Вызов судьбы

Появление на общем собрании госпожи вершины Цинцзин привело присутствовавших в ажиотаж, ибо не так давно эта жестокосердная женщина превзошла саму себя и отказалась от становления супругой молодого императора, сперва отшутившись: «У сына Неба изысканное чувство юмора, обычным людям не дано его понять». После же заверения в искренности монарших намерений она продемонстрировала свою учёность, до тех пор использовавшуюся лишь во ухудшение всеобщего настроения. «Такое великодушие правителя способно до слёз тронуть даже самих богов. Увы, судьба не благосклонна к Шэнь Цинцю, ступившей на путь совершенствования. За вмешательство в дела династии могут низвергнуть даже небожителей, и заклинателям такой проступок тем более непозволителен. Шэнь Цинцю не посмеет. А раз уж виновата в том, стала отвлечением великомудрого правителя, то в исправление ошибки уйдёт в затворничество. В уединении Шэнь Цинцю будет молиться о здоровье императора, о мире в государстве и гармонии меж небом и землёй». Лицо Шэнь Цинцю при этом было в равных частях отстранённым, праведным и опечаленным, и на секунду Шан Цинхуа показалось, будто бы она и впрямь заслуживает оказанного ей внимания. «Да будут помыслы чисты и да процветает империя под Вашим руководством», — с этими словами она бросила братьев-сестёр увещевать оскорблённого государя. Глава ордена продемонстрировал свой исключительный и доселе невиданный талант врать не краснея, и убедил-таки отверженного в правдивости и неизбежности всего, что сказала Шэнь Цинцю, добавив для пущей верности, что, дескать, она уже полгода как откладывала отход в затворничество и должна была вот-вот уйти, если бы не внезапный визит императора, видно, Небеса так послали испытание своему возлюбленному сыну, и тот, конечно же, поступит правильно и в первую очередь будет думать о всеобщем благе. Глава вершины Кусин сложил руки в молитвенном жесте, вероятно, взывая к богам о прощении наблюдаемого бесстыдства во имя порядка в Поднебесной. Спорить о судьбе сын Неба был не в состоянии и, достойно распрощавшись, отбыл восвояси. Было это с месяц назад, но праведный гнев воспылал с новой силой при виде совершенно спокойного выражения на лице Шэнь Цинцю. Сердце, только справившееся с ужасом от характера правителя, который мог бы быть настолько очарован шипами меча Сюя, вскоре задалось вопросом: а собирается ли вообще госпожа Цинцзин связывать с кем-либо свою судьбу и сколь глуп должен быть несчастный? Вэй-шиди, да хранят небеса его блаженную душу, не обладал тем чувством такта, который мог бы сформулировать этот вопрос иначе как самым глупым образом. — Шэнь-шицзе, а думалось ли вам действительно замуж? Юэ Цинъюань торопливо закашлял в кулак, и хотя это помешало услышать звук, который издала Шэнь Цинцю, его несложно было представить по рукам, почти переломившим изящный веер. Она брала один и тот же на все их совместные встречи, потому как сделан он был из очень крепкого дерева. Шан Цинхуа лично презентовал ей коллекцию редких полений на Новый Год. От того, как хищно загорелись её глаза, у Шан Цинхуа пробежало стадо мурашек по спине. — Меня трогает забота Вэй-шиди, однако не по самым приятным причинам. Не Вэй-шиди ли недавно был отвергнут некой девой Ли из Тяньи? Муками любви ли объясняется такое вящее любопытство о жизни, его не касающейся? Шиди, зарделся, но решил почему-то – возможно, он уже был пьян, это объяснило бы многое, – что у него есть шанс победить в словесном сражении Главу Вершины писателей и цензоров. — Обычай всё же предписывает… — И позволить кому-то понукать мною на правах мужа? — Согласна с шицзе, — внезапно высказалась Ци Цинци. Переубедить двух согласных друг с другом женщин… Переспорить двух впервые согласных друг с другом, очень красивых, крайне упрямых и могучих женщин было доказано невозможно. Шан Цинхуа бежал с этой битвы, хотя братья его звали обратно – он не был дураком, ему нужны были все его конечности. Он присоединился к несравненному главе ордена, аскету Юй Цинъаню и шпиону Е Цинчжэню* в их мудром молчании. — Шишу придёт в негодование, — вздохнул едва слышно глава, когда поостыли возмущения, и Шан Цинхуа не удержался от гримасы. Всем в ордене было известна глубина граничившей с навязчивостью родительской любви предыдущего учёного Лорда к его ученице. Во времена её юности он, видя привязанность к ней Юэ Цинъюана, пытался их свести, и от такой ошибки юношу спас лишь его наставник, скоро передав ему бразды правления орденом и тем самым сняв со своего поколения права и полномочия вмешиваться в жизнь нового. Это ничуть не мешало ушедшему на покой учителю присылать Шэнь Цинцю портреты с именитыми заклинателями, прекрасными ликом и благородными духом. Принудить её он уже не мог, однако рекомендовал женихов очень открыто и настойчиво. Вероятно, раздумывал Шан Цинхуа, из этого-то и росли ноги у отвращения Шэнь Цинцю к браку. — Увольте, — уверенно возразила она, медленно обмахиваясь веером, — испытывать на себе его, как глава выразился, негодование вынуждена буду лишь я одна. Главу я непременно выгорожу, списав всё на своё упрямство и ваше великодушие. Я уже предвкушаю его речи при следующем же визите. До него наверняка дошли вести о глупости императора. Шан Цинхуа поперхнулся воздухом. Что там было про великомудрость правителя? Про исправление ошибки? Про молитвы о здоровье? Про чистые помыслы?! — Да шицзе сбежала и бросила нас всех! — А разве был смысл стоять там и продолжать отнекиваться? Я всегда верила в шиди и шимэй, и вера эта оправдалась. Или, может, вы говорите, что десять заклинателей и Лю Цингэ не способны были бы справиться с одним смертным? «Всё кончено, Энакин! Я стою выше!» Упомянутый Лю, к слову, был нехарактерно тих, и посему шоком стали его слова. — Я редко бываю в ордене. Лицо критика всея цзянху на момент содрогнулось от едва сдержанного поломанным веером смеха. — Тонкое наблюдение, есть ли у шиди ещё в запасе нераскрытые мудрости? — У меня больше преимуществ. На момент показалось, что Шэнь Цинцю щёлкнула ядовитыми челюстями. — И в чём же, извольте поведать, вечно отсутствующий шиди может быть лучше сына Неба, родовитого, богатого, молодого, хорошего собой, широких взглядов и искусного с мечом и кистью? «Как можете вы, шицзе, хвалить того, кого недавно так решительно отвергли, да ещё и в лицо другого мужчины?» — Шан Цинхуа едва не взвыл от боли по гордости всего рода мужского. Он быстренько оглядел лица всех присутствующих и увидел дивное сочетание хищного интереса, веселья, опаски и смиренного умиления. В конце собрания будет либо грандиозный майкдроп с одной из сторон конфронтации, либо всеобщие страдания. Шан Цинхуа инстинктивно потянулся за тыквенными семечками, но, увы, рукав был пуст… А Лю Цингэ, видимо, пожелал всем страданий. — Я тоже. Шэнь Цинцю наклонила голову – совсем слегка, но очень заметно, очевидно спрашивая: «ты тоже – что?» Шан Цинхуа прикусил язык, чтобы не подсказать: тоже родовит, богат, хорош собой и молод. Определённо искусен в бою и с небольшой натяжкой, но можно было даже сказать, что и с пером управляется – всё же, основы образования в Цанцюн требовали умения распознавать базовые слова. Насчёт широты взглядов Шан Цинхуа не хотел себе врать, и потому засчитал всё-таки своему шиди проигрыш. Бог Войны, однако, в поддержке – по крайне мере, моральной – очевидно, не вознуждался. Он всегда поражал своей способностью смотреть мокасиновой гадюке Шэнь Цинцю прямо в глаза и если бы не абсурдность сложившейся ситуации это вызывало бы ещё большее восхищение. Лю Цингэ, недвижимый, как скала, изрёк четвёртое своё – почти целое, заметьте, – предложение: — Я не буду понукать. Шан Цинхуа не успел увидеть реакцию Шэнь Цинцю в тот момент, к сожалению, однако это было и не нужно, поскольку она резко поднялась со своего места, почти заставляя тех, кто был духом послабее, последовать за ней. — Распространённая ложь. Держась за остатки погибшего аксессуара, она прошагала к выходу, пробормотав: «Сумасшествие какое-то!» И была такова. В опустившейся пыли и всеобщем потрясении Ци Цинци первой пришла в себя и победно усмехнулась. — Звучит как отказ, Лю шиди. Тот, однако, встал из-за стола с опасно решительным видом и изрёк слова, которые в будущем повергнут весь орден в пучины ужаса внутренней войны, именовавшейся ухаживаниями Лорда Байчжань: — Звучит как вызов.