Обольстительная и отверженная.

— Почему ты так много времени проводишь с А-Сян? С обиженным видом, чуть ли не надув губы, спросил Кэсин, только вошедшего к нему в комнату Цзышу. Это была наглая клевета — младшая сестра Лао Вэня и А-Сюй вовсе не были близки настолько, чтобы это казалось подозрительным или выходило за рамки обычных знакомых. Но стоило один раз согласится помочь этой буйной девушке, как недовольство Кэсина тут же вышло на новый уровень. Это одновременно пугало и смешило. То, как Кэсин пас его, словно ревнивая женушка, цепко вглядываясь и недоброжелательно провожая взглядом каждого, кто по его мнению «вторгался в личное пространство» господина Чжоу. Теперь даже его родная сестра, та, что еще толком не разобралась в своих отношениях с наивно-милым Вей Нином попала под подозрение, проведя один вечер в компании А-Сюя. — Лао Вэнь, а ты никак ли ревнуешь? Со смешком, и по-доброму ответил Цзышу. — Конечно нет! Но А-Сян такая невоспитанная, я просто боюсь оставлять ее в компании взрослых людей! Она запросто может меня опозорить! Как только А-Сюй в своей привычной манере мягко, но колко осадил его, Лао Вэнь тут же растерял прежний запал на недовольство и принялся искать аргументы. Это тоже было привычным делом — нечто вроде «Тот мужчина выглядит так, будто собирается обокрасть тебя» или «та женщина, и не стоит говорить что девушка, я точно знаю, что она не молода, хотела тебя окрутить! А-Сюй я спас тебя», Лао Вэнь убежденно говорил эти фразы в сторону очень юной и красивой девушки и почти старика, подошедшего спросить у Цзышу время. В этих ситуациях для господина Чжоу не оставалось другого выбора, кроме как измучено закатить глаза и преувеличено тяжко вздохнуть. –Тогда я должен поблагодарить Лао Вэня за предостережение и впредь относится к А-Сян снисходительнее. Закончив предложение беззлобной издевкой, Цзышу встал перед Кэсином и церемониально поклонился ему, тут же замечая появившуюся складку меж бровей у «женушки» на последних словах. Цзышу давно перестал злиться на Кэсина, он вообще, откровенно говоря, наслаждался всем, что было в этом капризном и немного обиженном на мир человеке. Сейчас, придя к нему домой, и развалившись в неблагопристойной позе на излюбленном диване, Цзышу чувствовал как его медленно и планомерно наполнял покой и ощущение уюта. Он знал, что Кэсин, сидя на стуле в двух метрах от него, еще немного посидит, посопит недовольно, а позже не выдержав, так же завалится на диван, прямо под бок Цзышу и с тихим вздохом уткнется в плечо. А-Сюю не хотелось думать о том, что все это значит — но он чувствовал, что какой-то не совсем невинный смысл в этом был. Игнорировать его у него получалось мастерски, но вот не замечать взглядов, бросаемых Лао-Вэнем, особенно когда тот так близко находился к нему, буквально заглядывая в душу, у него выходило не так хорошо. Вернее совсем не выходило: в очередной раз проиграв безмолвную битву взглядов и первым прикрыв веки, он неизменно мысленно возвращался к каждому такому моменту, когда оставался один в своей квартире, и был вынужден ложиться в холодную и одинокую постель. Даже думая о Кэсине перед сном, заботясь о его благополучии, обжигаясь огнем, когда домашняя майка его друга случайно задиралась, даже при всем этом, Цзышу все еще стойко отрицал факт своей глубокой влюбленности. Ему было нельзя, так он решил, еще когда впервые почувствовал животный голод, направленный на пухлые, маняще приоткрытые губы Кэсина, уснувшего у него на плече спустя два месяца после их повторного знакомства, и окончательно убедился в своей правоте, в тот момент, как почувствовал, что уже просто не может отказаться от присутствия этого невозможного человека в своей жизни. Признать эту кокетку важным было легко — Цзышу всегда ясно понимал свои чувства, признать незаменимым — невозможно, ибо тогда господин Чжоу обрекал бы и себя и его на мучения, которые того не стоят, а ему хотелось, что бы с его Лао Вэнем все всегда было хорошо — глубоко внутри А-сюй знал, что, чтобы войти в жизнь Цзышу, как успешный и улыбчивый человек, Кэсину пришлось пройти через многие трудности, о которых тот до сих пор не может вспоминать без слез. И все же, несмотря ни на что, и ощущая приятную тяжесть у себя на плече, Цзышу был неприлично счастлив. Он знал, что очень скоро уже не сможет насладиться прелестью неспешных будней, каждый из которых обязательно включает в себя цитирование пресловутых и возвышенных стихов, неуместный флирт и комплименты, а еще очень много двусмысленностей, произнесенных будничным, невинным тоном, но все же, пока он мог смотреть в завтра и видеть там все это, пока он мог наслаждаться этим сполна сегодня, пока эти радости жизни были ему доступны, Цзышу собирался испить это одурманивающее вино до последней капли — невозможность вернуться в эту гавань в будущем, заставляла цепляться его за каждый момент, ценить каждый день, в котором этот восхитительный человек пожелал видеть его, позволял к себе прикоснуться и подпускал так близко, что еще чуть-чуть и соблазн переступить грань становился практически невыносимым. Вслух же Цзышу никогда не говорил ничего подобного — все эти чувства он благоразумно оставлял при себе, предпочитая либо молчать, либо говорить несерьезные колкости, либо давать ценные советы по существу. Кэсин не смог бы догадаться, даже если бы имел намерение прочитать его мысли, с такой щепетильностью подходил к сохранению конкретно этой и еще одной тайны Цзышу. За три месяца до того, чтобы случайно попасть на благотворительную вечеринку, устроенную организацией «Долина призраков», где как подозревал Цзышу, Кэсин занимал далеко не последнее место, однако упорно молчал, А-Сюй, как он теперь понял по чистой дурости и от отчаяния, подписал военный контракт, согласно которому по истечению двенадцати месяцев он должен отправиться служить на границу. Это был уже второй его контракт — свой первый он отслужил за пять лет, вернувшись в родной город уже двадцати восьмилетним мужчиной, прошедшим смерть, кровь и голод. Что подтолкнуло его возобновить службу, не сказал бы и сам Цзышу, однако когда он приехал в родительский дом, ожидаемо обнаружив пустую квартиру, то ощутил, как, заглушенные адреналином и страхом, мысли опять выбегали из подсознания и захлестывали его. Он был совсем один — растеряв всех своих родных за первые двадцать пять лет, а друзей за последние три. Он ничего не умел — армия научила его только выживанию и лишениям. И абсолютно ничего не хотел — только заглушить это дурное чувство, закрыть эту зияющую дыру внутри себя. И спустя некоторое праздное время своего отпуска, потратить которое он решил на неприкрытую одиночную попойку напополам со слезами, Цзышу, как-то совершенно естественно обнаружил себя подписывающим свой второй контракт на службу. А потом случился Кэсин. На саму вечеринку Цзышу заставило пойти его начальство, как представителя от лица военных. То, что ее организатором окажется Вэнь Кэсин, его друг из старших классов, с которым он, волей судьбы, потерял связь еще до своего двадцатилетия, Цзышу был не готов. Они провели вместе всего полгода — Кэсин перевелся на середине выпускного класса, а потом куда-то неожиданно исчез, не появляясь вплоть до того, как Цзышу, схоронив брата, с горя, уехал в армию. Эта дружба, неожиданно для старшеклассников почти по-детски трепетная, была одним из самых приятных воспоминаний для А-Сюя. Среди прочих, этими теплыми моментами из давно минувшего прошлого, Цзышу утешался в особо напряженных переделках, когда чтобы доказать свое право выйти из дела живым нужно было потеть не один день. Но находясь в чуждой ему обстановке светской вечеринки, куда сам Чжоу Сю вписывался так удачно только благодаря умениям маскировки, наблюдая за изящной и легкой походкой, так сильно изменившегося, некогда, друга, он оказался не готов. Не готов к тому, что эти выразительные глаза, стоило ему переступить через порог, так цепко и неукоснительно начнут за ним следить. Не готов к тому, что Кэсин узнает его и без представлений, просто разок взглянув на не изменившуюся со школьных лет походку. И особенно не готов к тому, что тот будет выжидать подходящего момента подойти, и захватив самое въедливое вино, подстроит «случайное» падение с ним на Цзышу, который только чудом не грохнется, удержав их обоих от падениях чисто инстинктивно. А после Кэсин, «зови меня Лао Вэнь», со всей стремительностью торопливого юноши, так не вяжущейся с раннее продемонстрированными им изысканными манерами, затащит Цзышу в уборную, и будет долго и упорно теребить лацканы пиджака, снова совершенно «случайно» втирая в ткань винные пятна. — Господин Чжоу, прошу простите меня, кажется я совсем убил ваш пиджак. Это было так не красиво с моей стороны. Я непременно возмещу вам ущерб. Жаль познакомится при таких неприятных обстоятельствах… Он говорил что-то еще, имея цель видимо заболтать свою «жертву», но Цзышу сосредоточился только на слове «познакомится», то как Лао Вэнь по- особенному выделил его, видимо должно было намекать ему для чего затеяна эта игра. — Чжоу Сю. Он вполне мог представиться и настоящим именем. Но вид абсолютной растерянности и разочарования, промелькнувший за маской наглой уверенности этого прохвоста того стоил. И что бы усилить эффект, продлив растерянность Кэсина, Чжоу продолжил его дразнить. После фразы, медленно поднеся к лицу руку, как он делал подобное много раз в школе, дразня этим еще совсем юного Кэсина, так и сейчас, не изменяя манерности жеста, он убрал выбившуюся прядку волос за ухо. Когда он закончил, то вспыхнувший огонек понимания во взгляде Лао Вэня, мгновенно вытеснивший растерянность, дал ясно ему понять, что его друг однозначно понял посыл и не собирается уступать в игре начатой им же самим. Впрочем углублять это возобновленное знакомство Цзышу все же не собирался. Будущая служба, дамокловым мечом, висела над ним, пресекая все попытки завязать с кем-либо знакомство и отрезая возможность эти знакомства развивать. И приняв решение не искушать себя больше, чем он мог того выдержать, прибегнув к военной тактике отступления, Цзышу немного некрасиво оставил Кэсина с носом, еще до того, как тот смог узнать хотя бы его номер телефона. И пока организатор занимался формальным диалогом с «дорогим» гостем, А-Сюй уже улизнул на улицу и сев в первое попавшееся такси отправился домой. Но то ли Кэсин был богаче и влиятельнее чем хотел показать, то ли сама судьба хотела над ним жесткого посмеяться, но уже на следующий день А-Сюй обнаружил за дверью курьера с неоднозначной запиской, содержащей стихи непонятного смысла, и совершенно новый темно-синий пиджак, как говорила еще одна приписка «И цвет его, такой же синий, как то о чем мне не сказать» — Чего? Прислонившись к косяку и решив загуглить стихи из первой записки, адресат пришел в крайнее недоумение, обнаружив за детальным и слишком красочным описанием очистки персика эротический стих о… это было слишком. Поэтому было принято решение точно не искать смысла во второй, иначе складывалась совсем уж дурная картина. — Бесстыдник. Напоследок сказал смущенный и сбитый с толку Цзышу, в пустоту лестничного проема, затворяя за собой дверь. Дальше больше — за несчастные два месяца, во время которых Кэсин буквально объявил на него открытую охоту, появляясь во всех местах, где бывал сам Чжоу, а иногда и по несколько раз в день, только для того, что бы словно назойливая муха, только с ухмыляющейся моськой, стоять над душой и забалтывать неприличными или странными глупостями свой объект внимания, Лао Вэнь стал неотъемлемой частью дня для Цзышу, практически силой выбив себе эту почетную должность. И полковник Чжоу…он тоже человек. В конце концов, никто не сможет устоять перед призывно улыбающимся призраком прошлого, видеть которого в своей жизни есть самая запретная и сильная мечта. Цзышу просто сдался. Он полностью капитулировал, добровольно отступив от попыток закрыться, и отдав в руки Кэсину все козыри, позволил тому вольготно устроиться рядом. Спустя шесть месяцев после знаменательной вечеринки, к А-Сюю начало приходить понимание, что подобное решение, принятое видимо, не слишком на здравую голову, было грубейшей стратегической ошибкой. До службы оставалось жалких три месяца, а Кэсин так сильно утвердил свои «завоеванные» позиции, что погони его сейчас Цзышу тряпкой, тот все равно придет обратно и отхряпает себе прав еще больше, не забыв при этом сыто облизнуться. Да и сам А-Сюй, при всей своей ответственности и исполнительности наверное уже никогда сам не сможет оторваться от этого человека по собственному желанию. Он не сомневался в том, что на границу его потащат силком, в последний день ворвавшись в дом, и оторвав от Лао Вэня. Но, с другой стороны, что он мог поделать? …Абсолютно ничего (и в какой-то мере это было прекрасно), кроме того, как наслаждаться тем, что делало его сейчас счастливым и наверняка в будущем сделает еще более несчастным. Желание существовать, быть свободным, просто быть, теперь все это изобилие радостей било ключом, обескураживая внутренним напором даже его самого…и куда только делось то упадническое настроение. Будто Лао Вэнь, сам того не ведая, случайно смахнул опутавшую его душу паутину, одним литым и плавным движением своей красивой руки, стряхивая засохшую корочкой грусть и обнажая под холодные и освежающие потоки ветра, еще по настоящему юную, душу. — Что же мне делать, Лао Вэнь? Сиплым и слабым, на границе шепота, голосом он спросил у быстро задремавшего у него на плече друга. Этот вечер, такой же беспощадный в предоставляемом им безграничном уюте, почти ускользнул, очередными крупицами песка, из рук А — Сюя, как и сотни вечеров до него…