Смерть после полудня

      У Мари совершенно-замечательные красные пятна на шее. Это либо следы косо-криво замазанных тональником «балет» засосов, или же аллергия на нервяк, связанный с экзаменами. Она сверкает ими в столовой за обедом, пока жует кусок белого хлеба, скупо намазанный маслом. Сегодня в меню нашей печальной жизни: бутерброд, пшенная каша, йогурт и чай. Что из этого можно есть? Ничего. А вот пригодным для употребление в пищу является йогурт, до истечения срока годности которого осталась пара дней, чай и тот самый черствый кусок батона. Перевернуть тарелку с кашей — она даже не упадет. Ложкой ее зачерпнуть также сложно, как получить пять по английскому в нашем учебном заведении. Мари открывает йогурт своими наманикюренными пальчиками, кстати, черный лак облупился и начал крошиться, маленькие крупицы остаются везде, куда бы она ни пошла. Фиолетово-глянцевая жижа падает на стол. Открытый протест школьной системе за пренебрежение здоровьем учеников. Мне такое ее поведение хоть и понятно, но одобрение я не излучаю, ведь лицей — это единственное место, где я могу получить еду. Кстати, есть один раз в сутки — даже полезно, ведь тогда любая пища кажется прекрасной. Даже каша, если постараться, может быть съедобной. Да, разжевать ее сложновато, но, за неимением лучшего, даже такая пшенка, похожая по структуре на засохший крем для обуви, может показаться вкусной для таких, как я. — Эй, Саня, пойдем, — вскакивает из-за стола, — еда сегодня отстой.       Пряди ее черных волос, торчат во все стороны, но они слишком коротки, чтобы мешать ей. Беззащитная голая шея покрывается мурашками из-за холодного потока воздуха. Логично, зима ведь, а щели в окнах никто и не думал забивать кусками поролона, ваты или чем там обычно это делают, я не в курсе.              Наверное, надо немного сказать о нашем лицее, хотя ничего особенного в нем нет. Бесплатное учебное заведение для малоимущих, одно из трех на весь наш маленький городок. Тут учится умный сброд, неподходящий для других мест: дети шлюх, сыновья наркоманов (или наркодилеров, особой разницы нет, по правде говоря), и, конечно же, сироты. К какой группе относится Мари? Случайная залетная птичка, не более. Школа по месту прописки, не особо богатые родители, ну, так, средний класс, понимаете? Вот теперь и кукуем тут по восемь часов в день. Сирота и бунтарка, весело, правда? Я, конечно, не то чтобы особо сирота, но назвать отцом наркомана, который сидит в тюрьме — это перебор, на мой сугубо личный, может даже немного изысканный вкус, ведь кому-то повезло меньше — их наркоманы не в тюрьмах.              Мари призывно смотрит на меня своими темными глазами. Толи зеленый, толи карий — хрен поймешь в самом-то деле. Смотрит и смотрит на то, как я жадно запихиваю в рот эти «объедки», которые нам подают под видом нормальной еды и не выдерживает. Выхватывает, чуть ли не изо рта надкушенный бутерброд, который я собиралась проглотить за два захода, кидает его на стол и хватает меня за запястье, своими пальцами с острыми ногтями. Опять поцарапала, чтоб ее бесцеремонность. Вроде и воспитывалась в адекватной семье, а манеры хуже, чем у меня. — Саня, пойдем уже, я накормлю тебя дома.              Прижимает к себе, ослабляет хватку. Спасибо, теперь я могу не беспокоиться о том, что мою руку сломает фигуристая девчонка, к груди которой меня сейчас и прижимают. Тепло, приятно. Интересно. Увлекательно.       Она в этих своих совершенно узких джинсах и черной футболке с какой-то непопулярной панк-рок-рейв-говно-группой выглядит совершенно несуразно. Да еще и стрижка эта дурацкая. Фу.       Бредя по улице, нет, не разбитых фонарей, но что-то около того, на самом деле, я понимаю, что меня берет озноб. Мари вышагивает спокойным уверенным шагом между людей полутрупов и домов недожилищ. Идет по еще свежим тушкам голубей, как по головам врагов. Сравнение интересное, если учесть что эти птицы не дают ей в пять утра пить жасминовый зеленый чай, сидя на подоконнике. Каждый раз курлычат и она звонит мне, выдергивая из чуткого сна, начинает зло эмоционировать на каждое мое слово, но всегда признает, что зла не на меня и благодарит за терпение. Благодарность это, естественно, приятно, но иногда хочется чего-то большего. Например, чтобы она пила этот дурацкую бурду рядом со мной, желательно голая и злая. Я бы укладывала ее голову к себе на колени, закуривала сигарету и, молча, похихикивала над особо циничными фразами.              Район интересный и замечательный. Тут есть серые пятиэтажки и пустые жестяные банки около подъездов. Я достаю из старенького и потертого рюкзака тетрадку с лекциями по химии и начинаю читать, прямо на ходу. Это не так сложно, как может показаться. Следовать за Мари легко, главное, это держать в поле зрения ее ноги, обутые в черные туфельки-лодочки. Кто сейчас носит балетки? Хороший вопрос, который требует отдельного рассмотрения, но не важно. Все неважно, когда она берет меня за руку и тащит в подъезд, попутно забирая из моих пальцев пухлую тетрадь.       Бежевая краска облупилась на стенах. В трещинах можно угадать дух давно ушедшей эпохи. Ну, знаете, той самой, где люди любили друг друга, не пили водку за гаражами, и у детей в школах была нормальная еда. Во всех школах. Да-да, такое когда-то было, но наши годы пролетают, как этажи перед моими глазами, когда я представляю себе полет с крыши. Как часто это происходит? Романтизация. Каждый раз, когда эта женщина устраивает очередной скандал с криками, битьем глупых тарелок с цветочками и вливанием в меня тон ненужной информации.       В этом подъезде пахнет миндалем и сивухой. Томатной брагой, если быть точнее.              Четвертый, пятый, шестой, седьмой…