Aperture S. - Воспоминания Рэттманна

      20 марта 1996 года. Кабинет CEO Кэролайн Джонсон. 10:19 AM.       Кэролайн, погружённая в собственные мысли, ходила взад-вперёд по своему кабинету, когда дверь к ней резко распахнулась и в дверном проёме появился запыхавшийся Доктор Хувс.       — Кэролайн! То есть, э-э-э… Миссис Джонсон! Простите, я хотел сказать “Миссис Джонсон”, честно! Хех, так неловко вышло, не правда ли? Теперь Вы же здесь как бы самая главная, в этом НИИ… *Себе под нос, очень быстро и почти неразборчиво* Чёрт, мне определённо нужно уменьшить количество скачков за день. Ещё немного, и я так совсем с ума сойду…       — Что-то случилось? — Кэролайн больше волновал измотанный вид учёного, нежели его неловкое панибратское обращение.       — Да, нет! Ничего, ничего! Со мной всё в порядке! Просто столько дел, знаете… И за всеми надо уследить. В смысле за всеми делами, там. И за кадрами. С кадрами у меня в последнее время совсем напряжно. Попробуй кому-нибудь что-либо доверить, а в особенности уследить за тем, чтобы никто мне ничего снова не поломал, как этот Уитли три недели назад, блин… Знаете, сколько мне тогда понадобилось времени, чтобы отремонтировать мою… — Хувс на мгновение запнулся, но спустя пару секунд продолжил: — …мои установки и ЭВМ! Ужас! Это просто кошмар какой-то! Этот парень – просто ходячая катастрофа!       — Вы хотите, чтобы я назначила Вам в помощь кого-нибудь другого? — мягко спросила Кэролайн.       — Да уж, пожалуй, не-е-ет… Нет, знаете, так и быть, дадим ему шанс. Он всё-таки не такой уж и плохой. Я имею в виду как человек. Подумаешь, сломал мне рас ЭВМ за месяц! Или два раза… или три… или двадцать шесть… В любом случае, он нормальный парень, правда… ну разве что, сами знаете, со странностями. И я сейчас говорю даже не о его косоглазии. Знаете, многие находят косоглазых голубоглазых блондинов привлекательными! Донна Ноубел, например! Правда Вы же её не знаете… Но и она сама по себе была достаточно необычная женщина… женщина со странностями, одним словом. Очень уж она была… как бы это помягче выразиться… странная. Да, “странная” – определённо слово, описывающее Донну.       — То есть Вы хотите оставить в помощниках Мистера Уитли Дерплайна? Я Вас правильно поняла? — запуталась Кэролайн.       — Эм-м-м… — Хувс задумался. — Да. Он, в общем, меня устраивает. Был бы он только менее криворуким…       — Так, а зачем Вы собственно пришли ко мне? Я думала, что Вы хотели обсудить со мной Вашего ассистента Уитли.       — Нет. То есть, не совсем. Короче, насчёт Уитли, пожалуйста, я Вас умоляю, поговорите с ним, проведите инструктаж безопасности. Четыре раза! А лучше пять! Он великолепный ассистент, понимает меня с полуслова, давно такого у меня не было… Но когда его руки касаются какого-то оборудования – пиши пропало! Либо что-то сломается, либо что-то взорвётся, либо его в очередной раз ударит током и он приведёт мои ЭВМ к короткому замыканию, и я снова буду вынужден чинить их на протяжении недель!       — Хорошо, мы переговорим на этот счёт с Уитли.       — Фух! Спасибо Вам большое, миссис Джонсон! Спасибо! — Хувс стал энергично трясти руку генеральному директору НИИ Aperture Science. — А то я так больше не могу! Мне дáлеки за всё время их существования доставили меньше хлопот, чем он.       — Не поняла, кто Вам доставлял меньше хлопот, чем Уитли?       — Упс… хе-хе…       Хувс очередной раз запнулся, поняв, что лучше уж ему было держать рот на замке о проблемах с косоглазым блондином.       — Да так, — отмахнулся учёный. — Одна из библиотек АРО: Алгоритма распознавания объектов, встроенного во все турели в НИИ и мейнфреймы камер наблюдений секторов и служебных переходов. Хотя, зачем я Вам рассказываю про АРО, когда Вы же с мистером Розенбергом занимались его разработкой… В общем, я попытался слегка модифицировать библиотеки подкласса “далек”, ну и у меня всё к чертям полетело. Как обычно у меня бывает в таких ситуациях, когда доверяю своим ассистентам делать, казалось бы, не такую уж сложную работу, как пару раз тыкнуть пальцем по клавиатуре! Ну да это всё мелочи… А! Вспомнил зачем я Вас искал, миссис Джонсон! Меня мистер Нолдер просил передать Вам письмо… — доктор Хувс начал нервно рыскать по карманам своего пиджака. — Да где же оно…?       — Мистер Нолдер? То есть Стюарт Нолдер? — удивлённо переспросила Кэролайн. — Вы же, мне казалось, терпеть не можете друг друга, разве не так?       — Да… Не можем… — сквозь стиснутые зубы процедил Хувс. — Но, когда дело касается благополучия этого любимого всеми нами научно-исследовательского института, нам приходится забывать о разногласиях и работать сообща. Вот оно! — радостно выкрикнул он и резко протянул письмо директорше, так что она аж вздрогнула.       Кэролайн взяла письмо из рук учёного. На нераспечатанном конверте, помимо марок и адресов отправителя и получателя, стояла гербовая печать департамента GOSRC, или если полностью, то: Правительственной Организации Контроля Безопасности Научных Исследований, с которой у Aperture Science за полувековую историю слишком часто возникали трения. Но побледнела Кэролайн не при виде этой печати, а при виде другой, расположенной посередине оборотной стороны письма: большой синей прямоугольной печати с тремя буквами: “C&D”.       — Боже… — пробормотала Кэролайн. — Только не это. Они же не серьёзно. Они ведь не будут этого делать… Пожалуйста, нет…       — Что-то не так? Что значит “C&D”?       — “Прекратить и воздержать впредь”, — расшифровала директор. — Мы уже однажды получали подобного рода письмо. Очень давно, тридцать лет назад, в начале шестидесятых. Ещё когда главой этого НИИ был Кейв Джонсон.       — А! Да, да, да, припоминаю…       Кэролайн с грустным видом обошла стол слева и грузно опустилась в своё роскошное чёрное кожаное кресло.       — Тогда GOSRC запретила Aperture Innovators использовать отталкивающий гель в асбестовых сферах, где тестировалось Переносное Устройство для Создания Квантовых Туннелей, и ещё они отдали приказ витрифицировать подавляющее большинство синтезированных в тех старых лабораториях совершенно новых веществ с уникальными биохимическими свойствами, формулы которых здешние учёные получали экспериментальным путём на протяжении восемнадцати лет! В тот раз ордер на витрификацию буквально обанкротил научно-исследовательский институт Кейва. Его исследования на девяносто процентов если не больше концентрировались на новых искусственно созданных материалах и ещё немного, процентов на семь – на тестах Переносного Портального Устройства. Хотя, разумеется, ему как физику, была больше интересна телепортация, построенная на принципе квантовой спутанности, нежели какие-то вещества с аномальными (пусть даже в положительную сторону) свойствами. Тем не менее, он был по большей части всем доволен: дела протекали гладко, куча выгодных контрактов с различными организациями словно падали с неба, часы, проведённые за его любимым делом, наверное, казались ему мгновениями. И я была счастлива тогда. Не просто счастлива, а ещё и счастлива за него. Мы уже были пять лет как женаты к тому моменту. А пятнадцатого июня шестьдесят первого года всё это рухнуло. Развалилось словно карточный домик. Меня ордер на витрификацию полученный от GOSRC, конечно, не коснулся (лишь только косвенно), но вот по Кейву он ударил в полную силу. И после этого его страдания частично легли на меня. Не в том смысле, что он сбросил их на меня! Нет, разумеется, нет… Кейв был джентльменом, каких даже в пятидесятых годах в Кливленде было не сыскать! Возможно, он был иногда неуклюж, казался неотёсанным или одержимым своими идеями… Но он никогда не желал мне зла, как не желал и ни одной другой женщине. Даже когда он был недоволен Грейс, когда та часами покуривала свой мундштук и дымила, словно в секторе начался пожар, он… он оставался джентльменом. Неотёсанным – да, одержимым и импульсивным – да, но всё же джентльменом.       — Да, я знаю про Грейс, — усмехнулся Хувс. — Тот ещё был кадр!       — И я пыталась ему помочь. Делала всё, что было в моих силах, чтобы Кейву не было так тяжело. Начались восемь сумасшедших лет исков, судебных разбирательств, убытков и нескончаемой нервотрёпки. Кейв буквально разрывался на части: всем было что-то нужно от бедного мистера Джонсона. Он неоднократно срывался, кричал, рвал в клочья листы бумаги и проклинал бюрократов из GOSRC за то, что они лишили его всего: спонсирования, уважения, престижа, его работы и его мечты… Он наверняка бы повесился или же покончил с собой каким-либо другим способом, Хувс, если бы я не внушала ему, что это – всего лишь временные трудности, и когда-нибудь мы снова заживём так, как прежде. И он мне верил! Искренне верил. Да, мне было на порядок легче, чем ему, ведь это не меня вызывали на пять судов в месяц, но всё же и мне было тяжело. Я разделяла его чувства. Я часто выслушивала его, брала часть его волнений на себя, потому что не хотела видеть, как Кейв в очередной раз доходил до нервного срыва, крушил всё на своём пути и поливал GOSRC благим матом. Я говорила ему, что когда-нибудь кризис закончится. И спустя восемь лет, двадцатого июля тысяча девятьсот шестьдесят девятого года случилось чудо! Кейв решился бросить вызов GOSRC: он распломбировал и собственноручно активировал насосы подачи синего геля. К тому же именно тогда он наладил ещё и производство нового, только что полученного оранжевого – ускоряющего геля!       — Двадцатое июля тысяча девятьсот шестьдесят девятого года… — задумчиво произнёс доктор Хувс. — Знаменательная дата. В этот день человек, а именно двое из экипажа Аполлона 11: Нил Амстронг и Базз Олдрин впервые ступили на поверхность Луны.       — Да. Очень символично, не правда ли? — усмехнулась Кэролайн. — Кейв счёл это знаком свыше. Ну, на самом деле, это я ему напомнила. Он тогда напрочь забыл о полёте Аполлона 11. Помню, что он тогда сильно заболел простудой, а я ходила в магазин ему за лекарствами. Под дождём. Я сама пошла в аптеку, видя, как было плохо моему мужу. И тогда, когда я вернулась и он в очередной раз проклинал “чёртовых бюрократов из GOSRC”, я напомнила ему про первый в истории полёт человека на Луну. И в тот момент Кейва словно шандарахнуло молнией! Из проклинающего мир, угрюмого, злого, полного накопленной годами желчи, готового в любой момент сорваться Кейва он превратился в знакомого мне одержимого идеей, целеустремлённого и неостановимого Кейва. Ему стало наплевать на ордер. Он решил двигать науку вперёд несмотря ни на что и продолжить свои исследования, фактически заброшенные на долгие восемь лет! И, надо сказать, после этого дела у нас пошли хорошо. Возможно, хуже, чем нам бы с ним хотелось и не так безоблачно, как в середине пятидесятых, но всё же ему удалось найти новых инвесторов для своих проектов. Разумеется, теперь о гелях уже никому нельзя было упоминать вне стен НИИ Aperture. Даже в контрактах появился соответствующий пункт. Но вот прошло уже двадцать семь лет, а мы всё ещё половину бюджета тратим на гели и тестирование Портального Устройства. И из-за молчания испытуемых и учёных, а также благодаря стараниям мистера Стюарта Нолдера GOSRC так и не узнала об этом. Что ж… по крайней мере до сегодняшнего дня. Если же они об этом узнали… боюсь, перекрытие гелей станет концом для НИИ Aperture Science…       Кэролайн неуверенно дрожащими от волнения руками вскрыла конверт и развернула согнутый пополам лист бумаги, на который было нанесено еле различимое изображение герба. Хувс обошёл стол и проследил своим взглядом за взглядом Кэролайн. Содержания письма было следующим:       Уважаемая CEO Aperture Science Innovators миссис Кэролайн Джонсон,       Нашему департаменту стало известно, что Вашим НИИ было решено проигнорировать наше прошлое письмо C&D, а именно: ордер на витрификацию от 15 июня 1961 года под номером WI45NOU90008E4V2R1SN. Aperture Science Innovators продолжило свои исследования в области биохимии, в частности разработку так называемого “отталкивающего” и “ускоряющего” гелей, которые соответствующими инстанциями были признаны опасными для здоровья как испытуемых, так и учёных, проводящих с ними различного рода эксперименты. Мы не вправе осуждать Вас, миссис Кэролайн Джонсон, за нарушение ордера, вследствие того, что ордер был выдан покойному мистеру Кейву Джонсону, являющемуся на тот момент главой корпорации Aperture Science Innovators. Мы не исключаем того, что Вам, миссис Джонсон, не было известно о запрете на проведение Вашим НИИ экспериментов с гелями и другими опасными для здоровья синтетическими материалами, как не было известно и то, что мистер Кейв Джонсон проигнорировал наши требования. Тем не менее, мы с прискорбием сообщаем Вам, что до 25 марта 1996 года Вы должны провести все подготовительные мероприятия до того, как абсолютно все насосные станции гелей Вашего НИИ будут навечно остановлены, а опасные материалы подвергнутся неизбежной витрификации. Совет GOSRC также принял решение о вечной опломбировке всех помещений старой части научно-исследовательского института, кроме тех, которые невозможно изолировать по техническим или общефункциональным причинам. Сегодня, 20 марта 1996 года в 3:00 PM три наших агента: Альберт Росс, Стэнли Уискерс и Джеймс Кроул приедут к Вам с тем, чтобы лично обговорить все подробности процесса витрификации и опломбирования. Двадцать пятого числа двадцать семь агентов GOSRC, в частности трое вышеупомянутых, будут курировать исполнение ордера. Неповиновение или нелегальное продолжение запрещённой деятельности приведёт к последующему выявлению всех обстоятельств дела в судебном порядке. С наилучшими пожеланиями, G.O.S.R.C. Правительственная Организация Контроля Безопасности Научных Исследований.       — Что ж… — мрачно произнесла Кэролайн, сложив лист бумаги. — Видимо, со следующей недели всем нам придётся искать новое место работы.       Кабинет CEO Кэролайн Джонсон. 3:42 PM.       Кэролайн выглядела мрачнее тучи. А ведь как хорошо начинался этот день! Она встала в девять часов утра, умылась, приняла пятиминутный душ, приготовила себе завтрак и с наслаждением уплетала его, глядя из окна своего дома на алые и оранжево-золотистые рассветные облака на горизонте, чуть поддёрнутые лёгким утренним туманом. Эта погода напоминала Кэролайн о Кейве. Когда-то давно они вдвоём точно также сидели за этим самым столиком: Кэролайн наслаждалась пейзажем, а Кейв как всегда рассказывал какой-то забавный (по крайней мере, с точки зрения мужа) случай, случившийся пару дней назад на предприятии Aperture Innovators. Как бы Кэролайн хотела переместиться сейчас в то время. И необязательно даже в пятидесятые, хоть это и были самые счастливые годы их жизни, а хотя бы лет на двадцать пять назад, когда Кейв пошёл наперекор ордеру о витрификации, разработал ускоряющий гель и внедрил его в новые тестовые линии Переносного Устройства Для Создания Квантовых Туннелей. Как бы она хотела, чтобы он снова был главой этого НИИ, а она – всего лишь его секретаршей и по совместительству, самой любимой женой на свете… Кэролайн Джонсон нервно постукивала пальцами по столу, потирая указательным и большим пальцами правой руки лоб и висок. Она думала. Думала о том, что произойдёт с НИИ Aperture Science после того, как гели будут выключены навсегда. Определенно ничего хорошего…       — …эти признанные нашим департаментом опасные для здоровья гели, — закончил фразу Альберт Росс. Кэролайн уже не могла больше слушать этих трёх, сидящих за одним с ней чёрным овальным столом, поставленным перед столом Кэролайн, расположенным у дальней части комнаты. Одно и то же. Каждый из этих бюрократов из GOSRC повторял в точности одно и тоже, только другими словами, уже на протяжении получаса. Опасные гели, высокая смертность, опасные тесты… бла-бла-бла… Кэролайн была терпелива, но сейчас она уже еле сдерживалась, что б не заткнуть силой этим трём напыщенным индюкам, сидящим перед ней, рты. Опасные тесты… Они и пятьдесят лет тому назад ещё были опасными, не новость. Вот только до нынешнего дня, почему-то, больших проблем это никому не доставляло. Да, были несчастные случаи среди испытуемых, да многие с летальным исходом… Ну и что с того? Во-первых, Aperture Science – это не институт садизма. Здесь учёные не изучают всевозможные способы и орудия пыток и не пытаются убивать испытуемых медленно и мучительно. Из основных, да и практически единственных опасностей здесь есть кислота и есть турели. Всё. На этом список окончен. Как первый, так и второй вариант убивает человека быстро и практически безболезненно. Ну, по крайней мере, Кэролайн, могла точно так думать про второй пункт из списка опасностей. Конечно, с полминуты тонуть в едкой кислотной массе это не то же самое, что быть мгновенно пристреленным турелью, и возможно, даже не понять, что тебя уже убили. Но, чёрт возьми, по многолетней статистике четыре пятых всех несчастных случаев с летальным исходом (и в основном среди испытуемых) происходит именно из-за автоматических турелей с биометрическим сканером! К тому же всё время существования НИИ учёные только и делают, что твердят испытуемым, чтобы те соблюдали все пункты брошюры по технике безопасности. Чёрт возьми, да с ними же целые лекции проводят на эту тему! Не говоря уже о четырнадцатинедельном курсе физической подготовки (для испытуемых Портального Устройства), при чём ведут его не абы какие тренеры, а лучшие из лучших! Чего только стоит занятие с самим Сореном Сплэшпайем или Крейзи Скайболд! Как можно погибнуть, если слушать все их наставления? Как?! И уж каким надо быть конченым придурком, чтобы упасть в бассейн с кислотой? А ведь в первой половине семидесятых, в эпоху Возрождения Aperture Innovators, когда 85% испытуемых составляли люди без определённого места жительства или только что выпущенные из тюрьмы уголовники, хиппи и другие сомнительные личности, некоторые из них не просто “случайно падали” с кислотный раствор, а по собственному желанию “ныряли” в него, видимо, считая, что бурая жидкая субстанция на дне, от которой поднимаются странные испарения, есть всего лишь грязная вода. Каким же надо всё-таки быть дураком, чтобы с разбегу прыгать в кислоту, которая заведомо Вас убьёт?! Миссис Джонсон никогда этого не понимала, как, в прочем, не понимал и сам Кейв.       — …когда происходили несчастные случаи, и люди разбивались, падая в шахты с большой высоты, — сказал Альберт.       Несмотря на то, что с сороковых годов и вплоть до конца восьмидесятых НИИ Aperture Science Innovators представлял собой по большому счёту девять подземных колодцев с подвешенными в них асбестовыми сферами, процент сорвавшихся в обрыв людей был самым небольшим от общего числа смертей. За пятьдесят лет в общей сумме в пропасть упало человек сто пятьдесят или сто восемьдесят. Кэролайн уже сама была готова сброситься в пропасть, только бы не слушать больше абсурдные речи представителей GOSRC.       — …Именно поэтому двадцать пятого марта мы и ещё двадцать четыре агента будем курировать исполнение ордера на витрификацию. Вы будете обязаны отключить все насосные станции подачи гелей, а также по возможности опечатать большинство помещений старой Aperture Innovators. Мы знаем, что НИИ представляет собой слоёный пирог с наиболее древними помещениями внизу и самыми новыми вверху. В десять часов утра мы с Вами, миссис Джонсон, спустимся на четыре с половиной километра под землю и начнём поэтапную остановку насосов. Пока мы будем двигаться к всё более новым секторам, Вы сможете забрать оттуда все нужные для Вас вещи, если такие были там кем-то когда-то оставлены. Вы можете пригласить и учёных других секторов помочь Вам с этим делом или же пригласить их просто наблюдать за процессом исполнения ордера, так как старая часть научно-исследовательского института на этот раз будет точно запечатана раз и навсегда. Так что, можете сообщить, кому сочтёте нужным, что это будет, что ж… их последний шанс поностальгировать о прошлом.       Кэролайн практически не слушала представителей, пока те сорок минут продолжали мутузить тему “опасностей”, поэтому до миссис Джонсон не сразу дошёл смысл последнего отрывка из речи Альберта.       — Других учёных… Нет, подождите… Ордер на витрификацию? Я уверяю Вас, это какая-то ошибка.       — Ошибки здесь нет и быть не может, — сказал Стэнли.       — Я хочу сказать, что гели, производимые нашим НИИ для испытательных треков Портального Устройства, являются абсолютно безопасными для испытуемых. Мы проводили специальное молекулярное тестирование, и она показало, что…       — К сожалею, наше молекулярное тестирование гелей доказало обратное, — прервал Кэролайн Джеймс.       — Но вы понимаете, что Aperture Science Innovators не может отказаться от производства гелей?! У нас практически отсутствуют линии испытаний, не использующие ускоряющий или отталкивающий гели! Весь цикл испытаний Портального Устройства состоит в преодолении препятствий, что будет невозможно сделать, если подача геля в тестовую камеру отключена! Это идеология наших испытаний!       — В таком случае, вам, очевидно, придётся изменить свою идеологию, — сухо ответил Альберт. — Создадите новые тестовые линии, уже без гелей.       — Вы хоть понимаете, что это будет сделать не просто сложно, а практически невозможно?! На разработку новых камер нужны средства, причём значительные. И откуда, скажите на милость, мне их взять, если из-за вас со следующего месяца финансирование предприятия сокращается в три раза!       — Миссис Джонсон, мне кажется, или Вы не желаете с нами сотрудничать?       — Разумеется, я хочу сотрудничать с Вами! Вся проблема заключается лишь в том, что по всей видимости вы с нами не желаете! Вы понимаете, что, остановив производство гелей, я буду вынуждена закрыть подавляющее большинство тестовых камер, а это означает катастрофическое сокращение испытаний! Мы будем вынуждены поставить крест на разработке полноценного прототипа Переносного Устройства Для Создания Порталов! Вы же не хотите лишиться такого изобретения, ведь так? Изобретение квантового туннелирования опередило своё время на десятилетие, если даже не века!       — Миссис Джонсон, — строгим голосом заговорил Альберт. — Вы помните, по какой причине Портальное Устройство не пошло на вооружение армии Соединённых Штатов?       — Потому что Кейв не хотел, чтобы его изобретения использовались как средство подавления других людей.       — Нет, миссис Джонсон. То была всего лишь одна, и далеко не самая главная причина, и Вы об этом наверняка знаете. Просто всё дело в том, что ваше Переносное Устройство Для Создания Порталов – ужасно хрупкая и нестабильная вещь. Порталы можно открывать лишь на относительно гладких монолитных поверхностях, причём двигаться они не должны – иначе порталы схлопываются, сам портал фактически представляет собой миниатюрную чёрную дыру, которую ваши учёные хоть и научились приручать, но так до сих пор и не выяснили всех её свойств. Я уже молчу о том, что стоимость одного экземпляра Портального Устройства взлетает за облака.       — Ну, разумеется, ни одно изобретение не лишено недостатков, но мы работаем над тем, чтобы их исправить…       — Вот! Именно в этом и заключается ваша беда. Вы только и делаете, что всё время работаете, стараетесь улучшить свои изобретения, а в итоге так ничего и не добиваетесь. Вы уже пятьдесят лет работаете над тем, чтобы улучшить функционирование Переносного Устройства Для Создания Порталов. Пятьдесят лет! Каким бы интересным, великолепным, потрясающим, добавьте сюда другие прилагательные изобретением не была ваша так называемая “портальная пушка”, оно не может отнимать полвека на тестирование. Разумеется, ваши технологии инновационны и оригинальны, но мы не можем продолжать их спонсировать так же активно, как делали это раньше. Мы не видим отдачи от ваших изобретений.       — Значит, всё дело лишь в том, что мы так далеко шагнули вперёд, что другие за нами не успевают? — Кэролайн еле сдерживала дрожь в голосе. Её глаза становились всё более и более влажными.       — Нет, миссис Кэролайн Джонсон. Не в этом дело. Мы не требуем от вас того, чтобы вы не забегали вперёд относительно других НИИ. Согласитесь, это было бы достаточно глупо с нашей стороны. Мы так же не требуем, чтобы Aperture Science Innovators работал на нужды армии. Всё, чего мы хотим, это уверенности в том, что наше спонсирование получит от изобретений обратную связь, а не сгинет в небытиё. Или попросту говоря, что ваши изобретения получат массовое распространение.       — Массовое распространение? Так вот, что вам нужно? — искренне удивилась Кэролайн.       — Да. По большому счёту лишь только это.       — Ну и странные же у вас цели…       — Какие есть, — усмехнулся Альберт. — Поэтому, скажу вам по секрету, мы больше симпатизируем научно-исследовательского центру Чёрная Меза. Без обид, но, между нами говоря, они лучше знают, что нужно обычным людям. Правда, с ним у нас имеется несколько проблем… Но, это уже конфиденциальная информация.       — Я никогда не лезу не в своё дело.       — И правильно делаете, миссис Джонсон. Каждый должен выполнять исключительно свою работу.       — Да, я согласна с этим утверждением. Но всё же… Может быть существует какой-нибудь способ, чтобы нам с вами договориться по поводу гелей?       — Подкупить нас у Вас не получится, миссис Джонсон.       — Что вы! Я и не думала. Я имела в виду…       — Потому как последствия будут очень плачевными. Решение департамента GOSRC не обсуждаются. В понедельник в десять часов утра мы снова придём в ваш офис. Всего наилучшего.       Трое представителей поднялись из-за стола и направились в двери. Когда Стэнли и Джеймс уже покинули офис CEO Кэролайн Джонсон, Альберт остановился в дверном проёме и обернулся, обратившись к генеральному директору:       — Скажу Вам честно, миссис Джонсон, Вы даже не представляете, насколько важной фигурой является ваш научно-исследовательский институт в нашей игре. А точнее сказать – ваши изобретения. Конечно же у нас нет никакого желания судиться с вами или заставить признать себя банкротом. Мы продолжим спонсирование всех остальных ваших изобретений, включая и Портальное Устройство, однако Вы должны понимать, что бюджет предприятия будет пропорционально уменьшен со следующей недели ввиду запрета на использование гелей.       — Да, разумеется, я это понимаю.       — Хорошо. Мы оказываем вам всестороннюю поддержку, поэтому, пожалуйста, сделайте мне и мистеру Нолдеру одолжение – не считайте, что мы ваши враги.       — Конечно…       — Всё, чего мы хотим, это остановка опасных для здоровья гелей. Возможно поначалу Вы и Ваши коллеги будете думать, что всё пропало, что, возможно, будет проще и лучше для всех признать НИИ банкротом. В таком случае вспомните, что Вы говорили мистеру Джонсону после ордера на витрификацию на протяжении восьми лет.       — Я Вас поняла.       — Это хорошо, — улыбнулся Альберт. — Удачного дня.       И дверь за представителем GOSRC захлопнулась, а Кэролайн продолжила сидеть за столом в полном опустошении. Через несколько минут раздался стук.       — Миссис Джонсон, разрешите войти?       — А, это Вы, Стюарт Нолдер. Да, конечно, заходите.       Дверь медленно открылась, и в офис Кэролайн зашёл высокий стройный мужчина в лиловом смокинге, лет под пятьдесят, со сросшимися во вдовий пик бровями и неестественно яркими бирюзовыми глазами.       — Я искренне извиняюсь перед Вами, миссис Джонсон за этот крайне неприятный… как бы лучше выразиться… инцидент с моими коллегами из GOSRC.       — Что ж, здесь нет Вашей вины, мистер Нолдер, — вздохнула Кэролайн. Мужчина выдвинул один из стульев и плавно опустился на него. — Вы и так очень многое делаете для Aperture Science Innovators.       — И всё же иногда я чувствую, будто моих усилий оказывается… недостаточно. Меня не покидают сомнения, что… результаты молекулярного сканирования гелей были… были подтасованы кем-то из Чёрной Мезы…       — Ну, не исключено, что и так.       — О, я… уверен, что это так!       — Да, вот только это всего лишь предположения, мистер Нолдер. GOSRC откуда угодно могла узнать о гелях. Любой наш испытуемый мог проболтаться. Ну или бывший учёный.       — Я не думаю, что вина лежит на… бывшем испытуемым или учёном. Последнее время я всё чаще натыкаюсь на… ну… определённые несоответствия информации. И у меня есть… подозрения, что кто-то из представителей департамента GOSRC симпатизирует… нашему конкуренту – НИИ Чёрная Меза.       — Я не совсем понимаю, зачем Вы рассказываете мне всё это, мистер Нолдер.       — Просто я… ну… Меня волнует благополучие научно-исследовательского… института. И я бы хотел попросить Вас, чтобы Вы… не перечили GOSRC. Пока. Я искренне надеюсь, что в относительно ближайшем будущем мы сможем… исправить ошибки допущенные другими… Всё, что мне сейчас нужно от Вас, миссис… Кэролайн, это осмотрительность.       — Не волнуйтесь, мистер Нолдер. В отличие от своего мужа я не настолько рисковая, чтобы нарушать ордер на витрификацию, выданный свыше. Вы же знали, моего мужа, когда он ещё был жив? Как директора этого НИИ?       — Я просто хотел убедиться в Вашей… так сказать, законопослушности. Что же касается вашего мужа… Да, я знал Кейва Джонсона. Мы познакомились даже много раньше, чем вы думаете. И миссис… Кэролайн Джонсон?       — Да, да?       — Я всего лишь хочу сказать, что… времена меняются. Не всё что Вам и… Вашему мужу хотелось изобрести… что ж, не всё сможет увидеть свет. И, к большому моему, сожалению мир не хочет становиться таким… каким вы хотите, чтобы он стал. GOSRC не способна увидеть к чему могут… привести их благие… намерения… Они не понимают, что их разумная точка зрения на некоторые вопросы… не является правильной. Когда-нибудь даже мне придётся нарушить своё обязательство, данное мной… моим работодателям. Я надеюсь, что тогда ещё не будет слишком поздно, чтобы всё исправить с помощью определённых людей и… Боюсь, я не должен был Вам этого рассказывать. Просто поверьте мне, что Вам нужно быть очень… осторожными с GOSRC. Следуйте всем их просьбам и требованиям. А остальное… я надеюсь… я смогу взять… под свой… контроль.       — Хорошо, мистер Нолдер, я приму к сведенью Ваш совет. Вы и так многое делаете для нашего института. Стюард Нолдер встал из-за стола, еле заметно кивнул головой и направился к двери.       — Будьте осторожны, миссис Джонсон. Сохраните доверие GOSRC и не лезьте… на рожон. С понедельника для Aperture начинается… странное время.       25 марта 1996 года. Главный офис сектора TF-24. 9:31 AM.       — …Итак, я надеюсь, что все подчинённые хорошенько обдумали мое предложение за прошедшие выходные? — cпросил Генри у присутствующих в офисе учёных. А присутствовали здесь практически все. По крайней мере, все, с кем у Дугласа Рэттманна за последние три с половиной года сложились дружеские отношения. — Хотя вообще-то технически это было не моё предложение, а Кэролайн, но…       — Разумеется, обдумали, — ответил Майкл. Даг, Лайра, Роджер и Лоурен подтвердили его слова кивками головы.       — Хорошо. Так, и как же много набралось желающих на экскурсию по помещениям старой Aperture Science?       — Да практически все, мистер Розенберг, — ответил Дуглас.       — Все? — удивился начальник. — Ну, надо же! Я вообще-то рассчитывал прихватить с собой человек пять… или даже четыре… Но… ладно. Я не думаю, что у нас возникнут какие-либо проблемы с этим.       — Разве что в пневмолифт все не уместимся, — усмехнулась Лоурен. Джесс, на удивление остальных, разразилась задорным хохотом и упала на пол, катаясь из стороны в сторону от смеха.       — Ахаха! Ну ты даёшь, Лоурен! Все в лифт не поместимся! Хахаха! В пневмолифт-то! Который на трёх человек! Максимум! Хахаха! Ой, я не могу! Хахаха! Ну ты и юмористка!       Остальным учёным пришлось с минуту ждать, пока Джесс ни успокоиться и ни поднимется с пола.       — Какая-то ты сегодня уж шибко весёлая, Джесс. Сама на себя не похожа, — сказала Лайра, помогая отряхнуть пыль с её белого халата.       — Не похожа? — переспросил Дуглас, — Да она всегда такая упоротая!       — Вовсе нет! Я наиадыкватнейший человек на Земле! — возразила Джесс. Затем снова рассмеялась и упала на пол в истерическом припадке.       — О Боже, сейчас-то что? — спросил Майкл.       — Я Наиадыкватнейший! Наиадыква…! Ква-ква! Ква! — проквакала Джесс и снова захохотала.       — Да нет. Обычно, она себя ведёт относительно нормально, — сказал Майкл. Прошло ещё с полминуты, пока Джесс наконец смогла успокоиться и подняться с пола.       — О, мистер Розенберг! Ваши минталки - это просто чудо! Вы не выпишите мне рецепт? Я бы могла их сама готовить в здешних химлабораториях?       — Я уже жалею, что отдал тебе сразу всю пачку, — вздохнул Генри. — Надо было давать их тебе по одной. Кто же знал, что реакция будет такой непредсказуемой…       — “Непредсказуемой.” “Не пред…” “Не бред скажу ему”! Ахаха! — Джесс в третий раз свалилась на пол.       — Так, это уже начинает действовать на нервы… — пробормотал Рэттманн.       — Минталки? — переспросила Лайра, насторожившись, — Что ещё за минталки?       — Да один из экспериментов моих коллег из соседнего сектора. Надо было предложить их кому-то другому. С более уравновешенной психикой… Если полностью, то “Сосательные конфеты Aperture Science с содержанием ментола”. Вы же все прекрасно знаете, что наш НИИ ещё с сороковых годов активно занимается исследованиями с области биохимии. Ну и вот, если вкратце, то один мой приятель разработал вещество, способное… так сказать, совершенствовать восприятие органами чувств окружающего мира. Правда, только лишь на определённое время. Как выяснилось, в случае Джесс у них имеется и побочное действие – повышенная восприимчивость к чувству юмора у принимающего. Если… это можно назвать чувством юмора.       — Подожди, Генри, — сказала Лайра. — То есть, ты хочешь сказать, что твои знакомые горе-учёные изобрели очередной психостимулятор?       — Ну… “минталки” намного слабее большинства известных амфетаминов… Но технически можно сказать, что да.       — Так… А что на счёт привязанности?       — В этом-то всё и дело, Лайра. Ни один амфетамин не вызывают физической привязанности. Возможно возникновение лишь психологической и только в определённых случаях. Их цель была создать что-то вроде абсолютно безопасного стимулятора, который бы не вызывал психической привязанности принимающего.       — Ну ничего ж себе! — возмутилась Лайра. — А у других ты вообще спрашивал разрешения на проведение подобного рода экспериментов?!       — Я спросил разрешение у Джесс. Она ответила согласием. Хотя я уже жалею, что выбрал её… Вам же я решил пока не рассказывать о “минталках” для чистоты эксперимента.       — Учти, Генри, если моя подруга станет из-за них наркоманкой, ты будешь лично отвечать передо мной! — пригрозила Лайра.       — Минталки – не наркотик, Лайра. Они не вызывают физической привязанности!       — Вот и посмотрим…       — Так, мы, кажется, отвлеклись от темы, — вставил слово Рэттманн.       — Да, точно. Хорошо, тогда задам другой вопрос: кто не собирается в старую часть научно-исследовательского института? Мэтт, Роберт и Ник подняли руки.       — Парни, вы точно не пойдёте? — спросил Майкл Уотт. — Там наверняка будет обалдеть сколько всего интересного! Вот увидите, я гарантирую!       — Я пасс, — ответил щёлкающий клавиатурой Ник, не оборачиваясь.       — Ну с Ником-то всё понятно. А вы, ребят? Ну же! Мы никогда с вами не были в старой Aperture Science!       — Aperture Innovators, — поправил Даг.       — Верно! Она ведь даже называлась по-другому! Ну, давайте же, парни! Мы с вами пройдём сквозь историю!       — Начнём в самом низу, в помещениях пятидесятых годов и закончим сравнительно новыми – конца восьмидесятых, — подтвердил Рэттманн. — На самом деле, это стоит увидеть.       — Что ж, вы все наверняка неплохо проведёте время, но только без меня, — сказал Мэтт. — Мне это не интересно. К тому же, вы же не хотите застрять внизу только потому, что лифт сломается от перегруза, как только я в него войду? Тут Джесс снова не выдержала и в четвёртый раз упала на пол, задыхаясь от смеха.       — Джесс! Прекращай уже! — не выдержал Дуглас.       — Ахаха! Не… злись на меня, Даги! Но это… Ахаха! Это ж… просто… умора!       — Роберт, а что на счёт тебя? — подхватил за Майклом Даг. — Ты тоже не хочешь увидеть, как тут всё было устроено полвека назад? А увидеть легендарные асбестовые сферы? Самому побывать в цехах синтезирования гелей? А своими ушами услышать заранее записанные сообщения Кейва Джонсона, которые в прошлом слышали все испытуемые? Да давай же! Будет круто! Это твой последний шанс увидеть всё это, до того, как эти помещения будут навечно запечатаны! Ты об этом не пожалеешь, мы с Майклом гарантируем! — Рэттманн закинул левую руку на правое плечо Майкла Уотта.       — Да нет, спасибо за предложение, но я предпочту остаться здесь. Мне, как и Мэтту, вся эта… старина не очень интересна.       — Точно?       — Абсолютно.       — Уверен? — спросил Майкл.       — Да, я уверен.       — Не будешь плакаться в подушку и рыдать, что всё пропустил, как обычно в таких случаях делаешь?       — Да не буду я… погоди, что?       — Ха-ха! Да расслабься, я просто пошутил! — сказал Майкл.       — Ой, зря ты это… — шепнул Рэттманн. До Майкла не сразу дошло, что он сделал зря. Но когда Джесс снова захохотала, учёный понял, что лучше бы он держал рот на замке. Дуглас и Лоурен одновременно сделали фэйспалм.       Через полчаса Генри с подавляющем большинством своих подчинённых, как и полдюжины других надзирателей, стояли у входа в офис CEO Кэролайн Джонсон и ждали, когда уже представители GOSRC обговорят все детали организационных моментов ордера с директором и они отправятся туда, где полвека назад Кейв Джонсон начинал творить их историю. Ждать им пришлось ещё минут тридцать. После чего дверь в кабинет Кэролайн Джонсон открылась и из неё вышли генеральный директор и семь представителей департамента Государственной Организации Контроля Безопасности Научных Исследований, в числе которых были и посетившие пять дней назад НИИ Альберт Росс, Стэнли Уискерс и Джеймс Кроул. Кэролайн попросила надзирателей передать ей списки присутствующих учёных и, проведя короткую перекличку и убедившись в том, что все присутствуют, отправилась в сторону, где пятнадцатью подуровнями ниже в служебных помещениях располагался старый технический лифт, шахта которого доходила прямиком до второго подземного пласта, на котором и был выстроен “фундамент” всего научно-исследовательского института.       Спускались они долго, так как лифт ехал очень медленно. На протяжении десяти минут, всё, что видел Рэттманн и его приятели – это бетонные стены с редкими надписями подуровней и секторов, логотипы института и многочисленные закрытые двери служебных помещений. А также коробки, лестницы и металлические баллоны, хранившиеся под замком у дальних стен за решётчатыми заборами проезжаемых помещений. Но когда лифт опустился ниже “амортизирующего уровня”, большинство учёных в один голос ахнули, увидев громадные подземные просторы – невероятно глубокую (достигающую трёх километров) искусственно созданную вертикальную траншею, в которой всё ещё находились слегка покрытые эрозией, но всё же полностью функциональные асбестовые сферы, освещаемые многочисленными прожекторами. На некоторых выступах каменистой породы сохранились почти нетронутые временем двух- и трёхэтажные наблюдательные будки. Однако десяткам помостов, пересекавшим пещеру во всех направлениях, повезло меньше – они были подвешены за располагавшиеся высоко арматуры, торчащие из гранитной породы бывших соляных пещер, крепления которых частично проржавели и отломались. Треть тросов теперь не держала помосты, а лежала на них или с них свисала, только нагружая и без того хрупкие конструкции. Большая часть металлических дорожек попросту обвалилась. На двух трубах, пересекающих пещеру, лежали сразу три сломанных помоста, один из которых, по всей видимости, когда-то увлёк за собой вниз остальные.       — Вау…! — только и смогла произнести Джесс, увидев громадные асбестовые сферы.       — Это… просто великолепно! — сказала Лайра.       — Изумительный вид! — подтвердила Лоурен.       — Ну, ничего себе! — в один голос сказали Майкл и Дуглас.       — Божественно… — пробормотала вечно ворчащая на всех и всё Сьюзан.       — Да, в пятидесятые люди умели строить на века! — усмехнулась Кэролайн.       — Все эти асбестовые сферы действительно выглядят очень впечатляюще! — сказал Генри Розенберг. — Сколько лет я в них работал, так до сих пор полностью и не смог привыкнуть к их мощному виду.       — Неужели им и правда уже почти пятьдесят лет? — спросил Рэттманн.       — А то! — усмехнулся Генри.       — И что самое интересное, они всё ещё в рабочем состоянии. Хоть прям сейчас начинай работу! — добавил Крэнки Стронгхарт – один из надзирателей, старый приятель Генри. Затем он положил руку на плечо мистера Розенберга. — Представляешь, мы снова пройдёмся по всем знакомым помещениям, Генри! Снова побываем там, где работали двадцать лет назад, не говоря уже об офисах пятидесятых, которых мы с тобой даже в глаза-то никогда не видели!       — Да, это будет интересно, — подтвердил Розенберг.       — Что? Всего лишь “интересно”? Не, это будет потрясающе, приятель! Столько воспоминаний, ты только представь! Подчинённым своим покажешь, где мы работали. Они, небось, всю жизнь только об этом и мечтали – узнать своего начальника поближе.       — Вы вот только его рассказы не слушайте обо мне! — засмеялся Генри, обратившись к Рэттманну и остальным. — Он вам с три короба обо мне наврёт!       — Обижаешь, друг! Всё, что я говорю, это чистая правда!       — Да? И даже в тот раз, когда ты сказал мне, что выиграл двадцатку, поспорив с Джеймсом, что отожмёшь штангу большее число раз, чем он?       — Ну… всегда, кроме того случая.       Наконец они приехали в самый низ старой части научно-исследовательского института. И тут Рэттманн, наконец, понял, зачем надсмотрщикам секторов нужны были налобные фонари и почему Генри попросил каждого надеть по паре, взятых из запасов Вайпер Стретч, неоновых браслетов – спустились учёные в кромешную тьму. Фонари бегали из одного угла помещения в другой. Чей-то луч света остановился на подвешенной под потолком металлическом логотипе компании, представляющем собой изображение атома в расчленённой на сегменты апертуре и надписи “Aperture Science Innovators”. Дуглас пока не мог определить точно, зачем было нужно это место, но одно оставалось ясным – помещение было огромным и высоким. Один раз чей-то фонарь прошёлся вдоль большой трубы, прикреплённой под потолком в левой части зала, и уходящей в какой-то полукруглый туннель.       — Так, я попрошу всех зажечь свои неоновые браслеты, — приказала Кэролайн, и учёные охотно это сделали. Помещение загорелось десятками тусклых разноцветных цветов, всё ещё слишком слабых, чтобы осветить существенную часть комнаты. — Теперь все следуйте за мной! Я помню эти помещения как свои пять пальцев. Что бы ни произошло – никуда не отходите от своих надзирателей, если только они не разрешили вам обратное.       Вся толпа последовала за Кэролайн, направившейся к двери у правого дальнего угла помещения. Дверь на фотоэлементах раскрылась, и учёные прошли внутрь небольшого узкого (а главное освещённого!) коридора, заканчивающегося похожей на корабельную бронедверью с вентилем посредине. Директор НИИ и мистер Розенберг подождали, пока все зайдут внутрь и дверь за ними закроется, а затем Генри дёрнул рубильник, и помещение за их спинами озарилось белым светом прожекторов. Кто-то подошёл к бронедвери, крутанул вентиль, и массивная дверь со скрипом открылась.       — Пожалуйста, все проследуйте из коридора в следующее помещение. Оно намного больше, вам не придётся тесниться, а мне будет удобнее сообщать вам важную информацию, — произнесла директор.       Учёные вышли наружу и многие поражённые открывшимся видом стали осматриваться по сторонам. Они находились на самом дне вертикальной траншеи. В разные стороны от них простирались ответвления соляной пещеры, практически не тронутой руками человека, если не считать отдельных полукруглых бетонных построек – водных генераторов электроэнергии и шлюзов для отвода воды в случае прорыва защитной системы. Судя по тому, что полусферы были на треть затоплены мутной ржавой водой, Рэттманн сделал предположение, что шлюзы были сломаны. Вверху была видна большая асбестовая сфера, в которую можно было попасть, если подняться по высокой квадратной винтовой лестнице и пройти с пару десятков метров по помостам. Две другие сферы, находившиеся над этой, терялись в таинственной голубоватой дымке.       — И так, — продолжила Кэролайн. — Мы наконец-таки добрались до служебных переходов самой старой части этого НИИ. Как видите по той белой надписи в пятнадцати метрах над вами, эта шахта была введена в оборот в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. Это – один из уцелевших коридоров технических помещений данной шахты. Другие были частично опечатаны или же разъедены кислотой. Предупреждаю вас, за этими переходами никто не следит уже тридцать лет, поэтому, чтобы предотвратить возможные несчастные случаи, прошу, чтобы вы были осторожны и не подходили близко к краям помостов, тем более я вам очень не советую о них облокачиваться. Шлюзы, контролировавшие течение подземной реки, уже давно вышли из строя. Вы, я думаю, и сами это видите по затопленным куполам генераторов, — Кэролайн указала на бетонные полусферы. — Так что нырять в эту жидкость, поверьте мне, вам не захочется. Конечно, если вы не захотите с полминуты тонуть в кислоте. С другой стороны, болевой шок обеспечивает очень быструю, почти мгновенную потерю сознания, так что выбор остаётся за вами. В любом случае, дайте знать надзирателю о своих намерениях, чтобы мы знали, кого следует вычеркнуть из списков проверки. Большинство бронедверей здесь ведут в химлаборатории. В них изобретались и тестировались различные искусственно синтезированные вещества. Если вы прочтёте описание предполагаемого воздействия вещества на организм и вам очень захочется протестировать его на себе, прошу, временно воздержитесь от этого. Вы сможете найти их усовершенствованные аналоги и в лабораториях новых секторов. К тому же подавляющее большинство этих веществ подлежит витрификации. Так что не принимайте их внутрь, если не уверены, подлежит ли данное вещество витрификации или нет, если конечно сами не хотите быть превращёнными в стекловидную массу нашими агентами из GOSRC. По любым вопросам можете обращаться ко мне или же к вашим надзирателям. Помещений много, поэтому держитесь вместе и не отходите далеко от начальника вашего сектора. Процесс витрификации и опломбирования дверей начнётся с дальних помещений. Ходите где угодно, но только не заходите в лифты, ведущие в асбестовые сферы, так как без Портальных Устройств вы в них и шагу не ступите! Через два часа все учёные должны будут собраться в зале с круглой запирающейся гидравлической дверью, заботливо изготовленной для нас корпорацией Бункер-Тек ещё в тысяча девятьсот шестьдесят первом. Последняя бронедверь в конце нижнего помоста. Когда выйдете в зал, там будет громадный круглый вырез в скале под дверь, а ещё две будки с оранжевыми цифирными на газоразрядных индикаторах. Вы найдёте это место. А пока все свободны.       Дуглас, Майкл, Сьюзан, Джесс, Лоурен и другие проследовали за Генри, который в свою очередь всё время плёлся неподалёку от Кэролайн. Главный директор института была права, когда говорила, что помещений будет много. Их было не просто много, а громадное количество. И из каждого по узким туннелям и переходам можно было двумя или тремя способами попасть в другое.       Прогулка по старым секторам заняла чуть больше двух часов. За это время Рэттманн с остальными успели практически всё осмотреть, а представители GOSRC – опечатать двери и витрифицировать химические вещества, многие года пролежавшие в закрытых чемоданах или шкафах. Прогулка по этим помещениям понравилась всем, в том числе и Генри, который, как и его подчинённые, впервые попал в это место. Майкл, Лоурен и Дуглас вместе со Сьюзан искренне восхищались мощным видом здешних помещений и коридоров, от которых тянуло стариной, Джесс под бдительным надзором Лайры, чтоб та не решилась ничего съесть или выпить, всё время лазила по шкафам, безуспешно пытаясь найти по внешнему виду и запаху что-нибудь, из чего могли быть сделаны минталки, Роджер изучал примитивные ленточные ЭВМ, каждая из которых была размером со шкаф, а приятель Генри Крэнки ходил с фотоаппаратом и то и дело что-то фотографировал.       Через два часа все бронедвери были опечатаны кроме двух: той, что вела в коридор с рубильником, и той, которая отделяла этот сектор подуровня от других. Именно ко второй Кэролайн, представители GOSRC и многочисленные учёные и направились в первую очередь. Этот проход впервые был опечатан ещё в шестьдесят первом году. Об этом свидетельствовали многочисленные надписи на стенах, расклеенные повсюду пожелтевшие бумаги, но главное – огромная круглая дверь шлюза, в диаметре размером с четырёхэтажный дом, а также две будки с рубильниками для одновременного нажатия. Многие учёные предпочли продолжить исследовать места, располагавшиеся по другую сторону круглой двери. Кэролайн, Генри и Крэнки же (со своими подчинёнными) решили остаться по эту сторону двери. Когда все учёные оказались на месте, двое агентов GOSRC поднялись в будки и по команде одновременно подняли рубильники. Раздался вой сирены, и дверь начала медленно опускаться. Альберт Росс предпочёл принести сюда два стула, уселся на один, запрокинув ногу на ногу, а на второй предложил сесть генеральному директору предприятия. Но Кэролайн отказалась от его предложения. Ей и без того было больно видеть, как круглая дверь во второй раз опускалась вниз, чтобы повторно запечатать этот проход. Вот только на этот раз, в отличие от прошлого – навсегда. Мистер Росс пожал плечами и, закинув руки за голову, стал с удовольствием наблюдать за происходящим. И тут случилось то, чего никто не ожидал: Кэролайн запела. Несмотря на то, что ей было шестьдесят пять лет, голос миссис Джонсон в одночасье зазвучал лет на двадцать пять моложе её самой. Она пела красиво и громко, так что даже сирена лишь частично могла заглушить её слова. Мотив песни был печальный, но хватающий за живое и не отпускающий до тех пор, пока она не закончиться. Смысл песни был не важен: не вдаваясь в подробности, в ней пелось о жизни “Чёрного” Валентина и о том, почему так несчастны тайные любовники. И несмотря на то, что слова песни совсем не вписывались в происходившее, её глубина, тон и сама музыка, доносящаяся из рупоров старого интеркома, всех заставляли понять, какую невыносимую боль в сердце и печаль испытывала Кэролайн в эти мгновения. Она успела спеть всего один куплет с припевом, перед тем, как их с Генри, Крэнки, Альбертом и остальными учёными отгородила от остальных белая круглая металлическая дверь, но даже за эти полминуты Кэролайн получилось заставить глаза большинства прослезиться.       — Это было… потрясно! — крикнула Джесс, когда учёные оказались в практически полной темноте, нарушаемой лишь тусклым светом из коридора, выходящего к частично затопившей шлюзы кислотной речке.       — Это, правда, было восхитительное выступление, миссис Джонсон, — сказал Генри. — Хоть и очень короткое.       — Мы и не знали, что Вы умеете так хорошо петь, — добавил Майкл Уотт.       — Можете считать, что это был… своего рода крик души, — пояснила Кэролайн, улыбнувшись.       — Мы примерно так и поняли, — ответил Крэнки.       — Да… Всего лишь за полминуты Вы смогли проникнуть в души каждого и передать то чувство утраты, которые Вы испытываете, — Генри вытер непроизвольно скатившуюся из левого глаза слезу. — У Вас действительно очень красивый голос, Кэролайн.       — Спасибо… Когда Кейв однажды случайно застал меня поющую за работой, он сказал мне тоже самое… — грустно ответила миссис Джонсон.       Наконец, Кэролайн вместе с Генри, Крэнки и их подчинёнными прошла в коридор с рубильником, и мужчина в ремонтном костюме закрыл за собой “корабельную” дверь и начал болгаркой отпиливать вентиль. Это был уже сороковой, если не пятидесятый, спиленный им вентиль опечатанной двери за последние два часа. Тем временем, пока Альберт Росс следил за тем, чтобы дверь теперь было действительно невозможно открыть, Кэролайн вместе со всеми прошла в огромное помещение, теперь уже достаточно ярко освещённое. Впереди виднелся лифт, больше которым, по всей видимости, уже никто никогда не воспользуется. Небольшой помост соединял площадку у лифта с противоположенной стеной, чья дверь выходила в холл. Справа же действительно располагался полукруглый тоннель, заботливо перекрытый забором представителями GOSRC, в который уходила прикреплённая под потолком труба. Пол, некогда выложенный белой мраморной плиткой, во многих местах не сохранился – где-то потрескался, а где-то и вовсе был скрыт под глиной и наслоившимся за долгие годы песком. Как только учёные ступили внутрь, из динамиков интеркома донеслась торжественная музыка, и голос Кейва Джонсона произнёс:       — Джентльмены, добро пожаловать в Лабораторию исследования природы порталов. Астронавты, герои войны, олимпийцы… вы здесь, потому что нам нужны самые лучшие. Итак, кто готов заняться наукой?       — Я! — раздался голос совсем ещё молодой Кэролайн.       — Ну, вы уже успели познакомиться друг с другом в машине, поэтому позвольте мне представиться. Я Кейв Джонсон. И я здесь главный. Этот прелестный голосок, который вы слышите, принадлежит Кэролайн, моей помощнице. Она переведёт ваш гонорар в любую благотворительную организацию по вашему выбору. Правда, Кэролайн?       — Так точно, мистер Джонсон.       — На ней здесь всё держится. Красотка, прям хоть на открытку. Учтите, парни, она замужем. За наукой.       Торжественная музыка отыграла ещё раз, после чего динамики замолчали. Всё это время, пока играло заранее записанное сообщение, Кэролайн стояла неподвижно, задрав вверх голову. На её глазах стали проступать слёзы.       — Боже, этот ведь запись с того самого дня… 19 мая 1952 года… — пробормотала пожилая Кэролайн.       — То был какой-то особенный день для Вас, миссис Джонсон? — спросил Крэнки.       — Ещё бы он не был особенным, — чуть не плача ответила директор НИИ. — Второе рожденье Aperture Innovators - День открытия девятой тестовой шахты Переносного Устройства Для Создания Квантовых Туннелей “Зулу Бунзен” для добровольцев-испытуемых… Боже, я помню тот день почти так же чётко, как будто бы это было вчера.       — Расскажите нам, что тогда произошло? — спросил Генри Розенберг. — Я думаю, всем нам будет очень интересно послушать.       Знакомые Рэттманна закивали головами.       — Ну, если вам и правда это интересно… — улыбнулась Кэролайн сквозь с трудом сдерживаемые слёзы. — В общем, то был первый день, когда Кейв открыл двери своего института для испытуемых. Можно сказать, что вся Aperture Science, какой мы её знаем, родилась в этот день. Я даже помню имена и внешний вид первой пятёрки наших испытуемых: Стэнли Б. Паркер, Эшли Бол, Энтони Розенберг, Генри Миллер и Питер Диксон. Боже, я не верю, что это было сорок четыре года назад…       — Энтони Розенберг? — удивился Майкл. — Твой тёска, Генри.       — Не совсем, — усмехнулся надзиратель. — Это мой старший брат.       — Старший! Брат! Страшный брат! Ахаха! — Джесс захохотала и грохнулась на пол.       — Что это с ней? — удивилась Кэролайн.       — Новый амфетамин Крэнки, — пояснил Генри. — Как выяснилось, у Джесс вызывает побочный эффект.       — Я думаю, вам нужно было найти более… — Кэролайн попыталась найти подходящее слово. — Адекватного испытуемого для тестирования.       — Вы не первая, кто говорит мне сегодня об этом, миссис Джонсон.       — Так это, правда, был Ваш брат? — удивился Рэттманн.       — Ага. Интересно совпадение, не правда ли? Ну вообще-то ничего удивительного здесь нет: это Энтони уговорил меня подать своё портфолио сюда, после окончания института.       — А кем он работал? В смысле, Кейв Джонсон говорил что-то там про астронавтов, героев войны и олимпийцев…       — Работал в НАСА над проектом запуска первого искусственного спутника Земли, — ответила за Генри Кэролайн.       — Угу. Назывался “Авангард TV3”, — дополнил мистер Розенберг.       — А, ну тогда понятно… — сказал Майкл. — А остальные?       — Питер тоже работал над этим проектом, но можно сказать, что его пригласили за компанию с Энтони, — сказала Кэролайн. — Стэнли – двукратный олимпийский чемпион, также лучший друг мистера Розенберга, Генри Миллер – ветеран Второй Мировой Войны, а Эшли… Сказать по правде, Кейв отобрал её, так как она была знакома со всеми четырьмя. Тоже просто за компанию. Получилась своего рода встреча старых знакомых. Хех, они, наверное, так и не узнали, что их встреча не была случайным стечением обстоятельств…       — Вы… должно быть, были счастливы тогда с Вашим мужем? — спросил Генри. — Простите, если я задал бестактный вопрос, просто…       — Нет, нет, всё нормально, — вытирая слёзы, ответила миссис Джонсон. — Да, для меня это было самое счастливое время, да и для Кейва, я думаю, тоже. В середине пятидесятых всё, что он ни делал, имело головокружительный успех. Он… был просто нарасхват! Идеи сотнями влетали в его голову и десятками воплощались в жизнь. То было время великих свершений Кейва Джонсона, и всё это время я находилась рядом с ним и была искренне счастлива за него. У него была очень заразительная улыбка – хочешь-не хочешь, а улыбнешься, глядя на него. В те года Кейв излучал энергию. Был безумно счастлив, когда его теории подтверждались, а проекты реализовывались. Конечно же он также очень злился, когда всё происходило наоборот. У него иногда случались приступы ярости, но в такие минуты я всегда была рядом, чтобы его успокоить. Скажу по секрету, одной мне это и удавалось! — Кэролайн рассмеялась. — Даже несмотря на то, что тогда я была всего лишь его секретаршей.       Учёные поднялись по лестнице на площадку перед лифтом, а затем направились по направлению к лобби. Когда же они прошли сквозь первый прототип дверей на фотоэлементах и оказались в просторном вестибюле, пол которого был выложен чередовавшейся в шахматном порядке чёрной и белой матовой плиткой, стены которого были обшиты деревянными пластинами, а с потолка свисали когда-то популярные белые шарообразные светильники из папье-маше, заиграло новое заранее записанное сообщение Кейва Джонсона:       — Каждый день в нашем центре проводятся тысячи испытаний. Я не в состоянии наблюдать их все, и поэтому заранее записываю сообщения для участников. В них содержатся ответы на возможные вопросы. Люди должны знать, как вести себя, если во время эксперимента произойдёт несчастный случай. Выбор теста для вас зависит от того, как вы реагируете на окружающей мир. Те, кто будет помогать в испытании отталкивающего геля, проследуйте вдоль синей линии. Для тех, кто согласился на впрыскивание ДНК богомола, у меня есть хорошая и плохие новости. Плохие новости – это тест отложен навеки. Хорошие новости – у нас есть новый прекрасный тест: сражение против армии людей-богомолов. Берите винтовку и следуйте вдоль жёлтой линии. Вы сами поймёте, когда начнётся тест.       — А мистер Джонсон был шутник, — заметил Майкл.       — Ещё какой! — подтвердила Кэролайн. — Хм, интересно… Это сообщение, очевидно, было собрано из отдельных кусков его речи. Я не помню, чтобы он говорил всё это вместе. Хотя, думаю, это не имеет никакой разницы. Очередная инновация Кейва – заранее записанные сообщения, которыми мы все теперь пользуемся. Хотя, насколько я помню, Кейв предложил эту идею году этак в пятьдесят седьмом, только лет через пять, после открытия девятой тестовой шахты для добровольцев-испытуемых. Да, где-то так, это было уже после того, как мы с ним поженились.       Учёные зашли в небольшое помещенье слева – в нём стояли семь столов, на каждом из которых находилась печатная машинка и чёрный телефон.       — Да. А это то самое место, где сидела Грейс… — сказала Кэролайн подойдя к пятому столу.       — Смотрите-ка, а здесь всё ещё остались какие-то бумаги, — сказал Майкл, открывший ящик одного из белых стеллажей, стоявших в дальнем конце комнаты.       — Среди них нет действительно важных бумаг или документов, — пояснила Кэролайн. — Так, простая макулатура, отсчёты, записи экспериментов, всё в таком духе. Документы отсюда вывезли десятилетия назад, так что, если чего-то хотите – можете смело забирать себе. В каком-то смысле это раритет, — усмехнулась начальница.       Учёным понадобилось всего лишь минут пятнадцать, чтобы изучить все лежащие в ящиках бумаги и определиться, какие стоят их внимания, а какие – нет. В стеллажах и правда осталось мало чего. Примерно половину всех бумаг учёные разобрали себе на память. Роджер с Майклом так же собрались прихватить с собой и печатную машинку, но потом передумали – всё-таки она была в не лучшем состоянии, чтоб считаться “винтажной”, но главное – очень тяжёлой. Учёные вышли из кабинета и направились во вторую, дальнюю часть вестибюля, скрытую толстой бархатной занавеской.       — Столько воспоминаний меня связывает с этим местом… — мечтательно произнесла Кэролайн, проходя мимо стола ресепшена, стоявшего слева от занавески. — И хотя сейчас здесь царит запустение и беспорядок, деревянные пластины начинает поглощать плесень, а шахматный пол терять свои краски, когда-то здесь было очень мило работать. Мне вместе с Кейвом. Помню, как мы с ним сидели за этим столом. Столько приятных воспоминаний…       Учёные прошли во вторую часть холла. В ней слева располагались две застеклённые витрины с многочисленными наградами, между которых висел портрет молодого Кейва Джонсона, а справа – шесть низких кремовых кресел. Также здесь висели те же белые шарообразные люстры, что и в первой части вестибюля. Кэролайн подошла к портрету, на котором мистер Джонсон был запечатлён улыбающимся и мечтательным. Из её глаз потекли слёзы грусти.       — О, Кейв, если бы ты знал, как мне тебя не хватает…       — О, как же это печально! — поддержала Кэролайн Джесс и очень громко зарыдала. Пришлось потратить дополнительные десять минут, чтобы привести Джесс в чувства.       — Ну всё? Теперь ты успокоилась? — спросила подругу Лайра.       — Угу…       — Обещаешь, что впредь будешь сильной девочкой?       Джесс утвердительно кивнула. Между тем, Кэролайн подошла к витринам с наградами научно-исследовательского института.       — Я помню эти награды. Те, что находятся в левой витрине, Кейв получил при мне… — затем генеральный директор с минуту подумала и спросила у остальных. — Вас не затруднит разбить эту витрину и донести все эти награды до моего офиса? Для меня это, правда, очень важно…       Никто возражать не стал. Тогда Генри вместе с Майклом взяли фонарь торшерного типа, стоящий рядом с одним из кресел, и со всей силы долбанули по краю левой витрины. Раздался звон, и осколки выбитого стекла упали на пол. Наград было хоть и много, но так как каждый взял с собой всего лишь один предмет, проблемы большого веса и габаритов разрешились сами собой.       — Вторую тоже разбить? — спросил Генри, когда они с Майклом уже успели размахнуться лампой.       — Нет, не надо, — ответила Кэролайн. — Там стоят самые старые награды Кейва Джонсона. Они не имеют ко мне ровным счётом никакого отношения. Пусть они там и останутся.       Джесс во второй раз очень громко зарыдала, и снова Лайре пришлось её утешать. Всё-таки действие минталок всё ещё сказывалось. Спустя несколько минут учёные направились к выходу из вестибюля. Роджер, уходивший одним из последних, задел рукой торшерную лампу и та с глухим стуком ударилась о пол.       — Вот, чёрт! — выругался Роджер.       — Да забудь ты про эту лампу, — сказал Дуглас. — Всё равно мы последние люди, кто прошёл по этим коридорам.       Толпа спустилась по лестничному помосту на большую бетонную плиту, торчавшую посреди затопленной кислотными осадками бывшей соляной пещеры. Впереди находился примитивного вида жёлтый лифт, выглядевший скорее как технический, окружённый квадратной винтовой лестницей. Так как подниматься пешком на солидную высоту ни у кого из присутствующих не было особого желания, лифт пришлось отправлять несколько раз. Когда последние учёные поднялись наверх, они оказались на шатком помосте, который впереди разделялся на два других помоста: тот, который шёл влево, упирался в три “бронедвери” в дальней части траншеи, а та, что направо – к насосной станции гелей, шумевшей на всю округу. Альберт Росс заявил, чтобы все отправлялись направо, а сам с парой рабочих и Кэролайн направился опечатывать тройку бронедверей. Когда третий вентиль был срезан, они догнали остальных учёных. Рэттманн, как и его друзья, не мог оторвать глаз от громадных просторов вертикальной траншеи. Несмотря на то, что сам сектор TF-24 выходил окнами в пространство между подвешенными на рельсах тестовых камер, здесь подземные просторы казались фантастически огромными. Главная причина крылась в том, что между асбестовыми сферами было очень много свободного пространства, в то время как камеры тестовых линий Портального Устройства находились довольно плотно друг к другу. Перед тем, как зайти в дверь, над которой была синяя надпись “АЛЬФА”, Дуглас заметил ответвление, которое вело к лифту к нижней асбестовой сфере. Рэттманн понял, что Кэролайн говорила именно про этот несуразный лифт с примитивным полем антиэкспроприации на входе, куда не следует заходить, если у тебя нет портальной пушки. Основное помещение насосной станции “Альфа” было очень большим, но учёные стояли не в нём, на расстоянии протянутой руки с генератором гелей, а в соседнем техническом помещении, намного меньшим, но всё равно достаточным для того, чтобы в нём могли расположиться чуть более трёх десятков учёных. Стены помещения были обставлены вычислительными машинами, одна из которых представляла собой основной пульт управления гелями с рубильником по центру и индикатором давления. Помимо этого, здесь же располагались три стола, последний из которых, стоявший в углу, был фактически одной большой пультовой с микрофоном и различными индикаторами, а на стене висели два предупреждающих о возможных вредных химических веществах плаката. Плитки пола, также расположенные в шахматном порядке, были до невероятной степени испачканы разводами и высушенной светло-коричневой грязью, похожей на песок. Когда Кэролайн с представителем GOSRC зашли в помещение, они обменялись парой слов, после чего генеральной директор предприятия подошла к рубильнику и потянула его на себя, размыкая цепь. Послышался звук останавливающихся турбин, и через десять секунд царивший в помещении лёгкий гул труб смолк. Кэролайн тяжело вздохнула, затем прошла по помостам к кодовой двери, этажом выше, набрала четырёхзначный код, и запертая дверь открылась.       Ещё несколько часов понадобилось учёным для того, чтобы подняться до тестовой линии семидесятых годов. Они очень долго ходили по служебным помещениям, опечатывая их и витрифицируя все химические вещества, которые только находили. По началу осматривать старые помещения Рэттманну и его приятелям было очень даже интересно, но чем большее число мест они успевали посетить, тем яснее становилось, что большинство помещений и кабинетов были ужасно однотипными. Тем не менее, в некоторых из них, учёные смогли откопать действительно раритетные вещи. В один момент они дошли до старого лифта. Начиная с этого места, они только и будут, что подниматься вверх, останавливаясь на каждом уровне либо, чтобы опечатать очередные двери, либо, если Альберт не видел в этом надобности, просто, чтобы осмотреть ящики столов и шкафов на предмет забытых в них десятилетия назад кем-то вещей.       Наконец, лифт приехал на площадку, датированную тысяча девятьсот семьдесят первым годом. Она представляла собой своего рода полость, в каменистой структуре вертикальной траншеи. Спереди находилась горизонтальная металлическая площадка с подпорками внизу, к которой примыкал своеобразный лифт, являющийся куском помоста с двумя запирающимися створками на концах. Когда раньше этот лифт поднимали, в верхней части он состыковывался со входом в другой лифт, уже нормальный цилиндрический, доставляющий испытуемого в асбестовую сферу. Зачем нужно было придумывать такой хитрый механизм с двумя лифтами не знали ни Рэттманн, ни Майкл, ни Генри, ни кто бы то ни было ещё, включая саму Кэролайн Джонсон. При переходе из одного лифта в другой испытуемый проходил сквозь круглый оранжевый логотип компании, сократившей в семидесятые годы своё официальное название “Aperture Science Innovators” до короткого “Aperture”. Справа на небольшой горизонтальной платформе метрах в десяти от уровня пологого склона стояла цистерна (очевидно с гелем), слева же располагались офисные постройки, к которым вела парочка лестниц. Когда учёные вышли из кабины лифта, из динамиков интеркома вновь послышался голос Кейва Джонсона:       — Добро пожаловать, друг. Я Кейв Джонсон, генеральный директор Лаборатории. Возможно, вы знаете, что в 1968 году мы принимали участия в слушаньях в сенате по делу об исчезновении астронавтов. И, наверняка, вы пользовались каким-то из наших многочисленных изобретений, которые у нас украли… Чёрная Меза, чтоб ей пусто было…       — Сэр, испытания? — произнесла молодая Кэролайн на записи.       — Правильно. А теперь вы, вероятно, спрашиваете себя: «Кейв, насколько сложны эти испытания? Что было написано в контракте толщиной с телефонную книгу? Мне грозит опасность?» Позвольте мне ответить вопросом на вопрос. Кто хочет заработать шестьдесят долларов? Наличными. Вы также можете расслабиться и отдохнуть двадцать минут в комнате ожидания. Чёрт возьми, там гораздо удобнее, чем на скамейках в парке, где вы спали, когда мы вас нашли.       Заранее записанное сообщение смолкло.       — “…чем на скамейках в парке, где вы спали, когда мы вас нашли…” — повторил Рэттманн.       — В смысле? Что это значит? — спросил Майкл у Кэролайн. По выражению лиц остальных учёных можно было сказать, что их волновал тот же вопрос.       — В шестидесятых годах Кейв Джонсон и его НИИ столкнулись с громадным кризисом, — объяснила Кэролайн, проводив взглядом Альберта Росса, направившегося к неприметной служебной двери в правой дальней части подземного “плато” за платформой с цистерной. — Испытания, проводимые здесь, всегда были опасными и всегда сопровождались тем или иным количеством несчастных случаев. Однако подразделение ООН под названием GOSRC заинтересовалось смертями людей в стенах нашего НИИ только в шестьдесят первом году. С того момента, когда они прислали Кейву ордер на витрификацию и тестовые шахты были опечатаны, начались восемь ужасных для нас с ним лет. Это было действительно кошмарное время для мистера Джонсона. Что бы он ни делал, всё валилась из его рук. По несколько раз в месяц его вызывали на судебные разбирательства и очень часто взыскивали с Aperture Innovators приличные суммы. Всё это привело к тому, что к концу декады мы практически стали банкротами. От спонсорских миллионов Кейва не осталось и следа, так как многие отказались финансировать наше предприятие. Но я смогла вселить в Кейва надежду. Я говорила ему, что всё это не более, чем временные трудности. И понимаете, что самое интересное? Это то, что он мне верил. Искренне верил в то, что когда-нибудь этот ад закончится и для нас с ним начнётся лучшее время. И они действительно начались в семидесятые, когда он бросил вызов GOSRC, невероятно рискуя всем, собственноручно распечатал все шахты с тестовыми сферами и продолжил заниматься делом всей его жизни – разумеется, наукой. Он изобрёл ускоряющий гель, который привлёк новых инвесторов. Бедный Кейв, он так постарел за те напряжённые десять лет... Он очень сильно изменился, как внешне, так и внутреннее. Но мне удалось снова изменить его обратно к середине семидесятых и вернуть того Кейва Джонсона, которого я любила. И хотя о безоблачном будущем теперь Кейву оставалось только мечтать и мы всё ещё пребывали в достаточно бедственном положении, но одно было ясно точно: что НИИ Aperture Science Innovators продолжит своё существование. Хотя мы и укоротили его название до простого Aperture. Да, в семидесятые года научно-исследовательский институт пережил своё третье перерожденье. Конечно, теперь мы держали в секрете активную эксплуатацию асбестовых сфер, что приносило свои неудобства. Наш бюджет, например, был несопоставимо мал для проведения подобного рода исследований. Большинство экспериментов проводилось на альтруистических началах таких учёных, как ваш начальник Генри Розенберг, а испытуемых приходилось набирать либо из бомжей, либо из претендентов с криминальным или же мутным прошлым.       Генри слегка покраснел от смущения.       — Я до сих пор, кстати, помню вашу троицу, — сказала Кэролайн. — Генри Розенберг, Крэнки Стронгхарт и Джеймс Олдрин. Трое закадычных друзей, вечно попадающих в различные передряги! — рассмеялась она.       — Что было, то было… — подтвердил Крэнки, облокотившись о Генри. — И помню, ты был неисправимым батаном и занудой в то время.       — Вовсе нет…       — Да, да, да! И не спорь! Нам с Джеймсом было лучше знать!       — Джеймс не считал меня зубрилой, Крэнки.       — Считал, считал! Просто тебе об этом не говорил…       Лайра, Джесс и Сьюзан захихикали, а Майкл, Дуглас и Роджер обменялись ухмылками. Затем Рэттманн с Джесс и Сьюзан, не горевшие желанием слушать о прошлом своего надзирателя, отошли к самому краю выступа траншеи, чтобы получше осмотреть её окрестности с асбестовыми сферами, а так же общие масштабы старой части научно-исследовательского института.       — Мне вот интересно, помнишь ли ты, Генри, после какого случая мы с Кейвом стали с вами чаще общаться? — спросила Кэролайн.       — Так, дайте-ка мне хорошенько подумать… — Генри задумался. — Ну… Если честно, то я уже точно и не помню…       — А я Вам говорил, Кэролайн, что он не вспомнит! — ехидно произнёс Крэнки.       — Да, похоже на то.       — Э… В смысле? — не понял мистер Розенберг. — Вы что, заключили пари, или что-то вроде этого?       — Ну… можно и так сказать, — отклонилась от прямого ответа Кэролайн и обменялась многозначительным взглядом со Стронгхартом.       — Твоя идея, Крэнки?       — А-то чья же? Её что ли?       — Всё пытаешься меня подколоть на чём-то? — усмехнулся Генри.       — Не пытаюсь, а уже подколол! — ответит тот. — Ну, кались ты! Что, правда, не помнишь?       — Я уже ответил, что нет. Давай говори уже быстрее, что у меня память, как у золотой рыбки, и переходи к делу.       — Ну, хорошо, хорошо, Генри. Даю тебе подсказку: 4 октября 1977 года. Двое детей… и мы. Теперь, вспомнил?       — Э-э-э… Не совсем…       — Так, всё, я сдаюсь! Давайте Вы, миссис Джонсон!       — В этот день у Кейва Джонсона было важное совещание. Очередное заседание совета директоров, если быть точным. Меня же он попросил проследить за тем, как шли дела у учёных одного из секторов, проектирующих автоматизированную систему безопасности СВОРА*. Я была наслышана о вашей тройке, Кейв часто рассказывал мне о том, какие вы ценные сотрудники. Вот я и оставила свою дочь с Уитли, которые были тогда ещё детьми, под ваш присмотр.       — Ах, ну да! — ударил себя ладонью по лбу Генри. — Конечно же! Как я мог забыть о том случае…       — Потому что у кого-то память, как у золотой рыбки, — съязвил лучший друг надзирателя.       — Заткнись, Крэнки.       — Правда, помниться мне, что вы тогда за ними так и не досмотрели, и они сбежали из офиса, чтобы пообследовать НИИ, — сказала Кэролайн.       — Ну… — протянул Генри. — Главное же, что всё закончилось хорошо, верно?       — Конечно! — подтвердил Крэнки, — Иначе, случись что с Челл, мистер Джонсон бы собственноручно задушил всю нашу троицу!       — Да, Кейв не любил перепоручать свои дела другим. И всегда считал, что важные дела человек должен делать сам. Никому особенно не доверял. Хех, — Кэролайн усмехнулась. — Я вспомнила, как однажды, уже после того случая с Уитли и Челл, мистер Джонсон, проводя один из своих экспериментов, попросил испытуемого внимательно посмотреть на картину на стене, заявив, что трогать её бесполезно – прибита намертво, а затем попросил его пройти дальше и заторопился узнать у меня, намертво ли прибита картина. Да… Потом, правда, мне же и пришлось её прибивать двадцатью гвоздями к стене. Ладно, давайте пройдём, пожалуй, с насосной станции гелей. Альберт Росс, должно быть уже нас заждался.       Группа учёных направилась к Дагу, Джесс и Сьюзан, стоящим около дальних перил, чтобы проследовать в неприметную дверцу служебного помещения в правом дальнем углу.       — Лоурен, помнишь, что я тебе обещал? — полушёпотом спросил Генри.       — Я как раз хотела спросить, не забыли ли Вы о нашем уговоре?       — Я всё помню, Лоурен, — мистер Розенберг резко остановился, схватив девушку за руку.       — Нам там нечего делать, Лоурен. Видишь те наблюдательные будки, где написано “Комната Управления”? То, что нам нужно, скорее всего, находится там.       — Тогда предлагаю ускорить шаг, пока остальные провозятся с гелями на насосной станции.       — Хорошее предложение…       Отсутствие Генри и Лоурен никто из учёных не заметил, так как очередную перекличку Кэролайн провела всего-то пару минут назад. Толпа учёных прошла через небольшую комнатку с полем антиэкспроприации и вышла в соседнюю с ней комнату, отделённую стеклянной стенкой, выполненную в бежево-жёлтых тонах с несколькими ЭВМ, расположенными вдоль левой стены и столом с допотопным компьютером и лимонного цвета телефоном с циферблатом. У одной из ЭВМ было два рубильника: синий и оранжевый. Обе жёлтые комнатки представляли собой по сути дела балкон наблюдения за тем, что происходит в нижней части насосной станции. Слева располагались две трубы, разделённые испачканным вверху брызгами оранжевого геля, стеклом. По надписям на трубах легко было понять, что одна из них доставляет синий – отталкивающий, а другая оранжевый – ускоряющий гели. В нижней части вертикально расположенных труб находились две мощные турбины.       — Ну что, миссис Джонсон, всё ближе и ближе момент истины, — произнёс Альберт.       — Сделайте мне одолжение, мистер Росс. Просто помолчите.       Кэролайн с трудом заставила себя не расплакаться и решительно подняла оба рубильника. Прошло десять секунд и генераторы гелей смолкли.       — Я Вам искренне сочувствую, Кэролайн, — сказал Крэнки.       — Ладно уж. В конце концов, мы все знали, что когда-нибудь это должно будет случиться… — затем Кэролайн обратилась ко всем: — Дамы и господа, я даю вам пятнадцать минут, чтобы осмотреть окрестности, прежде чем мы продолжим двигаться дальше. Четырьмя этажами под нами, внизу станции находится выход на смотровой балкон, с которого можно увидеть последнюю третью сферу развития тестовой линии Портального Устройства, открытой в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. Там же находиться помост, ведущий к лифту на поверхность, который агенты GOSRC, наверняка уже успели опечатать. Можете прогуляться по окрестностям, но учтите, что ровно через пятнадцать минут все должны быть здесь, в этом наблюдательном пункте.       Тем временем Генри и Лоурен уже успели по лестнице подняться до “Комнаты Управления”, расположенной в левой части подземного “плато”.       — Вот здесь когда-то мы и работали. Крэнки, Джеймс и я. Поверить не могу, что это было двадцать лет назад! — развёл руками по сторонам Генри. Они находились в достаточно просторном помещении, пол которого был выложен жёлтой и оранжевой плиткой. Здесь было довольно много столов, но практически все они были расставлены вдоль стен, так что визуально комната выглядела пустоватой. На каждом столе стояло по сильно устаревшему компьютеру. Стены здесь представляли собой стеклянные перегородки, поэтому из офиса было видно всё, что происходило на миниатюрном подземном “плато”.       — У вас был очень милый офис, — отметила Лоурен.       — Спасибо за комплимент, но на самом деле, мне всегда больше нравился другой кабинет, тот, который располагался в одной из асбестовых сфер. И я искренне надеюсь, что свой брифкейс Джеймс забыл не там, иначе тебе уже точно не будет суждено увидеть его шедевры, — произнёс Генри, с сарказмом выделив последнее слово. — Осталось ещё третье место – в небольшой наблюдательной будке, расположенной прямо над нами, но дотуда надо будет ещё успеть добежать. Иногда мы работали в том помещении.       — Вы не считаете, что его рисунки были высокого качества? — задала вопрос Лоурен.       — Нет, ну я… Просто для меня было нонсенсом, что человек, активно увлекающийся спортом, мог очень неплохо фантазировать и увлекаться рисованием.       — А что в этом необычного?       — Ну, не знаю… Как правило это две несовместимые крайности. В смысле, спортсмены – активные, практичные люди, которые редко витают в облаках, а уж тем более умеют хорошо рисовать.       — Мне кажется, это всего лишь Ваши предрассудки, Генри.       — Возможно.       — Может быть, приступим к обыску, пока остальные не вернулись с насосной станции гелей?       — Да, нам надо бы поторопиться.       Генри и Лоурен начали поиски брифкейса. Мистер Розенберг стал проверять столы и шкафы по часовой стрелке, а мисс Фауст – против. Спустя пять минут Лоурен наткнулась на небольшой тёмно-коричневый чемоданчик, стоявший за одним из столов у стеклянной стены, расположенной справа от входа.       — Это, случайно, не то, что мы ищем?       — Конечно, то! — вскрикнул радостный Генри. — А я уж начал думать, что Джеймс оставил его в сфере развития… Кхм, а ведь это было его рабочее место. Пожалуй, стоило начинать наши поиски с этого стола. Упс, только время зря потратили.       — Вы знаете пароль? Нужны четыре цифры.       — Попробуй: один, девять, шесть, девять.       — Год первой высадки на Луну… — пробормотала про себя Лоурен и попробовала открыть брифкейс с помощью этой комбинации цифр. Какого же было её изумление, когда чемоданчик действительно открылся.       — Мистер Розенберг, получается, что Ваш друг, Джеймс Олдрин, на самом деле был братом того самого космонавта, входившего в экипаж Аполлона 11, Базза Олдрина? Второго человека, ступившего на поверхность Луны через несколько минут после Нила Амстронга?       — Да, они были родные братья. Я понимаю, это звучит… необычно. Моя первая реакция, когда я узнал это, была практически такая же как и у тебя, Лоурен. В конце концов, не каждый же день узнаёшь, что брат одного из двух твоих лучших друзей тридцать лет назад гулял по Луне!       — Да, ещё бы!       Лоурен выложила на стол несколько стопок пожелтевших листов, обвязанных разноцветными верёвочками. Листки бумаги были разложены по стилю рисования: в одной стопке находились эскизы, в другой – чёрно белые рисунки, в третьей – рисунки, раскрашенные разноцветными карандашами, в четвёртой – раскрашенные пастельными карандашами. Джеймс рисовал на различную тематику, но больше всего рисунков было посвящено мультяшного вида лошадям и некоторым другим животным (причём довольно много – мифологическим), в первую очередь привлёкших внимание Лоурен.       — Собственно, здесь всё его творчество, — сказал Генри. — Всё, что Джеймс успел нарисовать за восемь лет работы в этом секторе.       — Вы зря говорили, что у вашего приятеля не было дара к рисованию, — произнесла Лоурен, развязывая стопки бумаг и раскладывая их на столе.       — Ну, я этого не говорил. Просто сказал, что для спортсмена рисование мультяшных лошадей – довольно странное хобби.       — У него определённо был талант… — ответила Лоурен, быстро пробегаясь глазами по рисункам с различной рисовкой. — Но я бы сказала, что это, скорее, пони, нежели лошади, Вы не согласны? Приглядитесь к размерам их головы. Слишком уж большие для таких туловищ. Да и шеи тоже коротковаты…       — А по большому счёту, есть ли разница? Лошади, пони, овцы, козы… хоть жирафы или зебры!       — Вы определённо далёкий от искусства человек, мистер Розенберг, — заметила Лоурен.       — Неправда. Я всегда любил читать научно-фантастические рассказы. Особенно под авторством Кларка и Гамильтона.       — И всё-таки Вы до ужаса практичный человек, мистер Розенберг. Я не права?       — Что ж, возможно, по большей части Вы и правы.       — Восхитительно! — пробормотала девушка с вишнёвыми волосами, изучая всё новые и новые рисунки.       — Вы действительно считаете эти рисунки восхитительными? — спросил Генри. — Не пойми меня неправильно, Лоурен, но ты только посмотри на их пропорции!       — Согласна, кое-где Джеймс конечно налажал с пропорциями, но, если особенно не придираться к мелочам, этого даже и не заметно. Чуть кое-что подправить, добавить побольше красок и… А это что такое? — спросила Фауст, наткнувшись на стопку бумаг с текстом, набитым на печатной машинке. — Краткая история мира?!       — Да, как видишь. Что-то Джеймс выдумал, что-то переделал из рассказа брата.       — Генри, — на лице Лоурен была видна тревога. — А Вы сами, ну… как бы сказать…       — Верю ли я в то, что произошло с ними на Луне? — закончил надзиратель.       — Угу.       — Сложно сказать. Но скорее всего да. Джеймс однажды принёс в НИИ тот самый кулон-ретранслятор, о котором я тебе рассказывал, и устроил для нас сеанс связи. И всё было настолько… реалистично. Тем более у нас и сейчас-то нет подобного рода технологий, не то, что двадцать лет назад! Мы только недавно освоили мобильную связь, куда уж нам до трёхмерных галлографический проекций, подвешенных в воздухе! Кстати, где-то тут должен быть его чертёж… — Генри стал рыскать меж бумаг. — Ага! Вот он.       — Точно такой, какой Вы и описывали… Золотой ромбовидный корпус с изумрудом посредине.       — “Подарок их спасительницы”, как говорил Джеймс… Интересно, что работает он, по всей видимости, по принципу нашей радиосвязи. Многие элементы расположены аналогичным образом, присутствуют реле и конденсаторы, но есть и отличия. Вот здесь, здесь и здесь, — Генри указал пальцем на чертёж, — расположены разноцветные шестиугольные кристаллы. Мне стало интересно, и я провёл их спектральный анализ у себя в лаборатории. И знаете, что? Спектрометр не смог определить, что это за минералы! Поразительно. Мы также провели исследование некой матрицы внутри ретранслятора, внешне похожей на микросхему, и не смогли понять, по какому принципу она действует. Люди столько лет ищут во вселенной разумных существ и даже не догадываются, что чтобы их увидеть не нужно лететь к далёким звёздам, а достаточно всего лишь взглянуть на Землю, но немного под другим углом…       — И Вы… тоже видели тот мир?       — Сложно сказать, что я видел, Лоурен… Это было больше похоже на сон. Я… я даже не уверен до конца, не приснилось ли это мне. Всё же я думаю, что нет. Но, в любом случае, чем бы ни являлся на самом деле ретранслятор, он может строить галлографический экран посреди воздуха. И я не до конца понимаю, как ему удаётся это делать.       — Вы не могли бы организовать мне встречу с Джеймсом и по возможности с Баззом Олдринами? Я бы хотела больше разузнать об их полёте и об этих существах.       — Врятли здесь будет мало материала, — Генри пошелестел стопкой бумаги с текстом, размером с телефонный справочник.       — И всё же? Вы могли бы устроить мне встречу?       — Это будет сложно сделать, Лоурен. Но я постараюсь. Я не обещаю, что ты сможешь встретиться с Баззом, но встречу с Джеймсом я тебе организую. Если он сейчас не сильно занят. А это, кстати, тот самый рассказ Джеймса, — сказал Генри, дойдя до страницы, на которой был изображён жеребёнок с белыми с лёгким оттенком синего цветом туловища, гривой и хвостом. Радужка её глаз, как и зрачки, были такого же цвета. На правой ляжке красовалось изображение хрустального цветка. — “Сноудроп”. Очень трогательный и печальный рассказ…       Вдруг Лоурен увидела, как из двери, ведущей в помещение насосной станции гелей, вышел Альберт Росс, Кэролайн, а вслед за ними и другие учёные.       — Потом рассмотришь рисунки поподробнее. У нас мало времени, — сказал Генри, проследив за её взглядом.       — Согласна, — Лоурен быстренько запихнула все пожелтевшие от времени листки в брифкейс и щёлкнула замком.       — Давай до сектора TF-24 чемоданчик понесу я. Просто, если ты его понесёшь, это может показаться для многих странным и непременно вызовет уйму ненужных вопросов.       — Так и сделаем.       — И Лоурен?       — Да?       — Вся эта история о полёте на Луну и её продолжение должны будут остаться между нами.       — Разумеется, сэр. Тем более, врятли мне кто поверит, если я расскажу им об этом… — в ответ Генри усмехнулся. — Хотя вот Базза Олдрина в своё время даже подписка о неразглашении не остановила.       — Это всё потому, что парни из НАСА решили, что от перегрузок и невесомости экипаж Аполлона 11 слегка чокнулся.       — Но, похоже, они в этом заблуждались…       Толпа учёных во главе с Кэролайн остановилась около лифта. Альберт решил, что в этом секторе находится порядочное количество дверей, которые надо бы запечатать. Кэролайн не стала с ним спорить. Тогда представитель департамента GOSRC потребовал, чтобы к дверям лифта прибили фанерные панели. Спустя пять минут дело было выполнено и толпа учёных поднялась по лестнице, где встретилась с Лоурен и Генри.       — А вы, я смотрю, не были с нами в насосной станции, — заметила Кэролайн.       — Да, — ответила Лоурен. — Мы… мы здесь…       — Мы здешние помещения решили осмотреть на предмет забытых вещей, — закончил за девушку начальник сектора. — Пока так, ничего нужного или интересного не нашли, кроме пары папок старых бумаг у вон того рабочего места. Гляньте, кому интересно. Может, они кого-то заинтересуют.       Лоурен облегчённо вздохнула.       Через несколько минут обыска офиса учёные направились в наблюдательный пункт, расположившийся над ними. Для этого им пришлось снова спуститься на уровень лифта, а затем по крутым лестницам и помостам, прикреплённым к белой стене, подняться в новую уютную комнатку, выполненную в бежево-жёлтых тонах, в которой находилось порядочное число ЭВМ, шкафов (на одном из которых стоял старый красный телевизор с круглой антенной) и столов с компьютерами, стульями, планшетами и бумагами. Ещё несколько минут ушло у учёных на то, чтобы всё здесь осмотреть, а затем они прошли в коридор, который Рэттманн поначалу даже и не заметил, так как он был умело наполовину скрыт за одним из шкафов.       — По этому проходу через туннели обслуживания мы сможем добраться до следующего этажа нашего лифта, и оттуда вызвать его, — объяснила Кэролайн.       Коридор был очень узкий и морально давил на учёных своим бетонным полом, стенами и потолком. Освещение здесь было скудное – всего-то каких-то две или три лампы. Коридор упирался в очередную бронедверь с вентилем. По левой стене были ещё две двери, ближайшая из которых была открыта и выводила на технический проход позади лифта. Но также была и ещё одна бронедверь в правом дальнем углу коридора. Сначала Кэролайн направилась именно туда.       — Бесполезно, — сказал рабочий, пытавшийся повернуть вентиль бронедвери. — Заклинило намертво.       — Тогда срежьте её. Какие проблемы? — ответила генеральный директор. — У кого из нас с собой болгарка и автоген?       — А Вы разве не собираетесь потом опечатывать эту дверь?       — Именно эту – нет, остальные – да. А теперь делайте, что Вас просят.       Мужчина пожал плечами, достал болгарку и принялся срезать петли. Спустя несколько минут безуспешных попыток, он плюнул на это дело, достал газовый резак и попробовал снова. Через минуту петли были срезаны, и бронедверь с грохотом упала в коридор, чуть не придавив вовремя отскочившего рабочего своим весом. Кэролайн и остальные зашли внутрь. Они оказались на небольшом мостике, отделяющих их от остальной части громадного длинного помещения, теряющегося далеко во тьме. Неподалёку находился кран. Слева и справа вдоль высоких бетонных стен уходили вдаль две трубы с оранжевым и синим гелями. Рэттманн увидел несколько спасательных кругов, валяющихся на бетонном полу и несколько приставленных к бортикам помоста. Учёный поднял один из них:       — Борей, — прочёл Майкл. — Неужели? Тот самый Борей?       — Дамы и господа, — произнесла Кэролайн. — Итак, сейчас вы находитесь в заброшенном сухом доке НИИ Aperture, построенном в семидесятых годах. Я убедительно прошу ни в коем случае не пытаться открыть дверь с предупредительной чёрно-жёлтой разметкой или перелезать через перила помоста. У нас нет времени на исследование этого помещения, но спешу вас обрадовать: смотреть здесь особенно не на что. Однако, многие из вас, думаю, уже догадались, чем известен этот сухой док. Именно в нём Кейв Джонсон в 1974 году проводил с грузовым лайнером Борей эксперимент по телепортации, закончившийся неудачей. Корабль перенёсся не в порт Кливленда, как было запланировано, а в район неподалёку от Северного полюса, у берегов Гренландии. К сожалению, мы так и не смогли вернуть Борей, так как этот корабль, непредназначенный для плавания за полярным кругом, навечно застрял во льдах, а даже самые современные ледоколы предпочитают избегать этот район из-за очень толстого льда. Вы можете сделать фотографии на память, если хотите, а затем, прошу, проследуйте во вторую открытую бронедверь. Она выведет вас к служебным лестницам, по которым мы сможем подняться тремя этажами выше.       Майкл, Сьюзан, Роджер, Дуглас, Джесс и Лайра попросили Генри запечатлеть их на фоне пустого легендарного сухого дока. Мистер Розенберг достал свой плёночный фотоаппарат-мыльницу, выставил время и сделал несколько снимков учёных своего сектора. Все были в восторге.       Спустя полчаса лифт остановился на своей очередной остановке. На этот раз учёные вышли в совсем уж узкое помещение, которое чуть дальше слева заворачивало за угол. Ближайший фрагмент бетонного пола был покрыт знакомой жёлто-оранжевой плиткой. Вдоль стен располагалось большое количество труб с гелем, а чуть дальше за ними на правой стене висел плакат-просьба, чтобы испытуемые не задерживались в одном тесте дольше, чем на двадцать минут. Прямо у самого лифта у правой стены стояла небольшая жёлтая будка. Надпись на ней гласила о том, что здесь испытуемые могут получить свой заслуженный сертификат на шестьдесят долларов и обменять его на что-нибудь в магазине подарков предприятия. Как только двери лифта открылись, из динамиков интеркома донёсся голос пятидесятипятилетнего Кейва Джонсона:       — Благодарю вас… [в сторону от микрофона] Не могу поверить, что благодарю этих людей [в микрофон] …что приняли участие в испытаниях проталкивающего геля. Вы внесли значительный вклад в науку, и человечество вам очень признательно. Если у вас есть личные вещи, заберите их с собой. Мы не хотим, чтобы старые газеты и костыли захламляли здание. Для многих из вас шестьдесят долларов – это неслыханное богатство, поэтому не тратьте их все на… Кэролайн, что покупают эти люди? Рваные шляпы? Мусор?       Голос Кейва смолк, и за него продолжила пожилая Кэролайн:       — Я уже говорила вам, что у нас были серьёзные проблемы с испытуемыми. Кризис шестидесятых уже миновал, но научно-исследовательский институт пришлось чуть ли не заново отстраивать… Но, ладно. Ближе к делу. Мы приехали в зону выхода из линии испытания Переносного Устройства Для Создания Порталов семидесятых годов, состоящей из двух сфер развития, расположенных под нами. Как вы уже могли прочесть по табличке, в этой будке справа испытуемым выдавались сертификаты на шестьдесят долларов. Этот коридор соединён с помостом, ведущим к выходному лифту из пятой асбестовой сферы этой шахты. На этот раз вы можете, если захотите, зайти внутрь лифта, так как вниз он уже никогда не поедет. Так же с помоста открывается неплохой вид на подземный пейзаж. Наша цель – это генераторы гелей, расположенные в секторе обслуживания четырёх независимых верхних сфер шахты. Последние десять лет сектор фактически используется для обслуживания только шестой сферы развития, так как на месте трёх верхних теперь располагаются сотни новейших тестовых камер. Создание тестовых камер-конструкторов с возможностью перемещения в пространстве относительно друг друга стало глобальным скачком в развитии испытательных линий Портального Устройства, а так же ускоряющего, отталкивающего и проводящего гелей. Большая часть исследований нашего НИИ концентрировалась на изучении природы порталов и физических свойств гелей. К сожалению, до сегодняшнего дня. После того, как будет остановлена последняя насосная станция, подавляющее большинство камер-конструкторов, стены, пол и потолок которых состоят из интеллектуальных панелей, будут разобраны или отключены. Мне очень жаль сообщать вам эту печальную новость, но по секторам, специализирующимся на испытаниях Портального Устройства с использованием гелей, пройдётся волна сокращений, так как бюджет нашего предприятия будет урезан. В любом случае, я постараюсь сделать всё от меня зависящее, чтобы как можно больше сотрудников Aperture Science Innovators остались работать в стенах этого научно-исследовательского института. Но обо всём этом я расскажу сегодня подробнее на общем собрании надзирателей, которое состоится в зале заседаний амфитеатрного типа CH-3. А сейчас послушайте меня, пожалуйста, внимательно. Нам предстоит долгая прогулка пешком по лестницам и помостам. Так что, если кто-то из вас предпочитает отправиться по своим секторам сейчас же – заходите через десять минут в лифт, и он довезёт вас до современных секторов. Сейчас же у вас всех будет десять минут на то, чтобы осмотреть здесь всё и, если хотите, сфотографироваться на память. Так что решайте сами, хотите ли вы ещё два часа ходить пешком по крутым лестницам или же предпочтёте без промедления отправиться домой. Пока всё.       Учёные разошлись кто куда, хотя на самом деле особенно далеко расходиться здесь было некуда – коридор, поворачивающий за угол, был не очень широкий. Дуглас, Майкл, Роджер и Лайра с Джесс направились в сторону помоста, ведущего к асбестовой сфере.       — Миссис Джонсон сказала про сокращение кадров тех секторов, которые занимаются Портальными Устройствами и гелями. Но сектор TF-24 собственно на этом ведь и специализируется. Это значит, что и наш сектор тоже расформируют? — с тревогой в голосе спросил Рэттманн.       — Да, не, Даги! — ответила Джесс. — Наш сектор столько всего наизобрёл! Нас сто процентов не закроют! Вспомни хотя бы свою гениальную доработку Транспортной Воронки!       — Я же, кажется, уже говорил, что это не моих рук дело, а Хувса, — нервно ответил учёный.       — Ну, ты же всё равно её модифицировал, улучшал же, верно?       — Конечно да, но…       — А вот я бы не был так в этом уверен, Джесс, — вставил слово Роджер. — Мы все курируем испытания Портального Устройства на тестовых линиях, использующих гели, не говоря уже про то, что улучшаем работу входящих в испытательные камеры механизмов. Похоже, Кэролайн не останется другого выбора, как расформировать наш сектор.       — Нет! Да не будет этого! — вскрикнула Джесс.       — Боюсь, что пока всё именно к этому и идёт.       — И это после всего, что произошло: — сказала наполовину возмущённая, наполовину расстроенная Лайра. — после более чем удачного альфа-тестирования Транспортной Воронки, после той нашумевшей нежданной новогодней пьянки, организованной Роджером, после переполоха, устроенного “Эдвенчерус Гёрлс”, и после конкурса красоты. Мы… мы же… мы так многое сделали для этого научно-исследовательского института! Я до сих пор в свободное от работы время шью платья для Космополитена и ещё трёх известных модельеров.       — До сих пор? — переспросил Рэттманн.       — Да, я третий раз продлеваю с ними контракт. Это же какой престиж, для предприятия! Разве Кэролайн сможет закрыть на это глаза?!       — А знаете, что хуже всего? — сказал Даг. — Что это конец для нашей дружной компании. Когда сектор TF-24 расформируют, всех разбросают по разным частям НИИ. Ребят, мы с вами уже вряд ли когда-нибудь увидимся все вместе: здесь работает двадцать тысяч человек.       — Так, парни, не гоните лошадей, — вставил слово Майкл. — Во-первых, всё это – лишь обрывочная информация. Давайте дождёмся реальных объявлений миссис Джонсон сегодня вечером, хорошо? А во-вторых, мы приехали сюда зачем? Правильно, чтобы отдыхать, исследовать старые офисы и любоваться подземным пейзажем. Так что давайте сейчас этим и займёмся! А все наши заботы и плохие новости оставим на вечер, договорились?       Остальные учёные нерешительно закивали головами.       — Вот и хорошо! Вот такой настрой по мне!       Учёные сектора TF-24 направились в сторону помоста. На выходе из зигзагообразного коридора они неожиданно наткнулись на поле антиэкспроприации, но оно не стало для них большой проблемой: поле испепеляло исключительно металлическое тестовое оборудование, такое как кубы, турели или наблюдательные камеры, так что бояться за испепеление бумажного и пластикового “мародёрского” товара им не пришлось.       Когда они проходили сквозь поле, то каждый почувствовал уже ставшее привычным ощущение – лёгкое покалывание на кончиках пальцев, ушах и языке. Статика также наэлектризовала волосы учёных, так что аккуратное каре Сьюзан в одночасье превратилось в некое подобие одуванчика, а волосы Джесс, к удивлению всех, как раз наоборот – перестали быть пушистыми и вьющимися, стали жидкими и резко спали на плечи, словно смоченные водой.       Вокруг было действительно очень красиво из-за подсвечивающих темноту прожекторов и различных ламп. Учёные только и делали, что переводили зачарованные взгляды с одного объекта на другой и ахали. С этого помоста было видно много чего: две сферы развития: та, что расположена под ними, принадлежала тестовой линии семидесятых годов, а та, что висела высоко вверху, тестовой линии восьмидесятых, многочисленные помосты и лестницы, изрезающие траншею во всех направлениях (один помост начинался у прямоугольного шлюза, до которого можно было добраться, поднявшись по лестнице рядом с жёлтой будкой, и заканчивался лестницей намного выше – у бетонной стены вдалеке, датированной 1982 годом (туда-то, понял Дуглас, в ближайшие несколько минут они и направятся)), трубы подачи синего и оранжевого гелей, прикреплённые к бетонным стенам и висящие над пропастью цистерны, многочисленные лампы освещения и огромное количество чёрных провисших проводов и кабелей.       Но Рэттманну сейчас было не до осмотра всей этой подземной красоты. Он всё продолжал беспокоиться насчёт заявления Кэролайн. Действительно ли это правда, и их сектор на следующей неделе расформируют? Уволят ли их из НИИ по сокращению штатов или разбросают по различным местам? А что насчёт Хувса? Если он каждый раз умудрялся оказываться за несколько минут до катастрофы или трагедии и предотвращать её (неважно, каким образом ему это удавалось), то почему в этот раз в НИИ всё пошло наперекосяк? Хех, видимо, и у “ангелов-хранителей” бывают проколы. А Кэролайн Джонсон? Почему генеральный директор предприятия так просто сдалась? Она ведь даже не попробовала апеллировать решение департамента. Почему? А Генри? Как он может выглядеть таким заинтересованным старыми секторами, к тому же так беззаботно о чём-то болтать с Лоурен, когда его собственный сектор через пару дней закроют? Всё это никак не укладывалось в голове шизофреника… всё это просто не имело никакого смысла! Почему всё вокруг происходит именно так? Это ведь неправильно, нерационально, нелогично… Дуглас не мог найти себе места от этих мыслей. Слишком много вопросов, заставляющих нервничать, и ни одного ответа… Дуглас опёрся руками о бордюр помоста, свесив голову над пропастью.       — Это всё… Это всё ненастоящее… Оно не имеет смысла… Точно. Конечно же оно не имеет смысла… Здесь же всё ненастоящее…       — Даг, ты в порядке? — спросил озабоченный состоянием приятеля Майкл.       — Нет! — неожиданно и достаточно громко выкрикнул Рэттманн. — Абсолютно не в порядке! Здесь ничего не имеет смысла! Совсем ничего! Почему нас увольняют?! А?! Почему именно наш сектор должны расформировать, а ни какой бы то ни было ещё?! Почему всё вокруг вечно летит к чертям?! Почему весь мир валится в бездну?! Почему, когда я встречаю человека, который действительно меня понимает, меня вынуждают уехать в другой город?! И почему, когда впервые в жизни я встречаю вас, первых людей, не считающих меня изгоем общества, друзей, настоящих лучших друзей, этот мир берёт и разбивает вдребезги всё, что у меня есть?! Почему?! — Плачущий Рэттманн схватил Майкла за воротник его рубашки и притянул ошарашенного учёного к себе. — Ответьте мне, пожалуйста, на один простой до безобразия, примитивный, ни на что не претендующий, забивающийся в углу и ждущий, пока на него наконец-таки обратят хоть самую крошечку внимания, вопрос: По-че-му?!!       Дуглас свалился на помост и начал в ярости бить кулаками по металлу. Лайра, стоявшая к нему ближе всего, вместе с Майклом подхватили учёного за руки и помогли тому подняться на ноги. Из глаз Рэттманна всё ещё текли слёзы, а пальцы продолжали непроизвольно резко и пугающе сжиматься и разжиматься.       — Эмм, я не ожидал такого поворота, если честно, — сказал ошарашенный Майкл остальным.       — Тише, Даг, тише… — сказала Лайра. — Успокойся, здесь все свои. Все твои лучшие друзья здесь. Рядом с тобой.       — И, разумеется, мы не собираемся тебя бросать, даже если наш сектор расформируют, — поддержал Майкл Уотт. — С чего ты вообще это вбил себе в голову, приятель?       — Правда? — заплаканный взгляд Дага встретился с глазами Майкла.       — Абсолютно преабсолютно недопереабсолютно точно! — выкрикнула Джесс.       — Ещё бы. Три года уже вместе работаем, — сказала Лайра.       — Хех, уже все успели сдружиться-передружиться друг с другом, — подтвердил Майкл, усмехнувшись. — Ну, кроме разве что Ника… Но ему, мне кажется, общение с другими вовсе и не нужно…       — Вы не представляете, как вы все для меня важны… — пробормотал Рэттманн, уткнувшись в грудь Майкла. — До вас моя жизнь была сущим адом…       — Очень рада, что ты о нас такого мнения, — сказала Сьюзан, не знавшая, как ей лучше всего было реагировать на внезапный приступ истерии у Рэттманна.       — Конечно, мы тебя не бросим, Даг, — произнесла Лайра. — Надо же тебе было подобное выдумать! Не в обиду будет сказано, но, честно говоря, ты иногда бываешь рандомнее Джесс. Хотя я всегда думала, что случайнее её уж точно никто быть не может…       — Рад это слышать. Правда. Мне было очень важно услышать от вас это. Эти слова. И я действительно счастлив, что мне довелось работать в одной команде с вами, ребята. И ещё я думал, что ордер на витрификацию разрушит мою жизнь. То есть нашу. Но вы смогли заставить меня поверить в то, что это неправда.       — На моей памяти это, пожалуй, самое странное убеждение, в котором мне приходилось когда-либо участвовать, — констатировала факт Сьюзан. Роджер, Лайра и Майкл смерили её недовольными взглядами. — Что? Так и есть. Кто ещё может закатить истерику о том, что опломбировка старых офисов может разрушить его жизнь и забрать лучших друзей?       Тут Рэттманн словно опомнился. Неожиданно для всех он вмиг перестал рыдать, спокойно поднялся на ноги, высвободившись из-под рук Лайры и Майкла, спокойно вытер остатки слёз рукавом халата и в лёгком недоумении огляделся вокруг.       — Знаете… я сейчас чувствую себя так неловко перед вами. Я бы хотел извиниться за своё поведение в течение последних нескольких минут.       — Ого! Раздвоение личности! — пробормотала ошарашенная, но восторженная Джесс. — Это что-то новенькое! А ты научишь меня также делать?       — Нет, Джесс, это не раздвоение личности. Это – разновидность шизоаффективного психоза – кратковременное аффективное расстройство, — поправил Рэттманн.       — Разновидность шизо-чего-ещё-раз?       — Шизоаффективного психоза, — повторил Дуглас. — При раздвоении личности в одном человеке живут как будто две разных личности, причём каждая не знает о существовании другой. В моём же случае это не так. Я помню всё, что со мной происходит, просто… Просто в такие редкие моменты у меня на какое-то время нарушается мироощущение, и я начинаю вести себя… странно. Ну, вы и сами всё видели.       — Зато в такие моменты мы понимаем, что действительно тебя, Даг, беспокоит, и можем помочь! — сказал Майкл. — Наружу выходят все твои страхи и переживания, о которых ты боялся рассказать, будучи… как бы это лучше сказать… будучи нормальным, то есть, будучи сами собой.       — Ну, на самом деле это не совсем так, — усмехнулся Дуглас. — Вернее сказать, да, всё это правда, и я действительно боюсь расстаться с вами. Мы же стали лучшими друзьями за последние три года, как ни как, верно? — вместо ответа учёный получил шесть улыбающихся лиц. — То есть, я вот что хочу сказать. Мне очень приятно находиться в вашей компании, где… Где каждый является частью некого целого, и каждый в это целое превозносит что-то своё. И мне бы очень не хотелось… чтобы судьба так сложилась, что нам придётся… расстаться. Ну и…       — Я думаю, ты можешь не продолжать, Даг. Мы всё поняли, — сказал Майкл. Остальные учёные кивнули головами в знак согласия.       — Фух, никогда не умел говорить чувственные длинные речи…       — Не ты один, — подхватила Лайра, скосив взгляд на Джесс.       — Эй! А знаете, что? — воодушевилась розововолосая девушка. — Давайте по этому поводу снова сфоткаемся!       — Ну нет…       — Джесс, зачем?       — Мы уже сто раз фотографировались! — заворчали учёные.       — Давайте, давайте! Вон у того лифта, выходящего из асбестовой сферы! Это будет весело!       Другие не посчитали затею Джесс особенно весёлой, однако отказываться от неё не стали. Роджерс, Сьюзан и Лоурен встали позади, прижавшись к дальней стенке старого ржавого цилиндрического лифта, Лайра встала у левого края, Джесс – у правого, а Дуглас с Майклом в центре.       — А теперь все должны улыбнуться! — приказала Джесс. — Иначе никогда больше не получите ни одной минталки!       — Так, давайте ребята, смотрим в камеру и обязательно улыбаемся! — сказал Майкл, вытянув левую руку со своей плёночной мыльницей так далеко, как только мог. — На счёт три говорим “чиз”. Итак, три… два… один…       — Чиз! — выкрикнули Лоурен, Роджер, Майкл, Сьюзан и конечно же Дуглас. Фотоаппарат щелкнул, и загорелась вспышка.       — Сэндвич! — выкрикнула Джесс уже после снимка, на удивление остальных.       — Боже, Джесс, ты такая рандомная… — ударила себя ладонью по лицу Лайра.       Через десять минут двери лифта с парой учёных, желавшими немедленно разъехаться по своим секторам, закрылись и он тронулся вверх, а оставшаяся толпа людей, возглавляемая Кэролайн и Альбертом Россом, поднялась по небольшой лестнице к массивной прямоугольной стальной двери этажом выше и по помосту-лестнице, подвешенному над пропастью, направилась к бетонной стене пещеры, на которой белой краской были сделаны две надписи: “1982” и “ГАММА”. Табличка, прикреплённая к перилам, подтверждала, что учёные идут в правильном направлении. Пройдя сквозь небольшую странную комнатку с трубой оранжевого геля, уходящей куда-то вниз, и дверью с изображением выхода с полем антиэкспроприации, они оказались в большом помещении с тремя пронумерованными насосами и несколькими помостами, идущими от одних застеклённых комнат к другим. Это и была последняя насосная станция шахты – Гамма. Пол ближайшего прохода к застеклённым комнаткам был решётчатого типа. Здесь было шумно: одной из причин этого были то поднимающиеся, то опускающиеся гигантские круглые поршни, слегка покрытые ржавчиной.       — Миссис Джонсон, разрешите поинтересоваться, зачем нужно было располагать эти четыре поршня вдоль единственного прохода к комнате управления? И ещё один сопутствующий вопрос: каким образом тогда мы туда попадём? — спросил Майкл Уотт.       — Нам и не нужно туда попадать, — ответила генеральный директор. — Поршни активируются, как только кто-то опускает рубильник в пультовой, и выключаются, когда рубильник поднимают. Данная насосная станция была специально таким образом спроектирована, потому что за тридцать лет работы предприятия было слишком много случаев нарушения дисциплины, когда ответственный за подачу гелей человек покидал своё рабочее место и в этот же день что-то выходило из строя. Так как штрафы не оказывали должного эффекта, Кейв решил физически ограждать их от выхода. Как бы быстро ты не бегал, ты не успеешь пробежать под всеми четырьмя поршнями. Насколько мне известно, первые несколько месяцев некоторые упорно пытались.       — Ясно, выйти из помещения можно было только после того, как ты отключишь подачу всех гелей в конце своей рабочей смены, — подытожил Роджер.       — А не проще ли было в таком случае мистеру Джонсону поставить, ну не знаю, например, дверь на электронном замке? — спросил Рэттманн.       — Конечно, проще. Просто Кейв не искал лёгких путей. Тем более поршни-прессы выглядят намного более устрашающе, а значит – лучше убеждают.       Миссис Джонсон перевела взгляд на учёного, сидящего за стеклом возле пультовой, и скрестила руки в форме буквы “Х”, после чего тот вскочил из-за своего стула и по очереди поднял все три рычага. Десять секунд – и три турбины, подающие гель, смолкли. В помещении воцарилась тишина.       — Ну, вот и всё… — грустно протянула Кэролайн. — Теперь нигде в НИИ больше нет гелей. Остаётся отсоединить трубы, идущие сквозь амортизирующий уровень, и Aperture Science Innovators навсегда забудет об испытаниях Портального Устройства в тестовых камерах использующих гели…       Довольный Альберт Росс подошёл к главе корпорации.       — Вот видите? — похлопал её по плечу представитель департамента. — Это было намного проще, чем Вы думали.       — Сделайте мне одолжение, мистер Альберт Росс: заткнитесь. Просто заткнитесь.       Поднявшись по винтовой лестнице этажом выше, группа учёных прошла по помосту, растянувшемуся от одного конца помещения к другому. Затем, пройдя сквозь очередное поле антиэкспроприации и коридор, на пололке которого также располагались четыре здоровенных поршня, толпа оказалась в квадратном помещении с несколькими ЭВМ и плакатом на стене. Роджер подошёл поближе, чтобы прочесть, что же было на нём написано.       — “Вечно жалующаяся Карла говорит: «Мой новый босс – робот!». А Вы знали, что роботы умнее вас, твёрже вас, лучше вас? Записывайтесь в волонтёры сейчас!” — прочитал Роджер.       — Да, в конце своей жизни Кейв загорелся идеей создания искусственного интеллекта, — сказала Кэролайн. — Он часто говорил мне о том, что жалеет, что не начал исследования в этой области ещё в пятидесятые. Последние несколько лет своей жизни он только этим и занимался. Ему удалось завершить несколько проектов, в числе которых была и СВОРА, но вот первый прототип ГЛэДОС был разработан и запущен уже при мне.       — СВОРА? — переспросила Лайра. — Какая СВОРА?       — Система Вторжений и Охрана Работников Aperture, — расшифровала Кэролайн. — Наша внутренняя псевдоинтеллектуальная система безопасности. Она обеспечивает общий контроль безопасности на некоторых наистарейших из новейших секторах. Но в отличие от модулей, которых в принципе можно уже назвать самостоятельными интеллектуальными системами, СВОРА лишена какого бы то ни было разума. Это всего лишь набор достаточно сложных, но вполне предсказуемых алгоритмов, которые выполняет ЭВМ, когда какие-то из её показателей выходят за границы нормы. К тому же мы с Генри и остальными директорами Совета подумываем над тем, чтобы вовсе отключить AEGIS.       — Из-за чего вы приняли такое решение? — спросил Майкл.       — Ну, пока что мы его ещё не приняли, а думаем над принятием, — поправила Кэролайн Джонсон.       — Были несчастные случаи? — спросил Рэттманн.       — Разумеется, были, но не в этом дело. ЭЙГИС морально устарел. Это – кластер ленточных суперкомпьютеров, который физически практически не модифицировался с конца семидесятых годов.       — Подождите, ленточных? Вы сказали ленточных суперкомпьютеров? Серьёзно? Даже не перфокарточных?       — Да, я понимаю, сейчас это даже звучит глупо, но на самом деле СВОРА прекрасно справляется с большинством поставленных перед ней задач. Вернее, справлялась до недавнего времени. Последние пару лет она время от времени барахлит, и мы подумываем над тем, чтобы вовсе её обесточить.       — А вы не боитесь того, что СВОРА не захочет, чтобы её отключали? — спросила Сьюзан.       — Это как в случае со Скайнет из “Терминатора 2”? — воодушевилась Джесс.       — На самом деле, даже если и не захочет, это не станет большой проблемой для нас. Как я уже сказала, ЭЙГИС – это псевдоинтеллектуальная машина. Всего лишь набор фиксированных алгоритмов. Это робот. Самый обычный робот. И её создатели сделали так, чтобы перед тем, как она захочет что-либо сделать, она оповещала об этом учёных через систему интеркома. Но в любом случае даже, если она каким-то чудом сможет отключиться от внешних консолей и терминалов, то её всё равно можно будет отключить изнутри, если вдруг что-то пойдёт не так. А внутри неё всегда находится человек, следящий за её адекватным исполнением команд, как и группа из двадцати учёных, сидящих в отдельном помещении пятью этажами выше ЭЙГИС. И, конечно же, я повторюсь, что это всего лишь обычный робот. Как и те боссы-роботы, изобретенные лаборантами Кейва Джонсона по его же приказу.       — Судя по тому, что сейчас умеют делать модули, эти роботы должны были быть ужасно удобным изобретением! — сказал Дуглас.       — Да, должны были б… но, к глубочайшему сожалению, на практике всё оказалось с точностью до и наоборот, — грустно вздохнула Кэролайн. — В какой-то момент некоторые модели перестали слушаться приказов и начали вытворять чёрт знает что. Хорошо, что их всех удалось быстро отключить. Однако для кого-то из учёных их работа закончилась летальным исходом.       — Да, такое было, в частности с эмплойи-ботом №29, — подтвердил помрачневший Генри. — Он успел убить семерых моих коллег до того, как его смогли отключить.       — А, робот номер двадцать девять… — протянула Кэролайн. — Да, то, что он учудил тогда в восемьдесят втором, невозможно забыть…       — Что… что тогда произошло? — спросила шокированная Лоурен.       — Что-что, полетели его транзисторы с микросхемами, следовательно, и вся зашитая в него программа, — ответил Генри. — Причём узнали мы о его неисправности только после того, как этот робот на глазах всего сектора, в котором я тогда работал, в кафетерии подал старику Патрику чашку с дымящимся горячим промышленным растворителем. Чёрт возьми, я видел мистера Кэникина до того, как его успели кремировать: весь его рот и горло были полностью прожжены растворителем. Тогда-то мы и узнали о том, что за несколько часов до этого робот перерезал нескольким забывшим бритвы учёным горло, когда те попросили его их побрить, кого-то, попросившего прикурить, заживо сжёг своим переносным компактным огнемётом, ещё нескольких убил не менее изощрённым способом, а от трупов решил избавиться, скинув в пропасть, чтобы те “не засоряли рабочее место офиса”. Он ещё и отмыть всё за собой сумел так быстро, что никто ничего поначалу и не заметил. Бр-р… Мне после этого зрелища месяц кошмары по ночам снились.       — И не Вам одному ещё будут…       Генри обежал взглядом испуганную толпу.       — Если вы это на счёт модулей-помощников сейчас думаете, то расслабьтесь! Модули, прикреплённые к рельсам, намного умнее, они таких ошибок не делают.       — Всё равно отныне я, пожалуй, больше не буду просить модули принести мне чашечку чая… — пробормотала Лайра и нервно сглотнула.       Пройдя сквозь дверь, учёные оказались на небольшой площадке рядом с торчащими из стены и что-то поддерживающими квадратными металлическими арматуринами. Помост шёл отсюда вдоль стены и кончался небольшой лестницей, ведущей к висящему над пропастью офисному помещению. Вдалеке была видна ещё одна двухэтажная постройка, прикреплённая к стене, от которой отходил помост, связывающий её и лифт в новую (шестую) асбестовую сферу. На стене рядом с входом в первое подвешенное помещение красовалась дата её постройки, или вернее сказать её модификации - “1981”. Под старым ярким белым уличным фонарём, прикреплённым в правой части подвешенного офиса, была надпись, напоминающая, чтобы персонал не забывал смотреть себе под ноги. Примечательно, что она сама висела в каких-то паре километров от дна траншеи, а пол помоста был далеко не монолитный. Толпа прошла внутрь. Они оказались на как бы втором этаже постройки: впереди у её перпендикулярного к стене продолжения был ещё один этаж под этим. Это можно было видеть, посмотрев в окно справа, так же, как и прилегающие к офису трубы с оранжевым и синим гелями, фрагмент помоста до лифта, ведущего в сферу развития, саму асбестовую сферу и даже те два помоста внизу, один из которых вёл к насосной станции Гамма, а второй – ко второй сфере тестовой линии семидесятых годов, на котором у Рэттманна случился приступ Кратковременного Аффективного Расстройства. Этот офис, в отличие от предыдущих, построенных в пятидесятые-семидесятые, выглядел намного проще и компактнее – здесь было довольно мало свободного места, в частности из-за того, что вдоль некоторых стен стояло приличное число ЭВМ, размером с платяной шкаф каждая. Стены здесь были выкрашены в бледно-белый и грязный оттенок тёмно-синего цвета. Тут стояли четыре стола с компьютерами – четыре рабочих места прямо на проходе, что, скорее всего, сильно бесило тех, кому они в своё время достались. Была здесь и белая доска, у нижней части которой были сложены с полдюжины старых компьютерных мониторов, также были и галогенные лампы на потолке, и рупор интеркома. Датчик на фотоэлементах сработал, и из динамика послышался голос уже пожилого Кейва Джонсона:       — Добро пожаловать в Центр развития. С тех пор как участие в испытаниях стало обязательным для всех работников, качество испытуемых значительно повысилось. Однако возросла текучесть кадров. [Кашляет] Возможно, вы слышали, что мы планируем постепенно прекратить эксперименты над людьми. Впрочем, ещё остались вещи, требующие доводки. Наши счетоводы утверждали, что мы не можем потратить даже семь долларов на покупку лунных камней, не говоря уже о семидесяти миллионах. Мы всё равно их купили, измельчили их и изготовили гель. И знаете что? Измельчённые лунные камни — это сильнейший яд! Я смертельно болен. Но кроме того мы выяснили, что они являются прекрасными проводниками порталов. Теперь мы хотим узнать, можно ли вывести яд из системы кровообращения человека, путешествую через порталы. Если жизнь одаривает вас лимонами — делайте лимонад. [Кашляет] Давайте будем оптимистами и займёмся наукой. Тем не менее, я буду счастлив, если вы сможете пройти это испытание как можно быстрее. Кэролайн, пожалуйста, принеси мне ещё болеутоляющее…       — Через минуту, Кейв. Я вернусь с болеутоляющим и принесу тебе твой любимый кофе, — пробормотала погрузившаяся в свои воспоминания Кэролайн, устремившая свой взгляд на мегафон интеркома. — Эх, Кейв, Кейв. И зачем тебе только понадобилось пить эти чёртовы размельчённые лунные камни… Я ведь тебе говорила, что это добром не кончится…       — Мне очень жаль вашего мужа, миссис Джонсон, — произнёс Генри. — Правда, жаль.       — Спасибо… — ответила вытирающая платком редкие слёзы Кэролайн. — Так вот и закончил свою жизнь великий человек, генеральный директор Aperture Innovators, изобретатель, новатор, авантюрист и великолепный супруг Кейв Джонсон, — Кэролайн громко высморкалась. — Умер из-за каких-то чёртовых лунных камней! Хотя на самом деле я не думаю, что, не выпив их раствор, он прожил многим дольше. Кейв всегда работал на износ, это-то его и погубило. Хотя, несмотря на это, прожил он достаточно долго – умер в возрасте семидесяти лет. Последние пять лет своей жизни он конечно был никакой. Ну, вы я думаю, и сами это слышали по его голосу из заранее записанного сообщения.       — Это всё так печально! — сказала Джесс и принялась громко рыдать, упав на колени и обняв за ноги Кэролайн.       — Разве действие минталок уже не должно было пройти? — спросил Майкл у Генри.       — Вообще-то должно было.       — Оно и прошло, — констатировала факт Лайра. — Джесс просто снова стала типичной Джесс. Будь она ещё под действием стимулятора, она бы закатила такую же истерику, как в офисах пятидесятых.       Пока розововолосую девушку успокаивали, несколько учёных, в том числе и Генри, Крэнки, Майкл с Роджером решили спуститься этажом ниже и осмотреть, что было там. В дальнем конце коридора слева в углублении располагалась дверь, ведущая к лестнице на первый этаж. Дверь была на кодовом замке.       — Замечательно, только этого нам не хватало! — воскликнул Крэнки. — Ещё одна дверь на кодовом замке! А вот кода-то мы и не знаем. Ну и что будем делать?       — Ну, у меня точно кода не найдётся, — ответил Генри. — У моих парней – тем более.       — Ребята, а что если… — Роджер стрельнул взглядом на пару рядом стоящих ЭВМ. — Ты думаешь о том же, о чём и я, Майкл?       — Хм, что ж… а ведь это должно сработать!       БАХ!       Раздался глухой удар, сопровождённый звуком битого стекла. Все учёные, находившиеся в дальнем конце офиса-коридора, включая Дугласа, Джесс и Кэролайн, дёрнулись и как один повернули головы в сторону источника шума. Одна из двух ЭВМ, расположенных в конце коридора, теперь лежала на боку. Её верхняя часть разбила стеклянное окно высотой во всю стену, отделявшее их от помещения этажом ниже. Кэролайн вздохнула, достала из кармана старый блокнот и покачала им из стороны в сторону. На нём была приклеенная изолентой квадратная бумажка с надписью “Коды офисных секторов и помещений обслуживания”. Майкл с Роджером виновато улыбнулись.       — Ну, здесь ведь всё равно всё будет опечатано, так ведь? Хе-хе… — проговорил Майкл.       — Тем более спрыгнуть намного интереснее, чем пройти по лестнице, верно? — выкрутился Крэнки.       Когда вся толпа спустилась этажом ниже, Кэролайн первым делом подошла к портрету старого Кейва Джонсона и провела рукой по левой части рамы.       — Да, так вот ты и выглядел в последние несколько лет своей жизни… — затем она обернулась и сделала небольшое объявление: — Дамы и Господа, даю вам несколько минут на то, чтобы всё здесь осмотреть. Мы продолжим двигаться по служебным переходам, куда ведёт этот проход по правую руку от меня. Убедительно прошу пока самостоятельно не заходить туда. В этом зале смотреть особенно не на что, кроме разве что портрета Кейва Джонсона, следующий же зал – это зал ожидания испытуемых, согласившихся принять участие в испытаниях Переносного Устройства Для Создания Порталов с проводящим гелем. Убедительно прошу вас не нажимать на красную кнопку в помещении слева от меня – она открывает проход из того зала к лифту в шестую асбестовую сферу. Испытание наверняка не представило бы для вас большого труда, если бы у вас с собой были портальные пушки, а у нас больше свободного времени. Пять минут, и Альберт Росс запечатает эти помещения, так что поторапливайтесь!       Учёные, в числе которых были и Дуглас, Майкл, Роджер, Лоурен, Сьюзан и Джесс с Лайрой, прошли в левый дверной проём, над которым белыми буквами было написано “Зона ожидания испытуемых”. Они оказались в помещении, в правой части которого расположились девять стульев, а в левой – некое подобие сцены, отгороженной от основного зала перилами и поднятой относительно неё на метр. На возвышении стояли старенькие кресла, несколько ЭВМ, и белый опущенный экран, посередине которого красовался оранжевый логотип компании. Под потолком висел массивный прямоугольный проектор. Рэттманн нашёл забавным, что у него была не одна, а целых три линзы: красная, синяя и зелёная. На левой стене до сих пор сохранился плакат, на котором Aperture Science обещает людям светлое будущее, где люди и эмплойи-боты будут ходить рука в руку. Лайре при виде этого плаката стало дурно. Пятью минутами позже все учёные прошли в дверь, расположенную рядом с проходом в зал ожидания испытуемых и по просьбе Альберта Росса кто-то прикрутил шуруповёртом фанерную пластину к дверному проходу. Но ходить им пришлось недолго. Скоро толпа добралась до лифта. Внешне это был такой же большой квадратный старый и ободранный лифт, на котором они до этого поднимались. Но на следующем же этаже лифт неожиданно для всех остановился.       — Я бы хотела выйти на этом этаже, — пояснила Кэролайн. — Ненадолго, всего на десять минут. Я не заставлю вас долго ждать. Если кто хочет выйти со мной, прошу.       Из лифта вышли все, кроме Альберта Росса и пары учёных. Пройдя сквозь небольшую дверь, толпа оказалась в пустом помещении, освещённом двумя старыми уличными фонарями, прикреплёнными по углам левой стены. Потолок же, как и стены, были отлиты из бетона. В некоторых местах он давно потрескался, и наружу начала проступать квадратная сетка из арматур. Пол здесь был выложен большими серыми плитами, давно потерявшими свой первоначальный вид за многие годы запустения. Из правой стены выходила вентиляционная труба и уходила дальше по коридору. Пройдя сквозь узенький переход между двумя дверными проёмами, в левой части которого находилось бронированное стекло, за которым стоял стол с компьютером, телефоном и стопкой старых бумаг, учёные оказались в таком же голом помещение, что и до этого, но оно заканчивалось запертой квадратной дверью, которая тут же разъехалась вверх и вниз при приближении учёных. Толпа людей по очереди прошла сквозь него и очередное поле антиэкспроприации и оказалась на длинном помосте, ведущем над пропастью к двери в наблюдательный пункт последней сохранившейся асбестовой сферы. Пока учёные осматривали окрестности вертикальной траншеи и в то же время старались не смотреть вниз, из динамиков интеркома зазвучал голос Кейва Джонсона:       — Ну ладно, я вот тут подумал. Если жизнь одаривает вас лимонами – не делайте лимонад. Заставьте жизнь забрать их обратно! Разозлитесь! «Мне не нужны твои проклятые лимоны! Что мне с ними делать?»       — Да. Да! Забери их обратно… — вполголоса пробормотала Кэролайн.       — Требуйте встречи с менеджером, отвечающим за жизнь! Заставьте жизнь пожалеть о том дне, когда она решила одарить Кейва Джонсона лимонами! Вы знаете, кто я? Я тот, кто сожжёт ваш дом! Я заставлю своих инженеров изобрести зажигательный лимон, чтобы спалить ваш дом дотла!       — Именно так Кейв! — продолжала бормотать Кэролайн. — Ты абсолютно прав! Спали дом дотла! Сжечь представителей GOSRC! Все мы об этом мечтаем.       — Вопрос вот в чём: если мы можем записать на компакт-диск музыку, почему мы не можем записать на диск информацию о личности и разуме человека? В общем, я поручил инженерам разобраться с этим. Картирование головного мозга. Искусственный интеллект. Нам нужно было заняться этим тридцать лет назад. Вот что я скажу – и запишите это на плёнку, чтобы все выучили: если я умру до того, как вы сможете впихнуть меня в компьютер, я хочу, чтобы моим приемником стала Кэролайн. Она будет спорить. Она начнёт отказываться. Она такая скромница. Но вы её заставьте. Впихните её в компьютер, чёрт возьми. Неважно, как. Отлично, испытание закончено. Можете вернуться на место.       — До свидания, сэр… — сказала Кэролайн. Её глаза стали слегка влажными.       — Так вот почему за основу личностного модуля ГЛэДОС был взят именно Ваш мозг… — пробормотал удивлённый Майкл.       — Да, именно поэтому. Потому что так завещал первый генеральный директор и основатель Aperture Innovators покойный Кейв Джонсон.       Пройдя сквозь небольшой шлюз, учёные вышли на другой помост, который разделялся на два: ближайший правый шёл в наблюдательный пункт, а тот, что подальше – к широкой площадке чуть ниже. В наблюдательном пункте всё ещё стояли два угловых стола со старыми компьютерами, телефонами и прочим барахлом на них.       — Смотри-ка, Генри, а ведь здесь мы когда-то тоже работали! — воскликнул Крэнки.       — Да, помню. В начале восьмидесятых. То ещё сумасшедшее время было со всеми этими эмплойи-ботами, лунными камнями и первым Днём приведи-свою-дочку-на-работу, чуть не закончившимся катастрофой.       — Я уж боюсь спросить, что тогда пошло не так, — сказала Лайра.       — Генератор нейротоксина вышел из строя, — ответила осматривающая полуразрушенную сферу изнутри со сложенными позади неё руками Кэролайн, даже не обернувшись.       — Произошёл аварийный сброс нейротоксина на главном генераторе, а праздник проводили в соседнем секторе, — пояснил Генри Розенберг. — Хорошо, что тогда никто из детей не пострадал.       — Правда, нескольких наиболее “удачливых” пришлось откачивать, — добавил Крэнки. — Уитли Дерплайна, например.       — Уитли? — переспросила Сьюзан, уставившись на Генри. — Тот самый Уитли?       — А чему ты удивляешься? — ответил тот.       — Хотя да, верно. Пожалуй, тут и удивляться нечему.       — Нет, в отличие от эмплойи-ботов тогда всё закончилось хэппи-эндом. Хотя и пришлось опечатать тот соседний сектор на неопределенное время, пока все нейротоксины не выветрятся из досок, компьютеров, картофелин, потолка стен и других материалов.       — Его уже распечатали? — поинтересовался Рэттманн.       — Нет. Сейчас он до сих пор опечатан. За десять лет, большинство токсинов уже, конечно же выветрилось, но работать в нём пока ещё небезопасно.       — А кто же, в таком случае, следит за генератором нейротоксина? — спросил Дуглас.       — Так это не генераторную опечатали, а соседний с ним сектор, — пояснил Генри. — А генератор, что генератор. Работает себе потихоньку…       — А раствор лунных камней всё так и продолжает литься? Всё это время? — удивилась Джесс.       — И да, и нет, — ответила Кэролайн Джонсон. — Дело в том, что подача гелей запускается в тестовую камеру (ну или асбестовую сферу в прошлом) только, когда испытуемый или учёный-наблюдатель в неё входит, и прекращается, когда помещения остаются безлюдными. К тому же, этот гель содержит очень малую часть всех закупленных для НИИ лунных камней. Большая же часть синтезируется искусственно на насосных станциях из существующих на земле минералов. Кейв лично разработал данную технологию, так как понимал, что имеющегося количества камней ему не хватит и на месяц производства геля.       Через пятнадцать минут толпа вновь собралась у переходного шлюза, двери открылись и учёные направились к открытой квадратной двери по помосту, висящему над пропастью.       — Единственное, что меня беспокоит больше всего, — начала Кэролайн. — Это то, что окажутся запечатанными Камеры Кратковременной Релаксации на дне первой испытательной шахты “Браво Вольта”.       — Это те самые, где сейчас находится капсула с Мел Мунчейзер? — уточнил Розенберг.       — Да, та самая.       — Погодите-ка, — встряла Лайра. — Вы хотите сказать, что кто-то остался в опечатанных секторах?!       — Это не то, о чём ты подумала, Лайра, — сказал Генри. — Ну что, лучше рассказать мне или Вам, Кэролайн?       — Я расскажу, хотя мне и больно об этом вспоминать… Ни для кого не секрет, что в конце сороковых – начале пятидесятых годов Кейв Джонсон активнее всего проводил свои эксперименты, в том числе и над людьми. Некоторые из них увенчались успехом, но намного большее число с треском провалились. Одним из таких неудачных экспериментов и оказался тест камер кратковременной релаксации. Первой испытуемой, принявшей в нём участие, стала Мел Мунчейзер – бывшая помощница Кейва Джонсона в магазине Aperture Fixtures.       — Aperture Fixtures? — переспросил Дуглас. — Тот самый магазин душевых занавесок, с которого началась история этого научно-исследовательского института?       — Да, тот самый, — подтвердила она. — Но Мел оказалась не простым продавцом-консультантом. Кейв знал о том, что женщина увлекалась спортом, но мог ли он знать ещё и о том, что она также заняла четвёртое место в Нюрнбергских Олимпийский играх в тридцать шестом году!       — Да уж, такая новость любого шокирует, — согласился Майкл.       — Вот-вот! Эх… Тогда, ночью, на парковке при въезде в НИИ – то была наша первая и последняя с ней встреча.       — Она умерла во время теста? — спросил Роджер.       — Нет. Но с ней произошло кое-что возможно даже и пострашнее. То был первый прототип камер релаксации, намного проще и примитивнее тех, что мы используем сейчас для введения испытуемых в состояние анабиоза, не говоря уже о том, что они работали по совершенно другому принципу. Сейчас мы замораживаем испытуемых, в капсулах которых содержится малое количество паров нейротоксина. В пятидесятых же они работали иначе: из герметичной капсулы сначала постепенно откачивали воздух и понижали давление до тех пор, пока испытуемый не провалится в “искусственный сон”. После этого температуру воздуха понижали практически до нуля и внутрь подавали созданный лаборантами Кейва Джонсона синтезированный газ “Витафриз”. Он проникал в лёгкие испытуемого, всасывался в кровь и начинал снабжать организм необходимыми для поддержания анабиозного состояния веществами. Этот газ в последствие и стал основой для современного нейротоксина. Единственным “но” было то, что газ, полностью всасывался в организм испытуемого, в каком бы количестве он не подавался в капсулу, к тому же, человек должен обязательно находиться в бессознательном состоянии перед тем, как его лёгкие наполняться “Витафризом”, который приведёт организм в состояние анабиоза. Если же человек находится в сознании и вдыхает этот газ, то он вначале приводит к лёгкому удушью и замедлению реакций, а затем очень скоро начинает активно уничтожать клетки головного мозга.       — И это… произошло с Мел? — спросила Лоурен.       — Нет, слава богу. Но учёные, контролировавшие подачу газа в капсулу, по ошибке открыли баллоны на полную, и весь содержавшийся в них газ заполнил капсулу с Мел Мунчейзер. Тогда учёные и определили, какое количество газа максимально способно поглотить человеческое тело. Объём оказался просто колоссальным по сравнению с тем, что должны были дать ей по плану эксперимента! Она должна была погрузиться в состояние анабиоза всего-то на несколько минут, а в результате пресловутой человеческой ошибки уснула на долгие десятилетия. Она до сих пор, с пятьдесят второго года находится в состоянии анабиоза, и никто не знает, как долго ещё она проспит. Ориентировочное время, которое дают учёные, не утешает – согласно их проверки содержания “Витафриза” в крови, Мел возможно проспит ещё от пяти до пятидесяти лет. Никто не знает точно, когда она очнётся. Самое печальное то, что мы ведь договорились тогда с ней и с Кейвом встретиться в ресторане и разузнать побольше информации о каждом из нас. Я виделась с ней всего лишь один раз, но уверена, если бы не этот несчастный случай мы бы могли стать с ней лучшими подругами. Но она до сих пор, уже сорок четыре года находится в анабиозе, и иногда я думаю, что было бы лучше, если бы она тогда пришла в сознание и умерла от отравления “Витафризом”.       — Из-за того, что не знаешь, очнётся она или нет? — спросил погрустневший Майкл.       — Не из-за этого. Когда-нибудь она точно очнётся, это всего лишь вопрос времени. А из-за того, что я не смогу посмотреть ей в глаза, когда она очнётся, если, конечно же, я доживу до этого дня. Что мне ей сказать, когда она увидит меня, шестидесятипятилетнюю старую женщину вместо молодой беззаботной двадцатилетней девушки? Что она проспала полстолетия и уже самый конец, а не середина двадцатого века? Что все её родные и знакомые уже давно состарились или умерли, а Кейв Джонсон, с которым она час назад разговаривала на парковке, умер в возрасте семидесяти лет от того, что наглотался раствора измельчённых лунных камней? Что мир вокруг неё так сильно изменился, что она уже на вряд ли когда-нибудь сможет привыкнуть к новому укладу жизни? Ох не знаю, я… Неужели такая судьба лучше быть убитой? Мел явно не заслужила этого…       Генри и Крэнки вместе с Лайрой подошли практически вплотную к Кэролайн. Мистер Розенберг положил ладонь на плечо пожилой Кэролайн, из чьих глаз медленно стекали слёзы, хотя директор всеми силами пыталась их сдерживать.       — Не переживайте по этому поводу, миссис Джонсон, — сказал Генри. — В случае чего я могу свести её с моими подчинёнными. Они очень славные ребята. Уж кто-кто, а они-то ей всяко помогут адаптироваться к новой жизни. И мы, конечно же, с Крэнки поможем. Мы-то ведь как-никак были детьми, когда с Мел произошёл этот… неприятный инцидент.       — Хорошо, Генри, — ответила Кэролайн сквозь с трудом сдерживаемые слёзы. — В случае чего я обращусь к учёным вашего сектора. К тому же, они уже успели проявить себя в лучшую сторону. Не всегда, правда, в лучшую…       — Это вы про Шуточную Войну с Питером Брандлом намекаете? — усмехнулся Генри. — Ну да, было дело.       — Да и не только на это, — улыбнулась Кэролайн. — Празднование нового 1994 года тоже выдалось незабываемым, благодаря твоему Роджеру.       — Ну, что было, то было.       — Или тот случай год назад, когда вы приволокли детей.       — Ах, это… Забавный сумасшедший денёк для нас всех тогда выдался!       — Это уж точно! — подтвердила Лайра.       — И Ваша победа в ежегодном конкурсе красоты предприятия, мисс Уилсон, — улыбнулась Кэролайн. — Это была действительно блистательная победа. Хотя методы, которые вы с Колин использовали и были… весьма сомнительны, чтобы считать их честным соперничеством.       — Эй! — возмутилась девушка. — Она вообще-то первая начала!       Генри засмеялся.       — Похоже, что, когда очнётся Мел, я буду точно знать, к кому обратиться с проблемами социализации, — сказала Кэролайн, оглянувшись на других учёных из сектора TF-24, которые в ответ улыбнулись и закивали головами, так как всё слышали. — На самом деле, скажу вам по секрету, что старая часть НИИ не будет сегодня полностью опломбирована.       — Что-о-о? — не поняла Джесс. — То есть как так? Что Вы хотите сказать?       — Я хочу сказать, что в случае чего мы сможем проникнуть в самую старую часть института, где и находятся первый прототип Камер Кратковременного Содержания. Только вы не говорите об этом Альберту. Он будет явно не в восторге услышать подобное. Согласны держать рты на замке?       — Через сердце на Луну в глаз себе я кекс воткну! — выкрикнула Джесс, закрыв в конце клятвы правый глаз ладонью.       Кэролайн недоумённо посмотрела на Генри, затем на Джесс. Затем снова на Генри. Затем снова на Джесс.       — И… что это должно означать? — не поняла директор предприятия.       — На языке Джесс это значит “Да”, — объяснила Лайра сбитой с толку Кэролайн.       После этого начался невероятно скучный подъём к амортизирующему слою, который занял больше двух часов. На протяжении всего этого времени учёные вместе с Кэролайн и Альбертом только и делали, что поднимались вверх на старом обшарпанном лифте, часто останавливаясь для того, чтобы опечатать очередную дверь или же целый сектор. Дуглас, как и другие учёные из TF-24, продолжал “мародерство” столов и шкафов, покинутых больше десяти лет назад, мечтая найти в завалявшемся хламе что-нибудь действительно стоящее. Но к своему глубочайшему разочарованию он так и не смог найти ничего достойного внимания. Как, впрочем, не он один. Единственная причина, по которой учёные согласились спуститься в заброшенную часть НИИ и которая могла морально компенсировать часы бесконечных блужданий, ожидания и скуки, заключалась именно в “сувенирах из прошлого”. А из-за того, что из восьмидесятых им так и не удалось ничего толком прихватить, кроме единичных шариковых ручек, карандашей и степлеров, учёные начинали постепенно раздражаться.       В конечном итоге толпа пришла к служебной двери, открыв которую, учёные оказались в помещении новейшей насосной станции восьмидесятых. То был громадный зал с несколькими насосами и цистернами, расположенными в углублениях в стенах, и огромным количеством труб, идущими со всех стен по направлению к центру и уходящими куда-то глубоко вниз. Между труб расположились несколько помостов, на которых стояло с полсотни учёных. Наверх, туда, где находилось круглое отверстие под громадную круглую белую дверь, уходили три трубы с гелями, а сама дверь висела на гидравлических поршнях у левой стены. Помещение было заполнено лёгким гулом. Кэролайн прошла по маленькому помосту налево в небольшую смотровую будку, подвешенную высоко над основным уровнем зала, взглянула на плакат о логических парадоксах, подошла к пультовой, тяжёло вздохнула и собравшись с духом нажала на красную кнопку. Основное освещение насосной станции погасло, кроме одного держателя из девяти прожекторов, расположенных высоко под потолком, и зазвучала оглушительная сирена. Гул генераторов смолк, после чего три трубы, идущие в новейшую часть научно-исследовательского института, отстыковались от своих продолжений и медленно поползли вниз. За учёными, находившимися в основном помещении, спустился небольшой лифт, точно такой же, как и тот, что должен был доставлять испытуемых до асбестовой сферы развития семидесятых годов. После того, как все в него зашли (кроме Кэролайн, Альберта и учёных сектора TF-24, стоящих в пультовой и на небольшом помосте, ведущему к ней), дверь с предупредительной жёлто-чёрной разметкой автоматически закрылась, и примитивный лифт направился вверх. Гидравлические поршни подняли бронированную круглую дверь след за лифтом, и та закрылась, оставив наших учёных во тьме, нарушаемой лишь единственной связкой из девяти тусклых белых прожекторов и уже смолкшей сирены, чей красный огонёк по-прежнему продолжал вращаться.       — Вот теперь действительно всё… — произнесла Кэролайн. — Гелей больше нет.       — Всё бы хорошо, но как мы теперь отсюда выберемся? — поинтересовался Майкл.       — Лифт, — ответила директор предприятия. — На котором, мы ехали сюда. На нём можно доехать практически до поверхности.       С этими словами Кэролайн прошла мимо стоящих на помосте учёных к открытой двери на кодовом замке и прошла дальше по коридору. Остальные последовали за ней. Последним вышел Генри. Они с Крэнки ещё раз обежали глазами насосную станцию и захлопнули за собой дверь. Помещение погрузилось во мрак.       Толпа дошла до лифта и стала медленно подниматься вверх. Многие в один голос ахнули, когда впервые собственными глазами увидели сотни гигантских пружин-амортизаторов, на которых расположились тысячи и тысячи новейших тестовых камер-конструкторов, большая часть которых в ближайшее время, скорее всего, будет разобрана за ненадобностью из-за отключённых гелей. Учёные увидели три словно срезанные трубы, висящие в нескольких метрах над закрытой круглой бронедверью, а также многочисленные решётки, расставленные неподалёку, чтобы никто из сотрудников не смог далеко уйти из поля видимости и заблудиться. Из одной подвешенной камеры спускалась уже современная лестница, по которой некоторые из учёных, поднявшиеся на лифте-помосте, уже медленно шли по направлению к современному пневмолифту. Кто-то же просто ходил из стороны в сторону, осматривая гигантские подземные просторы. Этим обязательно стали б заниматься и подчинённые Генри, если бы у них была возможность сойти на этаже амортизирующего слоя. Сьюзан с Дугласом, Лоурен и Майком продолжали смотреть вдаль до тех пор, пока стена лифтовой шахты ни загородила им вид. Они въехали в старейшие из новейших секторов, построенные по приказу Кэролайн Джонсон всего через пару лет после смерти её супруга.       — Не забудьте, что сегодня в восемь часов состоится важное объявление в зале совещаний амфитеатрного типа CH-3, — обратилась глава корпорации к Генри и Крэнки. Затем она повернулась и к их подчинённым: — Вы тоже можете прийти, если хотите.       — Серьёзно? — спросил Майкл.       — Более чем, — ответила она.       — То там же не очень много места. Вы думаете, мы все поместимся?       — Это сообщение адресовано преимущественно надзирателям секторов, так что обычных учёных будет мало. Но для многих информация наверняка окажется чрезвычайно важной. Я поэтому и попросила Вайпер Стретч выделить час эфира её радиостанции под моё обращение, чтобы не только начальники секторов могли получить важную информацию из первых уст, но и все желающие. Людей будет сравнительно немного. Вам хватит места, — улыбнулась Кэролайн.       Главный офис сектора TF-24. 7:42 PM.       Многие из учёных сектора сейчас находились здесь. Были все лучшие знакомые Дугласа: Майкл, Сьюзан, Роберт, Роджер, Джесс, Лайра, Мэтт, сам Рэттманн и кое-кто ещё. Они все ждали момента, когда их начальник Генри Розенберг спустится из своего офиса, и они направляться в зал заседания CH-3. Всем им не терпелось поскорее услышать, что же за важное сообщение подготовила для них глава корпорации Aperture Science Кэролайн Джонсон, хотя многие догадывались, что оно по большей части будет касаться расформирования секторов, следящих за тестовыми линиями испытания Портального Устройства, использующими гели. Именно поэтому всех пробирало волнение и страх за будущее своего сектора.       — Да я говорю вам, что TF-24 не могут расформировать! — настаивал Роберт.       — Да? Ну давай, аргументируй тогда свою точку зрения, почему не могут, — ответил Роджер, закинувший скрещенные ноги на письменный стол.       — У нашего сектора чрезвычайно высокий процент внедрённых технологий в испытательные линии! Мы находимся на седьмой позиции в рейтинге всех секторов НИИ! Наверное, это о чём-то должно говорить.       — Угу, вот только ты, Роберт, забываешь, на чём мы специализируемся. На тестовых линиях испытаний Портального Устройства. Использующих гели. Гели, Роберт. Мы, чёрт возьми, на семьдесят процентов завязаны на гели, хоть и косвенно!       — Всё равно, это не аргумент!       — О, боже мой! Ну начинается… — Роджер потёр глаза указательным и большим пальцами правой руки. — Сначала Джесс, теперь ещё ты! Дуглас, ну хоть ты-то ему объясни!       — Я бы предпочёл пока воздержаться от прогнозов на будущее.       — Что б тебя! Лайра!       — Я не знаю, правда, — ответила девушка. — Но мы разговаривали с миссис Джонсон, когда спускались в старую часть НИИ. Она до сих пор помнит про тот показ мод в позапрошлом году. И мне кажется… что уж какой-какой, а наш сектор она точно не намерена расформировывать.       — Да вы что все тут, сговорились?! — выкрикнул Роджер.       — Кэролайн Джонсон сказала, что старую Aperture Innovators в будущем можно будет распечатать! По-твоему, эти слова ничего не значат?!       — Погодите-ка… — оторопел Роберт. — Что значит “можно будет распечатать”?       — А то и значат. Директор не намеренна навсегда лишать НИИ гелей!       — И что из этого? — спросил Роджер. — Она таким образом всего лишь оставила призрачную надежду для самой себя, что когда-нибудь в далёком-далёком будущем предприятие вернётся к использованию тестовых линий Портального Устройства с гелями. Это всего лишь перспективы. Планы, надежды…       — И скорее всего несбыточные… — добавила Сьюзан.       — Вот именно! Кэролайн не будет рисковать всем и идти против GOSRC, как сделал Кейв Джонсон в семидесятые! Да вы хоть представляете, какое наказание ей будет, если она нарушит их ордер!       — Ребята, ребята! Давайте все успокоимся, хорошо? — влез в середину дискуссии Майкл, до этого момента со страхом наблюдающий за тем, как быстро накалялась атмосфера. — Не будут никого здесь расформировывать. Двадцать минут. Подождите двадцать минут, и мы всю важную информацию лично услышим от миссис Джонсон. Пока давайте просто не будет об этом думать, хорошо? Мне на вас становится страшно смотреть: уже готовы перебить друг друга! Всё равно наша ругань ничего не изменит.       В ответ на это Роджер немного поворчал, но согласился, что не думать об этом сейчас для каждого из учёных будет лучшей политикой. Через две минуты в главный офис зашёл Генри Розенберг, и они направились к залу совещаний амфитеатрного типа. Однако весь путь до него Рэттманна переполнял страх. Он знал, что самому услышать, что же скажет Кэролайн Джонсон, будет намного лучше, чем слышать её речь через динамик интеркома и уж тем более, чем чей-нибудь вольный пересказ её слов, но всё же он сильно нервничал. Конечно директор хоть и знала теперь не понаслышке о всех достижениях их сектора, но всё-таки Роджер был тоже в чём-то прав, говоря, что TF-24 – сектор, целиком и полностью зависящий от гелей. Каждый из них часто курировал испытания Портального Устройства (все кроме Лоурен. Генри, вспомнивший про неудачный эксперимент с Рэттманном, допущенным до наблюдения всего через полгода работы на НИИ, решил пока не рисковать и подождать ещё минимум с полгода с назначением мисс Фауст на курирование испытуемых), и, к сожалению, в каждой из тестовых линий была хотя бы одна, но использующая отталкивающий, ускоряющий или проводимый гели камера. С другой стороны, несмотря на то, что главными проектами мистера Розенберга были транспортные воронки, интеллектуальные панели и панели веры, начальник так же занимался многими вещами, не относящимися к гелям и Портальному Устройству, такими как разработка модулей ГЛэДОС, запуск которой при удачном стечении обстоятельств будет произведён осенью этого года, и интеллектуальное моделирование новой части НИИ, полное строительство которой Кэролайн Джонсон надеялась завершить до двухтысячного года, и, судя по темпам строительства, это вполне могло осуществиться. Так же подливала масло в огонь их вечная пессимистка Сьюзан, всю дорогу до зала совещаний, бурчащая себе под нос, что у секторов TF нет ни единого шанса. Больше всего сейчас Дуглас боялся неожиданного наступления второго Кратковременного Аффективного Расстройства за день. Если он снова закатит подобного рода истерику, как в старых секторах, он себе этого никогда не простит, хоть подобные приступы он и не мог контролировать. Всё что ему останется в таком случае – это покрасневшим от стыда забиться в угол и просидеть там до конца своей жизни.       Через десять минут учёные оказались у входа в зал совещаний CH-3. Охранники пропустили их внутрь, и подчинённые Розенберга оказались в знакомом помещении, большая часть которого была выкрашена в чёрный цвет. Генри нашёл три свободных ряда, и Рэттманн со своими приятелями их заняли. Учёные заметили, что из всех стульев только половина была заполнена – и в основном главами секторов, так что проблем со свободными местами, как им и говорила Кэролайн, у учёных не возникло. Прошло пять минут, и основной свет в помещении выключился. Кэролайн Джонсон вошла в зал через дверь у дальней стены впереди, находившуюся прямо под балконом, и, когда она оказалась в самом центре, над ней загорелся ослепительно белый прожектор.       — Дамы и Господа, добрый вечер, — произнесла миссис Джонсон. — Как Глава НИИ Aperture Science Innovators я рада, что вам, дорогие начальники секторов и не только, удалось уделить время в своём плотном рабочем графике, чтобы прийти сюда, — Дуглас был уверен, что генеральный директор бегло пробежалась взглядом по учёным из его сектора, произнося это. — Многие из вас задаются вопросом, что за важную информацию я должна до вас донести, хотя, полагаю, ещё большее число присутствующих уже об этом догадалось, — Сьюзан нервно сглотнула. — Итак, первая новость, о которой многие и так уже знают – ордер на витрификацию. — По залу прокатилась волна тихих встревоженных голосов. — Да, вы всё правильно расслышали – ордер на витрификацию. Пять дней назад, двадцатого марта, я получила C&D письмо от Правительственной Организации по Контролю за Безопасностью Исследований, в котором департамент потребовал остановки производства отталкивающего, проталкивающего и проводящего гелей, а также опечатку старых секторов НИИ пятидесятых-восьмидесятых годов, расположенных в известных для каждого из вас траншеях со старыми испытательными камерами – асбестовыми сферами, и витрификацию сохранившихся в них образцов синтезированных веществ. Сегодня, всего несколько часов назад ордер под руководством представителей департамента был приведён в исполнение: старая часть НИИ опломбирована, а подача гелей в современные сектора остановлена на неопределённый срок, — по залу прокатилась вторая волна взволнованных голосов. — Я не сомневаюсь, что каждый из вас знает, к чему это приведёт в ближайшие дни: как бы мне ни было прискорбно вам об этом говорить, но часть персонала будет уволена по сокращению штатов.       — Что?! — воскликнул Рэттманн.       — Как?! — удивился не меньше его Майкл.       — Уволена?! — произнесла ошарашенная Лайра.       — Это она что, серьёзно?! — сказал возмущённый Майкл. — Это что ещё значит?!       — Дамы и Господа, пожалуйста, тише! Успокойтесь! Тишина в зале! Я прекрасно понимаю, что вам, мягко говоря, неприятно это слышать, но я также собираюсь вас обрадовать: вместо сорока процентов учёных планируется уволить только шесть! Для большинства из вас, я думаю, это очень радостная новость. Дело в том, что я разговаривала с GOSRC полтора часа назад, и они действительно предложили мне уволить треть персонала НИИ, которые занимаются разработкой и курированием тестовых линий испытаний Портального Устройства, использующих гели. Однако я убедила их, что моё предложение в конечном итоге окажется намного более выигрышным, чем их, — присутствующие, в частности сотрудники TF-24, стали ещё внимательнее слушать директора после этих слов: — Итак, я наконец-таки решилась на временную генеральную перетасовку персонала разных секторов. Это значит, что практически все учёные, в том числе и из секторов, тесно связанных с использованием гелей, будут (подчёркиваю, что только временно) перегруппированы и определенны в другие сектора. Формально ни один сектор пока что не будет расформирован – те, что хоть частично завязаны на гели, будут “заморожены” до тех пор, пока Совет Директоров НИИ ни определит их дальнейшую судьбу. Я постараюсь добиться того, чтобы девяносто пять процентов из них сохранили свою целостность. Это значит, что в ближайшее время как только пройдёт кризис, деятельность “замороженных” секторов возобновиться. Разумеется, нам будет необходимо подыскать для “размороженных” секторов новое место, где они смогли бы расположиться и новый род деятельности, который в большинстве случаев будет совпадать с второстепенными проектами их начальников, то есть: вас. Девяносто пять процентов учёных вернутся в свои сектора как ни в чём не бывало, но пока их придётся “приписать” к другим секторам. Я постараюсь сделать так, чтобы сотрудников приписывали по несколько человек из каждого “замороженного” сектора на новый сектор, чтобы у ваших подчинённых не возникло сильного ощущения дискомфорта или паники от внезапно сменившегося окружения. В конце концов, вы сможете с ними часто видеться, как и они друг с другом – все спальни остаются за своими секторами, вне зависимости от того, являются ли они “замороженными” или нет. Не беспокойтесь! Сейчас идёт стремительная реорганизация верхних секторов, и у нас большой дефицит потенциальных учёных для работы в них! Так что, шанс вашего “замороженного” сектора зажить новой жизнью чрезвычайно велик! Модернизация планируется быть полностью завершённой к двухтысячному году. К тому же у меня есть вторая радостная для всех нас новость! Если не возникнет новых проблем с финансированием или с департаментом GOSRC, то в конце этого года нас ждёт ещё одно знаменательное событие, то о чём последние пятнадцать лет своей жизни грезил бывший генеральный директор НИИ Кейв Джонсон – пробный запуск ГЛэДОС! Так что лучшее будущее уже не за горами! И создадите его вы!       Попытка подбодрить аудиторию Кэролайн по большей части удалась: после этих слов многие присутствующие зааплодировали. Однако для учёных сектора TF-24 эти новости вряд ли можно было назвать хорошими. Они остались сидеть неподвижно, словно каменные изваяния. Глаза каждого округлились, а лица выглядели одновременно грустными, шокированными и разочарованными.       — М-да… — протянул Майкл. — Вот вам и хорошие новости…       — Это копец, — произнёс Дуглас и с тяжёлым вздохом откинулся на спинку кресла, запрокинув голову вверх.       “28 Мая 1996 года.       Прошло уже два месяца с тех пор, как TF-24 заморозили, а нас раскидали по другим секторам. Сейчас я приписан к сектору MT-80 подуровня 479. Это сравнительно недалеко от того места, где мы раньше работали: ещё бы, наш спальный отсек находится ведь всё там же! Здесь очень мало места. Весь сектор состоит из двух связанных квадратной шлюзовой дверью офисных помещений: обычное и затемнённое, которые вместе занимают от силы половину, если не меньше, площади главного офиса нашего бывшего сектора. К счастью я здесь не один: из TF-24 сюда также перевели Сьюзан и Роберта. Не сказать, что я этому безумно счастлив, так как они не самые близкие мне друзья (будь моя воля, я бы выбрал в напарники Майкла и Лайру, даже возможно, что и Джесс), но и так сойдёт. С остальными мы видимся очень редко, несмотря на то, что спальный отсек у нас общий. Проблема в том, что на некоторых секторах распределение рабочих часов в сутки довольно… странное: знаю, что Мэтт работает с 4:30 до 7:00, потом с 10:00 до 12:00, затем с 14:00 до 17:30. Хорошо, что в MT-80 расписание дня более-менее приемлемое. Но, если честно, то мне здесь плохо. Сьюзан говорит, что здесь довольно уютно. И это говорит Сьюзан, которая вечно чем-то недовольна! Но я не разделяю её точку зрения. Эти жёлтые почти голые бетонные стены давят на мою психику. Несколько раз на дню у меня случаются необоснованные приступы страха и депрессии. Я боюсь здесь находиться! Я хочу уйти! Обратно. Мне тяжело. Стены давят. Здесь не уютно и не комфортно! Я хочу, чтобы этот ад закончился… Боже! Пожалуйста, заставьте это закончится! Я не могу быть один! Мне нужны остальные: Майкл, Лайра, Джесс, Лоурен, Мэтт… Все они! Чёрт возьми, да когда же этот ад кончится! Я часы провожу в круглом одиночестве! Я этого больше не вынесу! Пожалуйста, Кэролайн Джонсон! Когда же уже наш сектор разморозят, и мы снова окажемся все вместе? Весь наш дружный коллектив. Как раньше. О, Боже, почему приходится столько ждать?! Когда же это случится?! Два месяца… Я уже два грёбаных месяца жду, когда наш сектор разморозят! Неужели так сложно найти для нас новое рабочее место? Пожалуйста! Когда Сьюзан и Роберт покидают сектор на долгое время, моим единственным собеседником становлюсь я! Это страшно, когда осознаешь, что ты один в пустой комнате и орёшь на самого себя. Я не могу больше ждать! Если в ближайшее время моя жизнь не станет такой же, как до этого чёртого ордера, я точно сойду с ума…”