Поздний брак

      Эльвире Марковне не спалось. Все недавние мысли о том, что дети — это радость и счастье, а няня возьмет на себя все самое трудное, что будет впереди, никак не хотели укладываться в голове женщины. Эльвира Марковна лежала и вдруг почувствовала, что слезы текут у нее по щекам.       «Грешно не хотеть ребенка, — подумала женщина. — По́шло, безнравственно! Не хотела ребенка — могла намекнуть про новейшие средства, могла траву начать пить, могла, в конце концов, какие-то тампоны с губками совать, хоть это и мерзко… Могла! Но не захотела. И если тогда, с Егоркой, мне хотя бы возраст был оправданием, то теперь и этого оправдания нет!»       На ум пришло еще одно воспоминание.       — Ленка, вот выйдешь ты замуж, родится у тебя один ребеночек, второй, третий, пятый, шестой… — начала Мария Ивановна. — И скажет тебе муж, мол, хватит, Ленка, этих бы прокормить. Так вот, Ленка, не бери грех на душу: никаких бабок, никаких скалок! Через три дома от нас Нюрка упросила свою сестру скалкой ей ударить по животу, чтобы ребенок вылез — вылез не только ребенок, нутро вывалилось! В больнице потом лишнее отрезали. Оно тебе, Ленка, надо? Не хочешь рожать — не искушай судьбу!       «Не хочешь рожать — не искушай судьбу… — подумала Эльвира Марковна. — Сама же не подумала, сама же не озаботилась этим вопросом…»       После столь неожиданного известия жизнь изменилась мало: женщина перестала носить корсет, так как это было явно неполезно в подобном положении, и была вынуждена отказаться от конных прогулок, которые могли как-то навредить беременности. Пару раз Эльвире Марковне хотелось затянуть корсет потуже, сесть на коня и кататься по окрестностям до боли в пояснице, но пойти на подобное женщина не решалась.       В один из дней женщина почувствовала легкое недомогание и заметила пятна крови на юбке.       «Помочь, — подумала Эльвира Марковна. — Затянуть корсет так, чтобы зубы свело, и залезть на лошадь».       Однако вместо этого женщина решила ограничиться сидением в кресле на веранде.       Шло время. Никакой резкой боли до сих пор не было, кровь тоже была без каких-то примесей.       «Дура, идиотка! — заплакала Эльвира Марковна. — Это старость! Старость! А не беременность или еще что-то! Это обычная старость!»       Всхлипывания, которые становились все громче и громче, услышала Татьяна. Выглянув на веранду и увидев, что Эльвира Марковна плачет, девушка подошла к отцу.       — Папенька, там Эльвира Марковна что-то плачет, — сказала Татьяна. — Может быть, что-то случилось…       Обеспокоенный Константин Алексеевич буквально выбежал на веранду и увидел плачущую супругу.       — В чем дело, Эльвира Марковна? — обеспокоенно спросил мужчина.       — Константин Алексеевич, я ошиблась, — ответила Эльвира Марковна. — Это… Как бы сказать-то… Это старость. А я не была беременной. Мне просто все это показалось…       — Эльвира Марковна, дорогая вы моя, успокойтесь, — произнес Константин Алексеевич. — Значит, так суждено. Значит, наша с вами задача — заниматься воспитанием внуков. Не от нас все это зависит!       «От нас, — подумала Эльвира Марковна. — От нас! Для таких случаев презервативы умные люди изобрели! Чтобы не страдать вот так по месяцу, а то и больше!»       — Константин Алексеевич, — вздохнула женщина. — Врачи говорят, в таком периоде рождение ребенка уже опасно для жизни матери. Надеюсь, вы поймете меня правильно, но… Некоторую часть бюджета семьи придется тратить на походы в аптеку. За мануфактурой. Говорят, здоровых детей в таком возрасте уже не будет…       — Да, конечно, — все так же взволнованно ответил Константин Алексеевич. — Раз время, значит, надо.       — Вы когда-то говорили, что хотели взять сироту на воспитание, — сказала Эльвира Марковна. — Это будет и богоугоднее, и безопаснее.       — Эльвира Марковна, давайте если и будем когда-нибудь обсуждать сирот, то в другой обстановке, — произнес Константин Алексеевич. — В спокойной, с хорошим настроением. Поедем как-нибудь потом в приют, пожертвуем денег, присмотримся. Может быть, нам будет суждено уехать оттуда с воспитанником, может быть — нет. Это уже никто не знает…       — Хорошо, — кивнула Эльвира Марковна.       Посидев какое-то время с супругой, Константин Алексеевич вернулся в дом. Издалека было слышно, что мужчина что-то сказал Татьяне. Крик девушки был хорошо слышен и на веранде.       — Я же говорила, что Бога нет! — кричала Татьяна. — Нет его, нет! Не существует! Потому что существовал бы — вот так, третий раз не давал бы надежду! Нет Бога, это утешение для слабых духом! Папенька, ваша воля, делайте, что хотите, но больше на уроки Закона Божьего я не пойду!       Снова раздался достаточно тихий голос Константина Алексеевича и ему снова был ответом крик Татьяны:       — Никаких программ, никаких! Мне это не нужно! Мне и аттестат не нужен! Замуж без аттестата берут! Посижу дома годик или два, а там уже и хозяйкой в доме мужа стану!       «Да что ты так начинаешь с замужеством», — подумала Эльвира Марковна и снова услышала крик, на этот раз чуть тише.       — Она меня за правду побить хотела! — возмущалась Татьяна. — За то, что Бога нет. Плевать, это было в гимназии и она свое дело выполняла, хоть и не имела права поднимать руку на гимназистку. Плевать! Так сейчас пусть лично убедится, что Бога нет! Да, мне жаль, что ребеночек не родится, но Бога нет! Нет! Был бы — такого не было!       «Ну что, — вздохнула Эльвира Марковна. — Теперь ждать еще одну тираду о мещанских выродках и проститутках?»       Через какое-то время на веранду вышла Татьяна.       «Скажет лишнее — перескажу отцу, — подумала женщина. — Не буду сама ничего говорить или делать».       — Сопереживаю вам, мадам, — произнесла Татьяна. — Вот так надеяться и понять, что надежды были зря — ужасно. Никому такого не желаю.       «Неожиданно», — подумала Эльвира Марковна.       — Но Бога, мадам, нет, — продолжила Татьяна. — И вы в этом убедились только что сами. Бога нет! Не существует! И ваше расстройство этому лучшее доказательство. Он бы такого не допустил.       — Татьяна, я богословские диспуты не люблю, давайте прекратим эту беседу, — на удивление спокойно ответила женщина.       — В гимназии бы так реагировали, — вздохнула Татьяна. — А то… Побить за правду хотели! Хотя… Что я говорю, вы меня и потом били за правду. Потому что Бога нет и он вас не отвел от неправильных поступков.       — Извольте оставить меня, иначе снова, выражаясь вашими словами, я вас побью за правду, — как можно спокойнее ответила Эльвира Марковна.       — Надеюсь, когда-нибудь вы тоже все поймете и тоже снимете крест, — сказала Татьяна. — Хотя бы потому, что это удобно.       Не встретив никакой реакции в ответ, Татьяна вернулась в дом.       «Бог есть, — подумала Эльвира Марковна, глядя Татьяне вслед. — Не было бы Бога — я бы сейчас беременная ходила. А так… Так, может быть, поймешь когда-нибудь, что ты была неправа…»       Через стенку было неплохо слышно, как Константин Алексеевич достаточно мягко, но настойчиво просит дочь больше никогда не поднимать тему религии в доме, не ворошить прошлое, которое так хорошо затянулось пылью.       — Танюша, радость моя, ты же все поняла? — спрашивал Константин Алексеевич дочь. — Точно все? Не надо, не приставай с разговорами к Эльвире Марковне, ей и так нелегко, так еще и ты говоришь всякие неуместные глупости!       — Хорошо, папенька, не буду, — согласилась Татьяна. — А вот то, как она меня плетью избила, что живого места не осталось, я никогда не забуду.       — Танюша, каждый ошибается, — уточнил Константин Алексеевич. — И ты тоже в этот день ошиблась, не забывай об этом. Стоит ли говорить об ошибках других, если сам вел себя в этот день не так, как подобает благовоспитанной барышне?       «Да, избила, — подумала Эльвира Марковна. — Да, точно так же, как тятька меня в свое время, да и не раз. Да, как никогда себе прежде не позволяла: ни при Герхарде, ни, уж тем более, после Герхарда. Но, как говорится, и меня тоже можно понять — иначе поступить было трудно. Хоть и можно. Хоть и нужно было поступить иначе…»       — Мадам, — раздался голос Татьяны. — Давайте забудем о нашем с вами разговоре.       — Давайте забудем, — отмахнулась Эльвира Марковна. — Забудем.       Перед глазами были совершенно другие воспоминания.       — Ленка! — раздался окрик Макара. — Иди сюда, бессовестная ты девка!       Не понимая, о чем речь, Лена вышла в соседнюю комнату.       — Кто куриные яйца карусельщику стаскал? — крикнул Макар. — Кто не просто куриные яйца карусельщику стаскал, но еще и тухлятину ему подсунул! Кто мое честное имя опозорил? Ленка! Были бы это просто яйца, я бы так не возмущался! Ленка! Как у тебя совести хватило человеку тухлятину носить! Чтобы на карусели накататься!       — Тятя, я такого не делала, — ответила Лена. — Я бы так не стала поступать!       — Хуже кота, нагадила и взадпятки! — возмутился Макар. — Обманщица, бессовестная! А карусельщик потом ко мне пришел, деньги за твои покатушки требовал! Это же удумать только надо было: тухлятиной человека пытаться провести! Придешь на фабрику, спросишь любого: «А что за человек Макар?» Каждый ответит: «Это честный человек, простой, но честный! Если возьмет в долг – непременно вернет в срок, попросишь его в лавке булку купить — копейки себе лишней не возьмет!» А ты! Ленка! Позоришь меня! Позоришь мать! Позоришь себя! И отпираешься! Кот, которого носом в лужу тыкают, вину свою чувствует, не мявкает даже! Бросишь его, схватив за шкирку — не шипит! Пнешь ногой — сразу отбегает. Потому что чувствует вину, знает, за что его гонят взашей! А ты не кот, который с голодухи курицу жрет, ты развлекаться пошла! Ты не нагадила случайно, ты человека обмануть пыталась!       Лена от обиды ревела на весь дом: она не ходила на карусель, не таскала никуда яйца и уж тем более не пыталась провести карусельщика тухлятиной, но пороли сейчас именно ее.       — Тебе хоть немножко стыдно? — спросил Макар, решив сделать перерыв и попытаться достучаться до сердца дочери.       — Это была не я, — сквозь слезы ответила Лена. — Это была не я!       — Ее к стенке приперли, а не признается! — возмутился Макар. — Что за человек!       Мужчина тяжело вздохнул и продолжил попытки воспитать дочь.       Лена лежала у печи и захлебывалась от обиды: ее только что жестоко выпороли ни за что.       «Хоть бы эта скотина объявилась и призналась! — подумала Лена. — Но ведь не признается же! Потому что уже я за все наказана. Не признается никогда!»       — Ленка, иди ужинать! — раздался голос матери.       «Не хочу, не буду!» — подумала Лена.       — Остынет и будешь холодное жрать! — продолжила женщина.       «И пусть», — подумала Лена.       Не обращая на еще одну реплику матери никакого внимания, вскоре Лена услышала возмущенную реплику отца.       — Ирка, бессовестная ты девка! — кричал Макар, но на этот раз куда громче. — Где ты была, когда я твою сестру ни за что обвинял? Где ты была? За свою шкуряку боялась? Мошенница! Карусельщика обмануть пыталась! Сестру свою предала! Да от тебя тухлятиной за версту несет! Да по тебе тюрьма плачет! Думала она за спину сеструхи спрятаться, совсем последнюю совесть на каруселях растеряла!       Лена не слушала, как отец на этот раз возмущается поведением сестры, ей было все равно.       — Ленка, вставай, хватит дуться! — совсем рядом раздался голос подошедшего к ней Макара. — Ну влетело тебе, почем зря, а сколько раз я не драл тебя, когда надо было? Пошли есть, а то будешь, как свинья, холодное хлебать!       Лена потихоньку встала с пола и пошла к столу.       Эльвира Марковна открыла глаза и посмотрела по сторонам.       «Вот это — ни за что было, — подумала женщина. — Вообще ни за что! А тогда за что было, очень даже за что! И даже не стоит пытаться сравнивать одно с другим…»       Будто окончательно вернувшись в реальность, Эльвира Марковна встала и пошла в дом — на веранде было слишком жарко.       «Сейчас отдохнем, пока жара не спадет, а потом уже можно и к бювету прогуляться», — подумала женщина.