Никогда не отпускай меня.

Глава 1 18 октября, 1820 год. Приглушённый свет в просторной общей комнате. Квартира господина Рылеева…да, в воспоминаниях наших героев этот вечер останется на долгие годы, как напоминание о тех светлых, беззаботных временах. Ну, не считая, конечно, вчерашнего бунта в Семеновском полку. — И теперь, господа, кто сможет выпить содержимое сия бокала, убрав одну руку за спину, не разлив ни капли? — на столе, на блюдце, стоял почти полный бокал игристого. — Ну же, Кондратий Фёдорович, просим. Юноша, на вид самый молодой из присутствующих, посмотрел на поэта, приглашая его попробовать. — Я бы на твоём месте не заступался бы за Шварца. — шепотом сказал Сергей Петрович Муравьёву-Апостолу. Они с князем Трубецким стояли чуть поодаль стола и как бы «наблюдали» за происходящим. Сергей Иванович кротко посмотрел на Трубецкого, но почти сразу же отвёл взгляд. — Он скверный командир, но он тоже человек, я не понимаю тебя. — также тихо Сергей обратился к Трубецкому. — А почему вино не выливается, Михаил Павлович? — было видно, что Муравьев не хочет вспоминать, а тем более говорить о бунте, который он, к счастью, урегулировал. — Магия, колдовство! — ответил Сергею Ивановичу Бестужев-Рюмин, затеявший всё это баловство с шампанским. — Если бы Шварца прибили в нашем-то полку, то глядишь, государь задумался бы и начал делать хоть что-нибудь. — князь, по всей видимости, не одобрил поступка Муравьева-Апостола. — Вы знаете, я, пожалуй, пас. Лучше посмотрю. — поэт аккуратно облокотил трость на стол. Вместо него вызвался Павел Иванович Пестель, что, в принципе, не удивительно. Пестель являлся игроком по своей натуре, в этом человеке всегда было желание одержать победу. — У меня уже, честно, опускаются руки. — несколько попыток выпить шампанское в бокале и безуспешно. К столу чуть быстрым шагом, со вздохом, подходит Сергей Иванович, наклоняется, прикладывает низ ножки бокала ко лбу, поднимаясь, переворачивает его. Откладывает блюдце, с осторожностью берет бокал за ножку и выпивает все до дна, под, не слишком громкие, аплодисменты товарищей. — Да вы волшебник, Сергей Иванович. — Пестель забрал блюдце, при этом заливаясь смехом. — Как у тебя вышло, Серёж, неужто я тебе показывал? — Мишель завалился на диван, спросив недоуменно. — Это я тебя и научил, ты и позабыл вовсе. — Муравьев улыбнулся. Рылеев тоже был впечатлён и похлопал Сергею. — Завтра нас всех, господа, ждет приговор. По случаю бунта в полку. — Трубецкой вышел ближе к товарищам. Все вдруг перестали улыбаться и «вернулись в реальность». — Уверен, не стоит волноваться. Наш государь, Александр Павлович, милостив. — Ну вы всё испортили своей серьёзностью, Сергей Петрович. — Михаил Павлович покачал головой, интонационно растягивая свое предложение, как маленький ребёнок, когда хочет какую-нибудь игрушку. — А я вот вообще не волнуюсь. Коль нас сошлют куда на службу, я не буду унывать. Ведь там будете и вы, господин Пестель, и вы, Сергей Иванович. Будем с вами Новый Год праздновать, Дни рождения всякие, пригласим местных за стол, девушек румяных и всё у нас будет хорошо. — друзья стали немного бодрее. — А вы, товарищи, вероятно, не знаете, что завтра будет. — на Пестеля все разом обратили внимание. — Вернее сказать, кто. — Кто же, Павел Иванович? — даже Рылеев заинтересовался. — Ну как же, не может быть, что вы не слышали. Ну уж князь Трубецкой-то точно слыхал. — Трубецкой вдруг поднял бровь в немом вопросе. — А завтра, господа, к нам, из Москвы, приезжают Салтыковы. Ну, не прям к нам, а к государевой семье, отужинать. Узнал-то я недавно, какие-то барышни на улице проболтались. — Муравьев, Трубецкой и Рылеев были знакомы по крайней мере с одним представителем рода Салтыковых. Вообще, Трубецкой был близким другом семьи, но не то, что бы Трубецкие когда-то давным-давно спасли прадеда Салтыкова и теперь семьи навеки дружат, нет. Они дружили, в основном, из-за некой принадлежности. Но с наследниками рода Трубецкой общался очень даже тесно, ему было интересно общаться с юношами, подрастающими офицерами: Алексеем, Иваном и Петром Дмитриевичами. Однако, он также общался с одной особой… — И Мария Дмитриевна тоже приезжает, князь. Господин Рылеев даже как-то ожил при упоминании этого имени, с волнением он наклонился вперёд. — Господа, кто это, Мария Дмитриевна? — с любопытством спросил Бестужев-Рюмин. — Ох, Михаил Павлович, в этой комнате аж три человека могут поведать вам об этой барышне. Не так ли? — Муравьев, Трубецкой и Рылеев переглянулись, со своеобразным «сочувственным» взглядом. — Ладно, ладно, я расскажу… — А вам не кажется, что так обсуждать дворянку не слишком-то и прилично, Павел Иванович? — спросил Трубецкой. — Да ладно вам, смотрите, как Мишель заинтересовался. — Это просто ваша интрига так действует. — Бестужев пожал плечами. — Мария Дмитриевна Салтыкова, княжна светлейшего рода…ну, это и так понятно. Она умна, красива, образованна. Но самое главное: она самая завидная невеста для любого дворянина. Каждый мечтает провести с ней хоть минуту, а некоторые наивные смельчаки надеются на женитьбу. — Муравьев даже покраснел из-за такого публичного обсуждения светлейшей княжны. — Да уж, Павел Иванович, в таком свете девушку нам представили, а если плохое представление скажется? Может, вы сами на неё глаз положили, что так выражаетесь? — Мишель сказал это без угрозы, однако ему было немного обидно за Салтыкову. — Ну что вы, я не пытался выставить её какой-то…девицей лёгкого поведения. Она ужасно интересная личность. Вот вы например, Сергей Иванович, расскажите, как с ней знакомы? — Ну мы с Марией Дмитриевной познакомились в пансионе во Франции, где я учился. Она присутствовала на «смотре», её… — у него не вышло закончить предложение. — Её отец, Дмитрий Николаевич, спонсировал ваш пансион. Говорят, он даже хотел выдать Салтыкову за вас, Сергей. Уж больно вы отличались успехами в учёбе. — Пестель усмехнулся. — Всего лишь слухи. — односложно ответил Муравьёв. — Я считаю Марию Дмитриевну прекрасным другом. — Ну разумеется, Сергей Иваныч. А вы, Кондратий Фёдорович? Ну с князем то всё понятно, Трубецкой даже слышится как-то слаженнее с фамилией Салтыковых. А вот с вами-то история поинтереснее, господин Рылеев. — Я не думаю, что стоит говорить об этом, Павел Иванович, это личное. Вы так не думаете? — Рылеев ответил офицеру раздражённо. — Ой, Кондратий Федорович, всё веселье испортили. Ладно, давайте я. Наш друг, замечательный поэт, Кондратий Фёдорович, когда-то давно…встречался с Марией Дмитриевной! Как вам такое, господа? — Павел Иванович, при всём уважении… — Пестель не стал даже слушать Рылеева. — А ведь она была так юна, 14 лет… И что вы с ней такого делать хотели, господин Рылеев? — Пестель наигранно нахмурил брови. — Вам надо проспаться, господин Пестель, вы пьяны. — Трубецкой взял за локоть Павла Ивановича и принялся выпроваживать его из гостиной. — На счастье, господа! — быстро захватив блюдце, Пестель громко разбил дворцовый сервиз о пол. ** — Кондратий Федорович, добрый день. — она прошла в просторную гостиную, снимая с себя тёплое пальто. Квартира Рылеева, 24 декабря 1818 год. — А, Мария Дмитриевна, проходите, добрый день. Располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Трудно дорога далась? На улице просто огромные сугробы, снега по колено. — он помог ей снять пальто и предложил горячий чай. — Да, вы знаете, еле доехали, так ещё и метель! Зима в этом году суровая выдалась. — она охотно взяла в руки чай, и немного отхлебнула его. — Я полагаю, вы прочли.? — они вдвоём сели в кресла напротив. Рылеев хотел немного поговорить с ней о ней самой, но она как будто спешила куда-то. — О да, да, прочла! Кондратий Фёдорович, вы — просто настоящий талант! А ваше письмо к Александру Бестужеву очень меня тронуло! Он ваш близкий друг? — она поставила чашку на маленький низкий столик между креслами. — Да, мы с ним давно знакомы. Вы не слышали о нём? — Да кажется слышала, может, папенька рассказывал когда-то. — Она взяла в руки листочек, весь исписанный, приложила к переносице небольшие очки, держащиеся на тонкой железной палочке. — Вот, смотрите, здесь, я подчеркнула, эпитет не совсем подходит к общей композиции. И эта метафора…уж очень выделяется, взгляните. — бережно передав поэту листик, он рассмотрел замечания и взглянул на Марию. — Кажется, у вас тоже талант, Мария Дмитриевна! Очень верно подмечено, что-то я даже не заметил. — Рылеев взял перо с чернилами и исправил текст. — Я считаю, вы достойны печататься. Если что, обращайтесь, у меня есть знакомые из одной редакции, которой интересуется даже государь наш. — она быстро выпила всю чашку чая, пытаясь им согреться. Декабрь в этом году — наверное, самый холодный за всё время, сколько княжна Салтыкова себя помнит. — Благодарю вас, Мария Дмитриевна. Хотите ещё чаю? — он отложил письмо. — А вы времени зря не теряете, Кондратий Фёдорович. Сначала стихом заманиваете, а потом чаю ещё предлагаете — поэт вдруг удивился и посмотрел с вопросом. — Да что вы, я всего лишь шучу! Сегодня все такие серьёзные, что с вами стряслось? — она улыбнулась ему. Рылеев облегчённо вздохнул. — Вы знаете, я бы хотела остаться с вами и попить ещё чаю, но никак не могу. Мне надо ещё заехать к Глинским, Арина Евгеньевна недавно именины праздновала, а я и поздравить не успела. — она поспешно встала из кресла. — Как-нибудь в другой раз, я уверена, у нас получится встретиться. — он тоже подорвался и помог надеть ей пальто. Она усмехнулась его галантности. — До свидания, Кондратий Фёдорович. Присылайте новые поэмы, как появится вдохновение. — он проводил её. Вдохновение… Мария Дмитриевна и не догадывалась, что у него оно уже есть.