Поздний брак

      Татьяна не зря всегда восхищалась умением отца чувствовать, когда нужно уходить. И в этот раз, понимая, что пришли другие визитеры, а супруга явно вспомнила сына с невесткой, Константин Алексеевич поспешил попрощаться с хозяевами дома и окончить визит.       Ни о какой прогулке на реку речи уже не шло. Вернувшись домой и кое-как успокоившись, Эльвира Марковна подумала:       «Только супруга позорить…»       Когда эмоции более-менее улеглись, больше всего Эльвиру Марковну стал интересовать вопрос, что же произошло с Татьяной, раз ее Константин Алексеевич не посчитал возможным взять с собой. И хоть прямо спрашивать супруга женщина посчитала некорректным, узнать правду было сильно интересно.       Эльвира Марковна вышла из комнаты, желая пойти к супругу и как-нибудь будто случайно в разговоре выйти на Татьяну. Однако из коридора было слышно, как Константин Алексеевич ругает дочь:       — Таня, я тебя так воспитывал? Я тебя этому учил? Я тебя учил врать, подставлять других людей? Таня! Обвинить человека в краже без доказательств, а потом пытаться спрятать под подушку конец цепочки — это выше моего понимания! Какие здесь могут быть извинения?       Ответные реплики Татьяны были практически не слышны, однако Эльвире Марковне вполне хватило того, что говорил Константин Алексеевич.       «Цепочку, значит, спрятать пыталась», — подумала женщина и, снова огорчившись, пошла к себе.       Незаметно наступил день приема. Что было Татьяне за попытку обвинить ее в краже, Эльвира Марковна не интересовалась. Какое-то равнодушие накрыло женщину с головой и в дочери мужа она видела только соседку, которая по какой-то причине всячески пыталась ее избегать.       В назначенный день Эльвира Марковна бегло посмотрела на свое отражение в зеркале и спустилась вниз. Все было уже готово к началу приема. Татьяна, по-видимому, прощенная отцом тоже была уже внизу.       Эльвира Марковна посмотрела на девушку: прекрасное нежно-голубое платье делало Татьяну похожей на ангела во плоти. Вспоминая, что этот ангел во плоти затеял с неделю назад и изумляясь, насколько вежливым он был всю прошлую неделю, Эльвира Марковна услышала, что в залу входят первые гости.       — Эльвира Марковна Спицына, моя супруга, — раздался голос Константина Алексеевича.       — Александр Дмитриевич Енатьев, полковник, — представился мужчина.       Протягивая руку для поцелуя, Эльвира Марковна чувствовала себя чуть непривычно: безусловно, будучи замужем она была и на приемах у других людей, и проводила приемы у себя дома, но это было будто в одной из прошлых жизней.       Татьяна не теряла времени даром и вовсю беседовала с одним из офицеров. Смесь притягательности и недоступности сразу напомнила Эльвире Марковне прошлое и женщина подумала:       «Вот она бы точно не поехала кататься с ветерком».       Прошло некоторое время. Имена очередных гостей Эльвира Марковна уже не могла вспомнить и, после очередного представления себя, как супруги Константина Алексеевича, женщина чисто механически была готова протянуть руку для поцелуя, как вдруг услышала:       — Егор Анатольевич Горецкий, генерал-майор.       Фамилия невольно резанула слух. Эльвира Марковна посмотрела на гостя и обомлела: перед ней стоял тот самый Егор, постаревший на десятилетия. Та же самая прическа была будто припорошена снегом, однако голубые бесстыжие глаза оставались неизменными.       Не думая ни секунды, Эльвира Марковна отвесила гостю пощечину.       — Эльвира Марковна, извольте объясниться, — недоуменно произнес Егор Анатольевич.       — Называй Еленой Макаровной, Егорка, тебе разрешаю, — ответила женщина.       Егор Анатольевич задумался. Никакие Елены Макаровны не приходили ему на ум. Вспомнив, как на помолвке, произошедшей не так давно, его дочь вместо того, чтобы радоваться или хотя бы вести себя ровно, устроила истерику и отказалась выходить к гостям, хотя венчание было желанным и молодая пара испытывала друг к другу явные любовные чувства, мужчина пришел к выводу, что то, что творится в головах некоторых женщин, лучше даже не пытаться понять.       Тем временем, Константин Алексеевич, улучив момент, вышел из залы и жестом позвал к себе супругу.       — Эльвира Марковна… — начал мужчина.       — Изволить объясниться? — спросила Эльвира Марковна. — Как прикажете. Сей подлец обесчестил меня, еще когда я в мещанках ходила. Вернула долг. Опозорила его. Если опозорила и вас — прошу простить великодушно.       Кровь до сих пор кипела в жилах. Константин Алексеевич, по-видимому, решил не выяснять сейчас отношения и сгладить ситуацию. Видя вдалеке, что супруг разговаривает о чем-то с Егоркой и буквально слыша фразы в стиле «прошу простить мою супругу», «ничего страшного, женщины бывают слишком импульсивны», Эльвира Марковна тоже вернулась в залу.       Тем временем, Егор Анатольевич, так и не вспомнив ни одной Елены Макаровны, принялся перебирать в уме Елен недворянского сословия, более-менее подходящих по возрасту. Их оказалось не так много: прачка в родительском доме, дочь конюха, которая постоянно пыталась угостить его собственной стряпней с начинкой, больше похожей на фураж, сестра лавочника из сырной лавки неподалеку, которая, вроде бы, любила его, была готова на все, но от греха подальше была вскоре выдана замуж и уехала на другой конец города, торговка спичками, у которой он зачем-то спросил имя, а потом дал «на чай» гривенник… Однако все они не подходили по внешности к хозяйке дома и вряд ли бы могли ею со временем стать.       Эльвира Марковна сидела на софе и делала вид, что пьет шампанское. В том, что у Татьяны появится еще один повод ее обсмеять, женщина не сомневалась. Прием, который только-только начинался, успел вывести Эльвиру Марковну из колеи и она надеялась только на одно: чтобы он как можно быстрее окончился и, желательно, без последствий. Неожиданно женщина заметила, что к ней подсаживается Егор.       Вставать и уходить от гостя было бы верхом неприличия, поэтому Эльвира Марковна постаралась отреагировать на эту ситуацию как можно спокойнее.       — Эльвира Марковна, вы задали мне загадку, — произнес Егор Анатольевич. — Откуда я вас знаю и чем заслужил к себе такое отношение?       — Елену Макаровну помнишь? — спросила женщина. — Или забыл уже? Немало лет прошло.       — Лену? — переспросил Егор Анатольевич. — Есть прачка Лена, есть дочь конюха Лена, есть младшая сестра лавочника, есть торговка… Вас, Эльвира Марковна, не припомню.       — А нищих, которые совсем страх потеряли и которых надобно забрать в участок да горячих выписать — неужели не припомните? — спросила женщина.       — В участок забирали Анку… — припоминая, произнес Егор Анатольевич. — Ее, кажется, сразу же и отпустили — беременная была. Потом за убийство ребенка судили, вроде, даже оправдать умудрились… Вы ее сестра?       Мужчина усиленно продолжил воспоминания и сказал:       — Вспомнил! Юльке в участке горячих выписали, когда она начала в дверь усадьбы ломиться. Ее мать, Нюрка, мне потом смерти желала. После того, как я ей напомнил, что можно повторить судьбу дочери, притихла.       От подобного потока откровений стало совсем мерзко. В том, что после участка ее бы вряд ли стали утешать дома, а, скорее всего, добавили бы, Эльвира Марковна ничуть не сомневалась.       — Не помню никакой Лены, — наконец, произнес Егор Анатольевич. — Теперь спать ночами не буду, если вы мне правду не расскажете.       — Пригласил прокатиться с ветерком, — начала рассказывать Эльвира Марковна. — Напоил шампанским, принес пирожных. Предлагал сыр и буженину, я не захотела.       — Эльвира Марковна, если бы я записывал всех, кто попадает под это описание — тетради бы не хватило! — произнес мужчина.       — Оставил ночевать, утром отвез к дому, — продолжила Эльвира Марковна, но в глазах Егора Анатольевича не промелькнуло никакого отблеска, будто бы ему рассказывали, как он какое-то время назад пил дома чай с пирогом. — Через неделю снова позвал кататься, я не поехала.       — Вот убейте — не помню! — воскликнул Егор Анатольевич. — Что еще было, может быть, я тогда смогу понять?       — Потом я пришла к твоему дому, чтобы ты женился, ты даже слушать не захотел, — произнесла Эльвира Марковна. — Сказал Арине вынести милостыню, потом сказал, что нищие совсем страх потеряли, сказал Арине, чтобы шла за городовым. Я скорее ушла.       — Что-то такое было… — начал припоминать Егор Анатольевич. — Одна была, будто блаженная. То на еду накинулась, будто ее до этого неделю не кормили, то своими глазенками так хлопала, будто не понимала, зачем едет. Я даже думал, что пошлет она меня, куда подальше, но нет, согласилась. И ушла сразу же, как только речь о городовом зашла, обычно девицы понаглее были, не верили, буянили, а потом пускались во всю прыть, увидев, что я не шутил.       Мужчина замолчал и изумленно спросил:       — Так это вы, Эльвира Марковна, были? Какими же судьбами? И что с ребенком стало? Тоже к бабке пошли?       — Ребенок умер, — резко ответила Эльвира Марковна. — Родился бы в другой семье, позвали бы к нему хорошего врача, принесли лекарств — может быть, и жив бы остался. Вышла замуж. Что первый раз за достойного человека, что второй.       — Детьми Бог одарил? — спросил Егор Анатольевич.       — Обоих забрал, — ответила Эльвира Марковна. — Дочь от дифтерита в десять лет умерла, сын при пожаре погиб. Его жена тоже. Остались две внучки.       — При пожаре… — чуть задумчиво произнес Егор Анатольевич. — А перед этим его вешали неудачно, мне прокурор рассказывал. Говорил, чуть было тошнить его не начало от увиденного.       Эльвира Марковна ничего не ответила.       — Впрочем, чего я хочу от мещанки? — произнес мужчина. — Мещане, фабрика, общежитие, листовки… Не до высоких мотивов в воспитании!       Щеки Эльвиры Марковны вспыхнули и женщина хотела снова ударить своего собеседника.       «Честь превыше всего, с супругом всегда можно будет поговорить», — подумала Эльвира Марковна.       Однако женщина опоздала. Незаметно рядом появился Константин Алексеевич и бросил в Егора Анатольевича левую перчатку.       — Вы оскорбили мою супругу, — произнес мужчина. — Я вызываю вас на дуэль. Не юные уже, поэтому до первой крови.       «Константин Алексеевич, не надо так, — подумала Эльвира Марковна. — Зачем? Герхард бы просто физиономию подправил. К чему все это?»       Но вместо этого язык буквально прилип к небу и женщина так и не смогла ничего выдавить из себя.