Обреченные быть

Цугцванг — ситуация, когда любой вариант действий одинаково плох.

Поттер раздался в плечах, сменил круглые очки на прямоугольные, а лохмы — на аккуратную стрижку. В этом строгом кабинете, в своей аврорской мантии он смотрелся внушительно. Драко напомнил себе, что знал его щуплым мальчишкой с горящими от восторга глазами на лестнице Хогвартса. Поттер жестом дал понять секретарю, что всё в порядке, и дверь кабинета закрылась, отделив его и Драко от остального мира. — Садись, — без выражения предложил Поттер. Драко мельком оглядел комнату и выбрал массивное кресло левее большого стола, отметив про себя, что все сидячие места здесь вынуждают посетителей смотреть на хозяина кабинета снизу вверх. Поттер прошёлся по кабинету, выглянул в окно, что-то передвинул на полке высокого стеллажа, занимающего целую стену от пола до потолка. Драко следил за ним, беспокойно ломая пальцы, и следил за лицом, чтобы не выдать колоссального напряжения. Ему до дрожи хотелось позвонить Грейнджер и услышать, что у них всё хорошо. Но он боялся услышать одни гудки, или голос Уизли, или чужие интонации в её собственном голосе; и предпочитал малодушно ждать звонка от них. — Что тебе нужно, Малфой? Поттер закончил обход кабинета и теперь стоял перед ним, прислонившись к столу и скрестив руки на груди. — Для чего ты освободил себе утро? — не удержался Драко. — Что тебе нужно? — бесстрастно повторил Поттер, глядя на него в упор. — Я хочу, чтобы твои... чтобы авроры и кто угодно из Министерства прекратили заявляться в мой магазин, мешать работе и выводить из равновесия мою мать. — Ты хочешь, — задумчиво произнёс Поттер. — Твой магазин. Ты знаешь, что это не совсем так, правда? Драко хрустнул пальцами и неприязненно взглянул на него, но промолчал. — Авроры не просто так явились в твой магазин. Ты нарушаешь условия: не появляешься на своём месте, спихнул дела на мать, куратору ни слова. Мы должны знать, чем ты занимаешься. — Хорошо, Поттер, — сдерживая ярость, сказал Драко. — Безусловно, я сообщу тебе, где и чем занимаюсь. Кстати, я недавно узнал, как провёл последние дни мой отец, и чем занимался в это время ты. Так что ты прав, информация за информацию. На лице Поттера не дрогнуло ни мускула. Он лишь сменил позицию: уселся в своё впечатляющее кресло и вытянул ноги, предоставив Драко возможность рассмотреть его крепкие, тяжёлые ботинки драконьей кожи. — Я вынужден жить в Австралии, — снова заговорил Драко. — В доме твоей подруги. С недавних пор к нам присоединился твой рыжий друг. Прости, может, я называю вещи не своими именами, и они больше не твои друзья? — Продолжай, — негромко ответил Поттер сквозь зубы. А он вовсе не так бесстрастен, как хочет казаться, понял Драко, ощутив одновременно тревогу и злорадство. — Знаешь... — Драко замялся. — Это сложно объяснить... — Всё же попытайся. — Когда мой отец... Когда он и Грейнджер... — Попробуй короче. — Грейнджер — крестраж! — выпалил Драко раздражённо. — Достаточно коротко? — Недостаточно информативно, — ошарашенно ответил Поттер, поднимаясь. Он обошёл стол, разделяющий его и Драко, прислонился к нему, скрестил руки и ноги. От его позы веяло враждебностью. — Какого дьявола там у вас происходит? — У нас, — саркастично повторил Драко, поудобнее устраиваясь в своём кресле. — Всё же нужен более развёрнутый ответ, да? Может, перестанешь меня перебивать, и я, наконец, объясню? — Объясняй, — мрачно ответил Поттер. — Только... — Короче, — перебил Драко, глупо радуясь, что успел вернуть обиду. — Поверь, я тоже не горю желанием засиживаться здесь. Поттер закатил глаза к потолку, но промолчал. Драко благоразумно решил не дразнить. — Вообще-то гораздо лучше тебе обо всём рассказала бы она. Точнее, показала. — Проклятье, Малфой, я многое видел, я там, чёрт возьми, был, и если ты... — Да заткнись же! — выкрикнул Драко. В ушах застучали молоточки, призывая головную боль. — Ты ни хрена не понимаешь! Она битком набита воспоминаниями — чужими! Она прожила две жизни: свою и его! В ней застрял кусок его души, а у него в плену — её; и они связаны, будь я проклят, слиты, как чёртовы сиамские близнецы, переплетены! — Драко запоздало осознал, что кричит, срывая голос, и сделал паузу, чтобы отдышаться. В висках пульсировало. Поттер молча замер, словно зачарованный. — Так вот. То, что ты видел до сих пор, применяя легиллименцию, не имеет ничего общего с тем, что может показать Грейнджер. Если она впускает тебя в воспоминания Люциуса, ты оказываешься в его шкуре, — Драко вгляделся в Поттера, желая убедиться, что до него доходит. — Я, например, недавно рискнул влезть в её голову, пока она была в отключке, — он предостерегающе поднял руку, когда Поттер дёрнулся. — Если убьёшь меня сейчас, никогда не узнаешь продолжения. Поверь, это оказалось куда более опасным для меня, чем для неё. Уизли выручил, — добавил он нехотя. — И я попал в один из последних азкабанских дней отца. Я лежал на полу камеры и чувствовал каждый чертов камень. А потом явился ты, с каким-то аврором постарше, и добавил в камеру зеркал и света. Много света, — горько оскалился Драко, не в силах отвести взгляд от глаз Поттера. От того, что в них мелькало и вихрилось. — Я подыхал там раз за разом, потому что застрял в этом воспоминании, как в чёртовом лимбе, и умер бы, наверное, если бы не Уизли, которому очень не нравится оставлять нас с ней наедине. И знаешь, Поттер, за время, пока я с ней, я пережил достаточно, чтобы осознать: Грейнджер живёт в аду. В настоящем аду, грёбаных восемь лет. Драко умолк, переводя дух. Поттер вытер со лба испарину, и Драко заметил, как дрожит его рука. Он решил закончить, пока адреналин не покинул кровь. — И она беременна. От меня. Драко постарался запомнить выражение лица Поттера, чтобы вспоминать в моменты скуки или печали. — Это последняя часть истории, — быстро сказал он. — Держи себя в руках, будь добр. Поттер раздул ноздри, по скулам прокатились желваки; но промолчал, лишь вцепился пальцами в край стола. — Отец являлся мне во сне в течение целого года. Он сумел показать мне путь к норе Грейнджер и дать понять, как именно можно освободить их обоих. — И для этого тебе потребовалось... — Именно, — подтвердил Драко, поднимая палец. — Когда она родит этого ребёнка, она избавится от воспоминаний, чувств и власти Люциуса, — он помолчал и добавил тихо: — Правда, никто из нас не знает, каким будет этот ребёнок, кем... или чем. И получится ли всё это. — А точно стоило так рисковать? — мрачно произнёс Поттер. Он сосредоточенно хмурился и кусал губы, глядя мимо Драко в окно. — Точно могу сказать лишь одно: сейчас пути назад уже нет, — ответил Драко, тоже отводя глаза. Этот разговор вымотал его. Он даже не был уверен, что сможет подняться на ноги. Он хотел от Поттера лишь одного: чтобы тот оставил в покое его мать и магазин. А потом Драко позвонит-таки Грейнджер и первым же рейсом вылетит в Австралию. Но вычеркивать Поттера из её друзей, как оказалось, было опрометчиво. — Сиди здесь, — бросил Поттер, что-то решив, и стремительно покинул кабинет, не дав Драко опомниться. * * * Кабинет Министра магии — Старые дела, Гарри? — Незавершённые старые дела, Кингсли. Увы. — Что ж, завершай их. — Та же слабая улыбка и печаль в глазах, что и тогда, восемь лет назад. Проницательный всезнающий Кингсли Шеклболт. — Завершай и возвращайся. — Обязательно. Не знаю, сколько времени потребуется, но... — Гарри, ты всё равно когда-нибудь должен использовать свой отпуск. Дела передашь Финнигану. — Хорошо. Не думаю, что задержусь надолго. — Надолго тебя никто и не отпустит. Ты нужен нам здесь. И возьми с собой телефон. — Да, знаю. Буду на связи. Спасибо, Министр. — Удачи, Поттер. * * * Драко оставался на прежнем месте, запрокинул голову назад и прикрыл глаза. Стук двери заставил его вздрогнуть. Поттер остановился на пороге; Драко слышал, как он отдаёт распоряжение секретарю: заказать два билета на завтрашний рейс до Перта(1). — Так, — Поттер подошёл к столу, хлопнул по нему рукой. — Вылетаем завтра в десять вечера. Сегодня сдам дела, и я в отпуске. Драко таращился на него, пытаясь успеть за развитием событий. — Что? — Ничего, — Драко поднялся из кресла, оказавшись с ним нос к носу. — Ты помнишь, зачем я пришёл? Что насчёт моей матери и магазина? — А, — Поттер досадливо поморщился, поискал перо и черкнул что-то в большом потрёпанном блокноте. — Не переживай. Никто не придёт. Пока. Чтоб ты сдох. Драко молча развернулся и размеренным шагом покинул давящие на него стены. Он подавил желание оглянуться, но почему-то ему казалось, что Поттер вряд ли смотрит ему вслед. * * * Гермиона не думала, что всё будет так плохо. Едва такси скрылось из вида, в ней поднялась глухая злоба. Она сбросила с плеча руку Рона [Уизли] и отступила на шаг, глядя на него исподлобья. — Ты чего? — Не трогай меня. — Гермиона, я... — Ты. Не трогай меня. Не подходи. — Но... подожди, — он старался говорить примирительно, но она слышала в его голосе фальшь. Он притворяется, притворяется другом, но она-то знает, чего ему надо. — Давай поговорим? — Мне не о чем говорить с предателем крови, — прошипела она и ужаснулась своим словам. — Господи... Рон, я... Рон! Он встревоженно шагнул к ней и схватил за руки. — Убирайся! — взвизгнула она, вырываясь. — Не смей касаться меня, ублюдок! Гермиона развернулась и бросилась в дом. До прихода доктора Ходжеса она сидела, скорчившись на кровати, и тихо всхлипывала. Совершенно выбитый из колеи Рон оставался на кухне, стараясь держать её в поле зрения. Подходить он боялся: Гермиона чувствовала его страх отчётливо, как запах. Боялся с тех пор как её палочка оказалась у неё в руках. И она боялась — гораздо сильнее Рона. Ему грозила опасность со стороны; её враг пронизывал её изнутри. Она могла швырнуть заклинанием в Рона, сидящего перед глазами, но ничего не могла противопоставить невидимому злу. Ровно в пять в дверь постучали. Рон бросил на Гермиону настороженный взгляд, и она подняла пустые ладони: проходи, не трону, я в себе. Он обошёл кухню по периметру и предпочёл выйти со стороны, ближней к двери. Доктор Ходжес аккуратно ставил ей капельницу и задавал вопросы — главным образом, Рону. Гермиона отмалчивалась, глядя в потолок. В голове блуждали странные отрывочные мысли. Например, она думала о том, что с того дня, как Малфой поселился у неё, она ни разу не складывала кровать, на которой сейчас лежит. Они так часто в ней бывали, что не было смысла, как и желания, как и сил. Гермиона прикрыла глаза и сквозь подступающую дремоту различила тихие слова Ходжеса о снотворном. Рон что-то пробубнил в ответ, неразборчиво, но с облегчением. Она хотела сказать, что ей не нужно снотворное, но лень было даже открыть рот. Она мысленно махнула рукой и отдалась сонному трансу, надеясь всеми силами души — своей души, — что ей удастся действительно выспаться. По-настоящему. * * * Гермиона идёт по зеленой траве, подол её длинного белого платья шуршит, солнце ласкает кожу — голые руки, лицо, шею, — ветер шевелит распущенные волосы. Она понятия не имеет, как давно и куда идёт; знает только, что нужно двигаться вперёд, других вариантов нет. Она поднимает голову, сердце больно ударяется о рёбра. Перед ней — они. Слева Рон: взрослый, но одетый в квиддичную форму. В руках держит шлем, в траве рядом валяется метла. Он смотрит на неё исподлобья; во взгляде — обвинение и мольба. Гермиона отводит глаза. Справа Малфой: взрослый, но в школьной мантии; на отвороте — значок Инспекционной дружины. Лицо неподвижно, подбородок приподнят; глаза выдают тревогу и ожидание. Гермиона смотрит вперёд, и сердце колотится ещё больнее и быстро, как у пойманной птицы. Прямо перед ней — Люциус. Идеально уложенные волосы перехвачены бархатной лентой (она не видит её, но знает. Так же как знает о запахе сандала, хотя не чувствует его на расстоянии). Тёмно-зелёная (почти чёрная, в тени она действительно чёрная, но на самом деле зелёная) мантия, застёжка из переплетённых змей; ладонь покоится на рукояти эбеновой трости. На губах — едва заметная ухмылка. Холодные серые глаза смотрят прямо в неё, внутрь, насквозь и навылет. У Гермионы леденеют руки. В отчаянии она оглядывается: позади стоит Гарри. Взрослый Гарри в аврорской мантии из того самого дня. Гермиона безмолвно вопрошает Гарри что мне делать куда идти Гарри ты слышишь помоги мне помоги помоги Гарри ты Гарри вздрагивает, но смотрит мимо, поверх её плеча. Она медленно поворачивается обратно, закрывает глаза, подставляет лицо ветру. Вдалеке, высоко в небе, разрывая тишину, кричит птица. Гермиона делает шаг, ещё один, и ещё. Она выбирает направление слепо; идёт сквозь красную пелену, застилающую мир из-за солнечного света сквозь плотно сомкнутые веки. Она боится набрести на кого-то, потому что придётся открыть глаза. Но она идёт и идёт, не встречая преграды, и открывает глаза... ... и летит вперёд и вниз, кувыркаясь в воздухе. Ветер толкает и швыряет из стороны в сторону, подол платья облепляет лицо, и она не может дышать; она не видит, но знает, что с огромной скоростью летит прямо на камни. Говорили, перед глазами проносится жизнь, но она видит только небо, бесконечное и необъятное. ...Высокое весеннее, в перистых облаках, посылающее лазурные блики в свежевымытые стёкла Малфой-мэнора... ...Пронзительно синее, над красно-золотой хогвартской осенью, шпили башен замка сияют на солнце... ...Холодное безразличное северное — в щели под низким потолком азкабанской камеры; там, за стенами снег и ночь... Гермиона не понимает, где же лето, ведь его она не видела. И сразу приходит ответ: ну как же не видела, ведь оно осталось позади, наверху. И она летит из своего лета в холодную ночь, и полёт её длится целую вечность, а дышать по-прежнему нечем, но она почему-то всё ещё жива. Она летит и открывает глаза. * * * Гермиона почти испугалась, увидев, что Рон сидит на краю кровати и прижимает её руки к покрывалу. Она огляделась: палочки поблизости не было. Но она уже знала — и Рон отлично знал, — на что способна без палочки. — Привет, — хрипловато со сна сказала она, слабо улыбнувшись. — Привет, — он ответил такой же нерешительной улыбкой и выпустил её. — Ты не боишься? — Боюсь, — признался он. — Но я же не могу просто смотреть издалека, как ты мечешься. — Мне снилось... — Нет, не стоит. — Что-то страшное, но я уже не помню. — Я понял. — Рон погладил её по щеке, повторил, осторожно провёл большим пальцем по её губам. Гермиона тревожно взглянула на него: его глаза затуманились, выражение лица было непривычно мягким. Вряд ли она может позволить ему так рисковать. — Рон, — прошептала она, отводя лицо от его ласки. — Хочешь, просто полежи рядом? Его лицо будто отвердело, взгляд прояснился. — Здесь? Ну нет, избавь, — он недобро усмехнулся, посмотрел на пакет с лекарством. — Минут на десять осталось. Скоро освобожу тебя. Рон встал с кровати и направился в кухню. Гермиона знала, что он не хотел так, но почувствовала себя вывалянной в грязи. Она сморгнула подступившие слёзы, всё же радуясь, что это слёзы, а не лютая чужеродная ярость. Хозяин дремал. Он дремал и весь последующий день, так что Гермиона взбодрилась и решила надеяться, что они спокойно дождутся приезда Малфоя. Рон не позволял ей готовить, кормил её сам, и вполне достойно, а после еды её не тошнило. Они даже выбрались погулять — недалеко, на реку, но и это было большим успехом, с точки зрения Гермионы. При этом они почти не разговаривали. В остальное время она снова дремала [вместе с Хозяином] приняла ванну (Рон сидел под дверью, как прежде Малфой); он торчал за ноутбуком, который его чрезвычайно увлёк. Гермиона предложила посмотреть какой-нибудь фильм, но Рон вежливо отказался, предпочтя простенькие игры. Она хотела сказать, что необязательно смотреть, лёжа на кровати, можно и посидеть за столом, но не стала. У неё несильно, но противно ныла поясница. Вряд ли ей удалось бы с комфортом провести пару часов на жестком стуле. Вечером пришёл доктор Ходжес, чтобы поставить новую капельницу и сообщить, что с завтрашнего дня он переводит Гермиону на таблетки. Она изобразила радость, и не так уж неискренне: честно говоря, подолгу лежать с иглой в вене, рискуя пораниться при внезапном приступе, ей давно разонравилось. Пить таблетки как дочь врачей она не боялась. Более того, её подмывало сказать Ходжесу, что она готова принимать любые несовместимые с беременностью лекарства, и посмотреть на его лицо. Гермиона продолжала хранить уверенность, что созданию внутри неё не в силах повредить ничего. Она начала привыкать к доктору, успела заметить его удивительную особенность: он умел улыбаться всем лицом. Может, звучало нелепо, но Гермиона не смогла бы сказать иначе. У Ходжеса вместе с губами улыбались глаза, щеки, лоб и нос, и даже подбородок. Сразу невольно тянуло улыбнуться в ответ, что она и сделала на прощание. Проводив доктора, Рон вернулся на кухню, ставшую его безраздельным владением. Гермиона закрыла глаза, слушая убаюкивающее постукивание клавиатуры под его пальцами, и стала подсчитывать. Малфой улетел вчера... значит, сейчас только прибыл в Англию. Она не знала его плана, не знала, сколько дней на него уйдёт. Прошли сутки, а ей казалось — вечность. Гермиона сглотнула комок в горле, изо всех сил сдерживая слёзы. Она страстно желала, чтобы Малфой лежал рядом на кровати, чтобы слышать его дыхание, чувствовать тепло. Она представляла, как обнимает его сзади, прижимается всем телом, повторяя изгибы локтей и коленей; как утыкается носом в шею на границе роста волос, ощущает их мягкость, вдыхает его запах. Ей нравилось гладить его кожу. Гладкую на лбу, сухую на руках, бархатистую — крайней плоти; она не могла бы выбрать одно, ей хотелось всего и сразу. Она не делала так в реальности. Он обнимал её сзади, она лишь вжималась в его тепло, пытаясь спрятаться от собственных страхов и бед. Гермиона прерывисто вздохнула, подумала, что Малфой не звонил, а ведь уже пару часов как приземлился. И ещё — что вряд ли позвонит сам. Мысль о том, что она неплохо изучила Драко Малфоя, не утешала, а отравляла. Она ещё раз вздохнула и постаралась выбросить максимум мыслей из головы. Лекарство действовало, постепенно застилая разум спасительной мягкой пеленой, даря надежду на желанный отдых. * * * Проходить регистрацию на рейс на пару с Поттером показалось Драко вполне сносным. Хуже стало, когда они оказались в салоне самолёта: вдвоём, бок о бок... и надолго. Просто отмалчиваться было некомфортно. Это оказалось неприятной неожиданностью, ведь он надеялся продремать весь полёт, не вступая в диалог. Но от соседства с Поттером зудело под кожей, даже не сиделось на месте. Драко бесился, задаваясь вопросом: умышленно тот заказал билеты рядом, или просто не озаботился подумать об этом, или это был промысел тупого секретаря?.. В любом случае, Драко понимал, что уснуть не получится. Беда в том, что о погоде болтать с Поттером не выйдет, а разговор на животрепещущую тему добром закончиться не мог. Он повертел в руках телефон, пролистал коротенький список контактов. Так и не позвонил, и они не позвонили. Хотелось верить, что это к добру. — Как она всё-таки решилась на это, — пробормотал Поттер, пристально глядя в спинку сиденья перед собой. — Не могу понять. Пытаюсь, но не могу. — Она просто хочет выжить, — Драко едва сдержал полыхнувшую злость. — Она невероятно сильная. Тебе ли не знать. — Твоя грязнокровка — не девчонка... Она опытный боец. Воин, — чужим голосом проговорил Поттер, и у Драко мороз прошёл по коже. — Это сказал мне твой отец. Даже он это знал. — Тогда твой вопрос лишён смысла, — Драко откинулся в кресле, пытаясь справиться с внутренней дрожью. — Не уверен, что хочу или должен тебе это говорить, но... Насилия не было. Я не трогал её без согласия. — Ну да, за исключением тех случаев, когда его волей завладевал Люциус. Но Поттеру об этом знать совершенно необязательно. — Хорошо, если так, Малфой, — бесцветно сказал Поттер, кивнув. — Потому что если нет, то лучше бы тебе разбиться на этом самолёте. — Только вместе с тобой, Поттер, — невесело оскалился Драко. Из динамиков раздался приятный голос пилота, и они пристегнули ремни. Впереди ждали долгая ночь, долгий день и опасная неизвестность. (1) Перт — город в Австралии, куда существует прямой рейс из Лондона без пересадок.