Обреченные быть

Ярость — знак того, что что-то происходит с надеждой. Кларисса Пинкола Эстес «Бегущая с волками»

Дневник Рона Уизли Мне с... *зачёркнуто* Чёрт. Этого никто не увидит. Я ведь затем и пишу, верно? Мне чертовски страшно. Долго не мог заставить себя лечь. Сидел с ноутбуком, прислушивался к её дыханию. Лёг около двух. Не знаю, как долго проспал, вроде совсем ничего. Проснулся, будто толкнули: она стоит надо мной, молчит и смотрит. Руки висят, голова опущена, только глаза — глаза тёмные, темнее самой ночи, но горят. Или светятся... что-то в самой глубине. Чёрт, не могу я это описать. И я смотрю на неё, в глаза эти ненормальные, и шевельнуться не могу. Как зачарованный. Только волосы на голове шевелятся, правда... Не знаю, сколько она на меня так смотрела, но всё тело у меня затекло. А потом просто развернулась и ушла к себе. Походка странная, будто кукла шла. Я еле отдышался... Не думал, что смогу уснуть, вообще когда-нибудь, но уснул. И опять проснулся. Не знаю, сколько времени прошло, но луна в окно светила, почти как солнце. В этот раз меня разбудила её палочка — у моего горла. Открыл глаза: она совсем рядом, присела на пол и склонилась ко мне. Палочка упирается в шею... И волосы её от той чёртовой луны совсем белые как будто, и глаза безумные. Мороз по коже. Она ли это? Не уверен, ни хрена не уверен. Честно, не думал, что доживу до утра. Она что-то прошипела — неразборчиво, как змея. Я переспрашивать не стал... закрыл глаза. Попрощался со всеми. Потом услышал шаги. Те же, деревянные. Не знаю, сколько лежал и пялился в потолок, но луна почти ушла, пока уснул. Спал плохо, скорее дремал. До утра ждал её. Не пришла больше. Наутро встал, будто огневиски бутылку выглушил накануне. Руки дрожат, голова больная, всё тело ломит. Боялся смотреть ей в глаза. Тупо не знал, что сказать, как вести себя. А она ни черта не помнит. Совсем ничего. Ночью это была не она, ну или не совсем она, я точно знаю. Утром — Гермиона, моя Гермиона... Только не моя, будь я проклят. ... Бродили вдоль реки, почти всё время молчали. С Колином больше общались, чем между собой. Она какая-то будто сонная, что ли. Улыбается. Ест с аппетитом. Почти весь день лежит и читает запоем или спит. Кормил её, кормил пса. Водил её в душ. О чём думал, писать не буду... не могу пока. Даже здесь. Боюсь ночи. Никогда в жизни не думал, что буду желать видеть Малфоя. Теперь жду, как манны небесной. Только он может контролировать это. Пусть вернётся и контролирует. На ночь поставлю защитные чары. Не знаю, помогут ли, но так спокойнее. Будто снова на войне. Тогда было страшно, но не так... здесь что-то другое. И будь я проклят, если хочу разбираться в этом. Но как-то выбора не осталось. * * * — А что, Малфой, личная жизнь у тебя не складывается? О да, великолепный, богоподобный, солнцеликий Поттер, счастливо женатый, дважды отец. — Теперь Грейнджер — моя личная жизнь, — с напускным спокойствием ответил Драко, изучая свои ногти. Он не боялся Поттера в этом набитом магглами самолёте. И без палочки. К обоюдной радости, их разделяло пустое сиденье. Поттер смерил его долгим взглядом, от которого у Драко зудела щека. — А ты думал, что будет дальше? — Я всегда думаю, как дальше сложится моя жизнь. Я считал, все люди так устроены. — Я не обо всех людях, Малфой. Я именно о ней и о тебе. — О нас, — пробормотал Драко, раздражаясь оттого, что Поттер продолжал разделять их при любом удобном случае. — О ней и о тебе, — терпеливо повторил Поттер. — Что будет, когда этот ребёнок увидит свет? — Пусть сначала это произойдёт, — мрачно сказал Драко. Его начинали доставать одинаковые вопросы. Он понимал, что любой, кто узнал бы их историю, спрашивал об одном и том же. Поттер прищёлкнул языком и развёл руками. Драко глубоко вздохнул и медленно выдохнул, борясь с желанием его ударить. — Что ты цокаешь, Поттер? Ты, конечно, разложил свою жизнь по полочкам на сотню лет вперёд, да? Наши жизни, знаешь, абсолютно разные. Но скажи мне, — Драко повернулся в кресле и сложил руки на подлокотнике, в упор глядя на Поттера, — когда всё случилось... ты сразу точно знал, что делать? Пришёл, увидел, проанализировал и хладнокровно составил план? А потом вычёркивал и ставил галочки? И всё шло по твоему плану? — Драко перевёл дух и снова сел ровно. — Я смотрю на итоги и должен тебе сказать: хреновый план, Поттер. — Я действовал быстро и обдуманно, — глухо проговорил тот, глядя в иллюминатор. — Учитывая совершенно новые для меня обстоятельства. Я не пожелаю врагу попасть в такую ситуацию, но тебе, Малфой, пожелал бы. — Почему я не удивлён? — фыркнул Драко и развернул газету, которую вытащил из кармана на спинке кресла перед ним. — Тогда ты, возможно, не задавал бы подобных тупых вопросов. — Поттер, ты осознаёшь, что разговариваешь как долбаный автоответчик? Не человек, а официальное письмо. Издержки профессии? — Я пытаюсь быть корректным с тобой, — сдавленно произнёс Поттер, наконец поворачиваясь к Драко. — Хотя не стоило бы. Просто привычка быть вежливым. — Он помолчал и добавил: — Не переживай. Ещё денёк-другой, и запас моего терпения иссякнет. — Что ж, так будет честнее, — заключил Драко, не отрываясь от газеты. — Ты держишь газету вверх ногами, — презрительно бросил Поттер, снимая очки. — Впрочем, это твоё дело. Он откинул голову назад и закрыл глаза. Драко скрипнул зубами, сложил чёртову газету и запихнул туда, откуда взял. — Сладких снов, — прошипел он в сторону Поттера. Без очков тот казался неодетым и безоружным. — Выспись, пока можешь. — О чём ты собираешься с ней говорить? — Драко требовательно смотрел на Поттера, моргающего, как тупой тролль. Сам он так и не смог уснуть; его потряхивало ещё сильнее, чем по пути в Англию. — Мне нужно согласовать это с тобой? — хрипловатым со сна голосом спросил Поттер. — Ты не понимаешь, с чем столкнёшься, — Драко покачал головой, ощущая приступ отчаяния. — В самом деле не понимаешь. — Слушай, Малфой, — Поттер повыше уселся в кресле и покрутил шеей, разминая затёкшие мышцы. — Я справился кое с чем незнакомым и отвратительным тогда, в аврорате. Это была новая для меня ситуация. Однако, я справился с ней, и с Гермионой, и со сто двенадцатым. Тогда я был намного моложе и неопытнее. — Он надел очки и взглянул на Драко в упор. — Я соображу, как и о чём мне говорить с моей подругой. Драко вздохнул, потёр виски и лоб. — Ты упрямый, как баран, Поттер... — Выбирай выражения, — процедил тот. — Поверь, я выбрал, — огрызнулся Драко. — Ладно... Запомни только: держи палочку наготове, когда увидишь её. И будь собран, как на боевом задании. Если пообещаешь мне это, я больше не дам ни одного совета. Пока сам не спросишь, — добавил он, не удержавшись. — Хорошо, — Поттер слегка кивнул, внимательно глядя Драко в глаза. Казалось, он насторожился, и это немного успокаивало. Неужели удалось поколебать непробиваемую гриффиндорскую уверенность в собственной неуязвимости? * * * Три дня капельниц и таблетки, которые Гермиона начала принимать, возымели действие. Все её чувства притупились, утихли, потускнели. Постоянный страх, остроугольной звездой рвущий её изнутри, превратился в гладкий камень, тяжело улёгшийся на дне души. Тоска по Малфою тоже утихла... Гермиона словно вышла из собственной жизни, как из комнаты с прозрачными стенами, и теперь наблюдала за происходящим, прислонившись лбом к толстому стеклу. Она не могла определить, нравится ей это или нет. Боль и страх почти ушли — это хорошо; но она знала, что они недалеко, затаились, ждут часа вернуться. И она была втайне рада этому. Потому что боль и страх стали неотрывной частью жизни Гермионы Лост; боль и страх позволяли ей чувствовать себя живой. Боль и страх приносил с собой Хозяин... и как жить без него, она тоже пока не представляла. Все эти мысли плавно текли в сознании, и когда Гермиона делала усилие, она осознавала их чудовищность. Но отпускала это знание плыть вслед за мыслями; пока надо было так, и никак иначе. Гермиона видела, что Рон опять сторонится её, избегает смотреть в глаза и поворачиваться спиной. Даже еду — он решительно отстранил её от готовки, и кормил её сам — подавал через стол. Она смутно сознавала, что его обострившийся страх связан с её ночными снами, которых она не помнила. Это ранило, но сделать с этим она ничего не могла, поэтому смирилась и не навязывалась с общением. Они оба, не сговариваясь, стремились просто дожить до возвращения Малфоя. Большую часть времени Гермиона дремала, как кошка, обнимая Колина, вслушиваясь в себя. Какая-то её часть до сих пор не верила, что внутри неё развивается чужая жизнь. Другая часть — глубинная, неведомая — уверенно заявляла, что это самое естественное, что происходило с ней за всю её жизнь. Тоска по Малфою утихла... но никуда не делась. Гермиона хотела его поцелуев, ждала его запаха, жаждала прикосновений. Иногда она брала в руки телефон, открывала и закрывала, но не решалась набрать его номер. Вечером она долго лежала в ванне, куда налила малфоевского можжевелового шампуня, чтобы запах его волос пристал к её собственной коже. Когда за окнами стемнело, Гермиона глубоко вздохнула и погрузилась в глубокий сон. * * * Что-то будит её... те самые прикосновения, которых она желала. — Ты здесь, — шепчет Драко над самым ухом, и кожа Гермионы покрывается мурашками. — Ты моя. Неужели он уже вернулся? Лежать на боку жёстко. Она открывает глаза: зелёная шелестящая трава и чёрная земля под ней. Гермиона знает — [помнит] это Уилтшир. Ладонь Малфоя обхватывает её грудь, сжимает сосок. Гермиона судорожно вздыхает; волна желания накрывает с головой. Он целует её шею; рука скользит по животу, спускается между ног. Осторожные пальцы ныряют внутрь. Она тихо стонет, вжимается задом в его пах, чувствуя горячий и твёрдый член. Малфой вынимает скользкие пальцы, облизывает; она слышит, и это возбуждает до звона в ушах. Он приставляет головку к её промежности, медлит, вырывая у неё требовательный стон, входит одним плавным уверенным движением. Гермиона забывает, что лежать на земле неудобно. Когда Малфой с ней и в ней, весь мир отходит на дальний план. Они двигаются и тяжело дышат в унисон, и кажется странным, что так было не всегда. Что когда-то её жизнь не была связана с Малфоями тесно, как душа с телом. Её захлёстывает горячая волна, топит в себе; это больше чем наслаждение, это что-то животное и одновременно непостижимое. Гермиона вскрикивает; мгновением позже Драко резко вдыхает, издаёт хриплый стон. Она изо всех сил напрягает мышцы и удерживает его внутри; он отзывается новым стоном — низким, похожим на кошачье мурлыканье. Гермиона счастливо улыбается, когда Малфой целует её шею и плечо. Она кладёт руку на его пальцы, всё ещё сжимающие её бедро, и они расслабляются. — Моя, — шепчет он снова ей в волосы, — моя... МОЯ, — повторяет снова, но это не его голос. Гермиона вздрагивает, ищет руку Драко, но не находит. Спине холодно — его больше нет рядом. — Моя, — веско звучит сверху, ниже и глубже, чем голос Драко. Дрожа, она медленно поднимает голову, всем сердцем желая никогда не открывать глаз и не видеть того, у чьих ног лежит. И она не открывает; сворачивается клубком на внезапно холодной земле, среди смятой луговой травы; глотает слёзы и мечтает умереть во сне. * * * Дневник Рона Уизли Я даже не знаю теперь, что было хуже — предыдущая ночь или прошлая. Так... надо написать. Надо надо надо написать, чтобы ушло из головы, хотя не представляю, как оно может уйти. Проклятье. Всё шло нормально, по крайней мере, спокойно. Пока не стемнело, и она не уснула. Эти звуки... я сначала испугался, что ей плохо. Выскочил из кухни и увидел... Ей не было плохо, было хорошо. Судя по всему. Сейчас я рад, что этот вот её сон только её и касался. Не хотел бы я в нём присутствовать. Стоял и смотрел, как двигается её рука в пижамных штанах. Как она выгибается на этой чёртовой кровати. Слушал её тихие стоны. Будь я проклят, если хотел этого, но вся эта картина чертовски возбуждала. Я не мог оторваться, просто не мог. Пришлось расстегнуть ширинку и... снять напряжение. Она всё равно была глубоко в отключке, не услышала бы даже выстрела над ухом. Я смотрел, как она извивается на сбитых простынях, и думал: всё это могло быть моим. Она могла быть моей, почти стала моей. Я мог быть рядом, обнимать её, гладить её нежную кожу, вдыхать её запах. Это я мог заставлять её выгибаться и стонать. Если бы не чёртов проклятый ублюдок Малфой. И даже когда он с ней закончил; когда я справился с болью, с её предательством (как я думал); покончил со своими обидами, развёлся с Лавандой; когда был готов принять её любую — искалеченную, разобранную, уничтоженную, — тогда снова явился Малфой. И за несколько чертовых ДНЕЙ завладел её телом и душой. Какого чёрта вообще?.. Она вскрикнула, и я кончил. Руки дрожали, ноги стали ватными. Какой-то извращённый бесконтактный секс — увы, всё, что мне остаётся. Ненавижу себя за это. Ненавижу её. Но больше всего ненавижу Малфоев, обоих, всех, весь их род. И за то, что завишу от Малфоя, ненавижу его ещё сильнее. ...А потом она свернулась в клубок и заплакала. Так жалобно, что сердце сводило. Колин высунул нос из-под одеяла у неё в ногах и заскулил. И я стоял как дурак, не зная, чем ей помочь и надо ли. Думал вот о чем: она в этих своих безумных снах проживает целую параллельную жизнь — то счастливую, то страшную. Ну, судя по моим наблюдениям. А что могу я, шпионить за ней и дрочить, как школьник?.. Нет. Я её охраняю. Всё прочее (лишнее) сейчас сгорит вместе с этим пергаментом. Я. ЕЁ. ОХРАНЯЮ. * * * Драко оставил попытки донести до Поттера всю серьёзность положения Грейнджер — и всех, кто с ней рядом, — и весь оставшийся путь угрюмо молчал. Поттер тоже не пытался завязать разговор. Погружённый в свои мысли, он едва ли понял, что ему предложили на обед и ужин. Единственным их взаимодействием было подвинуться, пропуская друг друга в туалет. — Терпеть не могу это правило, — пробурчал Драко, запихивая пальто в сумку. Он имел в виду запрет на использование заклинания Незримого расширения в частном порядке. — Ты мог бы нести его в руках, — заметил Поттер, поправляя очки. — Терпеть не могу, когда руки заняты, — огрызнулся Драко. Он сильно волновался, думая о том, что через несколько минут окажется у домика Грейнджер. Сильнее, чем мог предполагать. Пора было смириться с тем, что она значит для него всё больше и больше. — Тебе слишком трудно угодить, Малфой, — резюмировал Поттер. — Потерпи уж. Драко возмущённо фыркнул и с силой дёрнул молнию, победив сумку. На волшебном паспортном контроле они, наконец, получили палочки, и он снова почувствовал себя человеком. — Надеюсь, ты хорошо помнишь, где она живёт, — сказал он, не глядя на Поттера. — Не хотелось бы снова тратить время на такси. — Помню, — сквозь зубы ответил тот. Вот и славно. Парную аппарацию с Поттером перенести всё же легче, чем ещё хоть сколько-нибудь времени сидя бок о бок. И он раньше увидит Грейнджер. Драко задумался, не позвонить ли ей из аэропорта, но не стал. Как-то глупо было звонить первый раз за несколько минут до возвращения... и он не знал, стоит ли сообщать ей, что он не один. Да и разговаривать с ней при Поттере — нет уж. Он пережил эти дни, потерпит и ещё немного. Если бы Драко знал, что ждёт их при встрече, — наверное, позвонил бы. Но он не мог знать заранее... хотя мог догадаться. Отойдя метров триста от аэропорта, они аппарировали к маленькому забору у дома, который стал для него главным местом на земле. — Ну... идём? — Драко и Поттер переглянулись. Поттер кивнул и глубоко вздохнул, собираясь с духом. Всё-таки доходит, с лёгким злорадством отметил Драко, открывая калитку, и решил не пропускать Поттера первым. Он считал, что имеет полное право на это маленькое самоутверждение. Скорее всего, это спасло Поттеру жизнь. Дверь дома распахнулась, и на крыльцо стремительно вышла Грейнджер. За ней выскочил Уизли, и вид у него был такой, что Драко невольно вцепился в палочку. Дальше всё происходило головокружительно быстро. Поверх плеча Драко Грейнджер увидела Поттера; её глаза стали огромными чёрными дырами, в глубине которых серебрилась ненависть. — Авада Ке... «Экспеллиармус!» они с Поттером выкрикнули хором, синхронно вскинув палочки. Уизли схватил её сзади выше локтей, но Грейнджер стряхнула его руки, едва ли заметив. Её горящий взгляд кричал о стремлении уничтожить. — Обезъяз!.. — Поттер рухнул парализованным. — Силенцио! Депульсо! — Аресто моментум! — успел замедлить её падение Уизли, и Драко поспешил закрепить успех: — Инкарцеро! Господи, — пробормотал он, на трясущихся ногах подходя к связанной, лежащей на коленях у рыжего Грейнджер. Она как будто была без сознания, но Драко опасался её освобождать. После только что пережитого он не был уверен, что — без палочки, немая и связанная — она не сумеет убить. — Уизли... займись Поттером. Рыжий осторожно опустил Грейнджер на пол и с ошалелым видом поднялся на ноги. — Он... живой? — Я очень надеюсь, — искренне сказал Драко, быстро взглянул на Уизли и отвёл глаза. Тот помедлил ещё секунду и бросился с крыльца. Драко опустился на колени возле неподвижной Грейнджер, коснулся её щеки. Тихо позвал, и её ресницы дрогнули. Драко сглотнул, стараясь справиться с дрожью в теле. Она медленно открыла глаза, и он шумно втянул воздух, осознав, что не дышал. Это были её глаза, и Драко едва не заплакал от облегчения. Зато у неё потекли слёзы, и задрожали губы, и пальцы зашарили по полу, пытаясь коснуться его. — Ш-ш-ш, сейчас, — пробормотал он, трясущимися руками освобождая её от верёвок. Она силилась что-то сказать. Драко спохватился и отменил Силенцио. — Гарри... — прерывисто выговорила Грейнджер. — Гарри... я... он жив? Драко обернулся. У ступеней крыльца Уизли держал за плечи сидящего Поттера и что-то тихо, но горячо объяснял. — А нервы у него покрепче, — слабо ухмыльнувшись, пробормотал Драко себе под нос. — И Поттер в порядке. Грейнджер больно стиснула его пальцы, ловя его взгляд. — Жив, — повторил он и склонился к ней ближе. — Выдыхай. Она зажмурилась, как от боли, и всхлипнула. У Драко сжалось сердце. — Не надо, успокойся, пожалуйста. Это была не ты. Поттер всё понимает, — во всяком случае, он надеялся на это. Уж сейчас-то должно, наконец, дойти. Грейнджер кивнула, по-прежнему не открывая глаз; глубоко вдохнула и медленно выдохнула, пытаясь прийти в себя. — Он так тихо себя вёл. Он затаился, — она с горечью покачала головой, глядя мимо Драко. — Я могла догадаться... — Всё, — отрезал он. — Завязывай. Ты не могла. Откуда вообще тебе было знать, что я притащу сюда Поттера? Это я мог бы догадаться, но... В общем, я был дураком. Прости меня, — Драко решился посмотреть ей в глаза. Сердце защемило от их выражения. — Ты так и не позвонил. За эту слабую улыбку — здесь и сейчас — Драко готов был, пожалуй, съесть собственные ботинки. — Да. И ты. — У нас всё было хорошо. Спокойно, — поправила сама себя и снова встревожилась. — Правда я не уверена. Кажется, я не помню всего. — А точнее? — теперь насторожился Драко. — Вроде бы я не помню своих снов. Точнее, помню не всё. — А речь именно о снах? — вкрадчиво спросил он, холодея от разных догадок. — Вроде да, — Грейнджер закусила губу и посмотрела на него с тоской. — Кажется, Рон напуган. Но ничего мне не говорит. — Напуган, — повторил Драко. И мрачно добавил: — Зато жив! Она слегка потрясла головой и осторожно села. — Я должна увидеть Гарри. — Должна так должна, — Драко вздохнул, поднялся на ноги. Помог ей встать и порывисто прижал к себе, крепко поцеловал. Вкус её губ говорил ему, что он дома. Цепляясь за его руку, Грейнджер вместе с ним вышла на крыльцо.