными полосами, будто разводы на поверхности морских волн, вмёрзших в берега. — Думаю, стоит спуститься в зал, чтобы твоя мама не стала ещё настороженнее. — Да, ты прав.       Осаму очень надеялся, что мистер и миссис Харрис всё-таки не примут Чую в своём доме: всё-таки это не то место, в котором он бы хотел проводить много времени, но они согласились и вообще сказали, что будут очень рады видеть его у себя (я уверен, что решающее слово было за мистером Харрисом — он очень любит новых людей, особенно тех, которым нравится играть в карты и которые не знают о том, что честных игр в их доме никогда не проводится. Я начал замечать, что мама какая-то взвинченная — она беспокойно трусила ногой, пока нарезала пирог в обед и совсем не говорила, о чём-то сильно задумавшись. Неужели она так растроена из-за меня? Мне так стыдно, Боже… Но я же не сделал ничего противозаконного, так ведь? Но ей всё равно очень непонятны наши отношения, я понимаю.       В доме Харрисов всегда пахло сыростью, особенно сильно в конце осени, днём окна были постоянно занавешены, а вечером приоткрыты, поэтому на утро кожу щипал неприятный морозный холодок; Накахара общался с Харрисами в той же манере, что и с мамой Дазая, так что тот молча прислушивался к чужим словам, припомнив, как в прошлый раз вообще никак не уловил их смысла; всего через мгновение Осаму нервно поправил ворот свитера, заметив, как рыжий с наглой улыбкой запихал маленькую стеклянную статуэтку голубя под кофту, показал язык нахмурившемуся белокурому мальчику, угрюмо сообщившему: «Я маме расскажу.»       Он не обещал отказаться от своего образа на совсем, поэтому я не могу что-то предъявлять ему по этому поводу, хотя и считаю его действия до ужаса наглыми и неправильными. Если Акей всё-таки расскажет о краже миссис Харрис, то к нам обоим явно будет много вопросов, а Накахара провоцирует мальчика на это действие и очень сильно. — Верни на место. — Он зашуганный какой-то — пригрозить ему, и он не сможет вымолвить ни слова. — Поставь статуэтку на место. — Только ради тебя.       Меня начинает раздражать эта фраза.       Голубоглазый на последок покрутил стеклянную фигурку в руках и поставил обратно на комодик в прихожей, снова показала язык выглянувшему из-за дверного проёма Акею, скоро схватил большую оторванную пуговицу, на которой стояла статуэтка голубя, и в спешке сунул её в карман джинс — Осаму тяжело выдохнул (хорошо, пропажу пуговицы сложнее заметить, и навряд ли её кто-то кинется искать; мистер Харрис же не ведёт учёт всех вещей в доме, верно? Он жадный, но не настолько же). — Вернуть? — Хрен с ней. — «Хер с ней». — Ага, приму к сведению. — Давай и тебе что-нибудь своруем?       Денег? Было бы неплохо. — Зачем? — Романтично же. — Странные у тебя понятия о романтике. — Можно здесь поебаться. На втором этаже где-нибудь, в детской, например. — Ты ебанулся? — Во-от, правильно слова говоришь. Шучу, я знаю, что тебе не понравится такое. — А тебе понравится? — Мои сексуальные предпочтения не были частью образа. Кроме групповухи с твоей мамой и тётей, конечно. Меня привлекают люди старше меня, но ты со своей тётей почти одного возраста, а вот твоя мама явно старше.       Почему в последнее время все ситуации в моей жизни связаны с сексом и возрастом? Вселенная зациклилась? Мне явно стоит серьёзно уточнить у Чуи про его деда, и если мои догадки окажутся верны, то официально заявляю, что это мир издевается надо мной.       Вечер был холодный, шёл колючий снег, неприятно бивший в лицо, — миссис Харрис не открывала окон в этот раз, — словно пляжные песчинки, которые закидывал за ворот рубашки сильный побережный ветер, пока Осаму бродил по колено в морской воде и насвистывал мелодию «Mr. Sandman», листая на весу томик Шекспира; — стоило идти на актёрское, а не на исторический, но для этого надо было пытаться понять, чего бы мне хотелось, а не бухать, не просыхая, и поступать по принципу «куда возьмут, там и буду учиться»; я очень часто прогуливал занятия и ехал на автобусе к морю; всякие мелочи всегда навевают воспоминания; — зал в доме Харрисов большой и тёплый, окна занавешены тяжёлыми шторами, жаром обдавал яркий огонёк в камине, свет был выключен, поэтому по стенам гуляли блёклые рыжеватые тени, как опавшие лепестки увядшего жарка под колючей еловой веткой; Дазай кивком поздоровался с мистером Харрисом, тасовавшим карты на журнальном столике, на что получил ответный кивок, — он никогда не здоровался в слух и редко ужинал со всеми на кухне; я тоже нечасто ем у них в гостях, поэтому сразу пошёл в зал, а вот Накахара был очень голоден: помянем его.       Миссис Харрис готовит в самом деле отвратно: вся еда либо слишком пресная, либо слишком солёная — невозможно есть. — Сыграем? Ты же уже такой взрослый — можно и на деньги. — Нет, спасибо.       У меня есть свои принципы и свои примеры. — А твой друг играет в карты?       Он играет с чужими письками, но, может, и в карты тоже, главное, чтобы без фразы «одно другому не мешает». Чуя наверняка будет единственным человеком, который будет прятать карты в рукаве не для того, чтобы смухлевать, а для того, что унести их с собой. Попрошу тогда его пиковый туз мне подарить. — Не знаю, не интересовался у него. — Всё-таки не передумал? — Нет-нет. — И не передумаешь? — Навряд ли.       Осаму уселся на ковёр возле камина, повернулся к нему лицом и зажмурил глаза; — тепло и спокойно, будто снова сижу у бабушки возле печки и слушаю, как она поёт финскую польку, замешивая тесто для вишнёвых вафель; мне её очень не хватает… — Накахара уселся рядом, тихо шепнул: «тот мальчишка получил выговор, за то что «оклеветал» меня», — довольно улыбнулся, будто бы пристыжение Акея было главной его задачей на весь день. — И тебе не стыдно? — Ну… Это не правильно, но под мой образ подходит. — А если без образа? Ты доволен тем, что сделал?       Чуя замолк, задумчиво уставившись на горячий искристый огонь, быстро-быстро потёр лицо, когда кожу ошпарило им, и совсем негромко выдохнул: «Я… Я не знаю. Я давно не вёл себя по-другому. Я не понимаю, что я чувствую по этому поводу: никогда раньше не задавался вопросом, какие чувства в такие моменты настоящие», — это очень плохо; стоит ему помочь с этим? Да конечно, конечно, стоит! Парень я ему в конце концов или нет? Образ помогает ему поддерживать свою самооценку, он является для него основой восприятия его другими людьми. Накахара очень держится за него, но этот образ стирает его настоящего, хотя и является его прочной защитой от любых стрессовых ситуаций, манерой жить. — Парень, сыграешь со мной? — Почему нет? На деньги? — Ну хоть кто-то в этом доме достаточно взрослый, чтобы играть на деньги.       О, как тебя злит, что не выходить поиметь с меня этих денег. Боже, как же сильно у меня вызывает любопытство чужое раздражение. Плохое качество: до добра явно не доведёт. — Смотри, как я выиграю денег на второй билет — поедешь в Огасту вместе со мной!       Очень самоуверенно, но ты точно не выиграешь. Попросит занять потом поди, чтобы домой добраться. Интересно, его азарт тоже часть образа? Я будто узнаю совершенного нового для себя человека, Господи.       Осаму едва ли не уснул, пока наблюдал за ходом чужой игры, повернувшись спиной к камину и улёгшись головой на свои согнутые колени — огонь приятно трещал, а холодный декабрьский ветер громко гонял свет уличного фонаря вместе с колючим снегом по двору, из-за чего Дазаю казалось, будто окна в доме были всё-таки открыты; луну из узкой щели между шторами было не видно, её тусклый свет еле-еле отражался от дымчатых облаков, которые будто бы и пахли горькой копотью; Чуя играл неплохо, но мистер Харрис то и дело вытягивал новые карты из-под тряпичной салфетки на журнальном столике, когда Накахара увлечённо «отбивался», раскладывая свои карты поверх чужих. — Ты проиграл.       Кто бы сомневался?       Следовало предупредить его, нужно перестать везде отмалчиваться, будто это никак меня не касается!       Рыжий озадаченно смотрел то на свои карты, то на карты на столе, нервно прикусил губу и встал, ответив: «У меня больше нет денег», на вопрос: «Не сыграешь со мной ещё разок?», — медленно подошёл к Дазаю и уселся рядом, но лицом к камину: «Я думал, что очень хорошо играю в карты», — кареглазый обернулся и шепнул Чуе: «Да, ты хорошо играл, но мистер Харрис жадный мухлёжник, я же говорил тебе», — Накахара кивнул: «Напомни в следующий раз слушать тебя. Я посчитал, что поймаю его на обмане, но слишком увлёкся игрой, совсем прекратив наблюдение». — Как домой теперь поедешь? — Я не знаю… Мне совсем не хочется просить у тебя денег. Я хотел сам давать тебе деньги, чтобы ты мог называть меня «папочка». — Тебя такое заводит? — Не представляешь, как сильно.       Ох, будет неловко, если мистер Харрис прислушивался к нашему разговору. — Школьнику сложно стать папочкой. — Да это понятно. — Давай поебёмся прямо здесь, у него на глазах, только стони погромче да повызывающее. — Прекрати. Я одолжу тебе денег, не беспокойся об этом.       Голубоглазый опустил голову, начал отстранённо рассматривать грязные пятна от талого снега на носках, надолго замолчал, Дазай даже успел отвернуться, а затем и оглядеться, потёр тёплые руки друг о друга, непроизвольно прислушиваясь к свисту поздневечернего морозного воздуха, ненадолго зависавшего под окнами в рыхлом снегу, который покрывался твёрдой коркой льда, когда миссис Харрис распахивала окна. — У тебя, кстати, попа очень мягкая.       Как глупо звучит эта фраза из-за слова «попа». — Ага. Это комплимент? — Ну конечно. Можно ущипнуть за неё? — Мистер Харрис не поймёт. — А тебе не плевать, что он там подумает? — Прости, я не так независим от мнения других как ты.       Чуя осмотрелся, склонился на бок и медленно-медленно провёл носом по чужой шее, слабо прикусил нежную кожу, — блять, у меня такими темпами снова встанет, — с нажимом провёл ладонью по дазаевскому бедру и, мягко сжав чужой пах, быстро одёрнул руку, потому что Осаму резко пихнул его локтём в бок: «Какого чёрта ты делаешь?» — Прости, пожалуйста, увлёкся. — Часто увлекаешься. — Знаю, но ты очень сексуальный. От девушек всегда отбоя не было, да? — Не было. А что, завидно? — У самого не было отбоя, знаешь ли. Вот им всем обидно будет, когда они узнают, что мы оба геи. — А ты собрался их всех найти и осведомить?       Рыжий улыбнулся, выставил руки вперёд и, задумчиво уставившись на яркие жгучие искорки камина, едва ли не сунул ладони в огонь, но шатен успел быстро спохватиться, удержав чужие руки в своих, удивлённо посмотрел в чужое лицо: «Я не могу брать у тебя деньги» — кареглазый склонил голову на бок: «Поэтому ты пихаешь руки в огонь? Как это тебе поможет?» — Чуя помотал головой: «Просто сильно задумался — я не специально», — Дазай медленно выдохнул.       Небо совсем потяжелело и грузно проступило сквозь облака бледным звёздным мерцанием, которое было очень сложно разглядеть через занавешенное окно; шатен приветливо помахал Леа, на что получил дружелюбную улыбку, подсел ближе к камину и неосознанно потёр руки, когда Накахара осмотрел свои покрасневшие от жара ладони, а затем болезненно прижмурил один глаз, сжав их в кулаки, — обжёгся; нужно помыть их в холодной воде. — Пошли в ванную, нужно остудить их в холодной воде. — Ты когда-нибудь вытаскивал картошку из костра? — А потом кидал её в реку, потому что забавляло шипение от соприкосновения горячей картошки с холодной водой? — Да-а. — Это не повод ничего не делать с ожогом. — Да это и не ожог вовсе. Я думал, что ты очень правильный и совсем не развлекаешься. — Сказал бы ты это пятнадцатилетнему мне, и он бы показал тебе «фак», а затем залпом бы выпил полбутылки джина.       Голубоглазый удивлённо уставился на Осаму, пакостно улыбнулся: «Как думаешь, а тогда бы ты потрахался со мной намного раньше?» — Дазай медленно поправил ворот свитера: «Тогда бы я на твои выходки сказал «Чел, ты ёбнулся?» и начал бы всячески избегать тебя, потому что ты бы показался мне очень странным», — Накахара неспешно заправил прядь волос за ухо: «Уверен, ты тогда был ещё милее, но явно бы не привлёк меня: ровесники всё же совсем не в моём вкусе», — шатен пожал плечами: «Я заметил». — А как ты нашёл меня? Где ты вообще меня увидел, что решил купить букет и в срочном порядке узнать мой номер, адрес и имя? Как тебе удалось узнать их? — Долго мучил это вопрос? Чего раньше его не задавал? — Раньше твоё поведение располагало только к вопросам «Почему я?» и «Попросишь кого-нибудь тебе смачно вмазать, пожалуйста?» Я как-то совсем и забыл спросить это у тебя. — Я увидел твою классную задницу, когда ты мочился в писсуар в торговом центре. Ты не представляешь, каких усилий мне стоило не шлёпнуть по ней тогда. Я неспециально проследил за тобой до твоего дома, — мне нужно было в ту же сторону, — поэтому я просто всё выяснил у соседей.       Чуя прижался к шатену плотнее, нежно погладил по бедру — Дазай повернул голову в его сторону: «Не делай так», — рыжий хитро улыбнулся: «Я не буду трогать тебя за член: есть много способов возбудить тебя и без этого», — голубоглазый аккуратно залез рукой под чужой свитер, медленно погладил по животу: «Жаль, что я не могу помять твою задницу — с другой стороны явно будет видно. Может потрогаешь меня? Разрешаю даже за хер — плевать, что обо мне со стояком подумают», — Осаму неуверенно уложил свою ладонь на чужую ногу, затем медленно и неловко накрыл ею чужой пах, но тут же одёрнул руку, — это слишком смущает, Боже, по-моему у меня лицо покраснело… — Стесняшка.       Ещё одно глупое слово. Видимо, я сильно зарделся, раз Накахара это так сразу заметил. — Сильно покраснел? — Как закат в осеннем лесу.       Какая-то знакомая строчка. — Ты поэт, что ли? — Нет, это ты поэт. Держи, он, видимо, выпал из кармана твоего пальто в коридоре.       Шатен удивлённо принял свой блокнот из чуиных рук, открытый с обратной стороны, — ох, точно, я писал небольшие стихи на втором году обучения в этот блокнот, вот почему мне эти слова показались знакомыми, — перечитал несколько коротких четверостиший, про которые уже давно забыл, снова перевёл взгляд на Накахару: «Знаешь, не прими за оскорбление, но, возможно, писать шутки — это не совсем твоё? У тебя получаются очень красивые стихи, почему бы тебе не попробовать заниматься именно поэзией?» — Ты говорил, что у меня неплохие шутки. — Так и есть, но твои стихи мне, в самом деле, понравились больше. Ты можешь заниматься чем угодно, например, параллельно и юмором, и поэзией, я думаю, в конце концов найдутся любители и того, и другого. Ты талантливый.       «Но не старался узнавать в чём», да, это именно так. Ничего из этого раньше не вызывало у меня интерес. Миссис Харрис со злости долгое время говорила, что я плох во всём, кроме курения, выпивания и сквернословия. В то время я активно пробовал себя в рисовании, но у меня ничего не получалось; я долго старался над своими рисунками, думая, что обязательно буду делать это на зло ей, но видимого прогресса не было, и тогда я посчитал, что миссис Харрис была права. Как-то раз мама показывала рисунки гостям и моему отцу за ужином, мистер Харрис сказал тогда, что творчеством ничего не заработать, а папа спросил, пробовал ли я себя ещё в чём-нибудь. Сейчас я понимаю, что моё творчество представляло для него какой-то азартный интерес, он напротив думал, что за это можно выручить денег, но тогда я ответил ему «Я знаю, что плох во всём, так, миссис Харрис?». Я был очень обижен и разочарован, поступил глупо и по-детски, прекратив пытаться пробовать себя в чём-либо, мне вмиг всё стало неинтересно. Миссис Харрис извинялась за свой поступок, но я лишь молчал в ответ. Людям нужно быть осторожнее в своих словах — они их главное оружие, но и не стоит сдаваться из-за фраз, сказанных в гневе.       Дазай совсем не заметил, как уснул на чужом плече, разморённый треском камина и чуиными поглаживаниями; кареглазый сквозь сон слышал, будто кто-то скрёбся в окно, слышал громкий свист ветра и на мгновение даже словно бы почувствовал солёный запах морского бриза и ванильной сладкой ваты, которую продавали на побережье; — я давно не был у моря, на последнем курсе нужно было очень много заниматься, чтобы закончить, а мне ещё больше: я совсем не учился; — кареглазый неосознанно улыбнулся, когда Чуя поцеловал его в макушку.