Господь не слышит писк мышей

      Мое тело оцепенело, и я полностью потеряла способность двигаться, когда словно из тумана послышался уже знакомый бархатный голос с нотками явного удовольствия:       — Кристиан Гудман, — громко произнёс мужчина и перевёл свои чёрные глаза в мою сторону.       «Конюх» представился, галантно склонив голову, что всё равно не сумело скрыть от меня его беззаботную ухмылочку. Наверняка, так и было задумано, я в этом не сомневалась.       Я могла придумать тысячу и одно сравнение черноты его глаз с чем угодно. С ночным небом или самым тёмным агатом, с крепким кофе или дорогой тушью для ресниц, с вороновым крылом или платьем новоиспечённой вдовы. Я совсем не могла различить радужку, настолько были черны его глаза. Словно бездна, в которой ты неизменно растворяешься, уходя прямиком на дно.       Хотелось немедленно телепортироваться сразу же в адский котёл, потому что в конечном итоге именно там я бы и оказалась после такого количества разнокалиберных ругательств в моей голове. Я чувствовала, как краснота пятнами расползается по моему лицу. Все взгляды были с любопытством обращены в нашу сторону, но лишь один из них вселял в меня животный страх. Папочка стиснул зубы и напряжённо оглядывал наше несуразное приветствие, и я даже по его глазам могла прочитать: «Только посмей сделать что-то не так!» Ноги резко стали ватными, и мне пришлось приложить массу усилий, чтобы сделать шаг и вложить ладонь в протянутую руку нового знакомого. Я лишь проследила взглядом за тем, как он прижимает тыльную сторону моей ладони к своим губам, и позволила поухаживать за мной, помогая сесть за стол. Парень с явным наслаждением наблюдал, как я обмякла на стуле, и сел на соседнее место слева от меня. Стало ужасно жарко. Залпом осушив стакан воды, я глубоко вдохнула, подавляя панику.       — Любопытная ситуация, не находишь? — Кристиан Гудман наклонился ко мне, беспечно расправляя салфетку на своих коленях. — Конюх со всеми за столом. Вздор!       Нижняя губа предательски задрожала.       Только попробуй сейчас разреветься, тряпка! Держи себя в руках!       Не в силах взглянуть ему в глаза, я вцепилась в край стола. Стыд волнами накатывал на меня, и было невозможно подобрать слова. Я долго собиралась с мыслями и наконец решила просто извиниться:       — Мне так жаль…       — Второе извинение за день? Я польщён.       Я пыталась сказать ещё хоть что-нибудь, но точно выглядела бы глупо. Мне казалось, мужчина заметил мою паническую атаку, и мягко добавил, доливая мне в стакан воды из графина:       — Не бери в голову, всё в порядке. Ты же не могла знать, кто я на самом деле.       — У меня не будет проблем? — я в ужасе кинула взгляд на отца, но Кристиан, к счастью, этого не заметил.       — Что? О чём ты? — в голосе сквозило искреннее удивление, и я с облегчением выдохнула.       Правдоподобный ответ в моей голове не нашёлся. Пришлось изобразить улыбку, чтобы дать понять: разговор окончен.       Прислуга — конечно в таком доме есть прислуга — расставила перед нами блюда, и ко мне только в этот момент пришло осознание, что я не ела со вчерашнего вечера. Всю мою сознательную жизнь меня старались приучить к порядку и самостоятельности. Папочка без конца ругался на мать, когда та порхала вокруг нас и пыталась помочь с чем бы то ни было. Временами доходило даже до того, что он запрещал ей накладывать для нас еду в тарелки и — не дай Бог, — мыть за нами посуду. Генри такая «честь» не выпала ни разу: он же мужчина. Зато я была обязана выполнять всё беспрекословно и с улыбкой на лице. Столько слёз пролито. Столько детских вечеров кануло в лету. Ни одной куклы — зато гора тарелок и пыльные углы. Поэтому я привыкла, что могу всё сделать сама: и приготовить, и убрать за собой. Вот и сейчас, когда меня обслуживало с полдесятка специально обученных людей, я вдруг ощутила страшную неловкость. Странное и довольно неприятное чувство резко кольнуло где то в глубине души. Злость? Нет. Обида? Точно не она.       Зависть.       Она, родимая.       Я постаралась убрать это ужасное ощущение. Завидовать кому либо — мерзко и противно. Так учил меня папочка. И я, правда, никогда и никому не завидовала, ведь если бы это было так, то я давно бы сгорела изнутри. В мире было столько вещей, которыми я могла восхищаться и только мечтала завладеть. Играть всей семьёй в настольные игры или устраивать барбекю на заднем дворе. Завести кошку, снимая все её безумные выходки на камеру телефона. Отпрашиваться на вечеринки друзей, хоть иногда, для разнообразия, не получая отказа. И это всё даже не говоря о всевозможных платьях и костюмах. Нет. Самое заветное желание вовсе не какая-нибудь домашняя живность — отцовская гордость, довольство моими действиями и, наконец, признание. В том, что я, его единственная дочь, достойна называться Ребеккой Вульф, а не какой-нибудь там «паршивкой» или «дурой».       Оправившись от череды неприятных воспоминаний, я наконец опустила глаза на тарелку. Передо мной лежал исполинских размеров стейк из красной рыбы. Конечно, в Америке есть рыба. Просто до этого мне доводилось видеть её исключительно в виде филе, которое предполагало использование одной единственной вилки. Я растерянно оглядывала миллион столовых приборов по обе стороны от тарелки и беспомощно сжимала кулаки. Я непременно решила вспомнить ряд фильмов и сериалов, где мне приходилось видеть, как в роскошных ресторанах главные герои ужинали с использованием всех этих бесконечных вариаций ножиков. Безуспешные попытки воспроизвести хоть что-нибудь из увиденного закончились моим сиюминутным захватом бокала с водой, чтобы занять руки хоть чем-нибудь. Стараясь сильно не выделяться, я то и дело косилась на других участников ужина, приглядываясь к приборам в их руках. Я знала, что не имела права на ошибку. Не могла опозорить Родерика Вульфа и выставить себя, его дочь, на посмешище перед благопристойной английской семьёй.       Истерический смешок застрял в горле. Осознание самой нелепости страха приняться за еду неправильным ножом приводило меня в какой-то извращённый восторг. Краем глаза я уловила движение слева от себя.       — Господи Иисусе, — сварливо зашипел Кристиан, наклоняясь ко мне. — Ты сейчас сознание потеряешь от напряжения. Мне уже жаль несчастную сёмгу. Дай помогу.       Я издала непонятный звук, который предполагался как выражение благодарности, и приготовилась к обучению.       — Смотри, вот этот ножик с заострённым концом, видишь? Его бери в правую руку… Вот так, да. Похож на лопатку, правда? Им отделяют мясо от костей. Теперь вилка… Нет, не эта. Да, та широкая с короткими зубчиками. Смотри, у неё четыре зубца, а между ними углубление — чтобы удобнее удалять косточки. В левую руку бери, молодец…       Я сосредоточенно наблюдала, как Кристиан демонстративно медленно проводит какие-то манипуляции в своей тарелке, а затем постаралась повторить то же самое.       — Нет, вилку зубцами вниз, когда придерживаешь рыбу. Да, правильно. Так удобнее, правда? А потом переворачиваешь и лопаткой помогаешь положить мясо на вилку.       Спустя несколько минут у меня вполне себе сносно получалось, и Кристиан, удовлетворённый результатом своего ликбеза, отвернулся к тарелке. Я заметно осмелела, и теперь весело поглядывала на брата, который то и дело влюблёнными глазами пожирал Кэролайн. Мы так и не поговорили с ним с самого моего приезда, но на это ещё было время. Я угрюмо перебирала возмущённые фразы в своей голове. Их я обязательно скажу своему брату, когда буду укорять его за то, что он ничего не сказал мне ни про свадьбу, ни про то, что вообще здесь происходит. Пока я сократила свой выбор до двух вариантов: «Как ты мог?» и «Я больше никогда не смогу тебе доверять!» Я размышляла, как бы грамотно совместить их в одной пламенной речи, до тех пор, пока ещё одна заинтересовавшая меня тема не выдвинулась на обсуждение.       — …Да, Элджернон, Кристиан действительно подаёт большие надежды, не так ли?       Я прислушалась.       — Мои дети потрясающе справляются с делами компании. Кэролайн такими темпами скоро возглавит отдел рекламы. А Кристиан через пару лет спокойно займёт пост исполнительного директора. Совру, если скажу, что протолкнул детишек в собственный бизнес. Они и правда всего добились сами.       Зависть ядовитой стрелой пронзила меня куда-то в области груди. Проявление гордости от своего отца — совершенно незнакомая для меня эмоция. Я поджала губы и украдкой кинула взгляд на Кристиана. Костяшки пальцев его белели всё сильнее по мере того, как углублялся разговор. Мысли снова вернулись к Сиэтлу, и я выпала из реальности, вспоминая свою прежнюю жизнь. Весь этот вечер меня преследовали неизвестные мне чувства, которые неприятно скреблись сотней разъярённых кошек внутри. Я пыталась уплыть в образы родной Америки в отчаянном желании зацепиться хоть за что-нибудь важное. Но я была настолько одинока в собственном мире, что Сиэтл казался не более, чем местом моего рождения, но уж никак не утраченным кусочком счастливой жизни. Вспоминать было решительно нечего. Никаких друзей, оставшихся позади, никаких незавершённых дел или сожалений. Я углублялась во флешбэки, но в них не было ничего, по чему я могла бы скучать. А теперь, на другом континенте, я оказалась в семье баснословных богачей, которые претили мне всем своим существом. Хотелось верить собственным глазам и ушам, которые подсказывали, что Гудманы не из тех высокомерных бизнес-акул, ни перед чем не останавливающихся на пути к деньгам. Но весь мой опыт по части папочкиной работы упорно напоминал: все до единого денежные мешки — жестокие бесчувственные снобы. Все эти рабочие речи, доносившиеся до меня сквозь пелену раздумий, заставляли желать лишь одного: встать и сбежать подальше, в надежде, что когда-нибудь такая жизнь для меня прекратится. Лишь бы не слышать этих возвышенных разговоров, слишком слащавых для меня. Слишком много любви к своим детям. Так не бывает! Я только в фильмах видела по-настоящему любящих родителей. Хотя, возможно, это все фальшь? Добропорядочный семьянин всегда получал привилегию, когда шла речь о значимой должности и продвижении по службе. Я уже давно не умела различать правду и ложь. Моя паранойя была убеждена, что все вокруг лицемеры, а хорошее отношение к кому-либо возможно лишь ради своей выгоды.       Я машинально схватилась пальцами за левое ухо и царапнула ногтем, с облегчением чувствуя, как физическая боль заглушает мучительную тяжесть внутри. Лишь когда Кристиан с трудом оторвал мою руку от разодранной раковины, я очнулась от наваждения. Он лишь на секунду перевёл напряжённый взгляд от ведущегося разговора к моим ногтям, под которыми алела свежая кровь. Мужчина предостерегающе сверкнул глазами на меня, а затем сунул мне в ладонь салфетку, и снова отвернулся к своему отцу, который с особым усердием расхваливал сына.       — …Оксфорд с отличием. Да, это была его инициатива. Мы с Ланой были готовы позволить мальчишке погулять ещё годик перед принятием серьёзного решения, но он был непреклонен. До ночи готов торчать в офисе. Достойная замена мне, когда я подам в отставку. А как его боятся неказистые работники!       Чета Гудманов добродушно захихикала в сторону сына. Тот, в свою очередь, резко поднялся из-за стола с раздражённым видом. Никто за столом, кроме меня, казалось, и не замечал произошедшего. Я удивлённо перевела взгляд с него на мистера Гудмана, а затем вниз, на свою руку; поспешно очистила ногти и приложила бумажную ткань к недавней ране, слегка поморщившись.       — Ребекка!       Я подпрыгнула на месте, опуская окровавленную салфетку. Уж точно не ожидала обращения ко мне, учитывая направление разговора. Подняв глаза в поисках источника звука, я столкнулась взглядом с главой семейства Гудман. Его усы довольно шевелились, пока он смаковал следующие слова:       — Вижу, ты уже успела подружиться с моим наследником.       Мгновенно подавившись гарниром, я сделала пару глотков воды, бросив в сторону мистера Гудмана несколько неубедительных кивков. Кажется, его устроило моё подобие утвердительного ответа, и он снова взялся за еду.       — Вообще-то мы познакомились ещё днём на конюшне, — неожиданно ядовито сказал Кристиан, откланялся и стремительно удалился.       Я обомлела. Ну вот и всё. Если папа узнает, что я приняла сына его начальника за конюха, да ещё и сказала ему об этом в лицо, мне точно несдобровать. Мои руки затряслись так, что пришлось отложить столовые приборы. При этом я задела бокал с водой, и он опрокинулся. Вода хлынула на скатерть и на подол моего платья. Я вскочила, потянулась за салфетками и опрокинула стул. Все лица повернулись ко мне, созерцая мою чудовищную неловкость. Хозяин дома разразился хохотом.       — Ребекка, детка, расслабься. Ты побелела как полотно. Ничего страшного не случилось, мы просто поставим тебе сухой стул.       Я перевела взгляд на отца, и он одними губами прошептал: «Тебе конец». Кровь бешено застучала в висках. Несколько мучительных секунд я до боли кусала щёку, чтобы не свалиться в обморок.       — Прошу простить меня за испорченный ужин, — ком в горле мешал говорить внятно, и я судорожно сглотнула. — Пойду переоденусь и буду готовиться ко сну. Всем спокойной ночи.       Я пулей вылетела вслед за Кристианом и бегом взобралась по лестнице до своей комнаты. Было страшно представить, что может сделать со мной отец. Я сделала именно то, чего он сказал мне не делать. Я его опозорила. Мокрое платье было снято крайне нервным рывком, и теперь небрежно свисало с дверцы шкафа, чтобы просохнуть. Ледяная вода из крана отрезвляла. Я направила несколько брызг себе на лицо и блаженно выдохнула, запрокинув голову к потолку. Откопав в чемодане любимую безразмерную толстовку и старые джинсы, я немедленно облачилась в них. Кеды даже не завязывала, заправив шнурки внутрь. Паника душила меня со всех сторон, и ничего лучше свежего воздуха не помогло бы мне лучше. Я стремительно спустилась вниз и была уже на половине пути к выходу, как меня больно дёрнули за плечо. Я знала эту хватку и знала, что завтра на этом месте меня ждёт большой синяк. Покорно опустив глаза, я сдавленно прохрипела:       — Прости меня, папочка, я не специально. Клянусь тебе.       Что я могла сказать? «Прости, папа, я разнесла ужин в пух и прах только потому, что боялась, что ты можешь со мной сделать из-за другой моей оплошности»?       — Ты всегда находишь изощрённые способы выставить меня идиотом! Твоё счастье, что Гудман воспринял это хорошо, иначе я бы высек тебя прямо на глазах у всех, даже не сомневайся. Первая и последняя твоя оплошность.       На этой ноте папу окликнул хозяин дома, и он нацепил кривоватую ухмылочку, как ни в чём ни бывало направившись в столовую.       Слёзы застилали глаза, пока я так и стояла, скукожившись, посреди холла. Облегчение постепенно расходилось по каждой клеточке моего тела. После такой провинности избежать наказания? Что ж, и мне иногда везёт! Избил до одури меня отец лишь однажды, после того теста на девяносто семь процентов, но просто ударить за любую провинность было для него чем-то в порядке вещей. Чаще всего отец пытался скрыть следы своей ярости, выбирая для кары мои прикрытые одеждой места, но бывало, что его просто ослепляла злость, и в итоге мне приходилось искать кучу оправданий своему разбитому лицу. Как-то раз он настолько не рассчитал силу, что я едва не потеряла глаз. Маме было сказано, что на меня вечером напал воришка, утащив сумочку. Его фальшивый фоторобот ещё долго гулял по всему Сиэтлу. Отец тогда купил мне новый телефон и указал на свою немыслимую щедрость, даже учитывая моё «отвратительное поведение». Легенда вышла такой убедительной, что в итоге какого-то карманника всё же нашли, и он даже был похож на моё описание. Дело закрыли, и мама успокоилась. Ума не приложу, как все эти годы ни она, ни Генри не замечали всего этого. Мама скорее всего даже мысли не могла допустить, что её любимый муж, отец её прекрасных детишек, мог быть способен на это. Мой брат всегда был золотым ребёнком, отец не мог нарадоваться на такой подарок судьбы. Генри и в помине не знал тёмной стороны главы семейства. Несмотря на всё это, я понимала, что папа меня, конечно, любит. Просто это такой метод воспитания. Казалось бы. Но вот она я: школа с отличием, зачислена в Оксфорд… Достигла бы я всего этого без такой мотивации?       Наконец я справилась с оцепенением и распахнула входные двери. Лицо тут же ласково защекотал прохладный ветерок. Я решила немного пройтись по территории поместья, но не успела я спуститься по лестнице и ступить на тропу, как меня окликнули. Голос был знакомым, но я всё же вздрогнула от неожиданности.       — Тише, пугливая мышка. Тебе тоже стало душно от всех этих разговоров? — Кристиан стоял, облокотившись спиной к стене, и в руке у него блеснул уголёк сигареты. Мужчина выпустил облако изо рта. Сизый дым закружился лишь на долю секунды, и тут же растворился в свежем ночном воздухе.       Мне было что сказать по поводу «пугливой мышки», но я сдержалась. Жизнь научила подбирать слова тщательно, поэтому я практически и не разговаривала. Всегда был страх ляпнуть что-то из ряда вон, а потом получить за это наказание. Я многозначительно кивнула в ответ на вопрос Кристиана и неуверенно переминалась с ноги на ногу, не зная: стоит мне остаться или всё же можно продолжить вечерний променад? Парень неспешно затянулся и заключил, нарочито растягивая слова:       — Ты была куда сговорчивее, когда думала, что я конюх.       Лица его я не видела. Мужчина выбрал себе укромный тёмный уголок, а фонари горели лишь в дальней части сада. Я завороженно наблюдала за клубами дыма, разлетающимися в разные стороны. Вот, сверкнул огонёк, окурок с едва слышным стуком плюхнулся на гравий, и Кристиан носком придавил его. Я была без понятия, чего парень ждёт от нашей беседы. Он уже ляпнул отцу про наше знакомство в конюшне. И одному Богу известно, к чему это могло бы привести.       — Алло, приём! Земля вызывает Ребекку Вульф! Что с тобой? Воды в рот набрала?       Я всё ещё совершала непонятные действия со своими ногами, пока не умудрилась споткнуться на ровном месте. В этот момент у подъездной дорожки зажглось несколько фонарей, среагировавших на моё движение. Внимательный взгляд чёрных глаз тут же просканировал моё лицо.       — Ах вот оно что. Слёзы, — я буквально слышала, как парень закатил глаза. — Что случилось? Испортила платьице? Бросил парень? Выскочил прыщик?       Я оскорбилась до глубины души.       — Сколько, ты думаешь, мне лет? — я не узнала собственного голоса.       — М-м-м, не знаю, — лениво протянул Кристиан, засовывая руки в карманы. — Лет пятнадцать?       — Ты же знаешь, что это не так, — довольно грубо отозвалась я. — Мне восемнадцать. Хвалёные английские манеры… Слыхал о них?       — Ух-ты. У мышки прорезался голосок. Ну надо же!       Честно сказать, я сама была в шоке. Наверное, чувство собственного достоинства у меня было не полностью задавлено. Щёки горели, но я даже не обращала внимания.       — Прощу прощения, но я собиралась совершить вечернюю прогулку по территории вашего чудесного поместья, — нарочито вежливым ледяным тоном произнесла я. — Ещё раз хочу поблагодарить вас, мистер Гудман-младший, за неоценимую помощь в разделке рыбного стейка.       Кристиана это явно забавляло.       — Никогда не посмел бы оставить даму один на один в неравном поединке с сёмгой. Поверить не могу, что ты впервые в жизни видела рыбу. Неужели в Америке с этим так туго?       — Просто у нас адекватное количество столовых приборов, — парировала я, сама не веря своим ушам.       Если бы меня сейчас слышал отец, я бы лишилась способности сидеть как минимум на несколько недель. От осознания собственной дерзости я тут же начала сдуваться, и в итоге моё боевое настроение полностью сошло на нет. Решив, что моя последняя фраза достаточно хорошо послужила точкой в разговоре, я молча удалилась по тропинке сада.       Уф, если это был всего первый день, то даже страшно представить, что будет дальше.       Зарывшись в мучительные раздумья, я даже не заметила, как прогулка подошла к концу, и я оказалась в своей комнате. Сбросив одежду, я с остервенением принялась смывать остатки потёкшего макияжа, и тут мой взгляд упал на ванную. Ни секунды на размышления. Я наполнила её, добавив содержимое одного из небольших пузырьков, которые занимали целый отсек косметички, заботливо подаренной мне Кэролайн. Комнату окутал нежнейший цветочный аромат, и пена густым сугробом улеглась на поверхности воды. Я опустила ногу, и по моему телу пробежала волна мурашек от наслаждения. Опустившись по самый подбородок, я прикрыла глаза. Мне всегда больше нравилось набирать ванну, чем мыться под душем. Я могла так сидеть не меньше часа, лишь иногда подливая горячей воды, чтобы не замёрзнуть. Так я хоть на время сбегала от того давления, что оказывалось на меня за пределами этой воображаемой керамической крепости. Странная привычка, но мне это всегда нравилось. Вода для меня как исцеление души и тела. Я всегда верила в то, что она забирает всю усталость и даже плохие мысли. Наверное, я так отчаянно пыталась себя в этом убедить, что мне действительно становилось лучше, когда я находилась в воде или рядом с ней.       Трудно сказать, сколько прошло времени, но всё же мне пришлось выбраться из блаженного рая и облачиться в новую пижаму. Всё, теперь у меня официально два любимых места на планете: ванная и объятия этого восхитительного шёлкового чуда.       К удовольствию моей мамы, постельное бельё было уже заправлено. Я чуть приоткрыла окно, предпочитая спать со свежим воздухом в комнате, и забралась под тяжёлое одеяло. Ни одна мысль не успела потревожить меня перед сном. Я едва коснулась головой подушки, и мгновенно провалилась в небытие.