Обреченные быть

Каждый день кто-то прилепляет к ее окну Мир, похожий на старый выцветший полароид С места взрыва — и тот, кто клялся ей, что прикроет, Оставляет и оставляет ее одну. Вера Полозкова

— Грейнджер, я не хочу причинять тебе боль, — Малфой говорил устало, избегал долго смотреть ей в глаза. — Я вообще предпочёл бы не пересекаться с тобой никогда и нигде. Но ты знаешь, — он произнёс это медленно, как преподаватель ученикам одни и те же правила, — нам обоим это нужно. Отец уже не отпустит меня. Дело даже не в том, что он делает с тобой... — Драко замялся. — Я буду честен, ладно? Я не смогу его бросить. Значит, бросить тебя тоже не могу. Малфой осторожно накрыл её руку своей и замолчал. Гермиона сидела в оцепенении. Она понимала, что он прав. Пожалуй, хуже лжи Малфоя могла быть только его правда. Но между ними не могло быть ничего, кроме правды. Слишком уж они были близки. Но она не представляла, как справится с собой, если они пойдут дальше. Гермиона ощущала тепло его руки и не могла пошевелиться: как кролик перед удавом. Его касание заставляло её чувствовать себя собственностью Малфоев. Словно отец передал её сыну, как полюбившуюся наложницу, только любовь здесь с успехом заменяла ненависть. И она держала их вместе крепче всякой любви. — Грейнджер, — Драко сжал её пальцы, требуя ответа. — Скажешь что-нибудь? «Или что? Перейдём сразу к делу?» Гермиона глубоко вздохнула, ища какие-нибудь слова. В голове была пустота, мягкая и душная; в ней вязли даже мысли. Она вытянула руку из-под его ладони, взмахнула палочкой и отправила в раковину грязные тарелки. Они давно не ели, и Гермиона пожарила мясо с овощами. Как ни странно, кусок в горле не застрял, оба жевали сосредоточенно и быстро. Жаль, что нельзя было длить ужин бесконечно, тогда Малфою не пришлось бы говорить, а ей слушать. — Кофе? Он хотел, чтобы она что-нибудь сказала, она так и сделала. — Не откажусь, — Драко откинулся на спинку стула и молча уставился на неё. Наверное, так же перебирал в голове варианты. Ему тоже должно быть трудно, ведь он не любит её, не хочет и вообще очень далёк, — в этом их чувства совпадали. Но меньше всего она готова была сочувствовать Малфою. Гермиона отошла к маленькой плите, зажгла огонь, взяла турку, насыпала кофе, залила водой. Сейчас ей нужно было не колдовство, а пауза. Механические действия не то чтобы успокаивали, но вводили в своеобразный транс. Она зависла в нем, будто муха в янтаре, наблюдая, как подрагивает кофейная пенка. — Я. Не причиню. Тебе. Боли, — отчётливо прошептал прямо в ухо Малфой, неслышно подкравшись. Гермиона вздрогнула всем телом, едва не перевернув турку. Он положил руки ей на плечи, прислонившись к её спине. Сердце заколотилось, заставляя задыхаться. Паника накатывала волнами. Ещё немного, и она закричит, но никто не услышит; из горла вырвется лишь жалкий хрип. Гермиона дрожала, но Малфой больше не взламывал границ. Он просто держал её, прижимаясь сзади, и она чувствовала его дыхание на своих волосах. Она сделала нечеловеческое усилие, стараясь унять дрожь, и у неё почти получилось. Это были её чувства. Зло внутри дремало, как сытый хищник. Его кровь была рядом — бежала по венам под кожей рук, лежащих на её плечах. Драко прав: Люциус уже не отпустит его. Если он оставит Гермиону, Люциус убьёт её и тем самым себя. На неё Драко плевать, но к отцу он привязан накрепко, зависит от него так же сильно, как она сама. Гермиона судорожно вздохнула, приходя в себя. Драко неожиданно убрал руки и вернулся к столу. Пенка поднялась к самому краю и обещала залить плиту. Гермиона машинально убрала турку с огня и вылила испорченный кофе в раковину. — Черт с ним, с кофе, — отозвался Малфой. — Где я могу лечь? Гермиона медленно повернулась, опираясь на стол. Драко смотрел на неё с холодным интересом, как на подопытную крысу. — В моем доме одна кровать, — ответила она севшим голосом. — Можешь лечь на полу. И глазом не моргнув, Малфой осведомился о постели. Гермиона вытащила из шкафа пару пледов, взмахнула палочкой и устроила для него вполне сносную лежанку. Они быстро обсудили очередность пользования душем; Гермиона вымылась первой. Слушая шум воды за стеной, она куталась в одеяло: никак не выходило согреться. До сегодняшнего дня она готова была бы уступить Драко свою кровать и спать прямо в ванне, под журчание горячей воды. Теперь она не чувствовала себя в безопасности в собственной ванной. Она думала, что не сможет уснуть, но слишком устала, и шум воды незаметно усыпил её. Первым, что она увидела, проснувшись, была сумка Малфоя. Она так и стояла у двери: накануне им было не до разбора вещей. Гермиона не успела свыкнуться с мыслью, что Драко поселится у неё, все происходило слишком быстро. В полумраке сумка напоминала огромного кота, который затаился, готовясь к прыжку. Гермиона зарылась в подушку и попыталась закутаться с головой, желая остаться тут навсегда. Одеяло не поддалось. Она потянула ещё раз, повернулась посмотреть, в чем дело, и замерла. За спиной вытянулся Малфой. Гермиона ощутила, как волоски на теле встали дыбом. Малфой спал, как убитый: грудь едва заметно поднималась и опадала. Она в оцепенении разглядывала его руку, лежащую между ними. Из-под белой футболки выглядывал большой синяк. На предплечье виднелись бледные контуры Метки. Наверное, её нельзя уничтожить, думала она, сжимая пальцами край одеяла. Словно оно могло удержать её от надвигающейся истерики. Последний раз она видела Метку на руке Люциуса, из-под рукава тюремной робы мелькал чёрный змеиный хвост. У её Хозяина был свой Хозяин. Тогда клеймо Волдеморта светилось ярко, ведь он ушёл совсем недавно. Метка Драко почти сливалась с кожей. Гермиона видела её в предутреннем сумраке, и плевать ей было, действительно ли она там есть, или просто она знает, куда смотреть. Локоть, на который она неудобно опиралась, пронзила боль. Гермиона еле слышно охнула и отползла к краю кровати, сжалась в комок и крепко зажмурилась, борясь с паникой. Он лежит в её кровати. Просто лежит рядом и спит. Ей хотелось покинуть собственный дом и бежать до горизонта, пока лёгкие не разорвутся, пока не упадёт бездыханной. Но бежать было некуда. На её шее строгий ошейник, а Драко держал в руках поводок. * * * В ванной Грейнджер Драко тупо стоял под струями воды и силился изгнать из памяти страх, который он испытал, вернувшись к ней сегодня. Он поскользнулся на залитом водой полу и сильно ударился плечом о косяк, но не почувствовал боли. В голове вспыхивали обрывки общей картины. Запотевшее зеркало; махровое полотенце, брошенное на что-то вроде белой тумбочки с круглым окошком; смутные очертания обнаженного тела под слоем воды; водоросли тёмных волос, всплывшие на поверхность. Тело Грейнджер было сковано спазмом, вытащить её из воды оказалось непросто. Но в его руках она обмякла, и Драко смог отнести её в кровать. А потом она пришла в себя и привела в чувство его. И это кино... незнакомое зрелище; какая-то неведомая маггловская магия. Заворожённая, плачущая Грейнджер рядом. Драко чувствовал себя вывернутым наизнанку. Слишком много впечатлений, слишком новые ощущения. Он завернул краны и долго, тщательно вытирался полотенцем, которое нашёл в шкафчике. Подумав, Драко освежил заклинанием одежду и снова её натянул, чувствуя себя домовым эльфом. Он вышел из ванной и прислушался к тишине. Грейнджер, видимо, спала. Драко подошёл к пледам, постеленным для него, потрогал босой ногой. Потом бесшумно приблизился к кровати и растянулся рядом с Гермионой. Возможно, она проснётся среди ночи и зарядит в него убойным аврорским заклинанием — она ведь должна что-то помнить. Или вломится в сознание с очередным жутким воспоминанием его отца. Или снова впадёт в истерику, и ему придётся, вырвавшись из желанного сна, вытаскивать её обратно в жизнь. Плевать, он так чертовски устал и не хотел спать на полу, как собака, что мог воспринимать только тишину, темноту и мягкую подушку перед собой. Драко вздохнул и отключился, кажется, раньше, чем закрыл глаза. Он проснулся рано, за окном едва занималась заря. Не имело значения, что он ночевал в чужом месте: в отеле ему ничего не помешало беспробудно проспать половину суток. Дело было в Грейнджер. Рядом с ней он постоянно был настороже и не мог расслабиться. Его разбудили её движения: она пыталась вытянуть из-под него одеяло. Драко не подал виду, что проснулся, потому что понятия не имел, как вести себя дальше, и просто прислушивался. Грейнджер повернулась и затихла. По коже словно заползали насекомые. Она разглядывает его... ну хоть в истерике не бьётся. Молчит, смотрит и наверняка делает какие-то свои долбанутые выводы. Будучи по природе раздражительным, Драко бил свои рекорды: начал закипать, не успев даже подняться с кровати. Через некоторое время Гермиона издала какой-то звук, зашуршала, отодвигаясь, и будто стала задыхаться. Драко чертыхнулся про себя и повернулся к ней. Нащупал её плечо: она вздрагивала. — Грейнджер, — позвал Драко вполголоса. А, к черту. — Гермиона, — он рывком придвинулся и, стащив одеяло с головы, обхватил её рукой поперёк живота. Грейнджер попыталась отпрянуть, но Драко держал крепко. Её глаза были совсем близко, вся она — слишком близко. Тёплая, дрожащая. Он придвинулся ближе, прижался к ней через складки одеяла. Гермиона замерла. — Это... — Это — утро, — выдохнул он и стиснул зубы. Грейнджер напряглась, снова пытаясь отодвинуться. Драко вглядывался в её лицо, пытаясь решить, стоит ли продолжать или попытаться совладать с влечением. Проклятая физиология. Он боялся всё испортить, едва начав. Она не доверяет ему, он не доверяет ей. Что из этого может получиться, и чем это закончится? Драко упёрся взглядом в её голое плечо. Уткнулся в него лицом, вдохнул запах её кожи. Он был похож на аромат из воспоминания Люциуса, из Малфой-мэнора: детская присыпка и лаванда. Причём здесь это, он просто додумывает. Гермиона судорожно вздохнула, Драко вжался щекой в выпирающую ключицу. Захлестнуло желанием, как волной у берега, что крутит и тащит по песку и гальке, обдирая кожу. Драко сгрёб её в охапку и перевернулся на спину. Гермиона уперлась руками в кровать, глядя на него во все глаза. Пусть будет сверху. Пусть будет не так, как с его отцом. Может, она ему поверит. Драко попробовал стащить с неё одеяло, но она не позволила. Оно сковывало движения, как дурацкий кокон. Драко нашарил рукой её колено, осторожно погладил, повёл ладонь вверх по бедру. Грейнджер попыталась сдвинуть ноги, невольно прижавшись крепче к его паху. Лучше бы ей этого не делать. Драко не сдержался и застонал сквозь зубы. Нарастающее возбуждение причиняло ему боль. А чёртова Грейнджер сидела на нем и боялась, что больно сделает он. И он был на грани, почти готов: перевернуться, подмять её под себя, вырвать из проклятого одеяла. Сжать её тощие запястья над головой — одной руки хватит, — коленом раздвинуть ноги и, наконец, проверить: так ли хорошо у неё внутри, как восемь лет назад... Грейнджер вскрикнула, отдёрнула руки и вцепилась ногтями в его предплечья. Драко взвыл от боли, приходя в себя. С минуту они смотрели друг на друга, одинаково ошарашенные. Гермиона опустила глаза, и Драко посмотрел туда же, куда она. На её бёдрах наливались багровые синяки — следы пальцев, его пальцев. Она сползла с него и съежилась, закутавшись до самых ушей. Драко тяжело дышал, осмысливая, как умудрился потерять контроль. Это не было на него похоже, и допускать этого было нельзя. Несколько часов назад он обещал ей не причинять боли. Теперь она плакала у него в ногах — от боли, от страха, от отчаяния. Да, похоже, теперь все пойдёт как надо. Они только что узнали друг друга ближе и просто отлично подружились. Доверие переполняло комнату и выливалось в окно. Драко чертыхнулся уже вслух, физически чувствуя, как теряет надежду. На что бы то ни было вообще. Возбуждение ушло, оставив ноющую боль в паху и отвратительное ощущение бессилия. Вдобавок ко всему его терзала вина, и не было оправданий. Вот вообще никаких. Это его пальцы оставили синяки на её коже. Это ей больно, и это сделал он — сразу после обещания так не делать. Драко сидел на сбитой постели и тупо смотрел на взъерошенный затылок Грейнджер. Он даже касаться её боялся. Но если этого не сделать, можно прямо сейчас взять свою сумку и убраться в Англию. И пустить Аваду в лоб, избавив мир от себя, а себя от терзаний. И от Грейнджер. Драко обошёл кровать и опустился на пол перед ней. — Гермиона... — «посмотри на меня», хотел сказать он, но передумал. Она сама подняла голову на его голос. — «Прости» прозвучит глупо, но... — Драко потёр лоб, пытаясь заставить нужные слова появиться в его мозгу. — Я не должен был делать тебе больно. Не знаю, почему так вышло. Он врал. — Я знаю, — хриплым от слёз голосом сказала она. И он знал. — Я видела, что он чувствовал. И тебя заставил чувствовать, — Грейнджер перестала плакать, но её глаза казались старше неё на десятки лет. — Теперь он и для тебя опасен. Драко вытянул руку на кровати и опустил на неё голову, закрыв глаза. Ещё как следует не рассвело, а они уже обессилены и выжаты. «Как ты себе представляешь секс под страхом смерти, папа?» — безмолвно спросил он пустоту. Пустота не отвечала, затаившись, оставляя ему ответственность, а себе право на ярость и внезапные атаки. Его руки коснулись холодные пальцы. Драко поднял голову и встретился взглядом с Гермионой. Он готов был согреть её, но пока лучше пусть выпьет горячего кофе. Он лишь накрыл её пальцы другой ладонью и снова опустил голову. Должно быть, со стороны они напоминали изваяние: памятник отчаянию. * * * Гермиона была раздавлена. Она успела привыкнуть полагаться на присутствие Драко как залог спокойствия Люциуса. Хотя с чего бы вдруг: в «Кукабаре» и на берегу Драко был рядом, но она все равно получила по полной. Но потом, позже, она ведь чувствовала, что он успокаивается... Стоило лишь тщательно контролировать собственные эмоции. Сейчас, в постели, она не думала о Драко ничего плохого — она была до смерти напугана. Какого черта Люциус записал это ей в грехи, Гермиона не понимала. Это обескураживало, заводило в тупик, лишало надежды. Будто имеешь дело с непредсказуемым безумцем. Впрочем, это как раз их случай. Следы пальцев Малфоя на бёдрах наливались багровой синевой и болели. Гермиона искала в себе злость и ненависть, но не находила на привычных местах. Она совершенно запуталась. В одном она была уверена: боль ей причинил Люциус. Гермиона видела, что Драко потрясён не меньше её самой. Она чувствовала, что он не лжёт. Эта уверенность была для неё новой, но Гермиона была ей рада. Если бы сам Драко обнаружил садистские наклонности, ей оставалось лишь покончить с собой. Она рассматривала его разметавшиеся волосы. Это было так странно, видеть его у своих ног. Гермиона снова удивлялась, как стремительно все произошло. Наверное, иначе быть не могло. Она безумна, Драко безумен, Люциус заправляет их маленьким персональным адом на троих. Но несмотря на полный провал, Гермиона продолжала верить в возможность избавления. Словно внутри у неё горела свеча, горела и чудом не гасла на ледяном ветру. И зажёг её Драко. Гермиона шевельнула пальцами — они согрелись в его ладонях. Малфой поднял голову и посмотрел вопросительно. — Выпьем всё-таки кофе? — предложила она нерешительно. — Уснуть все равно не получится. — Давай, — согласился он, и продолжал сидеть, не выпуская её руку. Гермиона поёжилась в своём тряпочном гнезде. — Ты не мог бы отвернуться? Я хочу встать и одеться. — Да... разумеется, — он поднялся на ноги и отошёл к окну. Вздохнул и с хрустом потянулся, покачался на пятках. Гермиона заставила себя выпутаться из одеяльного кокона, слезла с кровати и на цыпочках побежала к ванной. Да, он видел её голой, когда вытаскивал из воды вчера. Но она совершенно не была готова разгуливать перед ним нагишом лишь поэтому. Это было другое, и она безуспешно старалась об этом забыть. У двери Гермиона зачем-то обернулась и застыла. Малфой смотрел на неё, и выражение его лица истолковать она не сумела.