Умение прощать

— Нынешние переговоры ты должен воспринимать хладнокровно. Как событие, вовсе не связанное с нанесённым тебе оскорблением. Просто сиди, молчи и не беспокойся. Пока я рядом, он не посмеет прикоснуться к тебе. Ты в безопасности, — успокаивал Чанакья Чандрагупту, пока слуга, присланый Селевком, вёл их по коридору в покои наместника. — Стой, тебя же колотит, словно в лихорадке! — заметил Чанакья, бросив быстрый взгляд на своего ученика. — Почему? — Не желаю его видеть, — Чандрагупта стиснул кулаки. — Мне кажется, как только его увижу, утрачу самообладание и попытаюсь убить. — Однако придётся сдержаться, — строго заметил Чанакья и смягчившимся тоном добавил. — Предложение насчёт знакомства с Амбхикумаром ещё в силе. Я могу отвести тебя вечером в его покои и оставить вас наедине. Парень не причинит тебе вреда, ибо невинен. Лишь от тебя будет зависеть, что дальше случится между вами. — Нет, — резко оборвал его Чандрагупта. — С меня и Селевка довольно. Больше ни с кем встречаться не собираюсь! — Жаль, — недовольно поджал губы Чанакья. — Когда-нибудь ты крепко пожалеешь об упущенной возможности. *** Он сдержался, хотя рука сама собой легла на рукоять кинжала, прикреплённого к поясу, и так и не отпускала её до конца беседы. Селевк, одетый в ослепительно-белую тунику, отпустил слуг и сам предлагал ему и Чанакье свежий сыр, мягкий хлеб, фрукты и вино. Чандрагупта вежливо от угощений отказался. Вместо него три чаши вина залпом и до дна пришлось выпить ачарье, чтобы не обидеть хозяина. — Луноликий, ты впечатлил меня, — вдруг широко усмехнулся раскрасневшийся македонец, бросая откровенно голодный взгляд на Чандрагупту. — Я бы нанял тебя своим телохранителем. Или кем ты раньше был? Пойдёшь ко мне служить, раз уж Дхана Нанд обошёлся с тобой столь несправедливо? Будто ужаленный змеёй, Чандрагупта вскочил с места, но тут же сел обратно, перехватив предупреждающий взгляд Чанакьи. — Прошу прощения, вынужден отказаться, — процедил он сквозь зубы. Смиренный тон не слишком убедительно вышел, но радовало то, что он удержал собственную руку и не метнул в Селевка кинжал. — Досадно, — наместник вздохнул. — Я бы мог оскорбиться за то, что ты не принял моё гостеприимство и ведёшь себя дерзко, но… буду снисходителен, — он весело подмигнул Чандрагупте. Тот снова вспыхнул и хотел вскочить, но сдержался. Ладонь, стискивавшая оружие, стала влажной. — Значит, вам нужны мои воины? — Селевк начал неторопливо прохаживаться по комнате. — Так и быть. Благодаря заслугам этого юноши, — наместник снова одарил Чандрагупту двусмысленной улыбкой, — я даю вам три тысячи кшатриев. Надеюсь, хватит? Разумеется, вам придётся где-то отыскать ещё двести девяносто семь тысяч хороших воинов, чтобы впечатлить Дхана Нанда, — рассмеялся он, — однако я не хочу упустить шанс подложить острую колючку, которая вопьётся в ногу ненавистного мне слона. Чандрагупту передёрнуло. — Кто ещё идёт с вами? — продолжал интересоваться Селевк, прихлёбывая вино. — Кшатрии, которых мне удалось спасти, устранив Патанраджа — управляющего золотыми рудниками, — признался Чанакья. — Махарадж Ассаки тоже окажет посильную помощь. Тридцать корзин со спелыми манго, и он переметнулся к нам. — Где же вы взяли столько манго, ачарья? — поразился Чандрагупта. — Позаимствовал. Стхулбхадра, Индраджалик и Дхумкету опустошили деревья в одной из деревень. Кстати, я не ожидал, что упитанный юнец с большим животом так ловко лазает по веткам. — Погодите! Вы приказали моим друзьям украсть фрукты у фермеров Магадхи? — ахнул Чандрагупта. — Вы? Тот самый брамин, борющийся с несправедливостью и высокими налогами? — А что оставалось делать? У Шаткара много уток и овец, но манговых деревьев нет. А махараджу Ассаки потребовались именно манго. — Но простые люди ограблены! — напомнил Чандрагупта. — Те самые, за счастье которых вы обещали бороться! — Пострадавшие получат щедрое вознаграждение после нашей победы, — странным дребезжащим голосом произнёс Чанакья, а потом они вдвоём с Селевком прыснули со смеху. Чандрагупта смотрел на их пьяное веселье и понимал, как сильно сожалеет о том, что вернулся к Чанакье. «Надо было собраться с духом и прыгнуть в Гангу», — с горечью подумал он. *** Уснуть не получалось. Устав бесполезно вертеться с боку на бок, Чандрагупта вышел из опочивальни в коридор. Сделав всего несколько шагов, он столкнулся с Селевком. — Не спится? — хрипловатым голосом спросил македонец, широко расставив ноги и перегородив ему путь. Наместник выглядел неестественно. Речь его звучала совершенно спокойно, но в глазах мелькал опасный огонёк, словно у тигра, затаившегося в кустах в ожидании добычи. Чандра невольно отшатнулся, когда рука Селевка вдруг потянулась к его плечу. — Не бойся, не обижу, — он опустил ладонь, так и не коснувшись плеча юноши. — Я ждал. Надеялся, что ты выйдешь, и мне повезло. Я потребовал у Чанакьи твоего присутствия, потому что мне захотелось сказать кое-что с глазу на глаз… Прости. Я сожалею о случившемся. Хотел насолить Дхана Нанду, но не собирался тебя трогать. Надо было, чтоб этот самодовольный носорог рассвирепел, а вышло отвратительно. Я виноват перед тобой, парень. Чандрагупта покачнулся. Такого он не ожидал. Зачем этот человек, разрушивший его жизнь, просит прощения? И как вообще такое можно простить? Он молчал, а Селевк сбивчиво заговорил снова: — Словно помрачение нашло… Знаешь, на самом деле я вовсе не груб с мужчинами, дарящими мне наслаждение, а ты подарил мне столько блаженства, как никто другой за всю мою жизнь. Афродитой клянусь! Я сожалею, что был безжалостен и причинил тебе боль. Сожалею, что тебе пришлось слушать мою грязную брань. Это со мной случается редко. Я не настолько мерзок, как тебе кажется. Правда, давай, теперь, когда я извинился, переходи ко мне. Бросай Чанакью! Вот он — воистину ужасен. С таким, как он, нельзя быть рядом. Мгновенно поняв, что Селевк изрядно набрался и не отдаёт отчёта в собственных словах, Чандрагупта попытался сделать шаг назад в сторону опочивальни, но его вдруг толкнули и прижали к стене, нависнув над ним. В лицо пахнуло густым винным перегаром и мускусным ароматом возбуждения. — Пытаешься сбежать? Зря. Брамин, с которым ты якшаешься — настоящая гарпия. Более гнусной твари на своём веку мне встречать не доводилось, — низким баритоном продолжал Селевк. — Как вышло, что ты с ним? Ты — умный парень, страстный любовник, настоящий огонь, который может спалить весь мир! И как я раньше тебя не разглядел? Ты — словно алмаз, случайно найденный в куче грязи. Я научу тебя сражаться. А потом вместе мы добьёмся чего угодно, только не возвращайся в Магадху. Голова кружилась, Чандрагупту мутило от запаха, который не так давно постоянно его преследовал. Юноша чувствовал, что вот-вот извергнет содержимое желудка. Все подробности ужасной ночи, о которой он безуспешно пытался забыть, снова нахлынули на него. Собрав последние крохи воли, он вытащил кинжал и воткнул его в бедро нависшего над ним мужчины. Селевк вздрогнул, лицо его исказилось, но он не издал ни звука. Расширенными глазами Чандра смотрел на Селевка, а тот тяжёлым взглядом уставился на него. Кровь быстро закапала на пол, гулко стуча по каменным плитам. Вытащив кинжал из ноги, Селевк посмотрел на окровавленное лезвие, словно не мог поверить в реальность происходящего, швырнул клинок под ноги Чандрагупте и захромал прочь. Обмирая от страха, Чандрагупта подхватил с пола своё нехитрое оружие и вбежал в покои. Захлопнул дверь и прижался к ней спиной. Отведавший вина Чанакья спал сном младенца и улыбался во сне. Решив не будить учителя и не тревожить его дурными вестями, Чандрагупта юркнул под покрывало и закрыл глаза. Как ни странно, очень скоро он заснул глубоким сном без сновидений. *** Наутро Селевк даже не показал вида, будто рассержен или собирается отменить вчерашнюю сделку. Он ещё раз уверил Чанакью, что даст три тысячи воинов для нападения на Паталипутру. Обнявшись на прощание с наместником, Чанакья заметил сквозь ткань туники, что левая нога Селевка перевязана, и рана совсем свежая. — Откуда взялся этот порез? — удивился брамин. — Вчера его не было. — Напоролся на оружие, — Селевк выразительно посмотрел на Чандрагупту, словно запрещая тому говорить правду, но юноша и не собирался рассказывать. — Всё-таки, мне кажется, я что-то важное упустил, — бормотал Чанакья себе под нос, когда ему и Чандрагупте подвели осёдланных и взнузданных лошадей. — Эта рана на ноге Селевка не даёт мне покоя. Ты что-нибудь знаешь об этом? — Нет, ачарья, — не моргнув глазом, солгал Чандра. — Да и откуда мне знать, на что он там напоролся? Я ведь не следил за ним. Всю обратную дорогу Чанакья о чём-то напряжённо думал и не произносил ни слова.