Горячее сердце, холодная голова

      Уже занеся сжатую в кулак руку над знакомой дверью, Микаса вдруг задумалась: не поздновато ли? Словно и не она когда-то с завидной регулярностью заявлялась на ночь к сослуживцу.       С другой стороны, если подумать, — а когда ещё можно будет застать этого трудоголика дома? Если ждать до завтра — придётся идти прямиком в ГубЧК, отвлекать товарища от работы… нет, это не дело. Девушка уверенно стукнула в дверь три раза — как она обычно это делала. Интересно, сильно ли Богдан удивится такому напоминанию из прошлого?       Однако дверь открыл вовсе не Богдан. Вместо него Микаса увидела за порогом невысокую миловидную евреечку.       — Простите, вам кого? — спросила она.       Аккерман даже немного опешила. Действительно, и чего она ожидала? Что заслуженный революционер, красный комиссар и почетный чекист, которому прочили будущее главы губернской «чрезвычайки» до конца своих дней будет жить в этом обветшалом общежитии? Наверняка ему уже выделили комнату поприличнее…       — Извините, — сказала Микаса, почесав затылок, — здесь раньше жил один мой друг. Похоже, он съехал отсюда. Комиссар Вишняк — не знаете такого?       — Богдан, — просияла девушка, сложив руки на груди, — так значит вы его сослуживец? Как же, он и сейчас здесь живёт. Только вот дома его сегодня не будет. Работа, сами понимаете. Вы таки заходите. И не смейте кобениться, — добавила она, взглянув на Микасу.       — Я и не кобенюсь, — ответила чекистка, к собственному удивлению услышав родной одесский говор, — я молчу.       — Тогда таки уберите мнение со своего лица, — резонно заметила девушка, едва ли не затаскивая Микасу в комнату.       Надо заметить, жилище Богдана заметно поменялось в лучшую сторону — на окнах наконец-то появились занавески, старый рабочий стол был застелен белой скатертью, покрывало и подушки на стоящей в углу кровати сияли чистотой — словом, здесь чувствовалась заботливая женская рука. Микаса даже немного смутилась, подумав: а смогла бы она вот так сделать для Аарона. Чтобы он возвращался со службы — а на столе расставлены тарелки с простым, но сытным ужином, стаканы с чаем.       — Богдан в ГПУ круглые сутки проводит, — весело щебетала девушка, попутно хлопоча над столом, — только по субботам дома ночует. А, таки что я вам могу сказать за Богдана — вы и сами за него знаете лучше меня…       Микаса смотрела на кротко улыбающуюся еврейку и думала, что у Вишняка всё сложилось намного лучше, чем у неё с Аароном…

***

      — У себя? — спросила Микаса дежурного, недвусмысленно указав на дверь начальника ГПУ.       — А вы, собственно, кто будете? — поинтересовался чекист, окидывая взглядом девушку в тужурке.       — Проверяющий из Москвы, — Аккерман протянула бдительному сотруднику удостоверение с вложенным в него мандатом.       Придирчиво изучив бумаги, дежурный вернул их девушке со словами: «Если не спит — значит у себя».       Приоткрыв дверь, Микаса вошла в кабинет. Прямо напротив неё, на безошибочно опознанной солдатской койке, сидел Вишняк, как раз натягивавший сапог на правую ногу.       — Ну что, товарищ начальник, рассказывай, как твои успехи в борьбе с контрреволюцией, — усмехнулась девушка, снимая фуражку…       После отчёта, совмещённого с непродолжительным чаепитием — если конечно морковный отвар можно назвать чаем, — пришло время личных разговоров.       — Ты давно ли семьёй обзавёлся? — спросила Микаса. Возможно, даже чуть резче, чем следовало бы.       — Ты что, у меня была? — насторожился Вишняк, — Значит, домой сегодня можно даже не возвращаться…       — С чего это? — усмехнулась Микаса.       — Ну так сама подумай, — пояснил Богдан, — открываешь ты дверь, а на пороге — неотвратительной наружности женщина, которая спрашивает товарища Охотского. Ты бы что в первую очередь подумала? И поверила бы ты после этого Аарону, что та женщина — просто сослуживец?       — Аарон погиб. Ещё в гражданскую, — глухо ответила Микаса, — под Крымом. Врангелевцы живьём сожгли…       — Вот так значит… — вздохнул Вишняк, после чего вынул из-под стола бутылку и налил по полстакана.       — Не чокаясь, — хмуро добавил он.       Микаса, поморщившись, влила в себя воняющую сивухой жидкость.       Помянув товарища, они, не говоря друг другу ни слова, вышли на крыльцо здания.       — Значит, так и не успели… — решил зачем-то уточнить Богдан, запуская пальцы в колючие усы.       — Конечно нет.       — Да-а, — продолжил Вишняк, закуривая, — а я ведь говорил ему, чтобы не тянул с этим делом.       — Сам-то ты как? — спросила Микаса, подпалив папиросу.       — Да так, — неопределённо пожал плечами Богдан, глядя куда-то вдаль. Но по с трудом сдерживаемой улыбке Микаса поняла: её товарищ в кои-то веки чувствовал себя по-настоящему счастливым…       Что есть вся наша жизнь? Борьба. А самая яростная борьба — это борьба классовая. Революция пробудила в людях внутренние резервы и превратила дрожащих рабов в гордых борцов за собственную свободу. Вот взять хотя бы нас: кем мы были — а кем стали. Мягко говоря — всем. А всё почему? Да потому что мы — чекисты. А чекисты всегда сражаются до последнего. Потому что они — главные защитники завоеваний революции, благополучия трудового народа. В этом и есть смысл их жизни. ДМБ — Финальные титры