Поздний брак

      Остаток дня прошел в каких-то мелких хлопотах. Эльвира Марковна погуляла с внучками, поиграла с ними, почитала сказку. Перед ужином женщина ненадолго вернулась к себе в комнату, поправила прическу и спустилась вниз.       Константин Алексеевич и Татьяна уже были в столовой. Краем глаза взглянув на девушку, Эльвира Марковна увидела, что она по-прежнему не рада ее видеть и с некоторым трудом делает вид, что все хорошо.       Татьяна поела быстро и покинула столовую. Не представляя, в чем именно дело: в том, что ей не хочется находиться в обществе новой жены отца или просто тяжело сидеть, Эльвира Марковна решила поговорить с супругом о предстоящем приеме.       — Константин Алексеевич, вы говорили, что через две недели будет прием, — сказала Эльвира Марковна. — Чему он посвящен, если не секрет?       — Ничему особенному, — ответил мужчина. — Обычная светская жизнь.       Константин Алексеевич немного подумал и добавил:       — Но вообще, конечно, повод есть. Нужно представить свету мадам Спицыну.       Сперва Эльвира Марковна не поняла мысль супруга.       «Татьяна еще мадемуазель, — подумала женщина. — Других женщин в доме, вроде, нет…»       Однако поняв, что повод для приема — представить свету ее, Эльвира Марковна чуть обеспокоенно произнесла:       — Константин Алексеевич, вы что? Цель приема — показать свету мать неудавшегося цареубийцы? Не стоит. Через пару лет вам Татьяну замуж выдавать!       — Эльвира Марковна, нужно не показать свету мать неудавшегося цареубийцы, а представить мадам Спицыну, — сказал мужчина. — Эльвиру Марковну Спицыну, хозяйку этого дома. Поэтому я и говорю: может быть, вам хочется освежить гардероб? Чтобы сиять на этом вечере. А если мне нужно будет представить Татьяну возможным женихам, значит, это будет еще один прием. Но Татьяне пока что рановато думать о замужестве.       Константин Алексеевич добавил:       — Эльвира Марковна, Мария и Настасья с вами будут согласовывать меню. Возможно, у вас будут какие-то пожелания или новые идеи, о которых ни я, ни они не догадываются. Почувствуйте себя хозяйкой, поучаствуйте в организации этого вечера.       — Хорошо, — чуть удивленно согласилась женщина.       Эльвира Марковна невольно вспомнила свою позапрошлую жизнь и Герхарда Артуровича. Безусловно, в их доме были приемы, кроме того, время от времени их с супругом звали и в другие дома. Эльвира Марковна хорошо помнила, как когда-то давно, только-только обвенчавшись с Герхардом Артуровичем, перед одним из приемов она заучивала наизусть правила приличия, которых было слишком много и о которых она раньше даже не слышала. В голове была жуткая каша, которая даже никак не желала раскладываться по полочкам от ее собственного напоминания, что «те, кто не хотят работать головой, могут идти на фабрику». Со временем все запомнилось, улеглось и отпечаталось в памяти. Кроме того, в памяти отпечатался и их диалог с Герхардом Артуровичем после самого первого приема:       — Лена, ты почему даже к яблокам не притронулась? Апельсины — фрукты заморские, не каждому нравятся, но яблоки — они же свои, родные!       — Герхард, я так и не смогла вспомнить, как их едят, а позорить тебя не хотелось.       В утешение своей любимой супруги Герхард Артурович завернул в первую попавшуюся лавку, купил там кулек яблок и отдал их Эльвире Марковне:       — Лена, ешь дома так, как хочется. Не удивлюсь, если ты голодная с этого приема ушла.       Воспоминания о Герхарде Артуровиче преследовали Эльвиру Марковну весь вечер. Библиотека с книгами, которые она решила почитать перед сном, прислуга, которая зашила ей чуть начавший рваться шов сорочки, которая висела и ждала свою хозяйку для вечернего времяпрепровождения с супругом…       — Герхард, — зачитавшись, позвала Эльвира Марковна, желая пересказать забавный момент в книге.       Буквально в момент женщина вспомнила, что никакого Герхарда здесь нет и быть не может.       «Да что же это такое? — подумала Эльвира Марковна. — Почему мне в каждой ложке, в каждой чашке, в каждой книге Герхард мерещится?»       Прекрасно понимая умом, что все дело в том, что весь этот счастливый и богатый быт у нее долгое время ассоциировался именно с Герхардом Артуровичем, Эльвира Марковна отошла к окну, опустилась на колени и начала молиться об упокоении души погибшего супруга. После потянулись воспоминания и о других близких людях.       — Герхард, — прошептала Эльвира Марковна, поднимаясь. — Я тебя люблю и буду любить вечно. Но отпусти уже меня… Константин Алексеевич вполне заслуженно обидится, если я его назову твоим именем…       Женщина отложила книгу, сменила сорочку на более красивую, подумав, надела сверху платье и пошла в спальню супруга.       «Сама предлагать не буду, а если захочет — не буду отказываться», — подумала Эльвира Марковна.       Женщина вышла из комнаты, прошла по коридору и постучала в дверь спальни супруга.       — Войдите, — раздалось по ту сторону двери.       Эльвира Марковна вошла в спальню.       — Эльвира Марковна, как я рад вас видеть, — сказал Константин Алексеевич, целуя супруге руку.       — Взаимно, Константин Алексеевич, — ответила Эльвира Марковна.       — Эльвира Марковна, наш вчерашний вечер пошел так неожиданно, может быть, мы сможем сегодня все исправить? — предложил Константин Алексеевич.       — Хорошо, — согласилась Эльвира Марковна.       Константин Алексеевич подошел к супруге, поцеловал ее в обе щеки, в губы. Руки мужчины заскользили у нее на спине.       «Прямо как Герхард», — невольно подумала Эльвира Марковна.       Крайне осторожно, чтобы не напугать супругу, Константин Алексеевич расстегнул платье. Когда спутница будто опасливо выскользнула из него и отложила на рядом стоящий стул, Константин Алексеевич протянул руку к едва зашнурованному корсету.       Оставшаяся в одной сорочке, Эльвира Марковна поспешила нырнуть под одеяло. Тем временем, Константин Алексеевич тоже разделся и последовал за своей супругой.       Спать было еще слишком рано. Эльвира Марковна с нежностью посмотрела на своего супруга и сказала:       — Герхард, еще рано. Может быть, снова?       Едва произнеся эти слова до конца, Эльвира Марковна осеклась и спешно сказала:       — Прошу прощения, Константин Алексеевич, мне пора.       — Куда же вы, Эльвира Марковна? — спросил мужчина.       — Прошу простить меня, Константин Алексеевич, — снова сказала Эльвира Марковна.       — Эльвира Марковна, — попытался сгладить ситуацию Константин Алексеевич, раз замять ее не получилось. — Вам просто надо время, чтобы привыкнуть к новой обстановке.       — Константин Алексеевич, я бы хотела с вами поговорить, — честно сказала женщина. — Я везде: в каждой красивой чашке, в каждом дорогом сервизе вижу не вас. Я вижу того, кто забрал меня из бедной семьи в, как мне тогда казалось, роскошь. В дом, в котором комнат больше, нежели живущих там людей. В комнату, которую моет другая женщина. Сейчас я вижу перед собой то же самое, буду до конца честна перед вами. На двое малюток две няни. Хотя бабушка не занята хозяйством и вполне могла бы заниматься детьми. Понимаю, няне нужны выходные, поэтому и нужна вторая, но в выходной няни за своими же внучками могла бы приглядеть и бабушка. Я не потому это говорю, что чем-то недовольна, нет! Константин Алексеевич, вы мне сделали столько добра не для того, чтобы я называла вас иным именем…       — Эльвира Марковна, благодарю вас за откровенность, — начал мужчина. — Но у меня даже в мыслях не было вас в чем-то упрекать. Ваша фраза «может быть, снова» мне была слишком радостна. Мне было приятно знать, что вы не идете против себя ради меня. А имя… Ну ошиблись, с кем не бывает…       Константин Алексеевич приобнял супругу за плечи.       — Эльвира Марковна, дорогая вы моя! Хотите, я отвечу на любые ваши вопросы. Потому что мне, право, неловко видеть такую откровенность и не дарить ничего взамен!       — Татьяна — ваша единственная дочь? — спросила Эльвира Марковна.       — Да, — ответил мужчина. — Анне так и не суждено было познать радость материнства. Видя это и видя то, какие страдания причиняла Анне эта мысль, Татьяна сделала первый шаг к атеизму. Второй шаг она сделала после смерти Анны. Сейчас… Я не могу назвать ее атеисткой, мы ходили на Пасху в церковь, посещали службы на Страстной неделе, она была не против. Но… Если на следующую Пасху она мне объявит, что не желает пойти со мной, я ничуть не удивлюсь.       Эльвира Марковна кивнула, не говоря ни слова.       — Татьяна слушалась Анну с полуслова, — продолжил Константин Алексеевич. — Достаточно было что-то ей сказать — и все, это было немедленно выполнено. Если же за какие-то проступки Анна не хотела посидеть и о чем-нибудь побеседовать с Таней, то это была трагедия. Если бы я вдруг запер Таню на неделю дома, это было бы сущей ерундой по сравнению с тем, что Анна неодобрительно что-то сказала своей дочери.       Мужчина задумался и сказал:       — Я, конечно, не могу влезть в чужую душу, но что-то мне подсказывает, что вы наказали Татьяну, весьма жестоко, заслуженно… А она сидит сейчас и с Анной вас сравнивает. Из уст Анны: «Татьяна, ты неправа, иди в свою комнату» было бы не менее жестоким наказанием.       — И что же вы прикажете мне делать? — спросила Эльвира Марковна.       — То, что подсказывает вам ваше сердце, — ответил Константин Алексеевич. — Анну уже не вернуть, а жить дальше надо.       — А если это снова повторится? — спросила Эльвира Марковна.       — Вам виднее, — ответил Константин Алексеевич. — Я просил вас больше никогда не брать плетку в руки, а все остальное — только ваше решение.       — Было бы желание — в кровь разбить можно хоть чем… — тихо сказала Эльвира Марковна.       После Татьяны разговор невольно перешел на какие-то моменты из службы в гимназии Эльвиры Марковны. За беседой время летело незаметно и, увидев на часах полночь, женщина удивленно сказала:       — Константин Алексеевич, вы только взгляните на часы! Как время быстро летит!       — Да, Эльвира Марковна, — согласился мужчина. — Что же, у нас с вами еще столько вечеров впереди! Еще все сможем обсудить.       — Вы правы, Константин Алексеевич, — ответила Эльвира Марковна. — Спокойной ночи.