Горячее сердце, холодная голова

      Аарон снова огрызался на Микасу. В такие моменты комиссару ВЧК Богдану Вишняк начинало казаться, что эти двое на самом деле никакие не матёрые революционеры, лично бравшие Зимний в октябре семнадцатого года. Революционеры — они друг друга понимают не с полуслова, а с полувзгляда. Они умеют сгладить ситуацию даже в том случае, когда столкновение интересов кажется неизбежным. А эти двое даже друг с другом разосраться умудряются на ровном месте. Точнее, это Аарон срёт в душу Микасе при каждой её попытке проявить беспокойство об Аароне. И вроде бы слова-то её звучат вполне себе убедительно, вот только у Охотского они почему-то не вызывают ничего кроме вспышек гнева. А ведь Аккерман всего лишь упрекнула его за то, что он провёл очередную бессонную ночь над материалами уголовных дел. И ведь действительно — какой из тебя нахер боец революции, если тебя шатает от переутомления, а в голове туман от недосыпа.       А вообще-то, Микаса тоже не права. В городе помимо простого уголовного контингента вовсю орудуют контрреволюционные недобитки: распространяют антисоветчину, клевещут на большевистский строй. Одним словом, контра — она и есть контра. Была бы воля Богдана — он бы эту сволочь без всяких затей в расход пустил, но эти двое поучёней его будут — говорят, надо чтобы всё по закону было оформлено.       Ну, по закону, так по закону. Вишняк почувствовал, как его глаза начинают слипаться, и закурил. Горький табачный дым прогнал дрёму, но это ненадолго. Однако следственную науку осваивать потихоньку надо — вот Богдан и корпел над книжкой. Читать-то он худо-бедно ещё до империалистической выучился, но для того, чтобы пресекать преступность в городе этого было явно недостаточно. Мысли его, желая отдохнуть от мудрёных слов, снова вернулись было к постоянным скандалам Аарона и Микасы, как вдруг в дверь его квартиры постучали. Хотя квартиры — это громко сказано: комнатушка три на четыре шага, в ней койка, стол со стулом и буфет — вот и вся квартира. Впрочем, ему доводилось жить и в худших условиях…       Открыв форточку, — чтобы прогнать из комнаты табачный смрад — Богдан отворил дверь и ничуть не удивился, увидев на пороге Микасу. Лицо её было равнодушным, но не как обычно, а с некоторой натяжкой, будто она заставляла себя выглядеть равнодушной.       «А другая бы вся зарёванная уже была» — подумал Вишняк, впуская товарища Аккерман.       — Где умывальник и койка ты знаешь, — сказал он вполголоса. Микаса едва заметно кивнула. Богдан же вышел в коридор — докурить. Когда он вернулся, Аккерман уже лежала на койке, укрывшись старым потёртым одеялом. Её одежда была аккуратно сложена в ногах.       Вишняк приблизился к спящей девушке, постоял немного, задумавшись о чём-то своём. И задёрнул тонкую простынь, служившую ширмой.       Подойдя к буфету, чекист достал из него флакон и жестяную коробочку. Наполнив стакан наполовину спиртом, долил заварки из давно остывшего чайника и добавил к получившейся смеси щепотку марафета из жестянки. Резко выдохнул и опрокинул в себя стакан гремучей жидкости, которая тут же ударила в голову, прогоняя остатки сна.       Ему сегодня спать всё равно некогда — он ещё книжку не дочитал.