***
Положенный траур благополучно закончился. Как гранд и думал, в его историю поверили. Да и кто бы стал сомневаться в его Слове? Ведь это слово аристократа, а значит слово чести. Того, что кто-то обвинит его во лжи, мужчина не боялся — не посмеют. А если и найдётся выскочка, то никто не запрещал дуэлью доказать свою правоту и вбить в глотку противнику его слова. Гранд мрачно усмехнулся, подходя к арене. Впрочем, возможно, что его тайна умрёт сегодня… вместе с ним самим. Он собирался нарушить все мыслимые правила и сделать по-своему. Опаснее, безумнее… смертельнее. Трое сопровождающих его уже были в курсе, но перечить не посмели, лишь переглянулись недоумённо и с некоторой опаской. Недоумение встретило его фигуру, одиноко застывшую посреди арены, и со стороны зрителей. А вот организаторы были предупреждены и, хоть и возмутились… негромко за спиной, но запретить подобную блажь благородному не могли. Да и не особенно хотели, если смотреть правде в глаза — если гранд настолько самоуверен и глуп, то кто они такие, чтобы мешать ему встретить смерть? Толпа волновалась, и неясный гул порой позволял выхватывать из себя отдельные вопросы. Мужчина не был ни капли удивлён, услышав «А почему он без лошади», «где остальные», «как это допустили» и тому подобные. Он ожидал этого. Более того, не удивился бы и неодобрению, презрению, пронзительному свисту… Вот только люди никогда не менялись, и толпа требовала зрелищ… а если они кровавые, то ещё лучше. Но вот всё стихло. Взмах белого платка… и с негромким скрипом дверцы загона раскрылись, выпуская разъярённого быка. Гранд чуть улыбнулся. Что же, если ему положена кара за содеянное в ближайшее время, то с этой арены он уже не уйдёт.***
— Посвящаю этот бой моей погибшей жене, — и шляпа опускается в густую тень. Толпа ожидаемо ревёт, раздухарённая предыдущим зрелищем и впечатлённая таким сильным жестом — прошло уже несколько лет, а гранд всё равно каждую терцию посвящал только той, кого любил. Да, такой своеобразный ритуал он придумал сам — обычно посвящение было либо живому человеку, либо всем зрителям. Вот только это, как и многие другие отступления от правил ему прощались. Он был любимцем толпы. Этаким печальным героем, которому суждено умереть от рогов или копыт разъярённого животного, но который раз за разом выживает вопреки всему. Гранд и сам не понимал, за что, почему небо всё ещё щадит его. И посвящение-то каждый раз было его напоминанием себе, почему он выходит навстречу смерти. Вот только она каждый раз отчего-то отворачивала от него свой безразличный страшный лик, проходя совсем близко, буквально дыша на ухо… но не забирая. Что это, его личное наказание — жить с болью и виной?.. Он не знал. Разрешение на завершение этой битвы уже было дано, так что времени медлить не оставалось. Мужчина поддразнил быка мулетой и встал между ним и стеной. Разъярившийся до налитых кровью глаз, подгоняемый болью от пары несерьёзных и, честно говоря, совершенно случайных ран, тот взрыл копытом песок арены и понёсся вперёд, собираясь насадить гранда на длинные, специально заточенные рога. Однако тот, как и много раз до этого, действовал больше на инстинктах… Три удара острым клинком, и бык упал мёртвым, пятная кровью песок. Гранд выдохнул, понимая, что смерть опять прошла в сантиметрах, и склонил голову, молчаливо прося прощение у убитого животного. Жестокий закон: выживает сильнейший или хитрейший. А человек в хитрости и коварстве далеко опередил всех в мире. Вот только это не отменяло того, что люди хрупки и смертны, даже если им кажется обратное. Гранд поправил чуть сбившуюся повязку — на одной из коррид он лишился глаза, поплатившись за секундную беспечность. Но опять же — не жизни. И продолжил выступать, плюя на большую часть установленных традиций и опасность, теперь ещё большую. Вот только ему действительно было всё равно. Постепенно бои с быками стали его жизнью, хоть и заставили стать грубее и жёстче, притупляя чувства. Однако боль душевная никуда не делась.***
Минуты то проносились мимо, то растягивались подобно вязкой смоле. Гранд переводил дыхание, неотрывно следя за оглушённым быком. Усталость брала своё, подтачивая точность, снижая скорость и заставляя руки подрагивать. Гранд мысленно чертыхнулся, сжимая зубы и медленно выдыхая. Этот бой длился по ощущениям вечность, хотя на деле не выбивался из рамок стандартного. Вот только они уже оба устали: что бык, что человек. И эта усталость вела к тому, что в какой-то момент один из них просто упадёт без сил, а второй наскребёт их в себе, чтобы прикончить противника. Гранд заставил себя собраться, взять в руки. То, что сил почти не осталось, не значит, что их нет совсем. Уж на последний рывок должно хватить. Обычно он предпочитал наносить последний удар, когда бык сам нападал, а за спиной на расстоянии десятка шагов возвышалась стена. Однако сейчас они оба были измучены, и, если бы такое можно было сказать про животное, держались только за счёт упрямства. Мужчина быстрым движением смахнул пот, чтобы не заливал единственный глаз, и сорвался с места, когда и бык побежал на него. Они должны были встретиться где-то посередине, а дальше всё решали точность и удача. То, что они обе отвернулись от него, гранд понял, стоило в какой-то момент заныть недавно повреждённому запястью. А ведь именно в этой руке он держал клинок. Мелькнула насмешливая мысль, что он не отказался бы от ещё парочки конечностей, и тут же была выбита резким ударом со вспышкой ослепительной боли. Рог и клинок вонзились в тела… однако гранд промахнулся. Взревевший от боли бык мотнул головой, вскидывая её, и рог вонзился глубже, протыкая сердце. Толпа сдавленно охнула, но мужчина уже не слышал этого — даже боль уходила от объятий смерти.