Наяву

Я очнулась на кушетке, солнце нещадно слепило глаза, отражаясь в голубых кафельных стенах лазарета. Возле меня стояла капельница и аппарат, который показывал биение сердца и раздражал отвратительным писком, разбивающий моею голову изнутри. Вокруг было ещё пять кушеток. В углу на дряхлом стуле сидела женщина пенсионного возраста, одетая в медицинский халат и уютные синие махровые тапочки. Она ласково смотрела на меня с улыбкой, вселяющей надежду на будущее, которого у меня, к сожалению, совершенно нет. Да, наркоманы долго не живут, год-три года — это лучшее, на что я могу расчитывать. Я уже смирилась со скорой, но уже настоящей кончиной, однако подобные мысли посещают мою голову довольно часто. Она так мило улыбается, хотя наверняка уже знает о моих невольных увлечениях. Лично я никогда не одобряла наркоманов, всегда боялась их и обходила стороной. А сейчас самолично пополнила их ряды, ну и что, что не по своей воле — это мало кого волнует. — Проснулась, солнышко! — ее ласковый голос ещё несколько секунд отскакивал от стенок моей головы до тех пор, пока я не поняла, что тишину прервали. — Меня зовут Людмила Борисовна, я здесь, можно сказать, и врач, и медсестра, и массажист, и заменяю мальчикам мать, а то совсем без меня распустятся. — У меня не было сил на ответ ей, хотя я понимала, что поступаю крайне не вежливо. Милая улыбка согревала добротой всё тело, такую видят многие дети у своих мам, но боюсь, что не я. Моя мама всегда была занятой женщиной, погружённой в работу. Родительское тепло мне замещал папа, пока не умер. Мы вместе гуляли, ездили на природу, ходили в цирк. Папа ходил ко мне на утренники. А потом день, который я смутно помню — его похороны. Я не помню его труп, хотя на прощании с ним я была — всё залило пеленой слёз. А может это и к лучшему, ведь я помню только его жизнерадостную улыбку. Смешно (хотя не очень), но мне придётся скоро пойти на ещё одни похороны, но в этот раз только мои. — Ты лежи, поправляйся, тебе нужен отдых и покой. Покушай немного, а то твой организм совсем ослаб. Повернув голову, только сейчас я заметила тумбу на которой стоял ароматный куриный суп и куриная котлета с картофельным пюре. Живот сразу заурчал, а ведь действительно я давно не ела, последний раз был прерван перестрелкой вчера. Я накинулась на еду, тёплый бульон приятно растекался по животу, здесь очень вкусно готовят — второй плюс вместе с лестницей. Ну мне же надо как-то раскрасить позитивными нотами мою отныне серую жизнь. — Меня Адель зовут, — сказала я, чуть-чуть набравшись сил. — Расскажите, пожалуйста, об этом месте. Улыбка Людмилы Борисовны сразу исчезла, а взгляд стал более серьёзным. Он посмотрела на меня, немного подумала и сказала: — Вообще не положено мне что-либо рассказывать тебе, Алексей Саныч запретил мне строго настрого. — ага, намёк понят. Людмила Борисовна бросил взгляд в угол комнаты, где висела камера, направленная прямо на меня. — Расскажите тогда о себе, пожалуйста. Я так давно не с кем не разговаривала по душам. — Людмила Борисовна сожалеюще посмотрела на меня, но просьбу мою выполнила. — Большую часть своей жизни прожила я в деревне. Коров там посла, огородом занималась — обычная деревенская жизнь. Дядя мой привозил мне из города книги, они были единственным моим развлечением, конечно, бывало по молодости бегали на речку, но всё равно читать я очень любила. Получила образование врача в городе и вернулась обратно в деревню. Обзавелась там семьёй, жили неплохо по тогдашним меркам, — Женщина сделала паузу, опустила глаза вниз и сделала глубокий вздох. — Пока 90-е не наступили, сын в городе тогда уже учился да и увязался за золотой молодёжью. Задолжал Женька кому-то, а те пришли в дом к нам мстить, — каждое слово давалось медсестре всё сложнее и сложнее, я видела как глаза наполнялись слезами. Я хотела ее остановить, но тут она продолжила. — Муж мой начал с ними спорить, а они не стали слушать убили на моих глазах. Приехав из города сын и узнав о нашем горе, не смог справиться с чувством вины и покончил с собой. — Я встала с кушетки и на шатающихся ногах дошла до женщины и обняла ее, она же обняла меня в ответ. — Ну всё, всё уже прошло, после этого меня нашёл Алексей Саныч и предложил помощь. С тех пор я здесь, обязана ребятам. Помогаю им всячески, как могу. Ну и ты не отчаивайся, я наслышана о том, что тебя ждёт здесь. — Людмила Борисовна взглянула мне в глаза. — Лёша — ещё тот жук навозный, о себе впервую очередь думает, жизнь тебе сломал. Но ты его тоже понять должна, он сирота окружает себя таким образом вниманием, вот увидишь, он и к тебе будет хорошо относится, если ты понимаешь о чём я.— Она подмигнула мне и похлопала по плечу. — Ну всё давай к себе обратно, а то сейчас наругаю за несоблюдения постельного режима. И сейчас перед собой я видела не просто добрую, а так же очень сильную женщину. Она не остановилась, стала жить дальше и отдавать свою любовь и тепло другим, казалось бы, чужим людям. Но нашу идиллию прервали. В комнату зашёл Миша, он остановился на пороге лазарета и смотрел на носки своих ботинок. Несмотря на строгий костюм, сейчас он выглядел, как нашкодивший ребёнок. А потом поднял свой взгляд на Людмилу Борисовну. — Ой, да ухожу я, ухожу. А ты, Аделька, не забывай мои слова. — Она встала, снова мне подмигнула и ушла. Миша посмотрел на меня. Его взгляд был таким грустным, сожалеющим и печальным, но он смотрел на меня, не начиная говорить. Голубые глаза как будто впитывали меня, запоминая меня напоследок. Но тишину он всё же прервал. — Я принёс тебе дозу. — Миша положил пару таблеток на стол, интересно, такого я ещё не пробывала. — Легкий наркотик им даже дети балуются, зато фруктовый.—Он снова замолчал, долго смотрел в потолок, а потом резко перевёл взгляд на меня. — Прости меня, Адель, это я во всём виноват. — Я уж хотела возразить ему, но не тут-то было. — Нет, не перебивай меня, — он сделал паузу, сглотнул и добавил, — пожалуйста. Это я принёс поставку наркотиков на ту вечеринку, я мог остановить Кирилла, но не сделал этого. Из-за меня ты теперь лежишь здесь. Это я привёл тебя на встречу с Алексеем, хотя знал, кем он является, — он посмотрел на потолок, перевёл взгляд в угол на камеру и усмехнулся, — Дура-а-ак, какой же я дурак, я поставил тебя под угрозу, в тебя стреляли из-за меня. Прости, прости. Я мог остановить Алексея, но испугался, чего не знаю. А я всего лишь хотел, чтобы мы сблизились. Прости, прости меня, пожалуйста. — Он подошёл к моей кушетке, упал на колени, начал нервно целовать тыльную сторону моей ладони, словно только там найдёт своё спасение. Я только сейчас поняла, что с самого начала реву, водопады слёз текут по моим щекам. — Нет, нет, нет, я не виню тебя. Ты единственный, кто помогает мне. Всегда ты был рядом, выпутывал меня из неприятностей. Помнишь, как ты останавливал мне кровь из носа в твоей машине, а потом мы заехали в какую-то кафешку, чтобы я могла переодеться.— Я улыбнулась, но не прекратила реветь. Я плачу не из-за того, что виню в это Мишу. Нет. Далеко не самые приятные моменты мне сейчас вспомнились. — Разве ты не видишь? Во всём виноват я, только я. Мои ребяческие поступки привели тебя к этой кушетке в чистом аду. — Миша наклонился ко мне ближе и стал собирать мои слёзы большим пальцем. — Слушай меня внимательно, Адель, мы сбежим, ты меня поняла. — я стала судорожно мотать головой. Нет, нет, нет. Заткнись, здесь камера разве ты не знаешь этого? Я хотела сказать ему это, но меня ввело в ступор, у меня затряслись руки, и единственное, что я могла делать, лишь судорожно мотать головой— Нет, Адель, мы обязаны сбежать, завтра на заре, мы убежим, ты меня слышишь. В коридоре послышался топот, огромная толпа бежала сейчас к нам, но Миша не останавливался, продолжал говорить мне план нашего побега. Я уже его не слушала, моё внимание было сконцентрировано на двери, и вот уже в неё влетели люди, некоторых из них я уже видела. Они приближались к нам… — Адель, ты меня слышишь, я люблю тебя, Адель, — Он резко прильнул к мои губам. Это был горький, но нежный солёный из-за слёз поцелуй. Миша гладил меня рукой по голове. И в губы сказал мне, — Всё будет хорошо, поверь. Его оттащили от меня. Слёзы нахлынули новым потоком. Нет, нет, только не сейчас. Я начала реветь в голос, за что? Этот вопрос давно уже мучал меня, но сейчас он с болью разрывал грудную клетку, больно, очень больно. Где я так провинилась, что из-за меня страдают остальные? Я даже не знаю, как помочь Мише, я не знаю. Это ещё больнее. Я не могу помочь человеку, который мне дорог. В последнее время я ничего не знаю, за меня живут. Я — марионетка. Ко мне подошёл один из мужчин, но мне плевать, хуже уже некуда. Он нагнулся ко мне. — Шлюха, — он ударил меня по лицу, это была сильная пощёчина, от которой я завалилась обратно на кровать. Но мне не было больно, я уже не в этом мире, не здесь. Миша сказал, что любит меня. Он сказал, что любит меня. Любит меня. Меня. Возможно, я подумаю об этом… Подумаю когда-нибудь… Наверно…