некоторое время спустя
— Мой покойный отец был геологом, — донеслось с трибуны. — Некоторые из вас наверняка помнят Рэнди Марша — порой единственного, кто мог справиться с теми трудностями, обрушивающимися на наш город, с которыми не мог справиться никто другой. Часто задачи, которые ставились перед ним, выходили далеко за рамки его компетенций, но он никогда не пасовал, никогда не оставлял Южный Парк в беде. Толпа, небольшим озером разлившаяся перед Стэном, в молчании внимала его словам, произносимым негромко, без надрыва: ему незачем привлекать внимание горожан к насущной проблеме, ведь каждый помнит, что делать, чтобы выжить (вновь), и какие непоправимые ошибки нельзя совершать. Кто-то верит в юного Марша, кто-то ищет надежду в его речах, потому что никто другой не говорит с людьми, не пытается направить их; кто-то из праздного любопытства разглядывает его. Стэнли Марш — наглядная иллюстрация случившегося с каждым выжившим: сильный человек, искалеченный обстоятельствами настолько, что хром теперь и уродлив. Прежде красивое лицо сохранило глубокие шрамы; цвета углей волосы подернула преждевременная седина, они отросли, но не скрыли незамысловатую дыру на месте уха и порванную щеку. А в карманы куртки спрятаны изувеченные руки, которые Стэн ненавидит за то, что ими сотворил. — Южный Парк — немилосердный город, — продолжил Стэн. — Он не всегда принимал Рэнди Марша таким, каким тот был. А у меня отнял родителей и сестру, друзей, товарищей, возлюбленную и… — Он замолчал. Боль не ушла и пообещала остаться с ним навсегда. Если бы не он сделал то, что сделал, пожалуй, было бы немного легче. Хоронить любимых проще, когда неповинен в их смерти, — факт, который Стэн не хотел бы знать. — Но я, как и отец, ни за что не предам то, во что верю. А верю я в нас. Верю, что, сплотившись, мы отстроим свой дом и со временем вернем себе ту жизнь, которую утратили несколько лет назад. — Сморгнув влагу с глаз, он поднял взгляд к золотому горизонту. Закатное небо (теперь оно в назидание кроваво-алое с восхода и до захода Солнца) пронзено развалинами города, который предстоит возродить из пепла, из праха сгоревшей в нем жизни. — Я верю, что старания наши не будут напрасны, и будущие поколения, которые отныне не обречены прозябать во мраке и холоде под землей, увидят лучший мир. — Стэн еле заметно улыбнулся, взглянув на плавно опускающийся к кромке города черный диск; если бы был уверен, что Мистерион видит его, кивнул бы ему в знак безмерной благодарности. — Они увидят рассветы и закаты нашего нового Солнца. Толпа ожила не сразу. Людям все еще трудно осознать, что встретивший их на поверхности мир безопасен. Понадобятся десятки лет, сотни специалистов и разнообразное оборудование, чтобы доказать последним скептикам, что нет ни губительного света, ни радиации, что черное Солнце не божья кара. А тем, кто видел подвиг Мистериона, тем, кто знал Кенни с детства, не нужны никакие подсчеты и выводы. Он — герой, спасший человечество. Клайд сомкнул ладони первым. Запустил цепную реакцию, и слабые хлопки, доносящиеся со всех сторон, превратились в овации. Уголки его губ дрогнули: радостно от того, что город в руках достойного человека, за которым, к слову, большинство готово идти уже сейчас. Все наладится, ведь за дело взялся Инструмент. Любопытно, видит ли он иронию судьбы в том, что должен починить свой город? Настроение Клайда омрачилось, когда в толпе взглядом он нашел человека, не разделяющего всеобщего воодушевления. Невысокий силуэт в плаще отделился от остальных, неторопливо двинулся прочь, опустив голову, чтобы спрятать в тени капюшона свое лицо. Кого-то попросив пропустить, кого-то бережно отодвинув, Клайд, неотрывно следя за знакомым до щемящего чувства в груди юношей, направился следом, наперерез толпе. Он предпочел не окликать его до тех пор, пока они не оказались достаточно далеко ото всех, кто мог бы их услышать. — Твик! Тот остановился посреди испещренной рытвинами дороги. По обе стороны от него — полуразрушенные строения (балки, да крошащиеся остатки бетонных стен), когда-то являющиеся магазинами, в которые с друзьями забегал после уроков, или домами, в которых эти самые друзья, ныне мертвые, жили, — кто знает. А перед ним горизонт с зависшим над ним полыхающим, при ближайшем рассмотрении, черным пятном. Клайд непроизвольно замедлился. — Я не ожидал, что увижу тебя здесь, — проговорил он, подходя ближе. — Я не ожидал, что появлюсь здесь, — не обернувшись, холодно отозвался Твик. Донован сглотнул. От тона друга ему стало не по себе, да и сложно находиться рядом с ним после пережитого. Казалось бы, трагедии объединяют, но последняя схватка добра со злом оказалась слишком… Словом, на повседневное общение сил не осталось у обоих, и оба, не сговариваясь, продолжили существовать друг без друга. — Новости вроде бы обнадеживающие, да? — бодрясь, произнес Клайд, подойдя к Твику. Поравнялся с ним, мельком глянул на бледные губы; глаза того оставались скрытыми тенью. — Знаешь, я часто слышал подобные слова, мотивирующие призывы, но Стэну почему-то верю. — Он криво улыбнулся. Твик, однако, выглядеть заинтересованнее не стал, живее — тоже: ему этот диалог будто бы не нужен. — Думаю, он станет прекрасным лидером, поведет людей за собой и… — Не понимаю, — сказал Твик. Хмыкнул безрадостно и повернулся к Клайду, хронически красными глазами (он плакал почти постоянно, слезы не кончались, как не кончаются по осени дожди) посмотрел на него снизу вверх. — Ради чего? Ради будущих поколений, да? — Сам же ответил на свой вопрос. — Ради наших детей, да? Посмотри на него. — Порывисто махнул рукой, вперив взгляд во все еще возвышающегося над остальными Марша, пытающегося приветливо улыбаться, говорящего что-то ободряющее. — Готов поклясться, что Стэн либо не способен завести собственных, либо никогда не найдет в себе смелости это сделать. Выходит, он — лицемер, как и все до него. Клайд опешил. — Почему ты говоришь так? — выдохнул он. — Стэн думает о других, старается… — Я думал о других тоже! — прервав, выпалил Твик. Его лицевые мышцы, припухшие под болезненно белой кожей, содрогнулись. — И что я получил взамен, Клайд?! — Кажется, понял, что сказал не то; в кулаках сжал края плаща, чтобы унять бьющую его лихорадку. — Я не ждал, что получу награду за героизм, когда, жертвуя всем, что дорого, спасал человечество, — спокойнее произнес он, но надтреснувший голос выдал страдание. — Я делал то, что должен был. А вы… — стиснул зубы и сразу же разжал, — вы должны были выжить, Клайд. Всего лишь выжить. — Заслезившиеся глаза Твик спрятал под веками, судорожно вдохнул. Сердце все бешено билось о грудную клетку, но никак не хотело расшибиться об нее в кровь, чтобы остановиться. На эгоистичные заявления товарища стоило бы разозлиться, но Клайд не смог. В его отчаянии он услышал совсем иное, чем тот озвучил. — То, что случилось с Крэйгом… — полушепотом начал он. — В этом нет ничьей вины. Так сложилось. — Почему не сложилось иначе, ты знаешь? — Твик повысил голос. Исступленно посмотрел на Донована, будто обвиняя. Тот непроизвольно отшатнулся, но заговорил с уверенностью: — Ты сделал то, что должен был, и он поступил так же. Твик, кажется, мысленно взвыл от боли, но вслух лишь фыркнул. — Никто из нас не поступил правильно, — прошипел он. — Потому что никто не разглядел в Воздушном Змее психопата и не прикончил его еще ребенком. — Мы не убийцы! — вспылил Клайд, ошарашенно глядя на темнеющее лицо напротив. Как теперь донести до него это? — Один раз стоило запачкать руки, — буркнул Твик. Клайд, не поверив в услышанное, сокрушенно покачал головой. Он собирался сказать еще что-то, но, не дожидаясь его слов, Твик поправил капюшон и направился дальше. — Твик, не уходи вот так! — сорвавшись с места, выкрикнул Клайд. — Да, больно, но… — Он остановился, поняв, что идти следом нет смысла, бессильно развел руками. — Давай навестим Тришу? Она сказала, что уже устроилась на поверхности и готова принимать гостей. — Вымученная улыбка сползла так же быстро, как возникла. — Прошу тебя, Твик. Твик замер. На секунду показалось, что он готов развернуться, что новость его порадовала, воодушевила, вернула его, но… — Видеть ее мне еще больнее, чем тебя, — бесстрастно констатировал он. — Придурок! — выплюнул Донован. — Она похоронила брата! Я — друга! Не думай, что другим легче, чем тебе! Твик, продолжая отдаляться, поднял руку, вытянул средний палец и скривился от слез. Твик продолжал идти, не оборачиваясь, пока не оказался на западе Южного Парка. До границы города — разлившийся пруд (из-за оттепели он стал гораздо больше) и лесополоса, кое-где побитая танковыми выстрелами — с проплешинами; кое-где расцветающая, каждая травинка тянется к источаемому Солнцем теплу. Центр и городской шум, возвращающийся из прошлого, остались далеко позади. Твик лучше других знал, что новое Солнце (к слову, ему хотелось бы, чтобы Солнце называли не новым, а особенным, ведь с небес на землю смотрит все то же светило, видевшую катастрофу, которую вскоре в суете позабудут все, кроме него) справится со своей задачей: оно греет, оно наполняет воздух всем, что необходимо для жизни. И это то, ради чего Твик спас планету. Вот только отчего-то он не счастлив. И более всего хочется забыть себя, как прежде, и никогда не вспомнить… Секундная радость от встречи с Крэйгом, его Крэйгом, стала самой страшной из существующих пыткой. — Так-так-так… — протянул кто-то, улыбаясь. Твик, вздрогнув, обернулся. Поскользнулся на размытой талой водой земле, но устоял, будто бы взглядом зацепившись за выросшую перед ним фигуру. — Хмурый, как осеннее небо, — хмыкнул тот и поднял лицо к Солнцу. Багряные лучи углубили шрамы, перечеркивающие его белый глаз. — А нынче небо такое, что… — пролепетал он. — Загляденье. — Посмотрел на Твика, не опуская голову. — Тебе нравится? — Живучий гад, — выплюнул Твик. — Тебе единственному все сошло с рук, да? — С руки, — беззаботно усмехнулся Лео. Он отодвинул плащ, скрывающий оставшийся вместо плеча обрубок. — И все же я понес наказание — не сомневайся. Я, знаешь ли, проклят. — Неинтересно, — буркнул Твик, недовольно сморщив нос. — Если думаешь, что я ищу возмездия, то ошибаешься. — А справедливости? — вкрадчиво произнес Хаос. Твик, собирающийся уйти, с места не двинулся, и тот шагнул навстречу, возвысился над ним, подойдя близко-близко. — Ты же столько сделал для благополучия этого мира, а что получил? Дохлого парня и необходимость скрывать свое лицо ото всех. — Твик дернулся, но Лео не придал этому значения. Перейдя на заговорщический полушепотом, обошел юношу, оказался за его спиной. — Герой, ставший изгоем. Марша — лучшего человека в городе — назначат мэром Южного Парка, и он действительно немало сделает для жителей, жизнь положив на то, чтобы вернуться к былому укладу. Донован продолжит быть обычным работягой, женится, обзаведется двумя-тремя спиногрызами, которым расскажет дивную сказку о том, как получил свои шрамы, отстраивая город. — Лео наклонился к плечу Твика, его дыхание зашевелило края капюшона. — А ты, Твик? Тебе осталась только холодная тьма. Мальчик, запертый в сыром подвале неоправдавшихся ожиданий. О, я знаю это чувство… — Хватит! — отступив, Твик повернулся к нему. Повысив голос, поневоле продемонстрировал взвинченность, волнение. — Давай начистоту: тебе нечего мне предложить, поэтому можешь не пытаться… — Я могу предложить тебе свою сторону, — строго обозначил Стотч. С губ его исчезла ухмылка, потемнели прежде искрящиеся неуместным восторгом глаза. — Ты пробыл героем достаточно долго — не время ли стать кем-то другим? — Он решительно шагнул вперед — Твик опасливо отшатнулся. — Подумай, как быстро ты загнешься в одиночестве? Месяц? Полгода? Год? Как скоро хаос внутри тебя станет неуправляемой мощью, которая изорвет осознанность и волю? Твик попытался ощетиниться в ответ, но вышло неубедительно. — Считаешь, я выберу тебя, а не Клайда? Не Тришу? Не Стэна? — Рядом с ними твоя боль не уймется, — констатировал Лео. — Рядом с Клайдом, за связь с которым Крэйг тебя ненавидел последние дни своей жизни. Рядом с младшей Такер, совершенно точно винящей только тебя в смерти брата. Рядом со Стэном, который пережил свою боль, в то время как твоя тебя поломала. — Стотч сократил расстояние вновь, скользнув взглядом по съеживающейся фигуре Твика. — Видишь ли, крошка Твик… — Он посмотрел на пейзаж города за спиной того. И его передернуло, когда пустую улицу заволокло, как полупрозрачным туманом, сизым дымом. Сгустившись, пелена явила неясный человеческий силуэт, который растворился почти мгновенно. Лео приоткрыл рот, но не смог издать ни звука. Заговорил лишь тогда, когда дымка скрылась в проулке. — Поразмысли над моими словами, — бросил он, вяло улыбнувшись. В знак прощания ладонью похлопал Твика по острому плечу и, обогнув, шагнул в сторону города. — Помнишь дом, в котором жил юный Баттерс? Я буду ждать тебя там, когда примешь решение. Солнце село к тому времени, как Лео добрался до города. Оно больше не угасало плавно, окрашивая горизонт в закатные цвета, — свет выключался, будто бы кто-то щелкал выключателем. Пугающая необъяснимыми кошмарами ночь наступила внезапно. Мрачный лабиринт из опустевших домов и руин стал казаться непроходимым, затягивающим, как в детстве страшный сон. Лео ненавидел это чувство. Леденящий душу страх порабощал его разум, рациональность, и каждая шевелящаяся тень начинала казаться поджидающим его палачом. О, смерти не было нужды искать эту свою жертву — она всегда знала, где он, знала все его мысли, видела все непроизвольные реакции его тела на страх и контролировала его, заставляла жаждать конца, изящно демонстрируя свою неотвратимость. Ощутив холодное прикосновение, словно ветер скользнул в ладонь, Лео замер в темном и молчаливом, как склеп, проулке. Мурашки побежали по коже. Ему не становилось страшно до мурашек с того самого дня, когда родной дом стал пепелищем. — Покажись! — выкрикнул он. Дрожащий голос отскочил от кирпичных стен. — Покажись, ну! Я знаю, что ты пришла за мной! Смерть следовала за ним по пятам, безмолвно наблюдая. Иногда она злилась, и особенно цепкими становились ее костлявые пальцы, лежащие на горле Хаоса. Он знал: когда-нибудь она выдавит из него жизнь, знал, что она уже делает это. Не буквально, конечно. Смерть не убивает — она лишь ждет. Гнетущую тишину нарушили раздавшиеся позади Лео шаги. Он рывком обернулся, инстинктивно сжав рукою покоящийся на ремне пистолет — немногое, что осталось от боевой мощи профессора Хаоса, и сердце его екнуло, когда он различил знакомые очертания, воплощающиеся из темноты. Всегда екало. — Тебе меня не остановить, — придав голосу строгость, произнес Лео, заставляя себя не попятиться. — Я не сломлен, и я добьюсь желаемого. Мир еще познает хаос! — сорвался на крик. Голубые глаза напротив, не выражающие ничего, безучастные, смотрели на него. Стеклянные, будто глаза куклы. Никогда Лео не видел столь страшных кукол. — Бестолочь! — проорал он, чувствуя расползающийся по телу ужас: от этого равнодушно осуждающего взгляда ему не скрыться. — Твой брат делал хоть что-то! Боролся со мной, говорил со мной в попытке переубедить… А ты — тень! — Заболели нервно поглаживающие рукоять пистолета пальцы: слишком напряжены. — Тебя, может, и нет! Галлюцинация! В ответ Карен лишь сделала вдох и выдохнула. Мертвецки холодный воздух окутал Лео. Он заметно содрогнулся. — Я заполучу Твика! — выпалил он, заходясь все больше. — Мой план все еще воплощается в жизнь, ты же видишь! Карен не ответила. Она не говорила с ним, рта не открывала, но Лео мог поклясться, что слышит иногда ее звонкий смех, как слышал, когда силой брал ее, крик; слышит произносимые ею слова, звучащие более убедительно, чем пламенные речи Мистериона. То ли все это — помешательство, игра больного рассудка. — Что ты можешь? — проорал Стотч. Скованность стала невыносимой — он шагнул вперед. — Что?! — прогрохотал, приближаясь еще. Остановился, подойдя к девушке настолько близко, что дыханием расшевелил ее волосы на макушке. Ее глаза на уровне его груди, смотрит она снизу вверх, но почему-то кажется выше, как когда-то Кенни. Их сходство, теперь большее, чем когда-либо, чертовски нервирует! — Гребаный призрак! Ты должна была подохнуть раз и навсегда! — Выпустив пистолет, он поднес сжатый кулак к лицу Карен. Она не двинулась с места, не моргнула даже: знает, что он не ударит, и упивается этим. Ногти Лео впились в ладонь. — Проклятье! — выплюнул он, отступая на шаг. Он не хочет причинять Маккормик боль, ведь она не делает ничего — просто смотрит за ним. Она и того, что он уже сделал, не заслуживала, и это ощущение собственной человечности надламывало все принципы, все устои, на которых держалась идеология Хаоса. Сам Хаос истончался, будто и не было его никогда как личности — лишь оболочка. Завывая, Лео выхватил пистолет, холодное дуло прижал к виску. Вышибить бы все слабости из головы… Он взвел курок, и этот звук, раздавшийся совсем близко, отрезвил. — Этого вы с Кенни хотите, да? — просипел он. Бездонный зрачок пистолета уставился на Карен. — Я непобедим так же, как и ты. Убирайся. Грохот выстрела сотряс стены. Из небольшой, но уродливой точки на лбу Карен вниз побежала струйка густой крови, растеклась по брови, капли запутались в ресницах. Как мешок, ее тело повалилось на камни. Шумно выдохнув, Лео издал звук, похожий на животный рык и зажмурился. Навязчивый кошмар, он знал, не закончился. Он лишь принял таблетку от сумасшествия, заставившую голоса в голове стихнуть на время. — Увидимся дома. Засыпая на двуспальной кровати в родительской комнате (он воссоздал ее полностью, когда стал наследником состояния отца и матери), Лео вспоминал о том, как они кричали, умирая. Так громко, что болели уши. Так отчаянно, что сердце обливалось кровью. И так сладко… Колыбельная для малыша Баттерса. Впервые его отец — тиран и деспот — показал слабого мальчишку, всегда существовавшего внутри. О, он плакал. Плакал и просил сына открыть дверь, задыхаясь дымом, безжалостно заполняющим комнату. Лео и сам кашлял (кашель этот был плохим, грозящим лишить сознания), но держал истерично дребезжащую дверную ручку до последнего, пока не услышал, как Стивен падает. Только тогда он заглянул в спальню. Синея от удушья, отец царапал ногтями пол. Он ног сына смог бы коснуться, если бы вытянул руку, но огонь добрался до голых пяток и охотно пополз по волосам на ногах к паху. Лео возликовал: вместо особо сильного оргазма (он часто слышал, как родители занимаются сексом; когда младший Стотч находился взаперти, отец кончал, прямо-таки рыча, как гризли, а не постанывая, — больной гондон) Стивен получил боль. Позже Кенни не поверил в то, что Лео способен убить родных, но он не видел его лица в тот миг… А мама… Мама все-таки любила никчемного сына, которого мужу позволяла избивать его и всячески унижать. Сука! Из тех мразей, что даже изнасилование отцом ребенка оправдала бы. Чудо, что до этого не дошло. Впрочем, кто знает, что память услужливо вытеснила из сознания малыша. Когда стараниями младшего Стотча случилось короткое замыкание, и старая проводка воспламенилась, Линда, едва вытащив из себя член Стивена, бросилась к подвалу, в котором находился Баттерс. Голышом. Пахнущая потом и лубрикантом. Она высвободила его, помогла подняться, а он, на пороге улыбнувшись маме улыбкой любящего сына, столкнул ее с лестницы просто потому, что уже не был ее милым Баттерсом. В тот миг, когда отцом наказанный Лео кое-как добрался до щитка, родился Хаос. Слушая отчаянные крики Стотчей, он научился ходить, окреп. А потом… Несколько ожогов получил, чтобы выглядеть пострадавшим, из дома выбежал, не одеваясь: чем потешнее будет выглядеть, тем вероятнее люди поверят в непреднамеренность случившегося. Лео тогда поразился собственной расчетливости. Он — гений, и его план по захвату мира работал по сей день. Если бы не одно «но». Это «но» будило его по утрам на протяжении последних месяцев — чужое неосторожное прикосновение, от которого он вздрагивал и открывал глаза, готовясь обороняться. Вот только теми способами, которыми он умел, — бестолку. Тонкая рука Карен легла поверх ребер Лео, когда девушка повернулась. Она ворочается во сне, как беспокойный младенец, и кажется более живой, чем бодрствуя. Когда Маккормик не спит, каждое ее действие выверено, будто она следует одному ей известному сценарию, от сюжетных поворотов которого Лео передергивает раз за разом, раз за разом. Когда он увидел Карен впервые после ее смерти, подумал, что чокнулся. Он автоматную очередь выпустил в приближающегося призрака, а оказалось, что призрак этот кровоточит. И умирает, чтобы вернуться. Персональный тюремщик для злодея, не расплатившегося за содеянное. Что ж, он все же понес наказание. Взяв ее пальцы (прохладные, как туман, порождающий ее), Лео снял с себя чужую руку, осторожно поворачиваясь. Будить не хочется: тогда она вновь будет в самую душу смотреть своими стеклянными глазами, выскребать ее из тела сантиметр за сантиметром. Лео не знал, что создание, столь похожее на ангела во сне, может быть сущим дьяволом наяву. Глядя на умиротворенное лицо, чуть более худое, чем прежде, чуть более строгое, чем прежде, Лео ловил себя на мысли, что хотел бы коснуться щек Карен, ее слегка подрагивающих ресниц и губ, разомкнутых ногтем большого пальца (во сне она часто прижимала кулак ко рту и зажевывала его губами). Он и большего хотел бы, но не мог тронуть ее после того, что сделал. Почему, сам не знал. Тогда было так просто: заламываешь слабые руки, разводишь тонкие ноги и втискиваешься между ними; а теперь даже мимолетная мысль о том, чтобы причинить дивному ангелу боль, вызывала тошноту. Он мог лишь молиться, чтобы когда-нибудь Карен сама потянулась к нему, но едва ли это случится. Лео ненавидел Карен всем сердцем за то, что желал каждой клеткой. Какое-то извращение — тянуться к собственной смерти. А в том, что Хаос обречен, он не сомневался. Не сомневался, глядя на нее. Ей стоило только попросить его умереть, и он сделал бы это. Он не заметил, как уснул вновь, продолжая держать женские пальцы в своих, а, когда проснулся, на месте Карен осталась лишь смятая простыня: каждое утро, будто верная супруга, она отправлялась на кухню, ставила на стол две миски (для себя и для него), в которых Лео обнаруживал внешне неаппетитное, но вполне съедобное варево; она же наводила порядок в обветшалом доме, а в свободное время просто находилась рядом. К этому он привык тоже. Алый свет только-только начал освещать улицы, но через покрытое трещинами и толстым слоем пыли окно Карен видела небольшого человека, смотрящего на дом, в котором она теперь жила. Если он не уйдет до того, как она услышит шаги Хаоса, зло победит, и подвиг Кенни окажется напрасным. Она взглянула на поднимающееся над городом Солнце. Никто не знает, что он — там, что в бесконечной агонии ангел-хранитель бережет жизнь каждого живого существа на планете. Вряд ли он смотрит за сестрой, вряд ли знает, что место проводника в мир иной заняла именно она, и именно ей предстоит завершить когда-то начатое им — избавить мир от самой опасной угрозы. Твик приблизился. На пару шагов всего, неуверенно, но приблизился. Совсем скоро он постучит в дверь, потому что его воля — не его, никогда он не принимал решения самостоятельно, а лишь следовал за ниточками, которые дергал безжалостный кукловод. Твик одинок и потерян с тех пор, как команда героев распалась, а сейчас его отчаяние достигло апогея. На что способен человек, которому нечего терять? Дойти до двери и постучать… Карен обернулась на шум. Скрипнула трухлявая дверь спальни на втором этаже. Приглаживая старые пластыри, скрывающие раны от лап Енота на груди на плечах, животе и над тазовыми костями, Лео сделал несколько шагов, прежде чем замер перед возникшей в коридоре дымкой. Карен моргнула несколько раз, чтобы смахнуть черную пелену с ресниц и подняла взгляд. Усилием воли Лео заставил себя не поежиться. Он шагнул в сторону, чтобы обойти застывшую перед ним девушку, но она сделала то же. — Что? — закатив глаза, раздраженно бросил он. Карен не ответила. Продолжая смотреть в глаза, она приблизилась на шаг. От соприкосновения ее пальцев с его у Лео перехватило дыхание. «Что?» — повторил он беззвучно, едва шевеля губами. Твик пересек улицу, поднялся по ступеням. Дышит все натужнее, но совсем уже нет дрожи. Карен поднесла его единственную руку к своей груди. Его ладонь легла на ее живот. Ее — поверх его костяшек. Сведя брови Лео смотрел вниз какое-то время, а, затем, вздрогнув, как от неожиданности, встретился со взглядом Карен. Посмотрел на нее растерянно, будто он — лишь мальчишка, обычный мальчишка. — Неужели? — не своим голосом выговорил он. Во рту пересохло. — Произошло что-то… особенное в тот день? Карен, улыбнувшись, кивнула. Он узнал бы рано или поздно, но сейчас — самое время. Лео, показалось, понял, каково умереть и родиться заново. В новой семье, где никогда не будет насилия и боли — только не так, как было в прошлом. Тишина стала ответом на тихий стук в дверь. Твик отступил на шаг, посмотрел в пыльные окна, но никаких признаков жизни в старом доме не обнаружил. Сжав кулак, ударил несколько раз снова, чуть увереннее. Поздно же отступать, он принял решение. Но, если в доме кто-то и был, этот «кто-то» его не слышал. Не мог услышать, потому что смеялся и плакал от количества одолевших чувств: от радости, от страха перед чем-то совершенно новым. Твик стукнул по двери еще раз и, зажмурившись, опустил руку, сошел со ступеней, выдыхая.***
Чудо-Твик сделал несколько шагов по улице между картонными домами, и выпал из руки, держащей его поперек торса, когда раздался недовольный возглас Кенни: — Беременна? От насильника? Ты, блин, серьезно? — Он приблизился к сестре, выхватил из ее пальцев куклу и, дернув за локоть, рывком поднял Карен на ноги. — Романтизация насилия — это ненормально! — выплюнул он. Подтащил девочку к лестнице, ведущей прочь из новой игровой Стотча, под которую на днях старший оборудовал подвал. — Понарошку же… — пролепетал Баттерс, заломив пальцы рук. — Кен, извини… Кенни лишь нечленораздельно рыкнул в ответ, поднялся следом за Карен. На середине лестницы подтолкнул ее вперед. Восхитившейся разнообразием игрушек девочке, конечно же, не хотелось покидать сей райский уголок. Вот только Кенни полагал, что делать ни ей, ни ему здесь больше нечего: парни, заигравшись, совсем забылись! — Завелся-то как… — протянул Картман. Вальяжно развалившийся в кресле-мешке он оторвался от разглядывания игрушечного Енота и, сощурившись, посмотрел на одноклассника. — А остальное тебе понравилось, не так ли? Было нормально? Дернув уголком губ, Кенни мельком глянул на Кайла и вперил полнящийся ненавистью взгляд в Картмана. — У всякой игры есть правила, — сухо отчеканил он. — А из-за таких, как ты, перестают существовать любые границы! — Верно! — вскрикнул Твик, отбросив куклу. Игрушечный Чудо-Твик, стукнувшись о стену, упал на пол далеко за пределами созданного ими на ворсистом ковре городка. — Лицемеры! Мы договорились, что каждый герой будет главным, а Кайл перетянул все внимание на себя! — Заткнись, — огрызнулся Брофловски. Стэн предусмотрительно схватил его за рукав, не дал подняться. — Чем твой Воздушный Змей лучше других?! — не унимался Твик. — Да всем! — дернув рукой, выкрикнул Кайл. — Без меня у вас херня вышла бы, а не игра! — Без тебя, мы бы… — Твик, хватит. — Крэйг взял его за руку и потянул за собой. — Уже поздно. Мы уходим. — Меня подождите, — спохватился Клайд. Швырнув в коробку с другими персонажами уже изрядно помятого Москита (все эти дни таскал его всюду), он поспешил догнать друзей. Однако Крэйг оттормозил его, выставив перед собой обе руки. — Чувак, иди-ка без нас, — холодно процедил он. — Что? — Округлив глаза, Клайд развел руками. — Нам же по пути… — Слушай, я больше не хочу, чтобы ты общался с Твиком. Тот в ответ смог только лишь недоуменно моргнуть несколько раз. — Крэйг, не сходи с ума! — выйдя вперед, буркнул Твик, но Такер решительно завел его за спину. — С тобой на улице поговорим, — констатировал он. — Пошел ты! — Твик выдернул свою руку из его. — Из-за ерунды психуешь. Как всегда. — Ерунды? — Лицо Крэйга начало багроветь. — Отличное обозначение наших отношений, милый! — Господи, Такер… — Твик закатил глаза. — Чел, девчонки не захотели со мной играть. — В отчаянии Клайд махнул рукой на оставшихся в игровой к сегодняшнему вечеру одноклассников. — Что мне оставалось? Крэйг не ответил. Скривился весь, будто лимонный сок брызнул в глаза, но сдержал желание учинить драку и, пихнув Твика, чтобы сдвинуть с места, вместе с ним направился к уже закрывающейся за Кенни двери. — Супер! — выплюнул Клайд. — Просто супер, дружище! Как только поругаетесь, не вздумай звонить мне и ныть! — Он несдержанно пнул коробку с игрушками. Вздрогнули, будто испугавшись, лежащие в ней пластмассовые фигурки супергероев. — Вашу мать! Надо было покончить с этим бредом тогда же, когда и Токен. — Пацаны… — прозвучал разочарованный голос Баттерса. Картман поднялся со своего места тоже. В ящик швырнул Енота — половину Енота: назло Баттерсу оторвал ему ноги еще тогда, когда тот, раздавая игрушки, заявил, что его папа — лучший и смог заказать для каждого куклу, сделанную по эскизам сына. Мол, пусть распрекрасный Стивен Стотч чинит, но тот (гондон) не стал, а Лиэн Картман не справилась — прошлось обходиться самодельными ногами из проволоки. — Вы идёте, педики, или у вас медовый месяц? — хмыкнул он. — Иди в задницу, жирдяй! — оскалился Стэн. Тот рассмеялся, глядя на него и Кайла. — Ясно теперь, почему ваша супер-дружба похожа на комок розовых соплей. Только это не сопли совсем, да, Марш? — Он бесцеремонно оттянул щеку языком внутри рта, кулаком стуча по другой. — Вали уже! — гаркнул Кайл. Он сдавил Воздушного Змея в руках так, что голова того смялась. Смех Картмана не стих, пока за ним не захлопнулась дверь. Кайл опустил взгляд на поломанного героя, пальцами провел по вмявшемуся внутрь полой головы лицу. — Кажется, мне нужно уделить внимание контролю над гневом, да? — безрадостно заключил он. — Чувак… — Стэн на коленях приблизился к нему. — Ты же знаешь, что я бы никогда… — Запнулся, глядя на профиль друга. — Просто Инструмента погрыз Спарки, и мне нужно было как-то вписать это в сюжет. А дальше все как-то само… — Ага. — Ты обижен? — В этот вопрос Марш вложил всю тоску, но Брофловски остался равнодушен. — Кайл, ты вообще-то действительно натворил херни, — справедливо заметил он. — Да ну? — Тот ощетинился мгновенно. — Да. Ты и остальные. — Стэн вскинул голову. — Из-за тебя Венди перестала играть. Из-за Картмана — Хайди. Крэйг все время ленился что-то делать, а Клайд — озабоченный говнюк. Кайл резко выпрямился, в ту же коробку, где лежали остальные, швырнул и своего героя. — Вот и дружи с Кенни и Твиком. — Он направился к лестнице. Продолжая пререкаться, Стэн поспешил за ним. — Пацаны, прекратите! — вслед им крикнул Баттерс. Попытавшись догнать друзей, он замер у подножия лестницы. Опустил взгляд, едва не всхлипывая от обиды, но вдруг улыбнулся. — Как легко оказалось их рассорить, верно, профессор Хаос? — спросил он у игрушки в своих руках. И сам же ответил: — Все, как я и планировал.