💧💧💧
Человек приходит на пляж и следующим вечером, и после — снова. Через неделю Юнги немножко бесится, что его уединение нарушено, а солнечным ваннам пришел конец. Дневное солнце слишком беспощадно, и оно пересушивает светлую кожу, привыкшую к соленой морской воде. То ли дело вечером, когда оно клонится к закату, но остается ласковым — самое время вылезти из воды, устроиться поудобнее и предаваться своим мечтам. А тут человек. Тоже сидит совсем недалеко от его убежища, тоже, наверное, о чем-то мечтает. Юнги уже понемногу узнает его привычки, а однажды слышит, как он говорит по телефону. «Привет, это Намджун». «Намджун», — и Юнги его имя, кажется, на языке перекатывает, потому что ему — вдруг — красиво. И тот Намджун, которому это имя принадлежит, тоже очень красивый. Намджун приезжает на пляж на велосипеде, а иногда приходит пешком. Ему нравится сидеть прямо на берегу, без подстилки, опираясь ладонями о землю позади себя и откинув голову к небу. Иногда он читает книгу, но чаще просто сидит и о чем-то думает. Намджуну нравится подолгу смотреть на море, пока солнце не скрывается наконец за горизонтом. Ему нравится втягивать носом просоленный морской воздух. И крабы ему тоже, кажется, очень нравятся, потому что он каждый раз ловит одного, а потом говорит с ним о чем-то тихо-тихо, удерживая на ладошке. И Юнги самому себе не хочется признаваться в этом, но кажется, самому ему нравится Намджун. В какой-то из вечеров, когда летом жара нестерпимая, Намджун заходит в воду как есть, в футболке, что, промокнув, торс облепляет точно вторая кожа. И Юнги, залипнув на очертания красивого тела под ней, слишком поздно замечает, что тот оказывается совсем близко, руку протяни — заденет. У него выбор есть, конечно — уйти на глубину, спрятаться в отцовском дворце и сбежать. Но Юнги никогда не бежит. А потому он выныривает неподалеку с легким всплеском, и Намджун смотрит в его сторону. И замечает. Тело Юнги в воде целиком, лишь белые плечи снаружи, словно светятся в подступающих сумерках. Темнота достаточная, чтобы вода как одеялом укрывала и прятала от взора Намджуна переливающиеся чешуйки, что начинаются от паха, и роскошный изумрудный хвост, который ему видеть совершенно ни к чему. Но Намджун его самого видит и робко говорит «Привет». Кстати, не то чтобы это было для Юнги новостью, но голос у него обволакивающий. — Привет, — отвечает с легкой хрипотцой и улыбается обезоруживающе, показывая десны. — Ты откуда взялся? — интересуется Намджун, подплывая ближе. — С соседнего пляжа, — нехорошо, конечно, знакомство с вранья начинать, но что ему делать? — Я Юнги, кстати. — Намджун, — представляется тот. — Часто тут бываешь? Они болтают некоторое время, не выходя из воды — Юнги не знает, может, проходит час или всего десять минут. Разговор у них получается так естественно, что совсем скоро Юнги узнает, что Намджун одинок, работает автомехаником, а на пляж приходит развеяться, подумать о жизни и да, он действительно очень любит крабов. Но не в качестве еды — это он уточняет отдельно, а Юнги смеется, снова показывая десны, и заверяет, что тоже не любит морепродукты. Когда совсем смеркается, и на море появляется размытая лунная дорожка, вода становится прохладнее, а у Юнги на коже высыпают мурашки, но совсем не от холода, Намджун говорит, что ему пора. Он предлагает пойти домой вместе, но Юнги снова врет про соседний пляж, где остались его вещи и куда ему надо вернуться, так что они расстаются тут же, в воде, и Юнги изо всех сил надеется, что Намджун обернется. Тот оборачивается, чудом не успев заметить хвост, и улыбается на прощание, а у Юнги сердце заходится от его улыбки, и честно, не будь он подводным жителем — утонул бы здесь и сейчас.💧💧💧
На следующий день, лежа под чьей-то дорогущей тачкой и меняя топливный фильтр, мыслями Намджун был на отдаленном пляже. Там, где ему вчера встретился тот парень со светлой кожей и десневой детской улыбкой, что краснеет так очаровательно, когда смущается, и по чьим мурашкам, выступившим на ключицах от прохладной воды, Намджуну безотчетно хотелось провести языком. Они не говорили о том, чтобы увидеться вновь, но отчего-то Намджун был уверен, что это не последняя их встреча. И заканчивая работу поскорее, он думал лишь о том, чтобы снова пойти на пляж. Но в этот день Юнги там не было. Не было и на следующий, и через день. Без Юнги просто сидеть на пляже вдруг оказалось скучно и неинтересно, и даже крабы, которым он рассказывал все свои секреты, перестали его радовать. А потом и вовсе погода испортилась и на две недели зарядили проливные дожди. Намджун проклинал себя на чем свет стоит, что не додумался взять у него номер телефона, соцсеть, что-нибудь. Он даже фамилию и возраст его не узнал. Старше он или младше — там в воде обычно вежливому Намджуну вдруг показалось абсолютно неважным, будто его околдовали. Он понятия не имел, как теперь найти Юнги. В один из ненастных дней он даже отважился было пойти на пляж, несмотря на ливень, хоть и понимал, что в такую погоду туда придет разве что сумасшедший. Намджун даже все соседние пляжи обошел в надежде отыскать хоть какие-нибудь следы — может, записку на песке с номером телефона, если Юнги (вдруг!) тоже хочет встретиться, потерянный бумажник, что угодно. Однако соседние пляжи выглядели столь же дикими и необитаемыми. Не то чтобы это заставило Намджуна перестать надеяться и ходить на тот самый пляж. Зависимость от человека, которого он видел раз в жизни? Она самая, дайте две.💧💧💧
Юнги же, поговорив вот так с Намджуном, чувствовал так много, что и сам не понимал, что ему со всем этим делать. Намджун на берегу казался недоступным далеким принцем. Намджун вблизи опьянял, все его мысли взъерошивал и перепутывал, и что страшнее всего — Юнги не хотелось его отпускать. Джин, его старший брат, с которым Юнги решился поделиться своими спутанными мыслями, вначале не воспринял это как проблему. — Наш малыш влюбился! — провозглашает он на весь дворец, едва услышав робкое «я, кажется, кого-то встретил». Юнги поспешно зажимает ему рот. — Тише, — шипит он. — Чего это тише? Это надо отпраздновать! Когда ты заберешь ее под воду? — Его, — цедит Юнги, отчего старший вдруг резко серьезнеет. — Ты же понимаешь, что это исключено? Отец хочет внуков, и, Юнги, нас, русалок, осталось слишком мало. Мы действительно не можем себе позволить не размножаться. Прости, но из этого ничего не получится. Папа убьет парня, как только ты его приведешь, а тебе отловят первую попавшуюся девчонку и заставят жениться. — Знаю, — понуро отвечает Юнги. — Но я бы и не смог. Намджун слишком любит жизнь там, на поверхности. Ему не место в подводном мире. Даже несмотря на то, что он любит крабиков. — Забудь его, — говорит Джин решительно, но глаза отводит — знает, что русалки любят один раз, знает, что Юнги не такой, как братья, и полюбить девушку просто не сможет. Юнги лишь усмехается печально на его слова. — Я бы хотел уйти из океана. Знаешь… к нему. — Стать человеком? — старший смотрит на него неверяще. — Не то чтобы это было возможно, — Юнги пожимает плечами. Джин вздыхает и треплет его по щеке. — Не плавай пока к пляжу, ладно? — Ладно.💧💧💧
Так проходит два дня. Юнги большую часть времени сидит в своих покоях, подогнув хвост под себя и обняв руками колени. Он не может быть с Намджуном, у него хвост, жабры и чешуйки, а еще его угораздило родиться не девочкой, и с Намджуном никаких мальков у него при всем желании не получится. А еще отец за такие фокусы сделает из него филе-о-фиш. (Не то чтобы Юнги знал, что это такое, но когда-то подслушанное слово ему понравилось.) Так что уж простите ему небольшую депрессию. На берег хочется просто безумно. Намджун там, Юнги точно знает. Вспоминает ли он странного парня, встреченного в воде, или уже забыл? Искушение подняться на поверхность и хотя бы из-под воды его увидеть — огромно. Но он и сам понимает, что от этого ему будет только хуже. Говорят, с глаз долой — из сердца вон, но почему период между так мучителен, что даже чешуя тускнеет вслед за взглядом? На третий день в покои Юнги вплывает Джин. Окидывает его взглядом, сжавшегося в комочек, и качает головой. — Все еще хочешь стать человеком? Кажется, я знаю способ. Все оказывается просто… и сложно. Джин долго рылся в отцовской библиотеке, забросив жену и детей, и наконец нашел древнюю русалочью легенду. В ней говорилось, что если обитатель подводного мира очень сильно хочет стать человеком, у него есть возможность обрести ноги. Для этого нужна специальная бурая водоросль, старинная каменная статуя какого-то забытого русалочьего бога и сложный магический ритуал. Но есть и подвох. Обретая ноги, ты теряешь что-то другое. Что-то важное и ценное. Что именно — в легенде не было написано. Юнги согласился, не раздумывая, и хотя Джин все еще сомневался, он пообещал помочь. Этим же вечером они отправляются к месту, где находилась статуя — ритуал предстояло проводить там. Им почти повезло, потому что это было примерно в десяти километрах от дворца. В паре часов пути для водных обитателей с сильными хвостами. Добравшись до потаенной водной пещеры, они наконец переводят дух. Джин нежно касается его щеки, взглядом спрашивая, уверен ли. Юнги кивает решительно и протягивает руку. Джин вытягивает из нагрудных ножен маленький кинжал и делает надрез на ладони. Капли крови смешиваются с водой, и Юнги шипит от соли, попавшей в ранку, но прислоняет руку к груди статуи, размазывая по ней кровь и не давая воде ее смыть. Джин, не переставая обнимать его за плечи сзади, подает горсть водорослей, и Юнги поспешно кладет их в рот. По ощущениям — склизко, на вкус — горько, но он упрямо разжевывает их, позволяя горькому соку хлынуть в горло, и сглатывает. Голова вдруг кружится, а Джин отпускает его плечи. Глаза статуи полыхают красным. Кажется, жертва принята. Тело Юнги вдруг скручивает судорогой, и он кричит от боли — звук под водой теряется, но, достигнув статуи, отражается от нее и оглушительным эхом отдается в ушах Юнги и Джина. Это эхо звучит, кажется, вечность, и каждую секунду Юнги чувствует невыносимую боль. А потом все вдруг стихает — и боль, и шум. Он оборачивается к Джину, что следит за ним широко раскрытыми глазами. Хвост все еще на месте, но Юнги знает: что-то изменилось. Что-то внутри него будто сломалось и уже никогда не будет прежним. — Поплыли домой, — говорит Юнги.💧💧💧
У Юнги болит примерно все, и так уже с неделю. Каждый орган, каждая мышца и каждая клетка тела словно разрушается и собирается заново, чтобы через некоторое время вновь разрушиться, и так без конца. Он не может двинуться, потому что любое движение вызывает у него тошноту и новые приступы боли. Он почти не говорит с Джином, лишь скулит тоненько и надрывно, когда терпеть молча нет сил. Ему с трудом удается скрывать свое состояние от родных и беззаботно улыбаться за семейными завтраками, чтобы потом в своих покоях с кровью исторгать из себя все съеденное обратно под встревоженным взглядом Джина. Именно Джин впервые замечает, как тускло-зеленая чешуйка отделяется от его живота и ее уносит течением. За ней вскоре следует другая, и третья, и еще несколько десятков. А хвост болит просто невыносимо, и Юнги захлебывается слезами, дрожа в руках Джина, который с ним почти круглосуточно и перестает его обнимать только в те короткие периоды, когда отходит поесть или увидеться с семьей. На второй неделе, когда Юнги вдруг становится больно и трудно дышать, Джин говорит, что им пора наверх. Младший смотрит на него с непониманием, словно уже и забыл, к чему стремился, за завесой этой невыносимой боли. — Жабры, — поясняет Джин. — Они отказывают. Скоро ты не сможешь дышать под водой. Юнги понимает, что он прав, и сейчас — именно тот момент, когда он навсегда покинет подводное царство. Будет ли он скучать? Безмерно. То, что казалось таким привычным и будничным, уходит и больше не вернется. Он больше не сможет плавать глубоко под водой и играть с морскими обитателями. Он больше никогда не увидит семью. И все, что он знает на поверхности — это только солнце, ветер, и… Намджун. Русалкам бессмысленно плакать. Слезы смешиваются с морской водой и тут же уносятся прочь, а облегчения он не почувствует еще очень долго, если вообще почувствует. Но Юнги не может не плакать, когда в последний раз оглядывается на свою комнату, на дворец отца, исчезающий далеко внизу, пока Джин осторожно, чтобы не причинить еще больше боли, тянет его за собой на поверхность. Он снова и снова спрашивает себя, правильно ли он поступил, отказавшись от своей жизни ради кого-то, кого он совсем не знает. Но сколь тоскливой была бы его жизнь в подводном мире, не сделай он того, что сделал? Джин помогает ему выбраться из воды, и Юнги тут же клубочком сворачивается на берегу. Они сейчас на том самом пляже. Идет дождь, море штормит, и вокруг никого нет. Камни, отшлифованные водой, тем не менее, жесткие и больно впиваются в кожу, но Юнги больше не чувствует такой незначительной боли, потому что все его тело, кажется, разрывает на части. Джин подтягивается на руках, почти вытянув хвост на берег, и снова обнимает его. — Мне страшно, — признается младший беззвучно. — Я знаю, — Джин целует его в макушку. — Скоро все кончится. Джин остается с ним, пока Юнги корчится от боли, а жадные высокие волны слизывают с его тела последние чешуйки, возвращая их морю. Последняя большая волна накрывает их, лежащих на берегу, с головой, а когда отступает, Джин вскрикивает. Вместо русалочьего хвоста у Юнги оказываются две тонкие светлые ноги. Боль исчезает так резко, что Юнги даже не успевает это заметить, ощупывая свое новое тело. По сравнению с длинным мощным хвостом человеческие ноги кажутся такими слабыми и хрупкими. Он пробует на них подняться, но колени подгибаются, и он тут же валится на землю. — Что ж, видимо, это требует практики, — замечает Джин. — Наверное, — Юнги несмело улыбается. — Спасибо, Джин. — Эй, это что, прощание? — Ты же не сможешь пойти со мной. — Во-первых, ты пока тоже далеко не уйдешь, — парирует брат. — А во-вторых, я рассчитываю, что мы увидимся здесь же, в полдень, через три дня, иначе я выберусь из воды, найду тебя и надеру тебе задницу за то, что заставляешь меня беспокоиться! — Нет, серьезно, спасибо. Ты подарил мне самый лучший подарок. — Если тот парень тебя обидит, — начинает Джин, — я его уничтожу! — Договорились, — Юнги слабо улыбается и снова пробует встать на ноги. Колени опять подгибаются, и он падает на них, больно ударяясь о камень. В этот момент происходит сразу две вещи. Джин вдруг отталкивается руками от берега и моментально скрывается в волнах, а на горизонте появляется Намджун. С его зонтика стекает вода, и даже несмотря на его наличие, волосы промокли, а кожаная куртка покрыта каплями. Завидев Юнги, он бросается к нему, и тот предпринимает еще одну попытку встать, на этот раз удачную. Намджун вдруг странно отводит глаза, и Юнги понимает, что человеческую нижнюю часть туловища ему природа, конечно, подарила, а вот одеждой снабдить, кажется, забыла. Так что он неловко прикрывается руками и опять оседает на землю, а Намджун садится рядом на колени и смотрит в глаза. — Я даже не представляю, что тут произошло и что ты здесь делаешь, — а сам, по инерции, тянется и накидывает ему на плечи свою кожанку. Она большая и теплая, и Юнги, который никогда не мерз в воде, вдруг чувствует, что ему, оказывается, было очень холодно все это время. Он кутается в куртку как в одеяло, чувствуя себя в ней таким маленьким, и Намджун, наверное, тоже так думает, потому что подается вперед и обнимает, согревая своим телом, которое для Юнги жаром пышет через уже промокшую футболку. «Я тебе все расскажу, — хочет сказать он. — Все-все, и про то, кто я, и про то, что я сделал, чтобы быть здесь с тобой. Ты обязательно поймешь, если ты тоже это чувствуешь.» «Я больше не буду тебе врать, это больно», — думает. «Я, наверное, так отвратительно влюблен в тебя», — вертится на языке. «Пожалуйста, возьми меня с собой, потому что мне некуда идти», — отчаянно стремится наружу. Но Юнги не говорит ни слова. Потому что голоса у него больше нет.