***
— Спасибо, что поверил мне, — Сомбра повернул голову на её голос. Зенда шла с гордо поднятой головой и смотрела строго вперед, но ему определенно не показалось, потому что она повторила. — Правда спасибо. Я так долго пробыла в обществе неразумных рукокрылов, что мне доставляет истинное удовольствие возможность поговорить, особенно со столь умными пони. — Не пытайся подлизываться, — хмуро отозвался единорог. На лице Зенды не дрогнул ни один мускул, хотя он сомневался, что у мертвых вообще как-то отображаются эмоции. — Мы сотрудничаем, но мы не друзья. — Жаль, — коротко ответила единорожка. — Но я ни в коем случае не подлизывалась. Или ты тоже настолько отвык от общения с кем-то, кроме своих дочерей, что разучился принимать комплименты? Сомбра заломил брови. — Флёрри не моя дочь. — О, — удивленно воскликнула Зенда, взглянув на него. Глаза её смотрели на Сомбру с хитрецой и снисхождением. — Ну, тогда может, твоя подружка? — Прекрати, — тяжелый взгляд исподлобья только развеселил Зенду. — Ха-ха-ха, да перестань, я же пошутила! Но всё же, кто она? Сомбра вздохнул. Тяжелые синие тучи над небом расступились, пролив на пыльную тропу зеленый лунный свет. — Дочь моих врагов, за безопасность которой я перед ними в ответе. Мне казалось, ты должна была понять это из моего рассказа. Зенда усмехнулась, обнажив крупные клыки. — Я не о том, глупенький. Пожалуй, я поспешила, назвав тебя достойным собеседником. — Очень смешно. Вскоре дорога пошла вверх. Они подбирались к предгорью, поросшего мертвым бурьяном и сухоцветами. Там и тут светились белые головки едва живых цветов, мерцающих в темноте, словно болотные огоньки. Сухая глиняная поверхность растрескалась, и на уходящих к небу земляных стенах ползли тонкие чахлые побеги вьюнов. Зенда остановилась, словно в сомнениях. Медленно протянула копыто к умирающему вьюну, дотронулась кромкой. Лист с сухим треском упал, на лету превращаясь в пыль. — У меня смутное ощущение, что это место было другим, — тихо проговорила она. Сомбра взглянул наверх — тропа и правда когда-то была оживленной. Если хорошо приглядеться, можно было увидеть остатки канатного заборчика, обеспечивавшего безопасность путников. Сомбра отошел чуть в сторону, присел и смахнул копытом верхний слой песка и глины. Под ними обнаружилась труха, когда-то бывшая веревкой. — Ничего не вспоминается? — спросил он у единорожки, демонстрируя находку. Зенда минуту хмурилась, зажмурилась, словно от сильной боли в висках, и с сожалением покачала головой. Сомбра вздохнул и ступил на тропу. Подъем предстоял затяжной. Время хорошо отполировало это место. Кое-где всё же проглядывали ступеньки, вытесанные из камня, тут и там виднелись такие же столбики, обломившиеся до основания или лишь слегка поцарапанные. На некоторых остались отметки с километражем, но цифры уже не разобрать. Наверху всё заросло бурьяном, репеем и борщевиком, поэтому очень скоро копыта идущих превратились в плотно увешанные колючками кастеты. И если копыта Зенды пострадали лишь самую малость, то густая шерсть Сомбры сплошь состояла из них. Какое-то время они шли лишь под едва слышное сопение Сомбры. Его нельзя было обвинить в низкой выносливости или недостаточной физической силе, но самые крутые подъемы заставляли задыхаться. Видимо Зенде надоело слушать его сбившееся дыхание. — И всё же, кто для тебя Флёрри? Вряд ли бы ты стал позволять дочери врагов общаться с собственным ребенком. Более того, я уверена: дочь твоих врагов не сражалась бы на твой стороне, а сидела в клетке под замком. — С чего ты взяла? — выдохнул Сомбра, преодолевая очередной подъем. Участок дороги метров пятьдесят был ровным, дальше — поворот налево и вверх, к скалистым вершинам. — Разве я произвожу впечатление жестокого тирана? — А разве то, что я сказала — жестоко? — По меркам изгнавшего нас мира — да. — Странный мир. — Пожалуй. А если я скажу, что твои враги могут простить тебя и стать твоими друзьями, если ты раскаешься в своих грехах? — Безумный мир. Сомбра усмехнулся. — И ты не ответил на мой вопрос. Сомбра остановился перевести дыхание. Зенда подошла ближе и заглянула ему в глаза. — Почему тебя так интересуют мои взаимоотношения с Флёрри? — выдохнул он, просматривая дорогу. В суженных зрачках Зенды было что-то такое, что он понимал, но лишь краем сознания, но не хотел воспринимать всерьез. — Потому что она мне нравится, — пожала плечами единорожка. — И что не менее важно — она единственная крылатая пони в этом мире. — И что? — настороженно прижал уши Сомбра. Шерсть на загривке, скрытая плащом, становилась дыбом. Он не отдаст Флёрри вампирке из проклятого и сломанного мира. Больно кольнула мысль, что в этом мире нет Луны. — Я не знаю, — внезапный ответ. — Я лишь чувствую, что это важно. И вижу, как она на тебя смотрит. Так всё же? — Слушай, я не знаю! — вспыхнул Сомбра. — Зачем ты лезешь ко мне в душу? Мы пошли сюда за твоими воспоминаниями, а не на сеанс психотерапии. — Я просто хочу понять тебя, — пожала плечами Зенда. Сомбра раздраженно зарычал и с утроенной скоростью двинулся вперед, всем видом показывая, что разговор закончен. Но в горах нужно быть осторожным. Прежде чем он успел сориентироваться, сухая земля под ним обвалилась. Спрессованный пласт почвы с грохотом поехал вниз вместе с рассерженным жеребцом. Сомбра только взрыкнул, когда его схватили за загривок. Под ногами простилались десятки пройденных метров — упадешь, и места мокрого не останется. — Держу, — слегка взволнованно, но убедительно успокоила его Зенда, и в следующее мгновение его объяло облако зелёного телекинеза. Шерсть встала дыбом, а кожу покалывало от ощущения чужой магии. И её мощи. Единорожка плавно поставила его на тропу чуть дальше разлома, а сама телепортировалась рядом. — Я думала, что разучилась чувствовать страх, но ты меня переубедил. Сомбра мгновение отходил от головокружения, а затем глухо рассмеялся. — Поверь, это очень смешно с учетом того, что меня называли существом, одним своим видом внушавшим трепет и смертный ужас всему живому. — То есть, мной? — усмехнулась Зенда. Сомбра отсмеялся, покачал головой. — Спасибо. — Да не за что, — махнула копытом Зенда, но опустила взгляд, спрятала за густыми ресницами. — И вообще, я преследовала корыстную цель! — Естественно, — усмехнулся Сомбра, пропуская кобылку вперед. Она с напущенной горделивостью задрала голову и прошествовала мимо. Единорог подавил смешок, оглянулся обвалившуюся тропу и вздохнул. Злости на себя не хватало — была бы такая глупая смерть! Хах, смерть, конечно. Только боль и крошево костей с разодранными нервами и разбитыми внутренними органами. Но не смерть. Беседа продолжилась сама собой, но в этот раз на совершенно дружеской ноте. — Расскажи о своей кьютимарке, — попросил Сомбра, когда они обходили большой валун. Зенда выгнула бровь. — Это очевидно. Я — вампир, поднимающий других вампиров, низшего уровня. — Но почему именно паук? — У паука восемь лап и глаз, восемь граней. А число восемь, как известно, вертикальная форма песочных часов, символ времени. Но если восьмерку перевернуть… — Получится символ бесконечности. — Именно. Бесконечность и вечность. Бессмертие, которое дает некромантия. Сомбра задумался. Безусловно, объяснение Зенды выглядело логично, но как-то уж сильно мудрено. — Не хочешь поделиться значением свой кьютимарки? Хотя я её не видела, — слегка насмешливо спросила вампирка. Единорог пожал плечами. — Изволь. Три чёрных кристальных шипа, растущих из единого начала. По бокам от них — золотые ленты. Моим талантом является искусное выращивание кристаллов, придание им любой формы. Я мог бы быть неплохим ювелиром, если бы захотел. — И только? — удивленно хмыкнула Зенда. — И за что же тебя считали смертельным ужасом и страхом? — Они когда-то были красными. Он произнес это с такой грустью, что Зенда ненадолго умолкла. — До тех пор, пока ты не оступился, да? — тихо произнесла она. Сомбра не смотрел на неё, но чувствовал участливый взгляд на своей щеке. — Да, — ответил он. — Именно так. — Мне кажется, моя кьютимарка тоже поменялась после моей смерти. Я ведь не всегда была вампиром. — Есть предположение, что бы это могло быть? — без особого любопытства спросил Сомбра. Горечь ошибок прошлого подпортила настроение. Он сам будто подгнил изнутри: снова восстали воспоминания об осколке, найденном в библиотечной книге, о почерневших венах, о дикой лихорадке и горячечном бреду… Об испуганных бирюзовых глазах в щели в дверного проема. Зенда задумалась. Некоторое время они шли молча, и Сомбра пребывал в не самом хорошем расположении духа. Он сосредоточился на дороге, чтобы не оступиться ещё раз и как-то отогнать дурные мысли. «Какой смысл думать о том, что уже не изменить? — увещевал он сам себя. — Никакого. Значит, прекращай. Сейчас ты на задании, тебе нужно спасти этот мир или позволить ему наконец умереть». — Я не помню, — ответила наконец Зенда. — Я точно связана с Кронгельсвельдом, может, я там жила. Но больше — увы. — Ну, может быть, мы узнаем больше, когда придем, — вяло отозвался Сомбра. Тропинка внезапно оборвалась, превратившись в каменные плиты — он понял это по звонкому цоканью собственных копыт. — Сейчас и узнаем, — кивнула Зенда, и они оба замерли, рассматривая руины когда-то величественного замка с башнями, воздушными коридорами и богатыми балюстрадами. Камень потемнел от времени, потрескался, кое-где порос мхом — но только у входа. Среди замшелых колонн и разбитых кариатид виднелись осколки костей, где-то даже кучи сваленных друг на друга тел. Они выделялись своей белизной, вымытые ветрами и дождями. В чьих-то ребрах, густо обросших странными светло-фиолетовыми цветами, поселились змеи — тихое шипение предупредило о том, что к чужому дому лучше не подходить. Когда они вошли внутрь, всё живое исчезло. Сомбра почувствовал себя мягко говоря неуютно. Захотелось развернуться и уйти, убежать из этих руин, и это желание было настойчивым, как эпплузкий бык. Зенда оставалась спокойной, но её уши чутко шевелились. Сомбра вдохнул поглубже и зажег рог. Его ощущения смыло — морок, отгоняющий юнцов, решивших проверить собственную храбрость. Кто-то оставил здесь могущественные чары, если уж даже ему, мастеру подобных штучек, стало некомфортно. Теперь понятно, почему здесь проверяли храбрость — скорее психологическую устойчивость. — Да, похоже, кто-то очень хотел оставить эти руины неисследованными, — кивнула Зенда. — Я тоже почувствовала магический слой, но меня нельзя напугать, я ведь нежить. — Кто-то недавно говорил, что снова чувствует страх, — подколол её Сомбра, на что единорожка лишь махнула копытом. — Ты прекрасно понял, о чем я. А теперь мне надо сосредоточиться. Кажется, я помню это место. Она подошла к стене, на которой ещё сохранились куски лепнины. Провела по ним копытом, затем — наклонилась к полу, осторожно улегшись на пыль. — А тут раньше ковер лежал, — растерянно проговорила она, указывая на центр комнаты. Прямо над ним обрушился потолок, и в тусклом зеленоватом свете было видно въевшееся в камень пятно. Кровь. Сомбру вдруг осенило. — Слушай, — торопливо начал он, — я вспомнил, что в одном из путешествий выучил полезное заклинание. — Ну и какое? — с сомнением протянула Зенда, глядя на него так, как будто Сомбра помешал ей своими гениальными мыслями. — Я могу прочесть память предмета. Просто выбери, откуда лучше будет обзор, и мы сможем посмотреть, что здесь случилось. — И правда полезно, — согласилась Зенда, озираясь. — Обзор…. Хм… У меня есть идея получше. — Какая? — Используй это заклинание на мне. — Чего? — остолбенел Сомбра. Зенда криво усмехнулась и повторила. — Заставь мое тело вспомнить, что с ним случилось в этой комнате. Оно всё равно что вещь — я ведь мертва. Должно сработать. Сомбра немного помолчал, а потом кивнул и зажег рог. Красная аура обволокла Зенду, а затем вырвалась слепящим алым светом из её глаз. Сомбра поддался влекущему импульсу, и его затянуло в водоворот воспоминаний.***
Кремовая единорожка с густой сиренево-розовой копной гривы, затянутой в тугой узел на макушке, выронила поднос и зажала рот копытами. На светлом ковре расползались бурые пятна, воздух наполнился запахом паленых перьев, а дымящееся тело, появившееся из открывшегося на потолке портала, жалобно скулило. Когда-то крепкие латные доспехи превратились в лепешку, и горничная могла только гадать, что сейчас творится с их хозяином. И она отдала бы всё, чтобы его ещё можно было спасти. — Господин Белкет! — прошептала кобылка, автоматически сметая осколки фарфора в сторону. — Господин Белкет, вы живы? — Жив, — прохрипел жеребец, плюясь кровью. — Кин, прошу… — Сейчас! — единорожка зажгла рог, и тонкий луч нежно-салатовой ауры вошел в смятое железо как нож в масло. Закусив губу и борясь с тошнотой, Киндайн осторожно вынимала Белкета из плена. Жеребец постанывал, когда от брони отваливался кусок, и она только кусала губы сильнее. Крылья сгорели почти до самых остовов, шерсть как будто расплавилась. Внутри было кровавое месиво вместо тела. Обломки костей торчали из-под корсета мышц, брюшная полость стала фиолетовой — должно быть, внутреннее кровотечение, а передние копыта как будто размозжило. Киндайн едва подавила крик и дёрнулась было звать на помощь, но Белкет схватил её за копыто, перемазав кремовую шерсть в крови. «К-как он смог поднять копыто с такими ранами?!» — Оставь, — прохрипел он. — Я в порядке. Раны скоро затянутся, вот увидишь. Помоги мне, аргх, — он прервался, сплюнул кровь, — дойти до комнаты. Сон лечит… — Господин, — прошептала Киндайн, не в силах перечить. Она подставила плечо и, когда пегас оперся на неё, повела его. У неё коленки дрожали от страха, но слуги, работавшие здесь до неё, предупреждали — на господине Белкете всё заживает, как на собаке, даже самые страшные раны затягиваются, не говоря уже о простых травмах вроде пореза или вывиха. Но не до такой же степени! В самом деле, переломанные несколько минут назад ноги вполне удерживали вес тела пегаса, а крови за ним оставалось всё меньше и меньше. Белкет тяжело дышал, его дыхание пахло медью и железом, и Киндайн мутило. Столько крови… Как он вообще остается жив?! — С вами точно всё хорошо? — уточняла она, постоянно оглядываясь на пегаса. Он кивал или хрипел согласное «да», но ни о чем больше не говорил. Что могло так изуродовать его доспехи? Какой силы должен быть удар, чтобы смять железо и сломать все ребра?! Она открыла тяжелые створки дверей, ввалилась вместе с пегасом в большую темную комнату, где едва-едва виднелся силуэт огромной кровати с балдахином. Света из коридора хватало только чтобы сориентироваться в пространстве, и, кое-как уложив господина на кровать, единорожка, дрожа от ужаса, дёрнула шторы. — Я позову лекаря, — проблеяла Киндайн, но вновь была остановлена, на этот раз обгоревшим крылом. Белкет покачал головой и указал на свои копыта. — Не нужно. Видишь, всё заживает. Киндайн с застывшим в глазах изумлением глядела на моментально затягивающиеся раны. Даже самые страшные, опасные переломы срастались в мгновение ока, и единорожка замерла от шока. — Посплю и буду как новенький, вот увидишь. Спасибо, — Белкет убрал крыло и откинулся на подушки. Растрепавшаяся каштановая грива была мокрой от пота и крови. — Я пока отдохну, а ты прибери в коридоре, будь добра. — Д-да, г-господин, — проблеяла единорожка и пулей вылетела из спальни. Когда она только устраивалась на работу в особняк, её предупреждали об эксцентричном хозяине и его странных увлечениях. Куча безделушек, к которым нельзя прикасаться? Да. Доспехи всех времен и народов в спальне и столовой? Безусловно да. Сборище дорогущих книг и свитков на языках, которые никто не в состоянии прочитать? Целая библиотека. И Киндайн могла бы понять эти и другие странности, но регенерация Белкета наводила суеверный ужас даже на неё. И если бы он был единорогом, это было бы ещё логично, в конце концов, есть специальные заклинания. Но пегас?! Сплошной загадкой был этот Белкет. Оттирая пол от крови, Киндайн старалась не дышать носом, чтобы не чуять железный запах, от которого хотелось вывернуться наизнанку. Ковер пришлось выбросить, разбитый сервиз — тоже. Киндайн вытерла стекающий в глаза пот и огляделась. Огромный вестибюль, хорошо освещенный канделябрами и люстрами, уводил на второй этаж двумя лестницами с гнутыми деревянными перилами. Стены увешивали картины разной степени ценности, повсюду стояли драгоценные вазы и скульптуры. Богатый дом — много денег, и на прислугу здесь не скупились, до недавнего времени. Что-то пошло не так, и Киндайн осталась здесь совсем одна. По крайней мере, ей так казалось. Единорожка сидела в лохани и дрожала не то от холода, не то от ужаса. Вода давно остыла, форму пришлось выбросить — кровь и копоть не отстирывались совсем, но единорожка продолжала безуспешно тереть кремовую шерсть и розовую орхидею с тремя искрами на кьютимарке. Мокрая грива липла холодом к спине, кончик хвоста свешивался на пол. Несколько раз возникала мысль пойти проведать хозяина, но страх пересиливал всё. Никакое разумное и логичное объяснение не могло успокоить её. И не отпускало чье-то незримое присутствие, как будто за ней пристально наблюдают. Ночь тоже прошла в мучениях. Ей снилась кровь и ошметки мяса, развешенные по всему залу, и Белкет, висящий среди всего этого омерзительного великолепия. Она просыпалась в холодном поту, давя в груди крик, и ворочалась, пытаясь снова уснуть. Не выходило совсем. Киндайн морщилась и обнимала себя копытами, пока не услышала зов. Она не понимала, что это или кто, но её тянуло как на веревке в спальню хозяина. И не в силах противиться этому зову, она открыла дверь своей комнатушки и скользнула в коридор. Он звал её. Манил, как свет привлекает мотылька. И Киндайн не помнила, как поднялась по ступеням, как преодолела несколько коридоров и оказалась в спальне Белкета. Из-под большой шторы рядом с кроватью лился притягательный зелёный свет. Киндайн шла к нему, абсолютно уверенная, что он ждет именно её. Ты нужна мне, шелестел в уши — или в сам мозг? — незнакомый, но такой располагающий голос, я жду тебя. Подойди ко мне, прикоснись ко мне, согрей, и я буду твой. Киндайн отдернула штору. Зелень залила глаза, ослепила, но антрацитовый силуэт притянул взгляд к себе и не отпустил — он звал её, он нуждался в ней, как и она в нем. Шаг в тягучую зелень — и её словно подхватывает течение. Киндайн прикрыла глаза, одурманенные темным сиянием, и протянула копыто к стеклянной крышке — снять, скорее освободить, дать волю!…. — Киндайн! Кто-то схватил её за плечи, грубо прервав транс, а сияние скрылось под плотной черной тканью. В ту же секунду панический голос замолк, а уши заложило, словно она только что побывала под водой. Белкет крепко держал её в объятиях, прижимая к себе копытами и крыльями. Черное оперение закрыло её голову и уши, а чужое дыхание у основания шеи пустило мурашки. Киндайн распахнула глаза и несколько секунд ничего не видела, лишь чувствовала горячее тело и шелест перьев. А ещё — тонкий запах черной смородины и жасмина. Он обволакивал, успокаивал, и в какой-то момент Киндайн стало так тепло и уютно, что глаза сами собой смежились. Последнее, что она почувствовала, прежде чем заснуть, это теплое и сухое прикосновение к губам. Белкет поцеловал её? С этой мыслью она проснулась. Завернутая в теплое хозяйское одеяло, в смутно знакомой комнате. Смятение и смущение затопили лицо краской, хотя события ночи были смазаны, а неизвестность заставляла придумывать тысячу и одну причину, почему её отсюда выгонят. Она не спешила распутываться из теплого кокона. Для начала — осмотрелась. Узкая круглая комната с высоким стрельчатым окном. Толстое ребристое стекло не позволяло рассмотреть окружение, виднелись только ослепительно белые шапки снега на вершинах гор. Слишком белые. Неестественно белые. «Значит, я в башне, — подумала Кин, укутываясь плотнее. — Господин Белкет… он запер меня здесь? Из-за этого куба? Святая Селестия, что же я натворила, если…» Её мысли прервала открывшаяся дверь и обдавший теплом и медом аппетитный аромат блинчиков. — О, ты уже проснулась! — радостно заключил Белкет, внося удерживаемый на крыльях поднос с завтраком. — Отлично. Я как раз успел. — Д-доброе утро, — робко произнесла Киндайн, кивнув вместо привычного реверанса. Белкет закрыл дверь задним копытом, раздвинул ножки подноса и водрузил его на кровать. — Доброе, доброе. Надеюсь, остаток ночи ты крепко спала? Признаться, я сильно за тебя испугался. — Простите, — единорожка не знала, куда спрятать глаза и моментом вспыхнувшие щёки. — Я не знаю, что на меня нашло, я просто… — Успокойся, милая, я понимаю, — внезапный ласковый тон заставил её вскинуть взгляд. Белкет смотрел на неё так тепло, сочувственно и… влюбленно? Киндайн растерялась и потупилась, но её смятенное сердце мазнуло теплом. — Что со мной случилось? Вы… вы правда меня поцеловали?! — получилось слишком эмоционально. Со стороны могло показаться, что последнее волновало Кин больше, чем возможная угроза жизни. Белкет на секунду удивленно заломил брови, а потом неловко рассмеялся. — Ох, ты это помнишь?.. Да уж… да, я тебя поцеловал. Извини, если тебе это неприятно, я готов предоставить тебе любую компенсацию, только… не уходи, пожалуйста, — он виновато посмотрел ей в глаза. Кин чуть закусила губу. — Да мне и идти-то некуда… — пространно произнесла она, пока Белкет кусал губы, пытаясь придумать, как перевести неловкий разговор в нужное русло. Он что-то пошутил, но не очень удачно, а потом со свистом вздохнул, опустив крылья по бокам, и заговорил. — Прости меня за это. Я испугался, что потеряю тебя, а ты — единственное, что у меня осталось от прежнего мира. Не удивляйся — это правда. На этой части континента остались лишь мы с тобой и горстка пони, но… они уже никогда не станут прежними. Причина тому — артефакт, который ты видела вчера. — Он меня звал, — выдавила Кин, пытаясь оправдаться. Ей не верилось в то, что говорит Белкет, она не понимала, что случилось с остальными, но он схватил её за копыта и заставил смотреть в глаза — серые, обесцвеченные, но такие живые, полные боли и вины, что невольно она затаила дыхание. — Да, он зовет к себе живых существ и умоляет освободить. Я знаю. Я могу сопротивляться этому зову, но я тоже слышу его. Ты ни в чем не виновата, здесь лишь моя оплошность, потому что я не подумал, что твою волю он может сломать. Прости меня, я виноват перед тобой уже дважды. — Господин Белкет, — шептала Киндайн, пока он ненавязчиво гладил её копыта, сбивчиво продолжая рассказ. — В нем собрано зло, Кин, понимаешь? Самое гадкое и мерзкое, что есть в нашем и ещё во множестве миров. Запомни это. Да, этот мир — не единственный. Об этом знают лишь немногие волшебники, и мне повезло, что я в их числе. Вижу твой вопрос: какой волшебник, я же пегас. Всё не так просто. Я не простой пегас. Мне доступна единорожья магия, но в чуть меньшем объеме, потому что мои родители были волшебниками, и провели нужный обряд. Они знали мое предназначение ещё до моего рождения. И влитое в меня количество магии позволило открыть некоторые необычные способности вроде регенерации. Я — Скитающийся, ходящий меж миров, это моё предназначение, моя судьба. Я — парадокс. Я не могу назвать себя мертвым, ведь мое сердце не бьется, но я и не жив, потому что моя жизнь не движется вперед. Он встал с кровати и, взволнованно дёргая крыльями и жестикулируя, принялся ходить по комнате. — Артефакт, что чуть не сожрал тебя — да-да, именно сожрал, — называется Крик Пустоты. Он ключ — с его помощью я могу открывать порталы в другие измерения и заключать в нем всё зло, которое смогу найти. Но это только моя судьба, Крик подчиняется только мне, и если им воспользуется кто-то другой, то…. — Он погибнет? — спросила Киндайн. Всё, что рассказывал Белкет, взбудоражило её. Сердце забилось чаще, а взгляд зелёных глаз приковался к мечущемуся по комнате пегасу. — Хуже, — покачал головой он. Голос его звучал подавленно, словно участь прикоснувшихся была на его совести. — Крик Пустоты похищает душу прикоснувшегося. Он пуст, и хочет чем-то наполнить себя. Это живой артефакт. И из-за того, что я не смог это понять, на нас всех обрушилась кара… — Святая Селестия! — Именно она, — мрачно усмехнулся Белкет. У Киндайн отпала челюсть. — Её сестра была слишком любопытной. Она решила использовать Крик самостоятельно, но он смял её магию, всосал в её себя. Она стала его пленницей, а её тело превратилось в пыль. Селестия была так зла, что обезумела от гнева и горя, что закрыла для нас солнце и обескрылила всех пегасов, чтобы они не смели разогнать тучи. До островов теперь не добраться ни морем, ни воздухом. Я пытался её вразумить, но… — Вы дрались с Селестией вчера?! — вскрикнула Кин и дёрнулась вперед, всё ещё спеленутая одеялом. Белкет мигом оказался у кровати, подхватил её и остывающий завтрак. — Да. Я дрался с богиней. И сумел выжить, потому что она не знала о моих способностях всё. Зенда снова почувствовала запах черной смородины и осторожно втянула ноздрями воздух. Он исходил от шерсти Белкета и успокаивал. Захотелось зарыться в его грудь лицом и слиться в объятиях, чтобы все беды внешнего мира остались за коконом из черных перьев. — Нам ничего не угрожает, — словно прочитав её мысли, Белкет осторожно вытянул её из одеяла и притянул к себе. — Кронгсвельд окружен несколькими сильными барьерами. Сюда не доберутся ни обезумевшие пони, ни даже сама Селестия. Насколько я знаю, она поступила аналогично, закрыв для нас континет. Мне очень жаль, Кин, что я обрек тебя на свое общество, но я не отпущу тебя. Ради твоей же безопасности. Единорожка едва заметно вздрогнула, но ничего не ответила. Голос Белкета под конец налился сталью, и её пребывание здесь могло бы показаться заключением, если бы не теплое бьющееся у самого уха сердце. «Теперь все встает на свои места, — подумала Киндайн, слегка вздрагивая каждый раз, как перо проходилось по её плечам в ласковом и доверительном поглаживании, — он делает это ради моей безопасности. А если всё и правда так плохо, как теперь жить? Где брать еду? И что же, никогда больше не будет солнечной погоды?» — Завтрак остывает. Я рассказал тебе всё честно, потому что ты обязательно бы попыталась выяснить правду и погибнуть. Но, пожалуйста, верь мне, я смогу тебя защитить! Кин отстранилась, отведя взгляд к политым медом блинчикам. Белкет нежно подхватил её щеку копытом, и она коснулась его щеки в ответ. — Я верю.***
Сомбра выдохнул, когда снова почувствовал твердую землю под ногами. От вороха воспоминаний кружилась голова, он едва не падал. Тихонько усевшись на обвалившуюся колонну, единорог проморгался и поискал глазами Зенду. Она сидела у стены, запрокинув голову вверх, и не шевелилась. Сомбра окликнул её, но безрезультатно. Единорожка словно не слышала его, и он не мог сказать, была она в сознании или нет. Он уже подумал, что заклинание превратило её в труп окончательно, когда Зенда зажала копытами лицо и взвыла — громко и протяжно. От её крика тут же упала пыль с едва держащейся балюстрады. Сомбра прижал уши, а затем собрался с силами и медленно подошел к рыдающей единорожке. Из её глаз текли слёзы: от них шел пар, но чем больше Зенда всхлипывала, тем обильнее они становились, заливая уже подбородок и шею. Сомбра стоял, опустив голову. Он не смел её утешать, хотя понимал, что её горе сравни рушащемуся миру. Для него миры — отражение в глазах ночной принцессы. Глаза этого мира закрылись так же, как и его собственного. Значит, он скоро погибнет. Зенда затихла, сжимая копытами короткую черную гриву. Сомбра терпеливо ждал, пока она совсем успокоится и встанет. Так и случилось. — Я вспомнила, — твердым, словно это не она только что плакала и выла, голосом оповестила его Зенда. — Киндайн умерла здесь. Сомбра кивнул. Зенда прошла мимо, поднялась по опасно скрипящей лестнице и вошла в осиротевший на одну дверь широкий проем. Единорог последовал за ней. Через несколько коридоров они вышли к большой просторной комнате. Очевидно, это была спальня Белкета, и, несмотря на время, в ней всё осталось почти целым. Всё так же стояла кровать с балдахином — даже заправленная, в вазе — готовый рассыпаться мертвый цветок, несколько комодов и шкафов. Только штора, скрывавшая потайную дверь, была сорвана и валялась на полу. Зенда огляделась и нежно коснулась пыльной ткани. — Кости, которые ты видел, принадлежат тем невезучим пони, что остались вне замка, когда Селестия, вернее, её огненное альтер-эго, спалило города и закрыло солнце. Они приползали к замку, обожженные и голодные, но стоило нам с Белкетом попытаться им помочь, как они кидались на нас, стремясь убить. Я пыталась, Сомбра, но они обезумели. Начали жрать друг друга прямо под нашими окнами. Мне было страшно, Белкет обнимал меня и пытался утешать. Он пытался их спасти ради меня, и они оттяпали ему копыто, а потом сожрали его. И мне пришлось защищаться. Защищать себя, мою любовь и мой дом. — Я понимаю и не виню тебя, — ровно ответил Сомбра. Зенда продолжала смотреть на одинокую комнату с щемящей грустью в глазах. Казалось, она снова видела её во времена процветания, и чувствовала, что где-то рядом находится её возлюбленный. Сомбра не знал этих чувств и с трудом мог представить, но грусть затопила и его. — Я сама всё испортила. Сотню лет мы провели вместе. Белкет показал мне заклинание, позволяющее продлить жизнь и красоту, и мне удалось им овладеть. Он говорил, что я необычайно сильна в волшебстве. Я безумно гордилась этим. А сам он не старел — его время не двигалось вперед. Иногда Белкет пропадал — уходил в Бесконечный Коридор, но всегда возвращался. И… Она замялась, будто думая, стоит говорить ему или нет. Сомбра приподнял бровь. — Говорил, что встретил друга. И в путешествия так сблизили их, что они стали братьями. Кажется, теперь я понимаю, о ком он мне рассказывал. Она улыбнулась, но тут же сменила тему. — Белкет предупреждал меня о том, что артефакт коварен и хитер, что он найдет лазейку, и я должна сопротивляться. Я была слишком самонадеянна, думала, что переросла тот момент, когда он чуть не поглотил мою душу в первый раз. Я ошиблась, Сомбра. И поплатилась за это своей душой. — Но ты ведь здесь. Поглощенные Криком пустоты исчезали, разве нет? — возразил единорог. Зенда покачала головой, и вжала её в острые плечи. — Белкет, о мой возлюбленный Белкет. Он успел вмешаться, вырвать меня из лап артефакта… да вот только не всю. Я проклята. С тех пор я стала подобна ему, во мне тоже зияет пустота, и я пытаюсь заполнить её чужой жизнью. Слышал байку о том, что кровь — это серебро души? — Да, — коротко ответил Сомбра. Зенда встала и оглянулась на него. — Часть моей души теперь у Крика Пустоты. И именно она не дает мне умереть, всё время меня возрождает. Артефакт — ключ к моему бессмертию и к моему покою. — А что же с Белкетом? Разве он не мог забрать твою душу из артефакта, если только он мог его использовать? Зенда покачала головой. Она направилась к выходу из комнаты, но у самых дверей шевельнула ушами и остановилась. Единорожка вся напружинилась, Сомбра тоже прислушался. Где-то тихонько капала вода. Зенда жестом поманила Сомбру за собой, и они по очереди двинулись в потайную комнату, откуда доносился звук. — Люк, — констатировала она, найдя брешь в полу. Сомбра открыл его, и единорожка спустилась вниз. Ему ничего не оставалось, как пойти за ней. Скорбную тишину разбавлял звон капель. Сомбра принюхивался и чувствовал запах железа и влажного пара. Зенда шла вперед, освещая темный коридор зеленоватым свечением. Низкий коридор вывел их к каменной двери, расчерченной письменами — такими же, как и в пещере Зенды. Паук. Зенда без предупреждения пустила в створки заклинание, и двери с шумом распахнулись, являя перед ними нечто, что Сомбра про себя окрестил лабораторией. Сначала ему вообще показалось, что он вернулся в родную пещеру — та же система шептунов, те же трубки, но они все шли к центру зала, где под самым потолком крепилось свитое из этих же труб гнездо. По крайней мере, сооружение производило именно такое впечатление. По трубам шел кипяток, и в одном месте крепление раскрутилось — именно отсюда капала вода, растекаясь неровной лужицей. — Белкет, — с затаенной надеждой позвала Зенда. Сомбра продолжал оглядываться, подмечая новые и новые детали, но им никто не ответил. Зенда подошла чуть ближе к центру и снова позвала, на этот раз громче. — Ты уверена, что он вообще жив? Столько лет прошло, — спросил Сомбра, когда ответом в очередной раз стала тишина. Зенда потрясла головой. — Что-то мне подсказывает, что он не мог умереть. Не мог, понимаешь! Я это знаю! «Я тоже думал, что она не может погибнуть, но я ошибался». — И паук на дверях… это все неспроста. Я же говорила — символ бессмертия и вечности. Это особенное место, ты не чувствуешь? Он чувствовал. Шерсть пропиталась чужой мощной магией, почти такой же, как на входе. Только здесь она была намного сильнее, как будто они подобрались к сердцу магического вихря, к творцу заклинания. — Он жив. Или не-жив, как я. Крик Пустоты наверняка что-то сделал с ним, когда Белкет спасал меня. Обливион меня раздери! — зарычала Зенда, подхватывая себя облачком телекинеза и подплывая к «гнезду». Среди путанных сетей обжигающих трубок снизу не было видно ничего, и Сомбра пустил вверх черный кристалл, поднимая себя на один уровень с летающей единорожкой. — Ого, удобненько, — оценила она, когда единорог проложил ещё одну кристальную грань-площадку для неё. — А спускаться как будем? Сомбра улыбнулся и топнул копытом. Кристалл заворочался, и нижняя его часть выступила гранями лестничных ступенек. — Мило, — резюмировала Зенда и вернулась к осмотру труб. Она не рискнула двигать их магией, попробовала прикоснуться, но кипяток обжигал даже мертвую плоть. Сомбра даже прикасаться не решился. — Так, хорошо, — Зенда потерла виски, как будто у нее болела голова. — Ты сможешь ещё раз применить свое заклинание чтения памяти? Наверняка эти трубы помнят, как их открывали…или сдвигали, я не знаю. Я уверена — Белкет внутри. Может, погрузил себя в спячку! Пожалуйста! — Без проблем, — кивнул Сомбра и зажег рог. — Только следи, чтобы я не упал отсюда. И не… — Я не трону тебя, не бойся, — раздраженно перебила его Зенда и, удостоверившись, что падать не собирается, Сомбра снова окунулся в чужую память. Комната теперь не выглядела такой заброшенной. Все инструменты и панели работали, все шумело и дышало, яркий свет поначалу слепил. Сомбра стоял возле труб, видел, как внизу копошился взъерошенный и озабоченный чем-то пегас. Он что-то двигал, вырезал на дверях, как будто бы психовал и бросал едва начатое, а затем взлетел к трубкам. Это действительно был Белкет: у него не хватало нескольких перьев, поэтому налету он держался неровно, передних копыт у него не было, вместо них — железные протезы, а в глазах летали искры безумия. Нечто похожее Сомбра видел в зеркале. — Она теперь там навсегда, — шептал Белкет, подлетая к рычагам и сбивая их задними ногами. — Она теперь там навсегда, моя любовь, навсегда! Мне не выбраться! Проклятый! Я обещал, что защищу её, а я! Она теперь там навсегда! Сомбра понял, что он говорил о кусочке души Зенды. Белкет наконец закончил возиться с рычагами, трубы раздвинулись. Сомбра оказался прав, это действительно было гнездо. Но кое-что повергло его в шок — внутри гнезда стояла точная копия его капсулы анабиоза! — Сон лечит, — шептал Белкет, настраивая время. — Мне не выбраться, пока она там. Она там, там… Я сделал всё, что мог, но за двести лет так и не нашел способа её исцелить. — Он вдруг замер, а затем судорожно вдохнул и закричал. — Если меня кто-нибудь слышит! Он связан со мной! Пока она там — я не могу умереть! Но если я…если я сейчас усну… она тоже должна уснуть, и никому не навредит. Я не выберусь отсюда, мой дом стал мне тюрьмой, но она… она не должна никому навредить, даже если они тупы на уровне скота. Прости меня… Глупец, глупец, глупее-е-е-ец! На секунду Сомбре показалось, что Белкет смотрит прямо на него. — Ты обещал помочь, брат, — прошептал пегас с мольбой. — Обещал. Капсула открылась с тихим шипением. Белкет оглянулся и нырнул внутрь. Пока стекло не закрылось, он ещё что-то бормотал, но Сомбра уловил только «я дал обещание» и «проклятый». Время сна показывало два столетия. Он не выпал из воспоминания, как в прошлый раз. Его вынесло в паутину снов, куда часто наведывалась Шадия. И мир дрогнул, покрылся тюлевой вязью, обратился морем и песком, и бегущей от него аликорницей, звонко смеющейся солёным брызгам. Она смотрела на него, улыбаясь, и была полна любви. А когда он открыл глаза, то обнаружил себя лежащим рядом с Зендой, рассеянно гладящей его по голове. — Ты уснул, видимо, от изнеможения, — виновато оправдывалась она, пока Сомбра поднимался на ноги. — А потом закричал. Я не стала тебя будить, потому что у нас ещё есть время. Я уверена, Белкет где-то здесь, он… — Он в спячке, — прохрипел Сомбра, возвращая голосу нормальное звучание. — В капсуле анабиоза. Он уснул почти тогда же, что и ты. Вы связаны. Ты проснулась раньше, или вместе с ним — я не знаю, но он и правда здесь. Зенда затравленно глянула на переплетение труб, но не двинулась с места. — Если бы он проснулся, мы бы до него докричались, я уверена. Что теперь делать? — Предлагаю запомнить координаты для телепортации и вернуться в город, — решил Сомбра после недолгого молчания. — Мне нужно обдумать некоторые детали и узнать, что нашли девочки. А тебе… — Отоспаться и переварить всё, — кисло кивнула Зенда. — Ладно. Тогда встретимся следующей ночью все вместе уже здесь. Сомбра согласно кивнул и растворился в тенях, уносясь к красной ауре дочери, служившей незыблемым ориентиром. А теперь сидел и смотрел на полученные воспоминания, тлеющие угольки, и много думал. Солнце почти встало, когда он наконец вышел из общего зала, который только-только начал пробуждаться поскрипыванием деревянных ступеней и дверей. Из всего, что он надумал, самым логичным выглядело то, что Белкет принес нерушимую клятву, из-за которой теперь не может умереть, пока не выполнит дело, а украденный кусок души Зенды не позволяет ему ни использовать портал, ни спасти любимую. Сомбра криво усмехнулся. Патовая ситуация, куда ни взгляни. Неизвестно, сколько Зенда продержится без крови, неизвестно, когда проснется Белкет, но, скорее всего, довольно скоро, учитывая то, что Зенда… Стоп. Но ведь Зенду они разбудили случайно. Капсула могла быть связана с гробницей? Если да — значит Белкет точно проснулся. А если нет? Если время ещё не пришло, а их неаккуратность приведет к гибели новых пони? Сомбра заторопился в комнату и, закрыв дверь и убедившись, что кобылки спят, уселся у окна. Жирные черные тучи заволокли солнце, напустив мрак на улицы. Ветер дул холодный и мокрый, падали первые снежинки. Он думал о Белкете, о Зенде, о Крике Пустоты, и понимал, что артефакт для него слишком опасен. И если их с Шадией защитит печать, то Флёрри пострадает. Словно поняв, что о ней подумали, выжженная на груди шерсть засветилась тусклым сиреневым светом. На кровати завозились. Сомбра повернулся и увидел, что Шадия сонно мотает головой, пытаясь понять, что её разбудило. Такой же рисунок, но с несколькими дополнительными уровнями, светился и на её груди, там, где когда-то гноилась жуткая рана. На ней навсегда осталась руна «чудовище». На его груди клеймом стала «магия». — Ты чего? — спросила она у единорога, сопоставив собственное беспокойство и след печати. Сомбра помотал головой, Шадия соскользнула с кровати и подошла к нему, села на подоконник рядом. — Всё очень скверно. Артефакт, о котором говорила Зенда, мы не сможем использовать, он слишком опасен. По крайней мере, для Флёрри. — Из-за печатей? — Верно. Сейчас не буду рассказывать всё, подождем, когда она проснется. Но всё сквернее некуда. Шадия смотрела на оживающие улицы. Сомбра заметил в её глазах огонек интереса и очень обрадовался. Дочь потихоньку оттаивала, выбиралась из когтей тьмы и мощного колдовства, заново учась чувствовать. Одним из немногого действенно доводящего Сомбру до срывов было её безразличие ко всему, отсутствие энтузиазма. Он всё ещё помнил скромную единорожку с короткой неровной гривой, которая с осторожностью дикой лисы изучала его дом, как училась читать и колдовать. Флёрри как будто исцеляла её своей заботой. И Шадия постепенно оживала, превращаясь в повзрослевшую серьезную пони. И он гордился ей. Сколько они путешествуют? Ей наверное около двадцати, а Флёрри чуть больше. Молодые, но уже обреченные на вечные скитания. Сомбра запретил себе думать об этом. — И не из такого выбирались, — сказала Шадия, переведя на него взгляд. — Сквернее некуда было после смерти мамы. А сейчас — я уверена, мы справимся. — И то верно, — криво усмехнулся Сомбра. — Иди досыпай. Вечером я телепортирую нас к тому месту, что мы нашли. — А ты не будешь спать? — спросила Шадия, глядя на отца непроницаемым взглядом. Он вздохнул и слез с подоконника. — Буду. Пойдем. Усталость незаметно укутала плечи невесомыми копытами, и Сомбра заснул без сновидений. К его великому счастью. Вечером, когда они все проснулись, Сомбра рассказал всё, что они нашли. Продемонстрировал воспоминания, высказал собственные предположения. Шадия задумчиво смотрела в стену, Флёрри хмурила бровки и кусала губы. Первой заговорила единорожка. — У меня есть предположение, что Крик Пустоты схож по принципу действия с моей магией. Той частью, что стабилизирует порталы. — Думаешь? — с сомнением протянул Сомбра. Шадия кивнула. — Ты же помнишь, что мы можем переместиться, если не имеем привязок к этому миру. Мы не можем никого взять с собой кроме тех, кто был с нами в начале путешествия, — Шадия кивнула в сторону Флёрри. — И пока мы не замкнем петлю, так и будет. — А кусок души Зенды стал «якорем», — поддакнула Флёрри. — И поэтому артефакт не работает как ключ к Бесконечному Коридору, а Зенда не может обрести покой. И Белкет не может переместиться, потому и бормотал, что ему не выбраться. — И, пожалуй, ты прав насчет клятвы. Жаль, что нельзя узнать, что было в момент обращения Зенды — тогда можно было бы понять наверняка. Сомбра согласно мотнул головой. Они не выходили в общий зал, заказали еду в номер. Таверна потчевала их не самой аппетитной кашей, больше похожей на слипшиеся комки грязи. Флёрри почти ничего не съела, вяло ковыряясь ложкой в остывшей склизкой массе. Сквозь приоткрытое окно проползал рассеянный свет дня, тускневший с каждым часом. Шел первый снег, но троица не чувствовала холода. Шерсть Сомбры встала дыбом. На кончике каждого волоска осязалась чужая магия. Шадия вскинулась, готовая в любой момент атаковать, Флёрри зажгла рог, но единорог предупредительно махнул копытом: знакомая аура, мощная и мертвая. Зенда скользнула через окно мутным дымом и контуры её фигуры вспыхнули зелёными искрами, прежде чем физическое воплощение единорожки оказалось перед ними. Кобылки погасили рога, а Сомбра слегка удивленно вздёрнул бровь. — Что-то случилось? — спросил он, закрывая ставни. На шерсти единорожки зияли проплешины — похоже, даже рассеянный свет сквозь плотные снежные тучи вредил ей. Зенда кивнула, вставая на копыто с опорой на стул. Флёрри зажгла свечи. — Я подумала, что это может быть важно, — просипела вампирка, жмурясь от боли. Она вытащила из-за бархатной ленты на шее шарик — такой же, как у Сомбры, — и протянула ему. — Ты скопировала моё заклинание? — со смесью удивления и восхищения присвистнул он. — Неужто пока я был в отключке? Зенда смущенно кивнула, но вновь согнулась в приступе боли. Шадия и Флёрри подхватили её и оттащили в самую темную часть комнаты. Вампирка благодарно охнула и уронила голову на грудь. — Там воспоминания о том, как я стала нежитью. И о том, что было после. — Если мы сможем разглядеть заклинание Белкета, и наша теория верна, то всё становится проще, — глаза Шадии сверкнули. — Но, — Флёрри расстроено опустила голову, — что будет с Зендой, если мы извлечем кусок её души из артефакта? Сомбра нахмурился. Зенда подняла на него взгляд — затравленный и умоляющий. — Я хочу освободиться, — прошептала она. — Я убивала пони, выпивала их кровь — всё ради того, чтобы заполнить пустоту внутри себя. Я не помнила, кто я, я хотела власти, хотела подчинить себе деревни и мелкие города. Я хотела перестать чувствовать голод. А теперь я знаю причину, знаю, кто виноват. Если вы извлечете мою душу и я умру — пусть будет так. Так будет лучше. И для меня, и для мира. Флёрри сочувственно протянула к ней крыло, но Зенда покачала головой, и она остановилась. — Вампиры паразиты этого мира. Да и не только этого. Посмотрите воспоминание. Я пойму, если вы захотите убить меня после этого. Ещё раз, хах. Сомбра нахмурился, Шадия подошла ближе и положила копыто ему на плечо. Флёрри закусила губу и обняла себя крыльями. Три вспышки всосались в перекатывающийся узорами шарик, и их всех затянуло в воспоминание. Уши заполнил треск схлестнувшихся магических аур и грохот падающих камней. Они оказались в центральном зале, пострадавшем больше всего, и прямо сейчас видели, как горит зелёным пламенем богатый дом, как покрываются трещинами и копотью каменные стены и статуи, падают и разбиваются кариатиды. Посередине, где Сомбра уже видел кровавое пятно, в столбе ослепительно зелёного света, похожего на кислоту, висело тело единорожки. Её длинная грива съеживалась на глазах, из тела высасывало краски. Из её груди вдруг выплыл светящийся кристаллический ромбоид, постоянно меняющийся в размерах и количестве граней. Пламя гудело и выло, а за стенами, на улице, раздался вопль заживо сгораемых животных — видимо, пони, о которых говорила Зенда, постигла та же участь. В копытах парящая в зелёном пламени единорожка держала антрацитовый куб. Он как будто поглощал свет, всасывал его в себя, но при этом одна сдвинутая грань утягивала внутрь цвета и краски. — Кин! — послышался крик с вершины лестницы. Белкет выбежал к перилам и схватился крыльями за голову. В следующее мгновение он сиганул вниз, стремясь вырывать куб из копыт любимой, но тот защищался — огненное лезвие полетело навстречу. Сомбра почувствовал, как в его плечо ткнулась мокрая мордочка, и в следующую секунду раздался вопль боли и отчаяния. Передние ноги Белкета отделились от тела и упали на пол, обугленные и обескровленные. Таращась на обрубки, пегас отлетел чуть дальше. Его глаза были широко раскрыты, от ужаса зрачки сузились до размера булавочной головки. Глаза Киндайн же наоборот, заполнила темнота, как будто зрачок занял всю радужку и склеры. Её рог пылал, магия оборачивала тело слоями и петлями, но неизменно уходила в куб. — Я твой хозяин! — заорал Белкет, соединяя кончики маховых перьев. Между ними пробежало электричество, и настоящая молния сорвалась с крыльев в центр куба. Он пошатнулся, но не остановился. — Ты подчиняешься мне! Я поклялся защищать её, и моя клятва будет исполнена! Крик Пустоты заворочался, из граней куба как будто выдвинулись чьи-то когтистые лапы, потянувшиеся к светящемуся ромобоиду, но они не успели. Белкет соткал петлю из прозрачной нити и, крикнув что-то на неизвестном языке, дёрнул изо всех сил. Ромбоид оказался у него, а тело Киндайн выгнулось, зашлось криком. Сомбра превратился в комок натянутых нервов. Ощущение чужеродной, но невероятно мощной силы пускало мурашки по нематериальному телу, прижимало к земле. Печать на груди зажгло — она почувствовала сестру, заклинание, произнесенное Белкетом, было аналогом его проклятия. Взрыв магической энергии разнес стены, выбил окна, обвалил лестницы и колонны. Белкета прибило к полу рядом с его ногами, а куб, потеряв свою силу, упал с тонким звоном. В его черных гранях всё ещё что-то двигалось, но с каждой секундой всё медленнее, словно размеренное сонное дыхание, пока стенки не поматовели окончательно. Крик Пустоты заполнился. Сомбра внимательно следил за телом Киндайн. Оно менялось — длинную гриву сожрал огонь, оставив лишь короткие чёрные волосы, кремовая шерсть стала мертвенно белой. И её кьютимарку — цветок, напоминающий орхидею, и искры, — поглотило зеленой, а затем кислотным ожогом проступил стилизованный паук. Белкет смотрел на свои передние ноги и держался крыльями за голову. Кажется, он находился на грани истерики. Взгляд метался из стороны в сторону, сам пегас качался вперед-назад, не думая даже подходить к единорожке. Рядом с ним тускло светился хрустальный ромбоид. На мгновение он мигнул, а затем превратился в брошку в виде паука. «Точная копия кьютимарки Зенды!» — Она теперь там навсегда, — шептал Белкет, сгребая его задними ногами. — Мне не выбраться! Мне больше не выбраться! А потом Киндайн открыла глаза. Белкет заметно вздрогнул и резко обернулся. И пока единорожка приходила в себя, осваиваясь с клыками, Белкет взлетел. Он скрылся в коридорах, которые не тронуло пламя, а единорожка встала, осмотрелась и подобрала брошь. Магия свила ей бархатную ленту, которую она повесила на шею, а затем её внимание привлекли стоны с улицы. И начался пир. Сомбра вынырнул из воспоминания и вытащил следом девочек. Флёрри мутило до тошноты, Шадия бережно держала её волосы, хотя сама выглядела не лучше. Сомбра жмурился, пытаясь прогнать увиденное. Горы обгорелых полутрупов, ещё живых, от которых голодная вампирка с треском отрывает куски, впивается в них клыками и пожирает и кровь, и плоть. Флёрри дрожала, Шадия гладила её плечи. Запах желчи и рвоты раздражал нос. Сомбра сжег их, и порыв ветра унес всё до последней ноты. — Ты направлял своё заклинание не в меня, — Зенда стянула с шеи бархатную ленту. — А в неё. Это — остаток моей души. То, что не сумел поглотить Крик Пустоты, потому что Белкет выхватил её из его лап. — И поэтому память вернулась почти в полном объеме, — Сомбра мерил бы комнату шагами, не будь она такой крошечной. — Но почему ты не поняла раньше? — Она спала. Жизнь в этой брошке почти угасла. Настолько, что ты пробудил её случайно, только из-за стремления узнать моё прошлое. Зенда зажала волосы копытами и закачалась вперед-назад. Сомбра вздохнул и взглянул на закрытое окно. День ещё не кончился. — Мы можем переместиться туда и попытаться разбудить Белкета. Шадия и я проскользнем тенями, это должно сработать. — Что вы будете делать с Криком Пустоты? — вскинулась Зенда. — Он может быть опасен для… непосвященных. Она бросила взгляд на всё ещё дрожащую Флёрри, и та раздраженно фыркнула. — Это правда, Флёрри, — осадила её Шадия. — Ты не подвержена магии печати, тебя не защищает нерушимый договор. Если Крик Пустоты захочет твою душу, мы с папой вряд ли сможем что-то сделать. — Разве что превратить в нежить, как Зенду, — невесело заключил Сомбра. Это убедило аликорночку, и она приуныла, ссутулившись и опустив крылья. — Я не хочу тебя потерять, — прошептала Шадия ей на ухо. Сомбра деликатно сделал вид, что не услышал. — Самым разумным вариантом будет уничтожить куб. Мы попытаемся извлечь твою душу и вернуть ей целостность, но… — Вряд ли вам хватит сил это провернуть, — закончила за него вампирка. — Я понимаю. Если у меня будет возможность воссоединиться с Белкетом — хотя бы в смерти, — я согласна. Всё должно было быть не так. Моя жизнь… — она сжала копыта до хруста, — должна была быть другой… Её рог заискрил, но не понадобилось даже предупреждения, чтобы Зенда взяла себя под контроль. Она скрыла лицо от них троих, а когда снова повернулась — они увидели спокойного хищника, готового к погоне. Глаза светились в темноте, и суженные зрачки как у кошки, вводили в гипнотический ступор. — Давайте найдем этот артефакт и уничтожим его, — сталью её голоса можно было кромсать пластинчатые доспехи.***
Они битый час ходили вокруг труб, но не могли протиснуться ни в единую щель. Флёрри внимательно осматривала рычаги, на которые указывал Сомбра, но механизмы были так повреждены, что не подлежали восстановлению. Единорог ругался сквозь зубы, Шадия ощупывала каждый миллиметр пространства при помощи магии, ища брешь в наложенном на трубы щите, а Зенда мерила шагами зал и пинала камушки. Её сила не могла ничем помочь, что жутко её бесило. На их зов никто не откликался, только вода капала с потолка и Флёрри хлопала крыльями. — Да чтоб вас, — в очередной раз выругался Сомбра, когда рог болезненно заискрился. Белкет поставил хорошую защиту — пробиться нереально, даром что пегас. — Ни единой трещинки, — доложила Шадия, гася магию. — Я не понимаю, как это возможно, если он лежит в анабиозе. — Может не лежит, а дурью мается, — прорычал единорог, злобно топая ногой. Кристалл под ним испуганно уйкнул, словно живой. — Сама же помнишь, некоторые пони просыпаются раньше положенного. — Ага, — отстраненно отозвалась Шадия. — Предлагаю найти Крик Пустоты самостоятельно и уничтожить. — И наплевать на Зенду, так что ли? — вступила в разговор Флёрри, аккуратно приземлившись рядом. — Нетушки, мы ей пообещали, значит, должны разбудить Белкета и помочь ей! — Тогда надо открыть эти трубы, а у нас не выходит, — настаивала Шадия. — Как ещё предлагаешь действовать? — Разбивать их нельзя! — тут же топнула ножкой Флёрри. — Мы можем повредить Белкету, если он внутри. — С его-то регенерацией? — ухмыльнулся Сомбра. — Кстати, что интересно, почему его копыта не приросли обратно? — От некоторого оружия раны не затягиваются, — пожала плечами Шадия, и у Сомбры очень нехорошо заныл бок. Под плащом на нем красовался длинный плоский шрам, не зарастающий шерстью. Шадия удовлетворенно хмыкнула. — Да сколько можно! — донеслось снизу, и Зенда телепортировалась к ним. — Он как будто не хочет нас пускать! — Если он не спит — похоже на то, — Сомбра кивнул в сторону рычагов, куда снова полетела Флёрри. — И механизм за собой поломал, как будто знал, что его коробку попытаются вскрыть. — Я ему черепную коробку вскрою, когда увижу, — пробурчала Зенда и повернулась в сторону труб. — Белкет! Это уже не смешно! — Господин Сомбра! — голос Флёрри звучал взволнованно. — Взгляните сюда! Сомбра движением ноги направил кристалл и тот моментально поднес его к нужной стене. Флёрри указывала на проем в ней, светя крошечным золотым шариком. — Здесь можно вырастить кристаллы и имитировать рычаг, — заключил Сомбра, осмотрев механизм. Часть уцелела и могла запустить все остальные. — Молодец, Флёрри. Аликорночка смущенно улыбнулась. — Осмотри остальные проемы, пометь те, где ещё можно что-то наколдовать. Сейчас всё сделаем. В течении пятнадцати минут они искали нужные рычаги. Шадия продолжала прощупывать магический фон, но он был похож на желе — гасил любые магические поползновения, поглощал её магию и не позволял выпутаться. Даже атаки вязли в незримом барьере. — Тебе не помешало бы научиться таким щитам, Флёрри, — с насмешкой фыркнула Шадия, в очередной раз еле выпутываясь из липкого ощущения чужой ауры. Аликорночка послала ей укоризненный взгляд и показала язык. Зенда засмеялась. — Если отношения, то только такие. — Готово, — оповестил всех Сомбра. Он телекинезом схватился за ручки новых кристальных рычагов и дёрнул. Сначала показалось, что ничего не происходит, но через полминуты в потолке что-то заскрежетало и механизм с натугой заработал, отчаянно скрипя. Трубы начали разъезжаться в сторону, брызгая во все стороны кипятком. Зенда заслонила девочек собой, Флёрри отгородила их щитом — никто не пострадал. В густом водяном пару они едва рассмотрели силуэт капусулы, в которой кто-то лежал. Сомбра послал заклинание, колдовской ветер рассеял преграду. Белкет лежал спиной к ним, в его крыльях не хватало перьев, а протезы передних ног исчезли, рассыпались ржавчиной на ложе капсулы. — Белкет, — прошептала Зенда, осторожно ступая на мостик. Сомбра и девочки последовали за ней. Магический барьер пал, похоже, всё было завязано на механизме. Они беспрепятственно вошли внутрь, но Сомбру что-то настораживало. Тишина. А где писк машины? Ноги сами собой напружинились, готовые в любую секунду хватать девочек и бежать. Зенда протянула копыто к не запотевшему стеклу. Оно отъехало, втянулось внутрь капсулы бесшумно и незаметно. Сомбра бросился вперед, но не успел. Зеленый свет затопил зрение им всем. В последнюю секунду Сомбра нырнул в подпространство, прихватив с собой Флёрри. Шадия уже была тут — почувствовала неладное, и им оставалось только смотреть на то, как рушится в стеклянное крошево убежище волшебника. — Белкет! — вскрикнула Зенда, теряя равновесие. Сомбра метнулся тенью, оплетая её нематериальными копытами, и отпрыгнул на безопасное расстояние. Единорожка слегка успокоилась, поняв, что её не бросили, и встала в боевую позицию. Белкет парил над потолком. Его крылья почернели, по венам разлилась тьма, и глаза, широко распахнутые, тоже налились ею. Они уже видели это. Флёрри взъерошилась, но только вставшая дыбом шерсть и распушившиеся крылья выдавали испуг. Шадия недобро прищурилась и вышла из подпространства. Она встала рядом с Зендой и буравила взглядом поглощавшего свет Белкета. Сомбра и Флёрри последовали за ней. — Мы пришли не за Зендой, — твердо сказала Шадия, не сводя глаз с пегаса, зависшего под потолком, — а за ним. Белкет запрокинул голову. Его крылья превратились в клубы дыма, вокруг всё почернело, словно обуглилось, а запах гниения заложил ноздри. — Зачем ты пришла? — его голос шелестел кольцами дыма. — Ты должна была спать! — Белкет! — вскрикнула Зенда и подалась вперед. — Это ведь ты, правда? — Я есмь Крик, — отвечало существо. Он всё меньше походил на пони — вместо отрезанных ног у него выростали щупальца, тянувшиеся к ним. Флёрри запалила щит, о которые они ударились со звуком электрического разряда. Щупальца дёрнулись и свернулись. — Я — Пустота. И я поглощу всё, что живет, чтобы открыть дверь в иные миры. Сомбра ударил. Резко, без предупреждения, пустил огненную плеть, похожую на ту, что отрезала Белкету ноги. Пегас увернулся, взмахом гигантстких крыльев отнеся себя в сторону. — Глупец, ты думал, меня можно ранить? Я поглощу твою магию. Его голос звучал настолько безлико и безэмоционально, что у троицы мурашки по спине побежали. Белкет как будто констатировал факт, зная исход битвы. Но он не мог знать, с кем столкнулся. Зенда зажгла рог ослепительно ярко. Магия разлилась вокруг, оплетая её тело, создавая новые контуры. Флёрри расширяла щит, пока Шадия и Сомбра готовили следующую атаку. Растущий ком магии достиг своего максимума и разлился в стороны — от огромного овального туловища тянулись длинные лапы, а тело самой Зенды вытянулось и почернело. От головы, обвивая рог, шла семиконечная корона с прожилками ядовито-зелёного камня, в котором бурлила энергия. Концы паучьих лап были покрыты наростами такого же цвета, а тело расчертили черные и зелёные узоры трещин. Задние ноги растворились, их заменило туловище паука. Не было видно ни зрачков, ни склер Зенды — всё залила зелень, слепящая и вводящая в смертельный ужас. За спиной живых почувствовалось дыхание смерти, как будто кончики паучьих лап держали нити их жизней, готовые в любой момент сплести их вместе или же оборвать. — Ты их не тронешь! — раздвоенным, как у чейнджлинга голосом прогремела Зенда. — И меня тоже. «Он поглотил Крик Пустоты, — зашептала она в мысли Сомбры. — Я отвлеку его, сколько смогу, а ты найди способ разделить их… или убить, если иначе нельзя». «Понял», — ответил ей Сомбра и тенью ринулся вверх. Со всех стен посыпалась крошка, кристаллы взметнулись кольями. Белкет гасил их, тупил острие единственным прикосновением, но удары плетей Зенды-паука были для него болезненны. Она атаковала его, постоянно меняя местоположение, и опутывала сетью ядовитой паутины, но это как будто не мешало ему отражать всё, что предпринимали остальные. Они были связаны, и через эту связь — уязвимы. Флёрри прикрыла Шадию от удара, послала в ответ магический импульс, состоящий из тысячи солнечных игл, но он растворился, не долетев до цели. Сомбра пригляделся. В груди Белкета, откуда текла тьма, зияло как будто бы отверстие, антрацитовое, поглощающее свет и магию. Крик Пустоты. Белкет соединил его со своим сердцем, потому что только так мог спасти душу возлюбленной. В его крови вскипела злоба. Снова та же ошибка. Снова игры с материей, которую нельзя использовать ни во вред, ни во благо. Никак вы не научитесь, господа маги, никак не уймете своё любопытство! С яростным криком Сомбра рванул вперед, подпрыгивая на несколько метров. Теневые крылья подхватили его, подбросили вверх, а саблевидный рог превратил переднее копыто в черный кристальный кол. Единорог усилием воли толкнул себя вперед и вверх, метя в сердце пегаса. Шадия, поняв его замысел, взрастила две кристальные стены, блокирующие его крылья. Зенда достаточно ослабила его защиту, и теперь всё зависело только от них. Солнечное копье Флёрри слилось с черным кристаллом и угодило точно в цель. Оглушительный треск и рев сотрясли помещение. Все механизмы, системы шептунов и труб выкорчевало с корнем. Белкет порвал крылья, оставляя ошметки тьмы на пиках кристаллов, и закрылся ими, как маленькое дитя. Сомбра с кошачьей грацией приземлился на одну из плоских граней, Флёрри спланировала рядом. Шадия нырнула в подпространство и вынырнула над Белкетом — в её копытах блестел меч с лунной рукояткой, инкрустированной сапфирами и лунным камнем. Белкет успел задрать голову, но Шадия была быстрее. Треснувший артефакт пронзило тонкое плоское лезвие, а по выемке заструилась темная кровь. Белкет захрипел, хватаясь отсутствующими копытами за сердце, Шадия вынула меч и отпрыгнула в сторону, отталкиваясь от граней кристалла и перепрыгивая с одного на другой. Оружие исчезло в бирюзовых искрах, возвращаясь к хозяйке. На том месте, где был Крик Пустоты, светлело пятно серого кристалла — он поглощал всё тело Белкета, разрушая его. Магия перестала поддерживать его, и пегас полетел вниз, постепенно каменея и рассыпаясь. Зенда подхватила его когтистыми лапами. — Про…щай, — прохрипел Белкет, — Кин… Когда Сомбра и Шадия спустились, Белкет был окончательно мертв. Грудь Зенды шла трещинами. Она рассыпалась, как волшебник, поглотивший артефакт с кусочком её души. Флёрри спикировала вниз и приземлилась рядом, робко схватилась за переднюю ногу Сомбры, судорожно вздыхая после битвы, хотя Сомбра знал, что она просто едва может сдержать слёзы. Шадия левитировала единорожке брошь. Зенда осторожно подхватила её когтистой лапой, и стилизованный паук засветился ярко-зелёным, вспыхнул мириадами искр. А когда они опали — засветился ровными ромбовидными гранями. — Мы скоро встретимся, любовь моя, — прошептала Зенда, нежно гладя окаменевшие волосы волшебника. В них запутались серебряные колечки, скреплявшие пряди в причудливой прическе. Паучье обличье единорожки стремительно рассыпалось, отпадали окаменевшие конечности, трещины ползли уже по туловищу. — И всё же, Сомбра…Кого ты увидел там, на эшафоте?
В ослепительном свете схлестнувшихся магических аур стоял Аликорн. Сомбра забыл как дышать от обдавшей его мощи. Три пары крыльев, три пары глаз и три рога, симметричных до безумия, а о цвете его шерсти нельзя было сказать ничего вразумительного, потому что не существовало такого оттенка. Он был выше его на два корпуса, кончики рогов казались острыми, как пики, а размах самых маленьких из трех пар крыльев был гигантским. Три пары фиолетовых глаз, различающихся лишь на долю оттенка, смотрели в его душу. В огромной развевающейся гриве, смешавшей в себе цвета рассвета и сумерек, плавали искры, вспыхивая то там, то тут. Чудовищная сила давила его одним лишь своим присутствием как букашку, и Сомбра почувствовал себя жалким и ничтожным. Даже вся неистовая ярость Тьмы показалась ему лишь слабым отголоском мощи, которой обладало это существо. — Мы — ваши судьи, ибо мы есть Тройственный Аликорн, — заговорило существо. Его голос звучал как вечно отстающая запись, наложенные друг на друга звуковые дорожки. — Ваши преступления велики, и наказание положено ему соответствующее. Стража откуда-то вытащила Шадию, злобно щурившуюся и шипящую на их прикосновения, и бросила под ноги судьи. Шайнинг Армор локтем пригнул Сомбру к земле. Он ткнулся носом в матовый кристалл брусчатки и едва не поперхнулся воздухом. Судорожно втягивая его ноздрями, он бросал взгляд то на Шадию, то на ноги Тройственного Аликорна. — Вы обвиняетесь в покушении на Кристальное Сердце, — начал Аликорн, — в захвате Кристальной Империи, пленении её правителей и наследницы, в угрозе Эквестрии, в причинении вреда жителям обоих государств и в изнасиловании, пленении и убийстве принцессы Луны. Последнюю часть один из трех голосов проговорил особенно яростно. Сомбра узнал эту интонацию. И у него волосы на затылке зашевелились, когда он краем глаза увидел кьютимарку своего палача. Стилизованное солнце, Кристальное сердце и пурпурная искра, наложенные друг на друга. — Селестия, — прошептал Сомбра, едва дыша от осознания и ужаса. Перед ним стояла химера ужасающей мощи, которая способна двигать светила и материки, создавать и сжигать звезды, рвать ткань времени и пространства. И, что хуже всего, она была наделена властью — даже в трехкратном размере. — Мы не Селестия, — пояснил Аликорн. — Мы — слияние всех ныне живущих аликорнов, кроме Флёрри Харт. Мы — они все, но ни одна из них. Его настроение моментально поменялось, голос снова стал грозен и яростен. — Ты убил нашу сестру! И за это ты будешь проклят, как и твое порождение. — То есть, собственную племянницу ты тоже убьешь? — Сомбра не знал, откуда брал в себе смелость дерзить Тройственному, но клыки сами собой обнажались при мысли, что они что-то сделают с Шадией. — Экие вы милосердные правительницы. — Молчать! Никто не говорил о милосердии. Мы — справедливый суд, и наше решение таково, что твоя дочь будет изгнана, а тебя будет судить Кристальное Сердце. Сомбра покосился на парящий меж двух колонн артефакт. — Ну уж дудки! Я не позволю вам!.. — Ты ничего не сможешь сделать. Ты убил нашу сестру — и ты заплатишь за это. — Я не убивал её! — крикнул Сомбра, вырываясь. Шайнинг Армор придавил сильнее. Душу заполняла злость и обида. — Я пытался её спасти, но не смог! — Наше решение таково, — не слушая его оправданий, продолжил Тройственный. — Шадия! Ты — наша кровь и плоть, и потому не умрешь. Твои силы будут запечатаны и сломлены, и ты не сможешь воспользоваться ими без нашего ведома. Этот мир отныне для тебя закрыт. Ты не вернешься сюда во веки веков, и твоим предназначением будет очищение. Куда бы ты не пошла, ты найдешь Тьму — и уничтожишь. Рога засияли, три луча — золотой, голубой и пурпурный пустились к груди Шадии, вычерчивая на ней круги и символы. Единорожка закричала, её суставы выкручивались от боли, а из глаз брызнули слёзы. Жалобный вопль заставил стражников потупиться и отвернуться. Голова единорожки запрокинулась вверх, всё тело свело судорогой, а голос сорвался, из глотки доносилось только сипение. Сомбра стиснул зубы и изо всех сил дёрнулся вверх, ударяя Шайнинг Армора рогом в глаз. Тот схватился за него, и ослабил хватку, давая Сомбре шанс вывернуться. Единорог ударил его ещё разок, дёрнул копыта в стороны, разрывая цепи, и с его рога сорвалась полная ярости огненная вспышка. Она погасла, стоило ей приблизиться к эфирной гриве. Крик Шадии затих, она повисла на невидимых цепях, а Сомбру прибило к земле огромной пурпурной плетью. — Ты хочешь усугубить своё положение? Изволь. — Это я во всём виноват! — крикнул Сомбра, пытаясь загородить собой Шадию, потерявшую сознание. — Это из-за меня Шадия обрела такую силу! Это я похитил твою сестру! Это из-за меня произошел захват Империи! За что ты наказываешь её? — У старых грехов длинные тени, и ей выпала доля расплачиваться за твои, — ответил Тройственный и нахмурился. Впрочем, одна пара глаз глядела на него сочувственно, а остальные переполнял гнев разной степени опасности. — Она сосуд для силы, опасной этому миру. Она должна быть уничтожена, но мы милостивы, поэтому изгоняем её. — Вы избавляетесь от последствий, а не от проблемы! — фыркнул Сомбра. — Я уверен, её можно спасти! — Слишком поздно кого-то спасать. Голос припечатал его к земле. Сомбра готов был завыть от несправедливости. Шадия болезненно застонала, а на её груди светилась сиреневым сеть витиеватых рун. — Отправь меня с ней! — прорычал Сомбра. — Я не оставлю свою дочь, и мне не помешает вся твоя мощь, чтобы найти её! Тройственный аликорн задумался. По крайней мере, Сомбре хотелось так думать. — Хорошо. Новое решение. Вы оба изгоняетесь из этого мира и становитесь Нашими рабами. «Это что, шутка такая?!» — подумал Сомбра, прежде чем лучи коснулись его груди. Боль была ужасной. Казалось, что к коже прикасаются раскаленным железом, а всё остальное тело обдают ледяной водой. Три вспышки чертили руны заклинания, протягивая нити от рогов Тройственного до него и Шадии. Паралелльно с этим он слышал голос Тройственного. — Вы никогда сюда не вернетесь, во веки веков обречены скитаться по мирам и искоренять себе подобных. Вам не найти дом, не обрести семью, не остаться на месте дольше положенного. Вы — тени мира, вы — маски убийц, вы — ходящие меж мирами. Вы не способны умереть — и ваше наказание вечно, — но вы чувствуете боль, холод, жар и голод. Если ваши тела не будут способны жить от полученных ран — мы придем сквозь время и пространство, чтобы возродить вас. На миг вашей смерти время вокруг вас зациклится, и вы будете истекать кровью, но не истечете ею полностью, будете умирать — но не умрете. И не найти вам друзей и иных спутников, кроме вас самих. Заклятие наше нерушимо и вечно, и никому не дано его снять. Взрыв сплетенных аур оглушил всех вокруг. Сомбра выгнулся в последнем приступе острой боли, и повис на невидимых цепях, не видя ничего и никого вокруг. Его подхватила чужая и яростная сила, швырнула в пустоту, и на доли секунды он потерял сознание. А когда проснулся, они с Шадией лежали рядом, а над ними, расправив крылья в охранительном жесте, стояла Флёрри. — Ты чего, — прохрипел Сомбра, но закашлялся. Он ничего не слышал, из его ушей текла кровь, она же хлынула из носа. Он снова ненадолго отключился, и только теплое дыхание и ощущение перьев по спине привело в чувство. Они лежали в гудящем пространстве, от каждой грани которого исходила вибрация. Тысячи дверей висели в воздухе, открытые или закрытые, притворенные или занавешенные замками. Всё между ними — масса клубящихся цветов, не имеющая четкой формы, постоянно изменяющаяся в хаотичном порядке. Шум свербил в ушах, давил на мозг, и Сомбра безотчетно шарил копытами, пытаясь на ощупь отыскать дочь. — Всё хорошо, — дрожащий голосок Флёрри едва не потонул в гудении. — Она здесь. Она жива. Господин Сомбра… Он открыл спекшиеся от крови глаза. Флёрри, сидя на крупе, обнимала Шадию, безучастно глядящую в пустоту и как будто не чувствовавшую ничего и никого. Ей были безразличны поглаживания Флёрри, абсолютно неинтересен окружающий пейзаж, и в глазах виднелась кукольная пустота, как у произведения, сделанного без души. Флёрри горько заплакала, сжимая её крыльями, а Сомбра взвыл и ударил копытом по мельтешащему краснотой полу.***
Последние слова Сомбры затихли и повисли в тишине. Зенда смотрела мимо него, а из её глаз текли слёзы. — Спасибо, — прошептала она, прежде чем её губы дали трещину. — Из тебя вышел хороший рассказчик. Сомбра отвернулся, не желая смотреть, как тело единорожки рассыпается в пыль. Звон битого кристалла уведомил, что всё кончено. Флёрри обнимала Шадию, спрятав лицо в её плече. В этом мире им больше нечего делать. Печать на груди единорожки светилась, как и каждый раз, когда они разбирались с Тьмой. — Надеюсь, вы с ним встретились, — тихо проговорил Сомбра, глядя на то, как останки влюбленных покрываются фиолетовыми искрами. Они освободились от тьмы. Больше их ничто не удерживало. — В этом мире наши дело завершено, — ровным голосом сказала Шадия. — Пора двигаться к следующему. — Верно, — кивнула Флёрри. Сомбра встал и подошел к ним. — Вы молодцы. Я рад, что вы целы. Флёрри улыбнулась сквозь слёзы, Шадия сухо кивнула. Она осмотрела стену, нашла подходящий проем и зажгла рог. Темный зев дыры покраснел, и открыл разрыв в пространстве и времени, эфемерными языками тянущийся к этому миру. Шадия взяла за копыто Флёрри, Сомбра подошел с другой стороны. Втроем, оборачиваемые плащами и масками, они вошли в ревущую пасть Бесконечного коридора, и дверь в этот нелетающий мир закрылась за ними навсегда.