Молоко и подсолнухи

Хосок спешит вниз по улице, везя за собой последнюю тележку молока. Ему думается, что сегодня чудесный солнечный денёк, каким он считает почти каждый день. Бутылки в тележке бьются друг о друга, звеня, оповещая жителей о приближающимся Чоне. Люди в деревне удивлялись тому, как легко Хо удавалось разрядить даже самое поганое утро. И пусть он просто доставляет молоко с фермы своего дедушки, было что-то в его улыбке и чудны́х разговорах мягкое, приятно греющее душу. Он стучится в каждый дом, принося частичку света и утреннего тепла, которое не всем доставалось от солнца. И потому, никому так и не пришла в голову догадка, как этот светлый человек настолько хорошо сошёлся с мрачным писателем с конца улицы, что после того как остаётся последняя, его бутылка, он заходит к нему домой и выходит оттуда только через пару часов, ещё счастливей, чем входил. Юнги редко общался с соседями, почти не выходил из дома, а если такое и случалось, то создавалось ощущение, что вампир наконец вышел из своей берлоги на охоту. И когда молочник пришёл к нему в первый раз, щебеча что-то про чудесный день, у Мина разболелась голова. А когда он пришёл в сто первый раз, Юн уже украдкой поглядывал в зашторенное окошко, чувствуя как горят лицо и шея, покрываясь красными пятнами. Всего сто встреч понадобилось, что бы каждый визит Хоби, приносил Юнги драгоценных крупиц вдохновения и дурацкую улыбку, не сходящую с его лица весь день. — Вы сегодня такой счастливый. — Однажды замечает Хо, доставая из тележки бутылку молока. — Случилось что-то хорошее? — Он протягивает Юну склянку, улыбаясь так же радостно как и обычно. — Что-то вроде того. — Принимая бутылку из чужих рук говорит Мин. На том месте, где только что были пальцы Чона, осталось едва ощутимое тепло, которое тут же затерялось на поверхности ледяного стекла бутылки. — Послушай! — Молочник оглядывается, уже держась за ручку тележки, собираясь уходить. Юнги и сам не знает откуда в нём столько смелости сейчас, но, прижав холодную бутылку к себе, теребя горлышко длинными худыми пальцам, вдруг спрашивает: — Ты бы… Ты бы не хотел, знаешь… Выпить кофе со мной? У меня дома или… Или ты мог бы выбрать место сам… — Всё тише и менее уверенно произносит писатель, а потом и вовсе пугается, пытаясь отойти за порог своего дома. Сердце так сильно бьётся и Юн не слышит ничего кроме его стука в ушах. Желудок крутит от волнения и, кажется сейчас он чувствует то, что называют бабочками в животе. Мин не решается поднять на парня взгляд, пока не слышит робкое: — К-конечно, почему нет? — Хосок неловко поджимает губы, чувствуя как краснеют его уши. — Только мне… Надо отнести ещё молоко так что… Я-я приду попозже, ладно? — Он слегка дёргает тележку, заставляя бутылки зазвенеть снова. — Конечно! Я-я подожду. — Мин смущённо улыбается, пока его лицо приобретает неестественно красный оттенок. — Тогда, я постараюсь побыстрее! — Хоби срывается с места, кинув «Увидимся позже!» на прощание, бежит вверх по улице, волоча за собой тележку со звенящими бутылками. Юнги закрывает дверь, садится под ней, прижимая холодное стекло к разгорячённому лицу. И Чон до сих пор оставляет последнюю бутылку молока для Юна, последним его посещает и пропадает у писателя дома часами, ведь больше ему никуда не надо. Каждый раз, вместе с молоком, Хосок приносить букет подсолнухов, меняет старый на него, аргументируя это тем, что Мину не хватает света в доме, а так как будто маленькие солнышки. Юнги смотрел как Хоби аккуратно поправляет букет в вазе и не мог понять почему воплощение света говорит ему такие вещи. От Хоби всегда пахло молоком и луговыми цветами, порой путающимися в его непослушных волосах. Слушать его разговоры о коровах и прочий скот, каждому из которых он дал имя, приносило Юну какое-то странное удовольствие. Может потому что сам он был далёк от фермерских дел, а может дело в Хосоке, который радостно рассказывал про цыплят, что очень любят сидеть на ручках. Чону даже удалось затащить писателя на ферму, что несомненно очень разнилось с ожиданиями Юнги построенными на дивных рассказах Хоби. Но если уйти подальше от загонов и выйти в поле, где паслись любимые коровы Хо, то атмосфера была поистине волшебная и мрачное настроение Мина потихоньку улетучилось, пока телята вылизывали худые пальцы. Хосоку было так приятно видеть как мягко улыбается старший, присаживаясь на корточки, что бы животные меньше его боялись, поглаживая их пушистые головы. Он вдруг становился такой маленький, своими светлыми волосами сливаясь с пожелтевшей травой. — Хоби, я люблю тебя. — Спокойно говорит Юнги, перебирая мягкие волосы молочника, устроившего голову у него на коленях. Они постелили колючий плед на землю, обустроившись на краю поля. Вокруг стояла выпечка, ягоды и фрукты из сада, мёд и цветочный чай. — И я люблю тебя, хён. — Не открывая глаз, говорит Хо. Солнце играет на его лице, заставляя его бронзовую кожу блестеть. Он нежится под лучами тёплого солнца, словно кот, удобно устроившись на коленях хозяина. Теперь Юн и пошевельнуться не посмеет. Мин наклоняется к чужому лицу, закрывая солнце и мягко целует сладкие от мёда губы. Хоби улыбается и всё же открывает глаза рассматривая как солнце светит над головой Юнги, затемняя его лицо и создавая ореол света, играя с его волосами. Обхватывая лицо писателя руками, он притягивает его к себе ближе, поднимаясь тоже, что бы подарить очередной тягучий медовый поцелуй. Никому так и не пришла в голову догадка, как этот светлый человек, настолько хорошо сошёлся с мрачным писателем с конца улицы, что после того как остаётся последняя, его бутылка, он заходит к нему домой и выходит оттуда только через пару часов, ещё счастливей, чем входил.