Плата за малодушие

Тишиной и затхлостью встретил их Коридор. Его своды стали сумрачными каменными изваяниями в готическом стиле, из щелей окон дул стылый ветер, неприятно ворошивший шерсть ледяными прикосновениями. Вдали, где взгляд размывался и не мог уловить четкую картинку, маячили неполновесные тени, сплетающиеся из узора в узор. Всюду ползали пауки с кислотно зелёными лапами и пузами, когтистыми сочленениями лап и ядовитыми жвалами. Рядом же стояли три могилы с узорами их кьютимарок на каждой. — Очень смешно, — столь же ледяным тоном прокомментировал Сомбра, уничижительно глядя на моментом стирающиеся портреты, выступившие вместо кьютимарок. Ехидства Бесконечному Коридору было не занимать, и в последнее время его шуточки становились всё более жестокими и обидными. Флёрри зябко поежилась. — Я не чувствую новых дверей, — доложила Шадия, оглядываясь вокруг и ведя носом. — Похоже, Коридор ещё не готов пустить нас куда-то. — Значит, у нас есть время на то, чтобы отдохнуть, — заключила Флёрри, оживая от радости. Путешествия между мирами не доставляли ей много удовольствия, словно Коридор знал, что она пришла сюда без разрешения, поэтому проход сквозь каждую дверь — будь то вход или выход — давался ей с трудом. Сейчас Шадия видела, что её мутило: аликорночка побледнела и ноги её дрожали. — Согласен, — кивнул Сомбра, потирая лоб и основание рога копытом. — Отдых нам не помешает. На следующее задание нужно идти с чистой головой… «И чистой совестью», — подумала Шадия, глядя на то, как отец отводит взгляд в сторону всё ещё стоящих могил. Они тут же развеялись дымкой, и она могла поклясться, что слышит тихое и злорадное хихиканье. Они двинулись вперед по коридору. Флёрри прижалась к её боку, опираясь на подругу. Шадия придерживала её телекинезом и шагала в ногу с аликорночкой. Коридор отреагировал на их слова, и ноздри уже щекотал запах мыла, пара и трав. Сомбра неожиданно остановился, упершись в дверь, появившуюся секунду назад. За ней оказалась роскошная ванная, очень похожая на ту, что была в отцовской пещере. Единорог усмехнулся, пропустил девочек вперед и закрыл дверь — она тут же растворилась. Флёрри заметно ожила, как только её тела коснулась вода. Шадия взбила им пены, набрала воды и расставила многочисленные пузырьки и флакончики. — Принимаем ванну вместе, — хихикнула Флёрри, забираясь в горячую воду. — Как романтично! Единорожка и бровью не повела. Сомбра скрылся за перегородкой — он всегда мылся отдельно, особенно когда выдавалась возможность побыть одному в огромной горячей ванне. Шадия такой роскоши была лишена. Раскладом довольна оставалась одна Флёрри. Шадия наконец закончила комплектацию всех шампуней и масел и тоже опустилась в воду, задиристо ударив хвостом по воде и окатив Флёрри. Та заливисто засмеялась и пустила копытом волну в ответ. — Давай я тебе голову помою! — предложила аликорночка, телекинезом протягивая бутылочку с лавандовой жидкостью. Шадия пожала плечами. Флёрри тепло и искренне улыбалась. С ней становилось уютно и на плечи опускалась какая-то хорошая усталость, как после удачной тренировки. Шадия никогда не могла разгадать, как ей удается так быстро переключаться между событиями. Казалось, только что они пережили очередной провал, а Флёрри уже улыбается и смеется. Шадия развернулась к ней спиной, всколыхнув воду. На голову приятным холодком пролился шампунь, а следом — тепло копыт Флёрри, с нежностью втирающей его в кожу. Шадия закрыла глаза — на несколько секунд ей казалось, что она сейчас же заснет от ужасной усталости. Всё тело расслабилось, подчинилось коварству тепла и пара. Флёрри что-то тихонько напевала себе под нос, кажется, баладу о мече во тьме, тщательно массируя голову и периодически поливая её водой из резного ковшичка. Единорожка даже задремала, пока вода не стекла по глазам прямо в приоткрытый рот. Возмущенный кашель прервали тысяча извинений и сдавленный смех, после которого Шадия наотрез отказалась сидеть в ванне. Флёрри вцепилась в неё всеми копытами, прижимая к себе, и тыкаясь мордочкой в щеку. — Прости-прости-прости! — всё ещё давясь смехом, но отважно стараясь его одолеть, выдавила Флёрри. — Я не знала, что ты задремала, честно-честно! Шадия выдохнула и скользнула вниз, уходя под воду по самые глаза. Волшебным образом ванна не остывала, и ей и правда хотелось уснуть в тепле. Не хотелось думать о тренировках, которые начнутся утром и продолжатся до тех пор, пока Бесконечный Коридор не решит, что пора отправляться в новые миры. А он мог затянуть процесс своих размышлений на недели и месяцы. Больше года они ещё не сидели, но Шадия ни капли не сомневалась, что и на это он способен. Никто из троицы не мог сказать, сколько ему лет. И если Сомбра даже с ужасом перестал считать, выяснив, что ему точно больше шестидесяти, (а прибавлять ли к этому тысячу лет, проведенную в изгнании, он так и не решил), то Шадия ещё старалась сохранять подобие подсчета. Когда мама умерла, ей было шестнадцать. Сейчас… двадцать? Двадцать два? Всё, что она точно знала — Флёрри на год старше. Флёрри по этому поводу даже не задумывалась, по крайней мере, Шадия так считала. Она вообще ничего не принимала близко к сердцу, и это порой жутко злило. Флёрри была полна любви, светилась ею. Шадия исподлобья поглядывала на радостную принцессу, находящую повод для обожания и восторга даже в мрачной и неуютной пещере, и завидовала. Их глаза были похожи по цвету, они были равны по статусу, но всякий, кто смотрел на Флёрри, тонул в нежности и тепле, а Шадии же достался пугающий лед, промораживающий кости изнутри. Ей не хватало любви, она собирала её крохи, как голодный чейнджлинг, не смея помыслить отдать её кому-то, а Флёрри делилась со всеми щедро, была её источником. Порой единорожка задумывалась, что сердце аликорночки могло бы заменить Кристальное. И мысль о том, что когда-то Сердце билось в чьей-то груди, окутывала реликвию шлейфом мрачной тайны. По крайней мере, для Шадии. — Ну, не дуйся! — игриво плеснула копытом аликороночка. — Давай лучше отдохнем и наберемся сил! Я так устала после всех наших приключений. А ты? — Мне всё равно, — безразлично ответила Шадия. — Завтра начнутся тренировки, вот и всё. Флёрри вздохнула со смесью грусти и разочарования. — Я просто хочу с тобой поболтать. Так, ни о чем. И не обязательно с самого утра заниматься тренировками. Можно и почитать, и прогуляться… Спустится на те этажи, где не так мрачно. — Гулять среди иллюзий не безопасно. И это лишь замена реальности, не более. Время здесь мы должны уделять подготовкам к битвам со злом. Мы не имеем ни права, ни возможности бездельничать. Словно поддакивая словам единорожки, печать на серой груди мягко засветилась, пробиваясь сквозь воду мутно лиловым светом. Флёрри поникла, но ненадолго, снова загораясь идеей. — Тогда нужно как следует расслабиться сейчас, а перед сном настроиться на пробуждение с рабочим духом! Шадия пожала плечами. Они замолчали. Флёрри что-то тихонько мурлыкала, промывая свои кудри и вычищая перья, а Шадия бездвижно отмокала, не применяя никаких усилий к очищению шерсти. Пускай она больше не чувствовала так ярко, как прежде, ей всё равно нужно было отойти от пережитого. Она не понимала, почему всё так случилось. Где они ошиблись? Или именно в этом была их задача, ведь Коридор привел их в этот мир, чтобы искоренить зло и завершить незаконченное дело? И почему ей от этого тошно? Шадия запрокинула голову и уперлась затылком в мраморный уступ. Хотелось заснуть, отрешиться от всех перипетий настоящего и прошлого, но и во сне ей не видать покоя. Тьма никогда не спит, пускай отец думает иначе. Шадия чувствовала, как знакомое ей до ломоты в лопатках безумие постепенно завладевает и им, а потом скатывается волной и утекает к ней. Только не могла понять, почему. Когда они возвращались в Бесконечный Коридор, ей казалось, что Тьма стала ещё тяжелее, въедливее. И всё чаще она ловила отголоски чужих мыслей. Об отце, о ярких звездах на небосводе, о пепельной пустоши, в которую превратился родной дом, и о пустых сновидениях, оставленных без присмотра. — Давай пойдем спать? — тихий голос Флёрри вывел её из раздумий. — Тебе нужно отдохнуть. Ты молодец. Шадия молча вылезла из воды, не удосужившись даже левитировать полотенце. Флёрри накрыла её им сама, на что единорожка благодарно моргнула. Холод подступился было к мокрой шерсти, но Шадия не обратила должного внимания — не теперь ей бояться холода и стужи, когда она была заключена в ней. Ночью ей снились метели и вьюги. Ветер выл, колкими снежинками царапая нежную кожу, и кто-то выл вместе с ним — горестно, отчаянно, как воет мать, потерявшая ребёнка и мужа. И она была частью этого воя — причиной? — и снег заметал эту боль, засыпал её, резал на части, разделял на крупицы, унося всё дальше и дальше от источника звука, растворяясь в каждом сантиметре темного и неясного пространства. Паутины снов не было. Тьма подступила под конец, когда, убаюканная криками снегов, Шадия почти провалилась в нижние слои сновидений — всё ниже и ниже по витой лестнице, где никто не знает, что ждет тебя на самом глубоком этаже. — Почему тебе её жаль? — спросила Тьма, скользя бестелесной дымкой по плечам, перетекая в волосы. — Разве тебе не должно быть всё равно на них? На них всех? Разве ты не должна думать о себе? — Я не понимаю. Тьма нахмурилась. Шадия этого не видела, но почувствовала, как комкуется на её лице недовольство и детская обида. — Почему мы должны сочувствовать кому-то, кроме нас самих? Они не прожили и капли того, что мы, их жизнь не стоит и гроша, по сравнению с нами. Мы пострадали больше! — Из-за того, что нас мама в детстве не долюбила? — фыркнула Шадия, абсолютно пустым взглядом провожая гомон теней, мелькнувших среди беспроглядного вихря. — Да! — обиженно выкрикнула Тьма. — Ты сочувствуешь другим, а им ведь плевать на тебя! Флёрри любили больше, чем тебя, её все считают принцессой, а ты для всех кто? Поломойка кантерлотская! — Это в прошлом. Не смей её трогать. Она моя подруга. — Подруга, — передразнила Тьма. — Тоже мне, подруга. Ты для неё наверняка не больше, чем способ повысить самооценку, ведь она делает «доброе дело»… — В искренности чувств Флёрри ты меня сомневаться не заставишь. Я не знаю «почему», не знаю «зачем», и мне плевать. Исчезни. Пробуждение было мерзким, словно Шадию выбросило в море с корабля. Она давилась подступившей желчью и слезами, которые не могла объяснить, хотя не чувствовала ничего, кроме привычного равнодушия и пустоты. На звук возни пришла Флёрри — чуткое ухо не подвело принцессу, как и всегда. — Опять кошмары? — сочувственно спросила она, и Шадия кивнула. Не было смысла врать — каждый раз, который они проводили в разных кроватях, её мучили видения и козни Тьмы. — Хочешь, я с тобой побуду? Единорожка снова кивнула. Аликорночка пристроилась рядом, заботливо взбила скомканную подушку и спихнула мокрое от пота одеяло. — Всё хорошо, — шептала она, поглаживая Шадию по голове. — Я здесь, я тебя не оставлю. — Почему? — в тон ей спросила Шадия, стараясь отрешиться от дурных снов. Флёрри продолжала её гладить, но молчала, и ответила только когда Шадия почти заснула: — Потому что я люблю тебя. И снова значение этих слов от неё ускользнуло, но необъяснимое тепло в груди утянуло в сон окончательно.

***

Захватчик приближался к ней со звериной грацией, внушавшей тревогу и ужас на подсознательном уровне. Они были как хищник и жертва: он оскалил клыки, чтобы вонзить их в её шею, а она вспушила мех на груди и под крыльями, чтобы заслонить собой дочь. Сомбра раскатисто рассмеялся. — Чего ты пытаешься добиться, Кейденс? Твой муж тебя не спасет. Твоя невестка тоже не придет на помощь — ей не пробиться через барьеры в одиночку. Ты… — Я живой тебе не дамся! — вскрикнула она, вскинув крылья. Дочь прижалась к её передней ноге. Отвращение к существу, стоявшему напротив них, морозило кожу. Кейденс тошнило от одного его вида, похотливого взгляда и надменного низкого смеха, впивающегося в её шерсть и оседающего на слизистой. — Хочешь сразиться со мной? — с наигранным удивлением спросил единорог и снова захохотал. — Как глупо. Разве ты не должна защищать свою малышку, или ты покупаешь ею свою никчемную жизнь? Какая же тогда из тебя мать… — ТЫ ЕЁ НЕ ТРОНЕШЬ! — взревела Кейденс. Её рог вспыхнул голубым огнем, но Сомбра просто шагнул в сторону — даже не уконился, не отпрыгнул, шагнул! — и луч пролетел мимо, разбив стену позади него на мелкие осколки. Он вздохнул, с усталым видом стряхнув с плеч и спины кристальное крошево, и приоткрыл глаза. Этот взгляд проморозил Кейденс до костей: уверенность, холодное удовлетворение и усмешка. Кейденс выстрелила ещё раз, и на этот раз не промахнулась — впечатала его в стену. Она схватила Флёрри и бросилась к окну, чтобы вылететь и сбежать, но из оконной рамы вырвались острые кристаллические шипы, настолько плотно выросшие рядом, что пролезть между ними не представлялось возможным. — О нет, ты меня ранила, — фальшиво отчаянно вскрикнул Сомбра. Кейденс обернулась и увидела скверну зелёных склер, и поднимающееся от уголков глаз фиолетовое пламя. Всё пропало. Надежды больше не было. Такие же кристаллы выросли из стен, окон и дверей — плотные черные стены. Матовые, они поглощали свет, и вскоре не осталось ничего, кроме горящих красных глаз, объятых зелёно-фиолетовым пламенем. Сейчас король был похож на кота, играющегося со своей едой: он с умилением наблюдал за тем, как несчастная мышь пытается сбежать, но раз за разом ловил её почти у выхода. — Я могу поиграть в твою игру, — голос Сомбры звучал снисходительно, но выражение глаз оставалось прежним, и Кейденс морозило и била дрожь. — Я могу укротить тебя, могу связать и сделать всё, что захочу. Но учти, Кейденс, чем больше ты сопротивляешься, тем больше достанется твоей дочери. Ты ведь не хочешь, чтобы твою малютку изнасиловали, правда? По ногам поползли ледяные щупальца. Кейденс прижала дочь к груди и закрыла крыльями. Флёрри тихонько плакала, напугавшись громким звукам и темноте. — Но если ты будешь послушной и старательной, я, так и быть, ограничусь лишь тобой. Но тебе нужно будет постараться, милая. Он внезапно оказался рядом — горящие глаза приблизились к её щеке, шею опалило дыханием. Кейденс зажмурилась, сдерживая слёзы, а когда распахнула глаза — вокруг резко стало светло. Единорог оглянулся, не понимая, почему с зубодробительным скрежетом его кристаллы вросли обратно в землю, а когда снова посмотрел на Кейденс, наткнулся на чье-то бронированное копыто, прилетевшее ему прямо в челюсть. Сомбра улетел в стену, украсив многострадальную залу ещё парочкой живописных трещин. Он застонал, хватаясь копытами за подбородок, пока Кейденс пыталась понять, что произошло, и почему вокруг неё крутится золотой щит в виде кьютимарки мужа. — Это было эпично, — прокомментировал незнакомый голос из ниоткуда. Прежде, чем Кейденс успела оглядеться, на пол шагнула темно-серая единорожка, разметав вокруг тела ошметки сумеречного дыма, обратившегося в невесомый черный плащ. Лицо закрывала белая полумаска с торчащей по краям фиолетовой тканью, изображающей языки пламени. — Но абсолютно лишено изящности. — Уж извини, — ответил ей второй голос, и в следующую секунду перед аликорницей материализовался растирающий копыто Сомбра. На его лице тоже была маска, но без языков пламени — красные полосы придавали ему угрожающий вид. В мгновение ока она пошла трещинами, пока не осыпалась полностью. Загнутый красный рог нельзя было не узнать. Полы его плаща с громким хлопком улеглись на боках. — Всегда хотел себе хорошенько врезать, да вот случая подходящего не было. — Ч-что…? — шокировано озиралась на них Кейденс, но когда собственная дочь, вернее, её взрослая версия в таком же одеянии, что и единороги, шагнула из сплетения солнечных лучей, язык онемел окончательно. Отличалась только маска — она слегка отдавала голубизной из-за декоративных веток на правом глазу и сапфировой слезы на левом. И, как и маска короля, она мгновенно расползлась трещинами. Глас рассудка, впрочем, покинул её голову ещё на ударе по королевской челюсти. — Какого, — простонал пришибленный король, стремительно теряя дикцию и лишние зубы. — Почему ты её зафифаешь? Фто за… — Что-то ты слишком много болтаешь, друг, — со злобной усмешкой проговорил Сомбра и сел на его грудь, вращивая ноги горе-насильника в кристаллы. Единорог дёрнулся, пытаясь высвободиться, но Сомбра прижал копытом его горло, вдавив в стену. — Кто ты такой?! — удивленно прогнусавил жеребец, а затем на его голову опустился страшный удар. Сомбра был в ярости. Флёрри погасила рог и заслонила его крылом. — Вам не нужно это видеть. Мне уж точно, — грустно улыбнулась она, кивая на маленькую принцессу. Кейденс заторможено кивнула и закрыла дочь копытами. — Я защищаю их, потому что ты — трусливый кусок говна, который может только запугивать и насиловать, — Сомбра продолжал бить его лицо, не щадя собственных копыт. Он измял железные обручи короны и сбил её на пол. — Я защищаю их, потому что ты — алчная, лживая паскуда. Потому что ты — ничтожество, забывшее о жизни и радости. Он не прекращал бить его, разукрашивая скулы и разбрызгивая кровь. Единорог скулил и выл, а когда Сомбра одним мощным ударом снес ему пол рога, зарыдал, как маленький ребенок. — Пощади! — вопил он, рыдая, смешивая слезы, кровь и сопли на распухшем и разбитом лице. — Пощади! Кейденс старалась не смотреть на избиение, но видела кровь даже сквозь бледно-розовые перья. Она обрызгала кристаллы вокруг, её было ужасно много, а хруст, с которым несостоявшемуся насильнику сломали рог, навсегда засел в её памяти. Она слышала, с какой яростью свистели удары, с какой ненавистью дрожит голос единорога, спасшего её. Страшная догадка мелькнула между градом мыслей — а вдруг это что-то большее, чем защита, вдруг он говорит так о себе? — Хватит, — единорожка положила копыто на плечо Сомбры. Он как будто обессилил от одного его прикосновения, опустил копыта и замер. Единорог под ним скулил и вжимался головой в разбитую стену, пытаясь хоть как-то уклониться. Плечи его дрожали от натуги — инстинктивно хотелось закрыться копытами, но они были намертво прижаты кристальными оковами. Сомбра встал и взглянул на Кейденс. Её пробрала дрожь — ещё никогда она не видела таких глаз: едва живых, присыпанных пеплом. Он поправил плащ, копытом, словно ластиком, стерев с него пятна крови, и заговорил. — Когда они придут сюда, чтобы спасти тебя, скажи, что впала в ярость. Что он попытался навредить Флёрри, и ты потеряла контроль. Ни слова о нас, Кейденс. Пожалуйста. — Нам пора, — единорожка одарила её долгим холодным взглядом, как будто уточняя, всё ли она поняла. Кейденс кивнула, а потом посмотрела на взрослую дочь. Она улыбнулась. — Всё будет хорошо, — заверила Флёрри. — Тебе поверят. Кейденс проводила её удивленным взглядом, во все глаза рассматривая троицу. Их тела скрывали эфемерные плащи, под которыми словно ничего не было, грива Сомбры была неожиданно уложена в хвост, и его волосы не развевались на волшебном ветру. И Флёрри, её маленькая девочка, выглядела такой взрослой и сильной. На глазах навернулись слезы. Сомбра что-то произнес, вероятно, позвал по имени, и единорожка подняла голову. — Открывай портал. Нам и правда пора. Она кивнула и зажгла рог. Ей пришлось встать на задние копыта, чтобы развести передние, преодолевая ими ткани пространства. В воздухе начала прорезаться портальная дыра — создавалось ощущение, что её копыта были лезвиями. Замок затрясся. Света стало слишком много и слишком мало одновременно, чтобы Кейденс могла что-то увидеть, но на миг ей почудились огромные чёрные остовы крыльев, соединенных тонкой пленочной перепонкой. И глаза — тысяча глаз всех цветов и оттенков, тихий и оглушительно громкий шепот, смех и плач, горе и счастье — всё пронеслось вихрем по её неподготовленному сознанию, пока последняя бирюзовая кудряшка не исчезла между этой реальностью и межпространством. Откуда она знала эти слова? С дробным глухим стуком двери распахнулись, и в зал вбежал Шайнинг Армор вместе с Твайлайт. Следом подоспели и её подруги. — Кейденс! — Шайнинг подбежал к ним и прижал к груди. — Слава Селестии, ты в порядке. «Спасибо незнакомцам», — мысленно хмыкнула она, рассеянно наблюдая, как Элементы Гармонии рассматривают изуродованного короля.