Капля дождя прокатилась по её щеке, приобретя на время розоватый оттенок, когда её путь пересёкся с пятном запёкшейся крови. Коё усмехнулась, опуская взгляд на русоволосого парня, кинувшего к её ногам связку хвороста и осмелившегося поднять на неё глаза.
― Страшно, мальчик? ― на долю секунды вздёрнутая бровь и кривая усмешка вряд ли могли бы хуже сочетаться с каким-либо положением, кроме её нынешнего. ― Веточки-то все вымокли… куда же ты побежишь, если не возьмутся? Успеешь ли?..
Женщина успела увидеть практически мгновенно исчезнувшее выражение страха на лице юнца прежде, чем он состроил злобную гримасу. Впрочем, кроме неё у парня хватило духу лишь на плевок во рваное грязное платье Озаки ― выдавить из себя хоть слово было явно слишком для него.
Коё лишь покачала головой, медленно вздыхая. Такие жалкие, эти люди годами боялись подобных ей. Выкручивали ноги, топили в реках, подвесив за локти, рвали ногти… жгли на кострах. Разумеется, любой из них легко объяснил бы свои мотивы, взахлёб рассказал бы, как вот эта рыжая девка шептала на пшеницу, когда посредь поля рожала его баба, а теперь, вот, урожая никакого, ни жены, ни сына. А зайцев в лесу видели? Нет? Так то бесовское племя их вывело! А рыба в реке давно ловилась?..
― Огня! ― женщина не удостоила начавшего орать мужика и взглядом, медленно опустив веки. Кажется, топлива было уже достаточно, и толпа не могла дождаться, когда уже начнётся. Что ж, Озаки вполне их понимала. ― Огня! Огня! Огня!..
Толпа подхватила вопли, и вскоре вся площадь наводнилась животными визгами, требующими зрелищ. Кто-то ещё докидывал вымокшего хвороста в будущий костёр, кто-то разрывался проклятьями в сторону Коё. Но, что не могло не вызвать кривую усмешку на её лице, никто не осмеливался швырнуть ничего в неё саму, как это часто бывало с другими осуждёнными. Прогнившие овощи, помои, нечистоты ― всё это практически каждый раз горело вместе с очередной несчастной, уносимой огнём. Платье же Озаки до сих пор украшали разве что ставшие бурыми пятна крови, оставленные палачом в последние несколько дней.
― Молчать! ― одного этого слова седоволосого мужчины оказалось достаточно, чтобы в несколько секунд нервных перешёптываний толпа затихла, а большая часть взглядов оказалась прикована к нему. ― Я счастлив видеть, сколько светлых душ сегодня собралось, чтобы увидеть, как огонь очистит от греха порочное тело слуги дьявола! ― возбуждённый, агрессивный вопль толпы стал ответом на эту реплику. ― Господь примет каждого из Своих детей, если тот обратит к Нему свой взор. И, как бы ужасны ни были преступления этой грешницы перед ликом Его, Он милостив и готов пролить свет Своего прощения на покаявшихся. Так покайся же, осуждённая, ибо, хоть тело твоё уже не спасти, душа ещё может оказаться под опекой Господа!
Коё медленно, немного дрожа подняла голову, упираясь взглядом в фигуру в чёрной робе. Длинные худые пальцы сжимали крупный серебряный крест, закреплённый на шее вытянутого струной мужчины, бесцветные волосы которого лежали, казалось, ещё небрежнее, чем её собственные.
Она уже видела святого отца прежде. После того, как здешние палачи по очереди вырвали несколько её зубов. После того, как переломили каждый из её пальцев. После того, как неестественно изогнули её спину жутким колесом. Всякий раз, когда она молча выносила очередную пытку, по влажным заплесневелым ступеням спускался он. И всякий раз задавал один и тот же вопрос.
― Готова ли ты, дочь Его, признаться в ведьмовстве и покаяться во грехах своих?
Впрочем, ни разу он так и не дожидался ответа. И вскоре за ним вновь с тяжёлым грохотом закрывалась дубовая дверь, а лица оставшихся в подземелье мужчин озаряли ухмылки.
Что ж, пожалуй, этот момент был достаточно особенным, чтобы прервать звенящее молчание.
― Мы придём за тобой. ― Коё усмехнулась той частью лица, которой ещё могла управлять. ― А до тех пор помни. О каждой из нас.
Изумление. Ярость. Неверие. Всё это сочеталось в нервно дрогнувших мышцах на лице отца, когда тот резко отпустил крест из рук, на одних каблуках поворачиваясь к Озаки спиной и обращаясь к толпе.
― Да свершится правосудие! Ведьму ― сжечь!
Волна воплей, казалось, с лёгкостью бы снесла столб, к которому была привязана женщина, разнесла по округе сено и хворост, сложенные у её ног. И тем не менее всё оставалось, как прежде, когда несколько человек с удом не потухшими факелами приблизились к ней.
Костёр не загорался. Под её не сдерживаемые смешки люди несколько раз подносили источники пламени к промокшему под дождём сену, создавая более, чем нелепую картину. И всё же спустя несколько минут топливо взялось, и в воздух поднялся терпкий запах дыма. Восторг и бешенство ― всё, что звучало в радостных возгласах толпы.
Что ж. Это ненадолго.
В секунду, когда язык пламени коснулся стопы Коё, волосы которой начали плавно вздыматься ввысь, напоминая естественную часть костра, всё закончилось.
***
― Спасибо. – всё, что сказала Озаки прежде, чем неописуемая фигура женщины в сияющих золотых доспехах яркой вспышкой растворилась, исчезая из глубокой лужи крестьянской крови.
Никого. В несколько мучительно долгих секунд ревущая городская площадь затихла. По самому её краю пробежал трёхногий кот, утаскивая куда-то показавшуюся Коё знакомой русоволосую голову.
Женщина медленно обвела взглядом тела и их части, раскиданные по грязной кладке. Так интересовавшие её седые волосы так и не показались среди них.
Что ж. Она умела ждать.
***
― Я не намерена ждать! ― в дрожащем голосе рыжеволосой женщины звучала сила, которой, казалось, можно было бы легко снести дерево, служившее им убежищем. ― Выдвигаемся сейчас же.
― Озаки, на твоём месте я бы подумала трижды. ― Йосано отрицательно помотала головой, вздыхая. Она говорила это без надежды убедить собеседницу. ― Луиза до сих пор ни разу не ошибалась. А её слова ты слышала.
― Да, я говорила, что, если мы выдвинемся сейчас, то… ― договорить девушке не дали.
― Плевать. Я не собираюсь доверять её жизнь абстрактному плану. И вытащу её прямо сейчас ― с вами или без. ― отрезала Коё.
Йосано передёрнула плечами. Когда дело касалось её, Озаки теряла рассудок и переставала мыслить. Это знала любая ведьма, казалось, не только в их лесу. И делать было нечего.
― С нами.
