Обреченные быть

Время — плохой доктор. Заставляет забыть о боли старых ран, нанося все новые и новые… Эрих Мария Ремарк

— У меня здесь было назначено свидание, но мой парень не пришёл, — объяснила Тереза, хотя Драко не спрашивал. — Мне жаль, — пробормотал он, уже раскаиваясь, что не ушёл. — А мне нет, — усмехнулась она. — Я собиралась сказать ему, что хочу с ним расстаться. Но он струсил и всё упростил. Пока Драко думал, что ему делать с этой бесполезной информацией, официантка принесла какой-то салат. Поздоровалась с Терезой, приняла у неё заказ на чашку кофе. От Драко не ускользнул её быстрый оценивающий взгляд на товарку. Наверняка прикидывает, что такое между ними, усмехнулся он, а меж тем не было ничего, кроме стола. — А где ваша подруга? — поинтересовалась Тереза. — В больнице, — ответил Драко и ощутил мрачное удовлетворение, следя, как сползает с её лица неизменная улыбка. Она начинала его раздражать, как и сама Тереза. — О... мне очень жаль. Надеюсь, ничего серьёзного, — сочувственно сказала она. — Она вышла из кратковременной комы, — сообщил Драко, не понимая, зачем откровенничает с ней. Наверное, виски уже освоился в нём и заговорил. — Боже. Ну... пусть она скорее выздоравливает, — растерянно проговорила Тереза. Ему нравилось наблюдать за её смущением. Принесли кофе, и она сразу рассчиталась. — Я, наверное, пойду, — осторожно сказала Тереза, опустошив свою чашку мелкими глотками. — Извините и спасибо. Надеюсь, ваша подруга быстро поправится. — Спасибо, — ответил Драко без улыбки. Какая-то его часть жалела, что она уходит, но это не имело значения. Он провожал взглядом Терезу, и ему мучительно хотелось прийти сюда с Грейнджер. Смотреть, как она ест, незаметно хмелеет от вина, встряхивает волосами, улыбается — ему. И не лезть больше ей в голову, не тонуть в страшных воспоминаниях. Просто быть рядом. Драко плеснул в бокал виски и выпил залпом. Мягкий ядовитый туман постепенно обволакивал сердце, приглушая боль. Ему было к чему стремиться. Пусть его мечты примитивны, но пока они живут, ему есть за что держаться. Надраться не получилось. Драко пил огневиски, как воду. От хмеля тяжелела голова и мутилось внутри, но легче не становилось. Он мрачно смотрел на бутылку с остатками спиртного и понимал, что должен быть не здесь. Отдохнуть не получится... но Драко готов был с этим мириться. Он позвал официантку, быстро оплатил счет и вышел из ресторана. * * * — Ты не прислал мне патронуса. Гермиона вздрогнула и устремила взгляд на дверь. На пороге стоял бледный Малфой и переводил глаза с неё на Рона. — Не прислал, — невозмутимо ответил тот, — не до того было. Не до тебя, сказал он на самом деле, и Гермиона видела: Драко расслышал это ничуть не хуже неё. Напрасно Рон сказал, что между ним и Малфоем «нет особой связи», она была. Только совсем иная, чем между Малфоем и ней. Все они были связаны невидимыми нитями ещё в детстве, когда представить себе не могли, как жизнь переплетёт их дороги. — Уходи, — сказал Малфой, не глядя на Рона, и подошёл к кровати. — С чего бы? — Моя смена. Они переглянулись между собой — Рон мрачно, Драко вызывающе, — и Гермиона угадала, что это продолжение разговора, которому она не была свидетельницей. — Ты разве не устал? Не хочешь вздремнуть? Покормить свою собаку? — Не уверен, что рядом с тобой Гермиона в безопасности, — пробурчал Рон. — Уизли! — Драко метнул в него предостерегающий взгляд. Гермиона задалась вопросом: как много она пропускает, пока спит под воздействием лекарств. — Есть что-то, что мне нужно знать? — спросила она озабоченно. — Всё в порядке, — бросил Малфой. — Уизли переутомился, вот и мерещится всякое. Говорю же, иди отдохни, — повторил он с нажимом, глядя на Рона исподлобья. — Ладно, — неохотно процедил тот. — Отлучусь ненадолго. Скоро вернусь. — Отдохни, Рон, — попросила Гермиона, погладив его по руке. — Скажи Колину, что я скоро буду дома. — Обязательно, — Рон склонился над ней и крепко поцеловал в макушку. — Ты тоже отдыхай. Гермиона проводила его взглядом до двери и внимательно посмотрела на Малфоя. — Так есть что-то, что мне нужно знать? — Ничего такого, — заверил тот. Продолжить помешала медсестра, вошедшая с очередной капельницей. Малфой вздохнул, глядя на Гермиону тоскливо. Она чувствовала то же. Она подняла брови: «Ничего не поделаешь». Малфой криво усмехнулся: «Я знаю». Гермиона моргнула, чувствуя, как тяжелеют веки. Ничего не поделаешь, Драко. И провалилась в тёмную пелену, чтобы вынырнуть под лучи другого солнца. * * * Гермиона снова там, на пляже, только сейчас всё иначе. Её глаза закрыты, но она знает: он рядом. Драко рядом. Ноги лижут прохладные волны, но ей тепло — от его дыхания, его губ, его рук. Он разводит её ноги в стороны, покрывает поцелуями нежную кожу на внутренней стороне бёдер. Спустя мгновение его язык ласкает её внутри. Она так долго этого ждала, она ахает и загорается, как шутиха. Тянет руки вниз и запускает в его мягкие волосы. Драко лижет, целует, осторожно прикусывает. Гермиона извивается и стонет, сцепив зубы, стараясь удержаться на краю сознания. Он отстраняется, и она разочарованно вскрикивает. «Ш-ш-ш», — успокаивает он и вставляет в неё пальцы. Вперёд и назад, внутрь и наружу... Но ей этого уже мало, мало. Она хочет большего. Она разводит ноги ещё шире, до боли в связках, подаётся навстречу его пальцам, больше не сдерживает стонов. Малфой убирает пальцы, и пылающая пустота внутри молит её заполнить. Он склоняется над ней, сжимает грудь, целует, кусает сосок. Гермиона дышит часто и рвано. Она чувствует, как между ног упирается головка. Драко шумно втягивает воздух и входит в неё до предела, движется мощно и быстро. Она обхватывает ногами его поясницу и прижимается крепче: ещё. Сильнее. Глубже. Она напрягает мышцы внутри, стремясь удержать его в себе. Малфой хрипло вскрикивает. Сильный толчок, ещё один... и они кончают одновременно. Гермиона выгибается, вжимаясь в него всем телом. Ещё немного — и она оторвётся от песка и поднимется в воздух. Вместе с Малфоем. «Моя», — обессиленно шепчет он ей в шею. «Твоя...», — шепчет она в ответ. И вздрагивает всем телом. И колотящееся сердце пропускает удар. И волна, лизнувшая горячие ноги, кажется жидким льдом. Чья?.. * * * Драко смотрел, как она мечется, выгибаясь и постанывая. Его рука между её ног стала мокрой и горячей. Он в жизни не видел более возбуждающего зрелища; Грейнджер сводила его с ума, даже когда спала. Усилием воли он убрал от неё руку. Член до ноющей боли распирал ширинку. Драко облизал пальцы, опустил руку, сжал раз, другой — и кончил со стоном сквозь зубы. На лбу выступила испарина, брюки намокли. Отдышавшись, он поднял палочку и быстро привёл в порядок Грейнджер и себя. Он поразился собственному безрассудству. Кто угодно мог войти в палату и увидеть, чем он с ней занимался. Здесь она — его жена, но это не спальня, это больница... Драко чувствовал себя странно. Но здравые мысли покидали его, когда он смотрел на Грейнджер. Она и он, он и она. Лишь это было важно. * * * Дневник Рона Уизли «Я поверить не могу, что это сон. Не бывает таких снов, чёрт, не бывает и всё. Я видел, как он её трогал. И во мне доставало ненависти убить его голыми руками. Дважды. Трижды. Но как она отзывалась! Проклятье, как!.. Я стоял там, у двери, и ненавидел её, Малфоя, себя. И я... нет, не могу писать такое. Даже если сразу сожгу пергамент. Чёртов Малфой просчитал это, хотя не мог предположить, что мы все трое угодим в один проклятый сон. Сон, блядь!.. А если я увижу такое в реальности — их, вдвоём, вот так. Смогу ли удержаться и не убить обоих? Смогу жить с ними рядом дальше? Одно знаю твёрдо: я не смогу убить себя. Из-за проклятого Малфоя.» * * * Похоже, проснулись они все одновременно. Гермиона моргала глазами, силясь прийти в себя. Рядом сел на кровати Малфой, яростно потирая лицо, тряся головой. Рон пришёл с кухни, осоловело глядя то на неё, то на него. Он выглядел странно: взъерошенные со сна волосы смешно топорщились и совсем не сочетались с выражением лица. — Ты... Мы что, дома? — Да... — она сама не была уверена в том, что говорит. Но вот её кровать, её комната. — Но мне снилось... — И мне снилось, — буркнул Малфой. — И мне, — мрачно сказал Рон и подошёл к кровати. — Капельница заканчивается. Вовремя... проснулись. — То есть, ты не впадала в кому, — уточнил Малфой, наблюдая, как Гермиона осторожно вынимает катетер из вены. Выбирая, кому из них двоих доверить такие процедуры, она остановилась на себе. — Очевидно, нет, — ответила она. — Заклей. Малфой аккуратно налепил пластырь и разгладил двумя пальцами. — Спасибо, — Гермиона посмотрела на Рона, который сворачивал инфузионную трубку, собираясь унести капельницу. — Спасибо, Рон. — Она улыбнулась, но тот избегал смотреть на неё. И на Малфоя тоже. Сердце царапнула догадка, от которой в груди свернулся тошнотворный ком. — Рон? Ты в порядке?.. — Нет, — он, наконец, взглянул на неё, и от этого взгляда комок в груди стал твёрдым и холодным. — Потому что не бывает таких снов! — А помнишь, как тогда... — вклинился Малфой с озарённым видом. — Да, помню, — прервала его Гермиона, не сводя глаз с Рона. — Рон, такое правда уже было. Один сон на двоих. А сейчас нас трое. Поэтому... так. Рон закрыл лицо ладонью, потом яростно потёр лоб, потом вцепился в волосы и глухо выругался. Гермиона смотрела, как он пытается уложить в голове и сердце то, с чем она привыкла жить, и не могла подобрать слов. — А где вообще гарантия, что это был сон? — Но вот же... — Гермиона повела рукой вокруг. — Мы здесь, всё та же ночь. — Та ли? Может, тебя выписали. — Посмотри на её руки, — вмешался Малфой, бесцеремонно хватая её за локти, выворачивая на обозрение чистые вены, не считая пластыря. — В больнице ей постоянно ставили капельницы, вены были бы исколоты. Рон молчал, всем видом излучая недоверие. — Календарь! — осенило Гермиону. — Это же просто... посмотрите на календарь! Драко спрыгнул с кровати и бросился на кухню. Рон нехотя последовал за ним. Гермиона проводила их взглядом, слезла с кровати и поплелась следом. — Всё равно не верится, — выдавил, наконец, Рон. — Волшебный календарь не врёт, ты знаешь. — Знаю, — он вздохнул и пошёл к холодильнику. Малфой, как заворожённый, пялился на картинку, под которой висели листочки календаря. На картинке маленькое английское графство медленно засыпал пушистый снег. — Иногда этого так не хватает, — прошептал он, словно самому себе. — Снега? — Дома. Гермиона тронула его за руку и сочувственно пожала. Сама она давно разучилась скучать по дому. Но после слов Драко внутри что-то шевельнулось, будто рыбка мелькнула подо льдом замёрзшего пруда. За спиной раздался щелчок: Рон открыл банку пива. * * * — Знаешь, в школе я смотрела на тебя и видела избалованного сынка богатых родителей. И твоё отношение к Гарри, к Рону... Ты так раздражал, что мне постоянно хотелось наставить на тебя палочку и нарушить школьные правила, — Грейнджер говорила тихо, завораживающе серьёзно, и Драко, не желая того, погружался в прошлое; пытался взглянуть на себя её глазами, но не мог. И просто слушал. — Но твоё отношение ко мне... тут мне хотелось не просто нарушить школьные правила. Ты обижал меня, стараясь уязвить Гарри, всякий раз, когда видел его. Потому что где был Гарри, там были и мы с Роном. Почти всегда. Иногда я представляла, как встречаю тебя за пределами Хогвартса — одного, без палочки и в незнакомом тебе месте, — и обездвиживаю. — А потом? — Потом всегда терялось, — ответила она без тени улыбки. — Я не могла придумать ничего хуже, чем плюнуть тебе в лицо. — Понимаю, — так же серьёзно сказал Драко. — Не уверена, — Грейнджер помолчала, потом продолжила: — Я видела, как смотрят на тебя Панси и некоторые девочки... многие девочки. Конечно, богатство и знаменитость твоих родителей, власть отца... всё это, должно быть, привлекало... — А тебя такие вещи не привлекали? — Нет, — фыркнула она, чуть отодвинувшись. — В тебе самом ничего же не было! Я не видела. Но другие девочки... они влюблялись в тебя без памяти. Не все, конечно, но были такие. Влюбиться в Драко Малфоя — в пустышку с претензиями на мировое господство, — боже... — она прикрыла глаза и потрясла головой. Драко понимал, что это было давно, и глупо обижаться, но чувствовал себя уязвлённым. — Ну, мировое господство — это несколько чересчур. — Я знаю, — Грейнджер усмехнулась. — Теперь знаю. Потом всё изменилось, — усмешка сползла с её лица, как и не было. Драко напрягся, догадываясь, что сейчас услышит. — Потом я видела, как ты плакал и смеялся. Как мочился в штанишки и как принимал Метку. Как слушал сказки и верил в них. Видела твои глаза, прозрачные и наивные. Видела в них настоящую любовь. От этого дух захватывало. — Я потом перестал верить в сказки, — прошептал Драко, не в силах отвести от неё взгляд. — Я знаю. Грейнджер неуверенно протянула руку, погладила его по щеке. С кухни донёсся звук отодвигаемого стула. Она отдёрнула руку, но Драко перехватил её и удержал. — Гермиона, он знает о нас. Пусть привыкает. — Думаю, он видел нас — там, в больнице, — тихо сказала она. Драко почувствовал, как лицо обожгло огнём. Не зря он подумал тогда, что кто-то мог войти в палату. Чёртов Уизли так и сделал. — И что? — усмехнулся он через силу. — Он видел иллюзорный секс в иллюзорной палате иллюзорной больницы, куда ты угодила, впав в иллюзорную кому. — Что будет, если он увидит неиллюзорную реальность? — в её глазах блеснули слёзы. — Он не вытерпит. И уедет. — Не уедет, — ответил Драко, выпуская её руку. — До рождения ребёнка он никуда от тебя не денется. — Откуда ты знаешь? — Знаю. И всё. Драко повернулся на спину, откинулся на подушки и закрыл глаза ладонью. Он надеялся, что Грейнджер не будет докапываться с вопросами дальше, он сейчас просто к этому не готов. Вместо этого она встала с кровати и ушла на кухню. * * * Гермиона не стала никому говорить, но сама не могла перестать думать об этом проклятом сне. Ведь если они попали туда все вместе, то она, в отличие от Драко и Рона, провалилась ещё на уровень глубже. Ей снились сны внутри этого, общего, сна. А встреча с Люциусом... был ли это вообще сон? Она знала, что нет. Словно ему трудно было пробиться к ней истощенной; как только доктор Ходжес облегчил её состояние лекарствами, Хозяин заявил о себе. Как будто она могла о нём забыть. Гермиона не понимала, что это значит, плохо это или наоборот. Но, боже, как ей хотелось просто ложиться спать, отдыхать и просыпаться. Быть одной в своих собственных снах или вообще их не видеть. Да и доктор Ходжес настаивал, что ей жизненно необходимо высыпаться. Что ж, она надеялась на лекарства. — Светает, — заметила она, неуверенно взглянув на Рона. Тот молча кивнул. — Не хочешь пройтись? Можно сводить Колина на пляж. — Давай сводим, — не сразу ответил он. Щенок, услышав своё имя, выбрался из-под стола, потянулся и завилял хвостом. Гермиона встала, насыпала корма в миску и стала смотреть, как пёс уплетает завтрак. Рон смял пивную жестянку, открыл дверцу под раковиной и отправил её в мусорник. Мягкий мешок втянул искорёженную банку, почавкал и затих. — Схожу за свитером, — сказала Гермиона, ни к кому не обращаясь, и ушла в комнату. Малфой спал — или хорошо притворялся, что спит. Она тихо открыла шкаф, вытащила и натянула свитер. Её знобило, будто ледяной дождь, под которым она лежала на земле, когда уходил Люциус, пропитал её насквозь. Рон стоял у двери, держа на поводке нетерпеливо повизгивающего Колина. — Я иду, иду, мой хороший, — успокоила она, радуясь в душе, что есть этот маленький зверь, с которым всё просто и ясно, и можно поговорить, если рядом собеседник, предпочитающий мрачно молчать. На пляже ранним утром было безлюдно и тихо. Океан в штиле дышал покоем; волны плескались, аккуратно выглаживая песок. Рон молчал, пока они брели бок о бок по полосе прибоя, молчал и смотрел под ноги, словно не замечал ни красоты тихого утра, ни радующейся собаки, ни её самой. Гермиона решилась. Она так устала от бесконечной необходимости поговорить с Роном, она просто хотела быть с Малфоем, не видя никакого общего будущего, и хотела сохранить друга, на которого давно не имела права. — Рон, — позвала она, — давай присядем. Колин, заслышав её голос, подбежал и закрутился, пытаясь поймать свой хвост. Это было кстати. Гермиона взмахнула палочкой, и пёс тихонько опустился на песок и свернулся уютным бубликом. Ещё взмах — и вот они трое надёжно укрыты от чужих нежеланных взоров. Рон смотрел на её манипуляции вопросительно, но не двигался и продолжал молчать. Что ж, если он послушает, такой вариант её вполне устроит. Гермиона вздохнула, собираясь с мыслями, с духом и с силами. — Я хочу тебе кое-что показать. — В смысле?.. — Рон... войди. Он открыл было рот, но её неведомая магия подчинила себе его волю так же, как бывало с Малфоем. Рон послушно произнёс: «Легиллименс», и провалился в чужое время сознание чувства Нарцисса жива: Рон слышит её счастливый всхлип. Его остановившееся мгновение назад сердце снова колотится. Взгляд фиксирует между её раскинутых ног, в руках колдомедика фиолетовое тельце, заляпанное красным и белым; всё ещё часть матери, связанная с ней багровой пульсирующей нитью; и сразу — крик. Новый, ещё незнакомый, с каждой секундой он становится родным. Крик вспарывает его нутро, выворачивает наизнанку, наполняет страшной, всепоглощающей нежностью. Крик сокрушает его прежнюю жизнь; он рождается заново вместе с этим новым, уже розовым и чистым, завернутым в белоснежное с кружевами. Свёрток с новой жизнью передаёт ему в руки колдомедик, и Рон всматривается в сморщенное личико с чувством, которого прежде не знал, которого ещё толком не понимает. Эта любовь так тесно сплетена со страхом, пронизана им, как плоть — кровью; и это навсегда, навсегда Рон стремительно идёт по коридорам мэнора, злой как чёрт после сорванной операции. Дверь в спальню приоткрыта. Он сбавляет шаг и заглядывает в комнату. Малыш неуверенно стоит, цепляясь за угол кровати, сосредоточенно сопит и пытается снять штанишки, поочерёдно наступая ножками на штанины. Рон входит; домовики, прижав уши, прячутся по углам. Драко задирает голову, видит отца, расплывается в улыбке и приплясывает в своей рубашечке и полуспущенных штанах. Эта улыбка — четыре зуба в розовых дёснах — топит злость, торчащую в груди ледяным обломком; и вот уже можно глубоко вдохнуть и выдохнуть. Он опускается на пол рядом с сыном. Тот бесстрашно отпускает кровать и плюхается в его объятия, воркует на своём непостижимом языке, который понимает только мать. Рон подбрасывает малыша в воздух и ловит, вызывая заливистый хохот. Прижимает к груди, зарывается лицом в мягкие кудряшки на тёплой шее сына, вдыхает его запах. И слышит: «Папа», неуверенно-восторженное, и тут же ещё раз — громче и радостнее. Драко осваивает новые слова быстро и взахлёб; Рон чувствует, как сердце бьётся в безумном ритме; старается дышать ровно и осторожно выпускает малыша на шелковистый ковёр. Драко уже переключился на домовика и резво ползёт к окну, где тот прячется под шторой. Рон поднимается на ноги и пытается собраться, но внутри — дрожащее тёплое желе. Он обезоружен и смотрит в лицо сына: грязные впалые щёки, которые он отлично помнит пухлыми и розовыми, словно это было вчера; напряжённо сжатый рот — и Рон ни к селу ни к городу вспоминает его беззубые счастливые улыбки. Привычная боль вгрызается в нутро всё ожесточённее. Он смотрит, как Волдеморт обнимает его мальчика, как близко его оскал к любимому, до мелочей изученному лицу; он мучительно желает послать проклятие в спину Хозяина, ему с лихвой хватит ненависти на мгновенное убийство. Но он не может рисковать самым дорогим, что у него осталось; единственным, что по-настоящему ценит. Он готов отдать жизнь за возможность вернуться в прошлое и что-то изменить; не позволить чёрному знаку изуродовать руку его сына; уберечь и защитить. Драко, наконец, свободен от смертоносных объятий Лорда, он идёт к Рону, и тот подаётся навстречу, внутренне дрожа. Сын проходит мимо, отводя глаза, и цепляется за руку матери, совсем как в детстве. Рон в который раз осознаёт, что подвёл его; он никогда не был так близок ему, как Нарцисса, и уже никогда не будет. И эту боль не сравнить ни с чем Гермиона следила, как Рон поднимается с песка, задыхаясь и кашляя. Она надеялась избежать этого, но время разговоров, кажется, прошло. Ей пришлось. Она дождалась, пока он отдышится и посмотрит на неё. — Теперь ты понимаешь? Я знаю, каково это — любить Малфоя. Я это умею. И не могу выбросить это из себя. Рон закрыл лицо ладонями и скорчился, подтянув колени к животу.