Вынужденное молчание

      В холле наркологической клиники пахло ужасно: смесью каких-то лекарств, гниением и переваренной пищей. Выкрашенные грязно-серой краской стены наводили тоску и в какой-то степени пугали. С потолка неаккуратно, кусками свисали ржавые проволоки, вероятно, в хорошие времена на их месте были плафоны. Дощатый пол противно скрипел под ногами. Повсеместно, особливо в щелях между прогибающимися половицами, краска сдиралась, кое-где просто выцвела, и под ней обнаруживались неотёсанные края каждой. Видно было, что их цвет варьировался от желтоватого до тёмно-коричневого - первый признак, что при выделке пола использовались деревья разных пород, да и краска, на которую недобросовестный строитель возложил все надежды по части эстетики, была ужасного качества, по-другому бы не облупилась. Сами доски скрепляли ржавеющие гвозди, не до конца забитые, разболтанные, гнутые. Стёкла на окнах пыльные, занавесок нет и никогда не было. Здание словно заброшено, ибо тишина, заполонившая коридоры, явно свидетельствовала об отсутствии здесь жизни. Лишь изредка из дверных проёмов (самих дверей не было) мог донестись слабый, протяжный стон, полный боли, невыразимой боли и глубокого страдания. Я прав. Здесь нет жизни. Предсмертное состояние. Сама смерть. Я чувствую, как она наступает мне на пятки и дышит в затылок.       Вот он - приют, причём в подавляющем большинстве случаев последний, приют морфинистов и заядлых курильщиков опиума.       Я иду за Сюзанной, не особо понимая, куда она меня ведёт и зачем. Она одета в двубортный приталённый жакет из чёрной шерстяной ткани, длинный, чуть ниже колен. На ногах, как обычно, чёрные туфли на четырёхдюймовых каблуках, руки девушка сунула в перчатки, тоже чёрные. Не иначе как живая скорбь, огромная чёрная птица, посланница небес, несущая бессмертную душу в райские кущи. Или в геенну огненную, где суждено ей опалить агатовые крылья.       Вдруг из-за поворота возникла группка фельдшеров, человек пять-шесть. Двое из них толкали перед собой каталку, на которой лежало нечто, прикрытое белой простынёй. Они прошли мимо нас с Сюзанной ничего не сказав, нарочито молча и угрюмо. Я обернулся - обыкновенный интерес взял надо мной верх. При детальном осмотре этим нечто, что лежало на каталке, оказалось тело человека, неподвижное и вытянутое. Медики везли его ногами вперёд...       По спине прошёлся могильный холод. Надеюсь, это просто сквозняк... — Не смотри туда, — коротко сказала Сюзанна, положив ладонь на мою лопатку. Она не объяснила, почему я не должен этого делать, впрочем, я сам об этом только что пожалел. Чёрт, я уже хочу уйти отсюда... — Помнишь, кто тебе продал дурь? — спросила моя спутница, зачем-то заглядывая мне через плечо.       Я напрягся. — Парнишка... Лет восемнадцати с виду... Светленький такой... Я его плохо разглядел. В том переулке темно было...       Но Сюзанна прервала меня, втолкнув в дверной проём одной из палат. — Узнаёшь?       Я приподнял мутный взор на койку, стоявшую прямо у стены. Белобрысый паренёк, полулежавший на продавленной подушке, воззрился на меня во все глаза. Его лицо показалось мне подозрительно знакомым... — Это вы! — хриплым шёпотом выговорил он. — Я вас запомнил! Вы были последним клиентом, купившим товар!       Тут уже и во мне шевельнулись воспоминания. Да, именно у этого парня я купил папиросы. Не узнал я его сразу по одной причине. Синяки под глазами. Огромные синяки под глазами. Не было у него их. Общая бледность - да, но не до синевы, как сейчас. Я опомнился. — Как это тебя угораздило сюда? — спрашиваю. — Передозировка, — пожал тот худыми плечами. — Ничего особенного. — Это как?       Парнишка закутался в застиранное одеяльце. — А как иначе? — всё шептал он, — Когда употребляешь, тобой не заинтересуются ровно до того момента, пока ты едва от своей же привычки не помрёшь. Делай, как говорится, что хочешь, а как уже хуже некуда станет, - спохватятся. Лечить будут... — вдруг прыснул. — Если это, конечно, можно назвать лечением. — А почему тогда нельзя? — заинтересовался я. — Сам посуди, — перешёл он со мной на "ты" и кивнул куда-то в сторону. Я сначала подумал, что это машинальное движение и ожидал продолжения фразы, но мальчуган примолк. Тогда я невольно проследовал взором по кивку. И вновь охладел.       Ещё одна койка. На ней, раскинувшись, лежал парень, немногим старше моего собеседника, а может, того же возраста, не знаю. Поза, в которой он находился, была очень странной, неестественной - будто ему растянули конечности. Я вгляделся и увидел: они привязаны. Руки - к изголовью, ноги, соответственно, - к изножью. Глаза глубоко запали в глазницы, веки сморщились. Изредка вздрагивали ресницы, обнажая белки. Впалая грудь вздымалась, разражаясь натужным, хриплым дыханием, редким и зыбким: временами оно сводилось на нет и исчезало. В треснутых губах несчастного застыла кровавая пена. Я не могу издать и звука - тронут жуткой картиной. Сюзанна стоит у стены, её лицо скрылось за волосами, а пальцы азартно молились на чётках, снова и снова пересчитывая бусы - её эмоции мне не понятны. Повисла тишина, и в ней слышно, как в выпирающих рёбрах связанного по рукам и ногам бедняги, аки рыба, попавшая в сеть, барахтается едва живое сердце.       Второе правило счастливой жизни - когда хочешь куда-то сесть, убедись, что это не игла. — Ну разве это лечение? — тишина взорвалась голосом более удачливого паренька. — Разве это - лечение? — Много он не надышит... — вклинилось в его хриплый басок меццо-сопрано, принадлежавшее Сюзанне. Похоже, мы совпали с ней мыслями. Мальчишка очень плох и без всяких экспертиз кристально понятно: минуты его сочтены. — А кто это? — этот вопрос был задан уже мной. — Мой брат... — отвечает. — Мы с ним погодки. Он старший... Почему они до сих пор не вывели его из комы? — последняя фраза оказалась по сравнению с предшествующими самой громкой и пронзительной - от отчаяния у младшего аж прорезался голос. Очевидно, он сильно взволновался, да так, что закусил собственный палец. Тогда на себя обратила моё внимание кисть его руки. В неё был небрежно воткнут катетер, на участке кожи вокруг прокола наливался лиловато-зелёным оттенком бесформенный синяк. Резиновая трубка, закреплённая в канюле, брала начало из прилаженной к высокой железной треноге бутылки с непонятной прозрачной жидкостью, сильно смахивающей на воду.       Воздух в палате начисто отсутствовал.       Кажется, я начинаю задыхаться. — И чего это вас на морфий потянуло? — в разговор вступила Сюзанна.       Мальчик пожевал внутреннюю сторону щёк. — Сигаретки не найдётся случаем?       Девушка протянула ему целую пачку: — Хоть всё забирай, не обеднеем.       Парнишка заинтересованно начал перебирать беленькие сигарки, а когда наконец выбрал, Сюзанна сунула ему зажигалку. Тот прикурил. — А что? — говорит. — Я же его продаю... Морфий-то... — Можешь не продолжать, — перебила его Сюзанна. — Не захотел быть сапожником без сапог? — Ну да, — подтвердил юный барыга и указал на брата. — А он сам попробовать захотел, я даже не предлагал... — О родителях, я так понимаю, ты не подумал?       Парень ухмыльнулся: — Что о них думать? Отец в цугундере упокоился, матушка давно преставилась, а у мачехи своя дочка маленькая есть, мы ей не нужны. Она нас только куском хлеба попрекает. Мы сами себе предоставлены, в попечителях не нуждаемся. И на еду я сам зарабатываю, не маленький уже, — в его словах звучала плохо скрытая гордость.       И его можно понять. Я сам в его возрасте... Нет, конечно, я не настолько низко пал, чтобы торговать дрянью в подворотнях, но насчёт свободы... Я на тот момент потерял мать - она пережила отца всего на каких-то пять лет. Вот и шатался по улицам - неприкаянный, никому в этом мире не нужный и ищущий приключений. И случалось всякое... Но годам к двадцати я остепенился и осел в квартирке, полученной в наследство от маменьки. А дальше - серые, идентичные друг другу дни и бесконечная тоска, которую приходилось глушить табаком и алкоголем...       Неожиданно... Вздох с другой койки стал громче, тяжелее, мучительнее. Мы единогласно повернулись в ту сторону. И я, и паренёк, и Сюзанна. Спинка кровати скрипнула, связанные руки совершили ломаное движение, но сдвинуться не смогли - тряпки строго фиксировали конечности. — Зачем его так? — тихо возмутилась Сюзанна. — Сопротивлялся, — так же тихо произнёс младший. — Царапался, себя мог поцарапать и врачей. — В таком-то состоянии? — усомнилась девушка. — Он иногда просыпается... Может, и сейчас проснётся... — откликнулся он, клацнул зубами и прижал к груди кулаки.       Вижу: старший приоткрыл свои очи. Его зрачки были сужены до размеров точки, что выглядело, между прочим, очень пугающе. — Джим?.. — отсутствующим голосом позвал он. — Джимми, ты здесь?       Несостоявшийся торговец дрянью приподнялся, вытянул шею. — Да! — наконец сумел вымолвить Джим. — Да, да, Тедди, я здесь! — Где???       По лицу Джима скользнуло выражение муки, он какой-то момент поколебался, а потом с выкриком "Здесь!" вырвал из рук катетеры и, будто не замечая хлещущей из ран крови, подскочил с койки и в два шага очутился рядом с братом. — Вот же я. Ну вот же! Ты меня видишь?.. — дрожащими руками руками мальчишка прикоснулся к его щекам, тем временем тяжёлые липкие струи багрового цвета побежали по рукам и стекали с локтей на пол, попадая на босые ноги... — Джимми, мне плохо... — прошептал Тедди, по-моему, именно так его назвал Джим. — Я понимаю, прости меня, зря я втянул тебя в это... — Джимми, мне плохо! — словно не слыша слов Джима, повторил он, только ещё громче. — Тед, пожалуйста... — Джимми!!!       Джим тщательно прятал своё лицо, но я, хоть и вжал голову в плечи, всё же увидел: он плачет. От страха и отчаяния.       Тишина легла бальзамом на сердце. — Джимми, — шёпотом повторил Тедди. — Обещай мне, что выберешься отсюда. — Конечно, мы выберемся, клянусь...       Вдруг Тед засмеялся: — Я о себе и словом не обмолвился. Ты. Ты должен выбраться из этой дыры. — Я без тебя никуда, ты помнишь это? Мы сбежим отсюда вместе! — Нет, Джим. Ты ещё мал и, прости, наивен. Разве не видишь, что мне недолго осталось? — И думать забудь об этом! Ты поправишься! И всё будет хорошо!       Губы Теда слабо дрогнули в подобии улыбки. — Хорошо не будет... — сказал он. — Спасайся... — и глаза его закатились.       Джим поневоле убрал руки и отшатнулся. — Тедди?..       Абсолютно зря. Парень вряд ли сейчас что-либо слышал, кроме шума крови в собственных ушах. Он весь ушёл в дыхание. Все его силы стали уходить на то, чтобы захватить хоть малую толику воздуха. Неужели со мной тоже было нечто подобное?       Дальше был какой-то бред. Всё как в тумане. Вроде как Сюзанна позвала врачей и те явились спасти Теда. Тут же пронзительно зазвенели иголки, в пальцах медсестры мелькали неведомые ампулы и пилочки для их вскрытия. На предплечье парня словно сам собой стянулся жгут, чьи-то руки в перчатках прощупывали вену, после втыкался шприц, причём даже вроде как и не один. Потом случилось что-то уж совсем непонятное... Врач выкрикнул что-то, медсестра куда-то умчалась, он же приложил ухо к груди больного... Прошло время, в дверной проём влетела медсестра, отрицательно покачала головой и развела руками... Врач безнадёжно махнул рукой, непонятно зачем стащил парня с койки на пол и, особым образом сложив руки, начал совершать методичные нажимы на его грудную клетку. Я не сразу разобрался, что к чему, но потом меня неприятно осенило: у Тедди остановилось сердце и сейчас доктор пытается вернуть его к жизни...       Послышался хруст костей.       Врач отдёрнул руки, словно после прикосновения к кипятку, воздел их вверх. Медичка без лишних слов вновь унеслась за пределы палаты. Мужчина, кряхтя, встал, сбросил на безвольно лежащего мальчишку перчатки и тоже ушёл.       И я ушёл.       Со стороны пищеблока потянуло таким ароматом, что я даже не стал разбирать, чем именно сегодня будут кормить несчастных наркоманов. Мне было до слёз жаль всех тех, кто вынужден коротать здесь свои и так обсчитанные дни. Вот Тедди, например. Ему только что, буквально на моих глазах сломали рёбра, тем самым лишив его всех шансов на дальнейшую если не счастливую, то хотя бы безбедную жизнь. Его сердце больше не будет биться. Смерть навсегда закрыла его полуослепшие очи, может, оно и к лучшему - он явно мучился перед тем, как испустить свой последний вздох... А Джим?.. Ведь не только перед моими и Сюзанны, но и перед его глазами разворачивалась ужасающая картина. Он прекрасно видел, как умирает его брат. И что же с ним будет дальше? С Джимом, имею в виду? Он лелеял беспомощную надежду на то, что они вместе выберутся отсюда, могу предположить, бросят морфий и станут искать лучшей доли где-нибудь на чужбине. Оно бы так и вышло, если бы не наплевательское отношение врачей ко всем тем, кто коренится под крышей их богадельни. Для них все эти люди - просто нечестивые, грязные тела, не имеющие никаких прав, включая сюда и неотъемлемое право каждого индивидуума на жизнь. Они так запросто его переступают... Словно его и нет. А может... Его и правда - НЕТ... — Именно такой смерти ты желал для себя?       Сюзанна нагнала меня почти у выхода из здания. Я рывком распахнул дверь. Вышел. И пусть дождь намочит меня с головы до ног. Но не тут-то было. Надо мной распахнулся большой чёрный зонт, под которым с лихвой хватило места и мне, и Сюзанне. Я решил оставить её вопрос без ответа. Но был уверен - моя смерть не будет такая. Это уж точно. Я обещаю. Могу поклясться честью семьи Полуяновичей.       В полном молчании мы добрались до дома и первое, что я сделал, переступив порог - отправился в ванную. И одного нечаянного взгляда в зеркало мне вполне хватило, чтобы остолбенеть. На моей, утром ещё вполне обыкновенной светло-русой шевелюре непостижимым образом появился клок седых волос...