Вынужденное молчание

      Целых две недели Сюзанна ходила за мной, как за маленьким ребёнком, пристально наблюдая моё состояние. Особо тревожиться ей не пришлось - я начал стремительно поправляться, вдобавок мы не стали проговаривать инцидент, тем самым не теребя попусту воспоминания, с ним связанные. Скажу больше: Сюзанна предпочла вообще со мной не разговаривать. Может, иногда перекидывалась скупым словечком, но настоящий диалог у нас с ней так и не сложился. Все её фразы были вопросительными, по большей части, она интересовалась моим самочувствием или сиюминутными потребностями. Когда же я пытался у неё что-то спросить, та щедро одаривала меня осуждающим взором, всем своим видом показывала, что не желает со мной разговаривать и более агрессивно проделывала какие-либо действия в дальнейшем. Это сводило меня с ума и заставляло чувствовать себя каким-то пленником. Но в то же время, чем чаще я видел Сюзанну около себя, чем дольше она заботилась обо мне, тем сильнее росла моя к ней привязанность вкупе с сознанием долга. Я восхищаюсь ею. Я принадлежу ей. Я почти что в неё влюблён.       Стокгольмский синдром.       Есть и более неприятные моменты, чем нарочитое игнорирование Сюзанной меня как мыслящей личности. Например, строжайшая диета. В первые дни после установившегося стабильного состояния моего организма я совсем ничего не ел. Нельзя было, ибо неизвестно, что бы со мной случилось, если бы я в один присест съел большую порцию, допустим, обожаемого мной лукового супа. Рези в желудке, сосание под ложечкой и ноющая боль, возникавшая на вдохах и слегка приглушавшаяся при выдохах преследовали меня даже чаще, чем это делала Сюзанна, окутывавшая меня самоотверженной, неусыпной заботой. Я боролся с голодом как мог. Обильно глотал слюну и хлебал пинтами воду. Иногда позволял себе роскошь - обкусывал отмирающие частички кожи с шелушившихся губ. Но зачастую это выходило мне боком. В ожесточении я так сильно грыз собственную плоть, что прокусывал её до крови. Именно в эти моменты я чувствовал себя хуже некуда. Вкус крови пробуждал самые отвратительные воспоминания и срабатывал рвотный рефлекс, но так как тошнить было нечем, ко рту подступала желчь. И каждый раз я проглатывал её обратно, преодолевая брезгливость, чтобы только Сюзанна не узнала, какими методами я у неё за спиной пытаюсь утолить голод. Кровь же вытирал об обратную, скрытую от взора сторону подушки...       Через некоторое время мне позволили откусить немного хлеба. Чуть позже - проглотить пригоршню вязкой каши. Это, безусловно, не могло купировать разъедающий изнутри голод, но и на том спасибо. Спасибо, что довели меня едва ли не до безумия... Хоть какой-то вклад в мою жизнь, исключая тот факт, что именно вы меня к этой самой жизни вернули. Могли бы тогда и не заморачиваться... Зачем было дарить мне жизнь? Неужели чтобы продолжать надо мной так глумиться?..       Единственная причина, по которой я всё ещё жив, бьётся в моей груди. Сюзанна же является поводом.       Но, о чёрт, мало того, что длительные муки голода успели превратиться в аксиому, так ещё к ним примешался принудительный постельный режим. Лёжа бревном, я не знал, чем себя занять, а когда на миг закрывал глаза, мне чудилось, как моё тело медленно разлагается. Что самое обидное, от смертельной тоски избавиться не удалось и в тот момент, когда мне наконец позволили подняться с кровати, ибо я с ужасом понял, что за всё то время, проведённое в ней, я полностью разучился ходить. И тут Сюзанна меня удивила - она взяла на себя обязанность восстановить сей навык. Никогда бы не подумал, что она такой хороший учитель. Терпеливый и аккуратный - тот самый идеальный учитель, которого мне так не хватило ещё в юном возрасте. Она искренне радовалась каждому моему успешному, пусть и очень неловкому шажку, всегда предугадывала, когда мне должны понадобиться её плечо или рука и никогда не злилась, когда я, потеряв равновесие, падал на пол с высоты собственного роста. Просто помогала подняться и доводила до кровати. Укладывала меня и со словами "Ты молодец!" исчезала из поля зрения, после возвращаясь обратно со стаканом молока, рекомендованного врачом для поправки моего довольно шаткого здоровья.       Сначала я сильно уставал от таких "прогулок" и специально садился на землю, что в переводе означало: "Я устал!". К тому времени я уже понял, насколько бессмысленны с ней разговоры, поэтому свёл количество произносимых слов к минимуму и пользовался сим примитивным набором только в самом крайнем случае. Аналогично поступала и Сюзанна, и я всё чаще стал замечать затаившуюся в глубине её зрачков радость. Она была рада, что я поддержал её игру. А со временем я втянулся, мои успехи становились всё очевиднее, и в результате я получил главный приз - умение твёрдо стоять на своих двоих и нормально ходить, не спотыкаясь и не падая.       Но я с замиранием сердца ожидал другого - разговора с Сюзанной. И я дождался. И он случился...

***

      Я проснулся от звуков красивой музыки, доносившейся из кухни. Вставать неохота; я продолжал лежать, вслушиваясь в затейливую мелодию и смотря в окно. Хмурое небо налилось ртутной серостью, вдалеке недовольно урчало: стоит ожидать дождя.       Долго пролежать в постели не удалось. В силу обстоятельств я осознал, какая это всё-таки благодетель для человека - прямохождение, и что ею стоит пользоваться и наслаждаться, пока ещё не утратил эту способность, к примеру, из-за старости. Некая внутренняя сила вытолкнула меня с нагретого местечка, мол, ступай, Марк, пока можешь, да благодари небеса, что до сих пор землю топчешь.       Накинув безнадёжно огромную рубаху, максимально, насколько это было возможно, стянув ремнём на бёдрах широкие штаны, я уверенно направил свои стопы на кухню, но всё же свернул в ванную. Нельзя же, как-никак, пренебрегать личной гигиеной. Да только нельзя-то нельзя, а утреннюю помывку я соблюдаю далеко не по доброй воле, скорее, мой мозг заставляет меня почистить с утра зубы и элементарно побриться, а тело непроизвольно подчиняется. Коротко говоря, до этого дня я не делал это осознанно. Сегодня это происходило как-то не так. Все действия осуществлял я. Именно я, а не подсознание. Я имел представление, что я делаю и зачем.       Передо мной зеркало. Я лишь тихо вздохнул, смотря на своё отражение. Я не люблю себя. Но и не ненавижу. Я никак не отношусь к себе, и тело своё принимаю, как нечто лишь поддерживающее мою жизнь. Возможно, вовсе не имеющую смысла. Но мне хочется жить. Просто спокойно жить, чувствуя к жизни вкус, не только существовать, как я делаю это сейчас. Я заворожённо, одними глазами прощупал каждый дюйм своего лица, измождённого и ничего, по сути, не выражающего. Как вдруг отражение... Улыбнулось мне. Широкой, зубастой ухмылкой, пока в глазах просыпалась своеобразная ярость, безумие... Не было былого спокойствия... — Нет! — рваным выдохом слетело с уст едва слышное, полное мольбы слово.       Я умылся холодной водой и вновь взглянул в зеркало. Лицо выражало абсолютную безразличность... Над губой мелкими жемчужинками выстроились в шеренгу капельки пота. С подбородка что-то начало капать в раковину... Кровь. Опять. Я прикрыл рот ладонью, чтобы сдержать услужливо подступившую тошноту. Единственное, что я понял - источником кровотечения является не желудок. Похоже, я поранил подбородок, покуда брился. Вытираю кровь салфеткой. Моя мама отлично обучила меня искусству бритья, но в этот раз что-то пошло не так. Неужели я утратил навык? Как же, чёрт побери, неприятно быть прикованным к постели из-за длительной болезни! И как же обидно затем навёрстывать упущенное...       Первое правило счастливой жизни: когда бреешься, не порежься бритвой Оккама.       За дверью раздались знакомые шаги, неумолимо приближающиеся в мою сторону. Сначала я немного опешил, но заслышав, что они прошли мимо, спохватился, наспех вытер лицо полотенцем, небрежно бросил его на пол, и стал застёгивать рубашку, оставив расстёгнутыми лишь пуговицы у воротника. Напоследок опять взглянул на себя в зеркало, пригладил рукой волосы и пулей вылетел из комнаты, едва не сбив с ног Сюзанну. — А... — невнятным тоном протянула выглядевшая слегка потерянной девушка. — Ты уже проснулся, оказывается... А я вот... Проверить решила... — далее этим словам последовало резкое движение головой, её волосы взметнулись и почти что хлестнули меня по лицу. — Пойдём на кухню, что ли... — вякнула она, то ли спросив, то ли сомневаясь в своём предложении.       Я согласно кивнул и без лишних слов пошёл за ней следом, выкручивая на груди рубаху. Во мне поднималось необъяснимое волнение, лишь сильнее нарастающее по мере приближения к пункту назначения.       Мы пришли. Музыки не было. Это отчасти царапнуло меня, но особого значения я этому не придал. Сюзанна подошла к столу и налила в стакан тёплого молока. Удивительно, в детстве я терпеть не мог этот напиток, а теперь для меня, наверное, не существовало ничего более желанного. Бестия выставила стакан посреди стола, схватила какую-то чашку, подошла к мойке и начала медленно её намывать. Спиной ко мне. Даже в этот момент спина Сюзанны была строго выпрямлена, пусть и чувствовалась в её горделивой осанке какая-то напряжённость, даже вымученность... Я присел к столу и аккурат в пару-тройку глотков уничтожил всё содержимое стакана до самой последней капли. С грохотом опускаю ёмкость на столешницу, выдерживается пауза и меня настигает голос Сюзанны, повернувшейся ко мне. — Ты не хочешь мне ничего сказать?       Сказать? Хм... — Доброе утро?..       Внезапно Сюзанна расхохоталась. — Вообще-то, я ожидала с твоей стороны благодарности, причём самой банальной, но ты просто превзошёл самого себя! Аж не хочется на тебя обижаться, честное слово...       Я повертел стакан и, упершись в него взглядом, хмыкнул. — Самой банальной?       Отталкиваю ёмкость и всем корпусом поворачиваюсь к девушке. Та смотрелась делано спокойной: на её лице не дрогнула ни одна мышца, а взор стал холодным и немигающим. Это пугало. Я укусил губу и произнёс новую фразу. — Ты и представить не можешь, насколько я тебе благодарен! И словами это не выразить. Уж прости меня, но правда, я не могу...       Сюзанна опустила глаза и схватилась за сигареты. Кстати, я теперь не курю. После своего злоключения не могу больше вдыхать дым. Гадкие воспоминания дают о себе знать, а я не горю желанием снова и снова испытывать своё тело на прочность. Оно уже достаточно настрадалось из-за такого, как я, калечного разумом и лишённого души...       Получив свою долю блаженства, Сюзанна с таким облегчением выдохнула дым, что сомкнула веки и качнулась на каблуках. — Кстати, я должна тебе кое-что вернуть...       Изящным жестом фокусника она выложила на стол....       МОЙ РЕВОЛЬВЕР! — Откуда? — сдавленно прохрипел я. — Ты оставил его у лорда Барлоу. Дал ему с дорогой душой совершить при его помощи роковой выстрел и ретировался. И всё к огромной радости его наследников. Они только и ждали, когда старикашка помрёт, чтобы отхватить свой кусок от его богатства, и теперь тебе заочно благодарны.       Я трепетно подцепил его и настороженно осмотрел со всех сторон. Внешне он был абсолютно цел, более того, Сюзанна тщательно его вычистила. Вверх по моей руке пошло приятное тепло с лёгким покалыванием. Револьвер сидел в пятерне как влитой, словно был продолжением меня. Словно только его и не хватало мне, чтобы почувствовать себя полноценным. — К чёрту их благодарность! —буркнул я, увлечённо изучая заново обретённую вещицу.       Сюзанна подавила усмешку, вдавила окурок в чайное блюдечко, отчего-то служившее для неё пепельницей и куда-то медленно вышла...       Я остался в комнате наедине с револьвером.       Я ощутил кромешную усталость, едко расходящуюся по конечностям. В голове иссякли мысли. Воцарилась тишина, единственным её нарушителем был разве что звук моего сердцебиения. Тук-тук, тук-тук... Вот так по капельке утекают отведённые мне жизнью мгновения. И я так бездарно их растрачиваю...       Рука подъята, дуло направлено в шею чуть пониже подбородка. Взгляд уходит в потолок. Холодно. Улыбаюсь. Как же близко хожу у предела. Ведь одно желание, один порыв, одно движение и...       Сюзанна появляется в дверях и застывает на месте, как громом поражённая. — Марк?.. — Он не заряжен, — промолвил я, отлагая револьвер на стол. — Ты же знаешь, будь он и заряжен, я бы не выстрелил.       Медленные шаги. — Конечно бы не выстрелил, — она становится позади меня и кладёт руки на шею. Они снова тёплые. — Кто, как не ты, видел смерть в лицо... Повидавший смерть и чудом её избежавший ни за что бы не решился встретиться с ней вновь...       Руки, перекинутые через плечи, спускаются к груди, рывком поднимаются к подбородку, тонкие пальцы складываются в замочек.       Закрываю глаза. — Я с ней давно знаком. Со смертью.       Замочек разрывается. Так же легко может разорваться чьё-то сердце или нерв в голове... Кто знает, у кого там какие тараканы водятся, только они есть у всех... Абсолютно у всех, и ни я, ни Сюзанна не являемся исключениями...       Пальцы каскадом сбегают от челюсти по шее и уже движутся по линии ключиц. Как же она непоследовательна... — Моя душа давно умерла. От холода, голода и одиночества... — и голос мой пресёкся.       Руки скользящим движением ложатся на плечи. Там и останавливаются. — Это не так, — шёпот пробегает по затылку и теряется в волосах.       Всё больше и больше я боюсь эту девушку. И в то же время... Люблю.       Судорожный вздох сотряс тело. — Не бойся меня... — её слова.       Руки с силой сжали мои плечи. — Я ничего тебе не сделаю, — увещевала меня Сюзанна. — Мои руки связаны странным чувством... И я не смогу причинить вред тому, кто это чувство во мне пробудил.       Скованно улыбаюсь. Сердце пропускает удар. И внезапно я почувствовал... Что-то странное... Будто на глаза навернулась влага. Давно я не ощущал ничего подобного. Это были слёзы. Самые настоящие, совершенно искренние слёзы, одна из которых сумела выйти за пределы век и потекла по щеке, обжигая кожу.       Руки отпускают мои плечи. Девушка садится подле меня, заглядывает прямо в глаза. Её взгляд объят тревогой, с лица сошли все и так скудные краски. Таким же неподдельно обеспокоенным её лицо было после моего падения в обморок. Когда я её поцеловал. В страхе, что больше её не увижу. Что больше к ней не прикоснусь. — Тише, тише... Что с тобой? — её вопрос заранее должен был стать безответным. Если бы я знал, что со мной... Улыбка не сходила с моего лица. Но и слёзы тоже не высохли. Только наоборот: их стало ещё больше. Они всё текли и текли... Как маленькие ручейки. Но меня не била дрожь, я даже не всхлипывал. Я плакал тихо, без единого звука, и не заметил, как Сюзанна, притянув меня к себе за руку, крепко сдавила в своих объятиях...       И вот я весь во власти Сюзанны, в ловушке её цепких тёплых рук. Моё худое тело лишено воли и возможности пошевелиться, но меня это не беспокоит. Я знаю: так до меня точно никто и ничто не доберётся. Теперь больше не существует никакой угрозы со стороны жесткого внешнего мира. Но есть ли некая угроза со стороны Сюзанны? Мне начало казаться, что своими объятиями та скоро переломит мне все кости. Я затаил дыхание и, напоследок коротко всхлипнув, положил голову девушке на плечо, прикрыв глаза. Приходится осознавать, что теперь для меня становится невозможным совершить новый вдох.       Белая полоса молнии разделила небо напополам и тёмно-серая гладь разразилась раскатами грома.       Стихия словно спугнула Сюзанну и та отпрянула, оставив меня без опоры. Я снова могу дышать. — Прости... — бормочет она, отводя глаза в сторону. Поднимается с места и поворачивается ко мне спиной. — Может, поешь чего-нибудь? — спрашивает, слегка повернув голову.       Это может показаться неестественным, но слёзы у меня высохли.       При словах о еде о себе дал знать ранее почему-то спавший голод и в ответ на вопрос Сюзанны я невольно кивнул, хоть и понимал, что она не увидит моего жеста. Но, наверное, девушка умела читать мысли и сразу оценила потрясающую уместность своего вопроса. Спустя несколько минут предо мной стояла тарелка со свежей, отдающей ароматным маслом едой. Осмотрев блюдо я понял, что тут всё очень скромно, но вполне себе сытно. Несколько кусочков в меру поджаренного хлеба и картофель, тоже поджаренный. Сюзанна искала прибор. Лично у меня уже не было сил бороться с голодом и я, будто спущенный с цепи, набросился на еду.       Знаешь, если бы моя матушка увидела своего сыночка именно в этот момент, её бы схватил инфаркт. Причём вторично. Ведь мальчишку, то бишь меня в детстве, с младых ногтей обучали есть, так сказать, по правильному - вилкой и ножом. Но сейчас все эти правила просто улетучились у меня из головы и я без всякого зазрения совести ел так, без столовых приборов. Стараясь не спешить, мне удавалось есть аккуратно, по крайней мере, после трапезы не пришлось бы основательно прибирать кухню.       Впервые в жизни, при взгляде на опустошённое блюдо, у меня возникло предосудительное желание его вылизать. Отказывать себе в удовольствии как-то не хотелось, так что я подобрал остатки жира хлебной корочкой. Вопреки расчётам, должного насыщения не наступило. Желудок, судя по ощущениям, был сделан из гуттаперчи, и моему аппетиту позавидовал бы сам лорд Барлоу, в бытности при жизни большой любитель вкусной еды и хорошей выпивки в придачу. Не было для него вящей радости, такого сладостного предвкушения, способного уступить перспективе смачно поесть и, пропустив в качестве дижестива чарочку коньяка, прикурить папироску. — Как думаешь, старик Барлоу страдал дивертикулёзом? — жир осел на голосовых связках, голос осип.       Сюзанна, всё ещё не поворачиваясь, открыла крышку какой-то кастрюли. Моего носа достиг аромат лукового супа. — Дивертикулитом. — ответила она, — Это большая разница. — и поставила передо мной тарелку. Не забыла и о ложке. — Барлоу страдал дивертикулитом. Всё гораздо хуже... А как ты догадался? С Морганом успел посекретничать? Странно, что он тебе это рассказал. Врачебная тайна, как-никак... — С кем? — запоздало удивился я. — Морган - личный врач Барлоу. — разъяснила Сюзанна. — Он же лечил тебя после... — она запнулась, но нашлась быстро. — После инцидента...       Я зачерпнул полную ложку наваристого супчика и отправил кушанье в рот. И только коснулась ложка языка, меня охватил восторг. Мда, мамочка, тебе учиться и учиться... — Морган потерял работу, сам понимаешь, по какой причине, — пустилась Сюзанна в объяснения. — Теперь предоставляет свои услуги каждому нуждающемуся за символическую плату. Там сущие копейки. Между прочим, до него не дошли слухи, что в смерти Барлоу косвенно виноват ты. Иначе он бы вряд ли согласился тебе помочь... Сплавил бы в наркологию, а как там что дальше будет - от одного тебя зависит... Ты когда-нибудь бывал в наркологической клинике?       Я поперхнулся супом. — Значит нет, — улыбнулась девица. — Значит, ты даже не имеешь представления, каково это - быть пациентом подобного заведения.       И тут, неожиданно, Сюзанна кладёт свою ладонь в мою, левую, лежащую на столешнице запястьем вверх, и переплетает наши пальцы. Правая рука опустила ложку. — Ты обязан... — тон её голоса близится к шёпоту. — Ты обязан увидеть это. То, что тебя ожидало, если бы не удачные обстоятельства. Тогда ты поймёшь, какой на самом деле везунчик. — Но зачем тебе это?       Сюзанна тянет меня за руку, я покорно встал и совершил несколько шагов к ней, но расстояние не сократилось - девушка отступила назад. — Это нужно не мне. Ты, именно ты сам должен понять, к чему могла привести твоя выходка. Впредь будешь осторожнее.       И отпустила мою руку. — Собирайся.       Иду к себе в спальню. Собираться было нечего. Я уже одет, больше мне ничего и не надо. Меня лишь терзал один вопрос: откуда она знает о том, что у Барлоу был дивертикулит?