Пастух божьих коровок

Божьи коровки в нем души не чаяли. Позже, в квартире для сессий, Карма видел это не раз и не два. Как Гришка спит, расслабленный, разметавшийся в постели, с округлыми плечами, розовой нежной кожей… с уголком простыни, так удачно брошенным на бедра, словно ее укладывал влюбленный в Гришку фотограф. Он, этот несуществующий фотограф, будто намеренно выстроил кадр. Смахнул со лба Гришки розовые пряди. Складочка к складочке задрапировал простыню. Недрогнувшей рукой направил свет, чтобы по лицу и груди Гришки поползли светлые блики… Сделал все, чтобы получить идеальный снимок. Но Карма так и не решился достать мобильник и сделать фото. Только бросал жадные взгляды и запоминал, обмирая, испытывая вечный страх, что больше спящего Гришку не увидит. Не очутится в этой квартире, не встанет под стек, не будет орать под Гришкой, как сонм чертей из преисподней, обхватив ногами его бедра и дурея от удовольствия. Как будто все это – сиюминутное. Сегодня – есть, а завтра – нет. И каждый раз, когда Карма любовался спящим Гришкой, его отвлекали божьи коровки. Гришка спал у окна, и в метре от него – на белоснежном подоконнике, в сваленных горой книгах, коробках, мотках белой самоклеющейся ленты, - кипели животные страсти. Божьи коровки то ли плодились в квартире, то ли попадали внутрь, найдя щель между оконными рамами. Они ползли по металлическим полоскам жалюзи; карабкались и падали, и снова карабкались, и снова падали, стукались твердыми боками о подоконник, снова карабкались, падали, топали, водили хороводы… Расправляли полупрозрачные черные крылья, выпуская их из-под блестящих надкрылков. Карма ненавидел эти утренние коровьи оргии всей душой. Они мешали спать; мешали жить; мешали любоваться Гришкиной необычайной красотой. От их стука (бум-бум-бум-бум, с самого верха жалюзи, стукаясь о каждую пластину…) Гришка просыпался, и приходили в движение его пушистые, невероятной густоты ресницы. Глаза его были леденцово-розовыми и спокойными. Глянув из-под ресниц, Гришка улыбался уголками красивого, манкого рта, потягивался и сбрасывал простыню с бедер. И вставал. И шел ловить божьих коровок; проклятых, ненавистных, не-на-глядных божьих коровок. За одно утро Гришка собирал в ладонь стадо из семи, восьми, а то и десяти голов. Он относил коровок на балкон и отпускал на выпас: разжимал ладонь и стоял там, голый, спокойный, вдыхая солнце и весну. Оставался на балконе до тех пор, пока последняя коровка не расправляла черные кружевные крылья. Гришка их не торопил. Он словно знал их, тупых, одинаковых, в лицо и по имени. Различал по цветам и узорам надкрылков, а самых красивых, причудливых, непременно показывал Карме… Дурак. Что с него взять? Он был таким в момент знакомства. Стоял у входа в кафе – здоровенный, широкоплечий мужик в черной косухе и джинсах в облипку. Волосы его были ярко-розовые, как жвачка, прокрашенные до корней и стянутые на затылке в хвост. Гришка должен был ждать Карму – они договорились о встрече пару дней назад, – но вместо того, чтобы вертеть головой и высматривать в толпе рыжую макушку, Гришка сложил ладонь ковшиком и внимательно туда пялился. Карма подошел. Прочистил горло, неловко переступив с ноги на ногу. Гришка поднял взгляд и улыбнулся. - Смотри. Какая красивая! И Карма пропал. Не потому, что в ладони этого большого, красивого парня сидело маленькое насекомое. А потому, что глаза у Гришки были совсем как волосы – леденцово-розовые. Это ж какой у них родной цвет, что краска в линзах так легко его перекрыла? Это не выглядело уродливо и нелепо, как часто бывает с косплеерами. Это выглядело… так, будто он нереальный. Не крашеный, не переделанный, не с линзами в глазах. Будто он от природы такой: фантастический. Полюбовавшись коровкой, Гришка поднял руку и раскрыл ладонь, превратив её во взлетную полосу. Карма стоял и смотрел на него, как дурак. Мимо шли люди; хлопали дверью кафешки, смеялись, толкались локтями. Никто не сделал Гришке замечание, хотя он стоял прямо посреди дороги. Люди молча его обходили, словно теплый леденцовый взгляд, простодушное лицо и мягкие, сложенные в полуулыбке губы вызывали у них инстинктивную симпатию. Интересно, – подумал Карма, – у этого парня вообще есть враги? На него орет соседка, которой вчера мешало буханье его колонок? На него бурчат бабки с лавочек? Бычат пацаны из подворотни? Наконец коровка подняла блестящие надкрылки, расправила черные длинные крылышки и с натужным гудением, словно жук, свечой ушла в небо. Какое-то время Гришка смотрел ей вслед. Потом перевел взгляд на Карму – и того обсыпало мурашками. Пастух божьих коровок. И просто – Пастух. - Проходи, – сказал Гришка. Его леденцовые добрые глаза стали спокойными и равнодушными. Гришка развернулся на пятках, и куцый розовый хвост хлестнул у основания шеи. Если распустить ему волосы, вряд ли они достанут до середины лопаток. – Я занял столик в углу.

* * *

«Цель знакомства (можно указать несколько): Регулярный секс; Секс на 1-2 раза; Вирт; БДСМ». Четыре галочки. «Создание семьи», «любовь» и «дружба» Карму не интересовали. «Совместное проживание» – тем более. Ему часто писали. Он отвечал почти сразу, грубо и прямолинейно: да, давай; нет, пошел нахер. Парень с внешностью порномодели может позволить себе быть капризным. На него и так липнут, как мухи на ленту, обдрачиваясь до мозолей на фотки из отпуска. Карма знал. Ему рассказывали. Иногда – снимали дрочку на видео; он не отказывал себе в удовольствии и смотрел. Неважно, красив или нелеп член ухажера. Важно то, что возбуждение не подделаешь. Все они упивались Кармой. Восхищались им: рыжей ухоженной гривой. Смуглой до карамельности кожей. Крепкой задницей и таким прессом, словно Карма его не в спортзале натренил, а на Алиэкспрессе заказал. Когда Карма кончает, живот его выглядит просто фантастически. Там и в спокойном состоянии виден каждый мускул... а когда там все ходит ходуном, напрягается, подрагивает, поджимается... Когда он вытягивается под чужим телом, весь длинный, с тонкой талией и узкими бедрами, податливый – хоть в позы из Камасутры закручивай... Он знал, какое впечатление производит на людей. И ни капли себя не стеснялся. Перебирал и капризничал, словно секс с «семеркой» вместо «десятки» – ниже его достоинства. Заверни он хоть сотню желающих – придет еще столько же. И «десятки» среди них тоже найдутся: парни, которые смогут предъявить дрочные фото, и увлечь, и вскружить… Так было всегда. До Гришки. Гришку не интересовал секс. Он не пытался «увлечь и вскружить». Не юлил и не подкатывал яйца. Не истекал слюной и не заваливал комплиментами. Сходу предупредил: состою в отношениях, счастлив, если тебя не устраивает – не будем морочить друг другу голову. Гришка искал не любовника и не возлюбленного. Гришка искал сабмиссива. - Ого, - сказал он, придвинув стул и усевшись по левую руку от Кармы. Достал из кармана черные латексные перчатки, натянул, отпуская резинки и позволяя им с громким шлепком обхватить запястья. Поднял руку, провел подушечками пальцев по щеке Кармы – медленно, словно исследуя. Отвел яркую прядь с его шеи. - Рыжий как осень, - сказал Гришка, помолчав. – Голубой как небо. Фотки не врали. Я думал, фотошоп. Многие думали. Потом обмирали, увидев Карму в первый раз. Гришка не обмер. Это вызвало досаду пополам с раздражением: «какого хера я тут забыл?» Конечно, Карма не был сабмиссивом. Он и сам догадывался, что связывание и игры с наручниками – это для Гришки детский сад. Ему нужно другое. Ему нужно… - Опыт есть? - Конеч… - Карма запнулся. Гришка отвел руку от его лица и смотрел внимательно. Перчатки причиняли дикий эмоциональный дискомфорт: словно Карма был недостаточно хорош для него. Словно Гришка брезговал к нему прикасаться. - Нет, - признался Карма. – Был приятель, который иногда связывал меня в постели, но… Пусть так, – решил он. Если Гришку не устроит – и ладно. Лучше разойтись на берегу, чем вляпаться и разочаровать друг друга. Гришка осмотрел зал кафетерия, постучал пальцами по столешнице. Поднял глаза. Вперился леденцово-розовым, странным своим взглядом. От его ледяного, выбешивающего спокойствия Карму прошиб озноб. - Иди в туалет, закройся в кабинке, - велел Гришка. Это точно линзы? Такой красивый, удивительный цвет. - Полностью разденься и сделай пять снимков... в любых ракурсах. – Он говорил спокойно, скучающе, чуть приспустив ресницы. – УБЕДИ МЕНЯ фотографиями, что мне выгодно это сотрудничество. Скинь в телегу, оставайся в кабинке и жди решения. Карма моргнул. Уставился молча, онемевший и злой. - Чт… Гришка смотрел на него. Внимательно. Чуть наклонив голову. Карма ощутил, как пересохли губы, а в горле встал твердый горячий комок. В нем было столько возмущения! Столько обиды и непонимания: ты слепой вообще?! Ты меня что, не видишь?! Такие парни что, на дороге валяются?! Ему все равно, – с тоской ответил внутренний голос. Ему плевать. И на лицо твое, и на волосы, и особенно – на пресс. Он ищет не красивого любовника и не мальчика для эскорта. Он ищет то, чем ты, скорее всего, не являешься. Так и не ответив, Карма с пронзительным скрежетом отодвинул стул, протащив его металлическими ножками по полу. Облизнул губы, молча поднялся и ушел в туалет. Захлопнув за собой дверь кабинки, принялся стягивать водолазку. Какого хуя! Какого хуя! Вот так, ровно одна мысль: какого хуя? Еще ни разу его красоту не игнорировали так вызывающе. Иногда – молчали, потому что стеснялись или не считали нужным задирать его самомнение еще выше. Но в глазах парней, в самой их глубине Карма видел истину: влажное, жаркое, голодное вожделение. В леденцовых глазах Гришки была зияющая пустота. Даже на божью коровку он смотрел с большим интересом. Проверив, надежно ли заперта дверь кабинки, Карма стянул ботинки, носки, а потом – тугие черные штаны. Помедлив, сдернул трусы, побросав шмотки на закрытую крышку унитаза. Туалет был чистым и не зловонным – и на том спасибо. Обшарив карманы, достал телефон и включил фронталку. В голове было пусто и звонко. Карма словно забыл, как делал это сотни раз – те развратные селфи, которые рассылал своим бойфрендам. Будто упал нож гильотины и отсек все, что было до Гришки, оставил девственным и тупым, ничего не знающим и не умеющим. Карма сглотнул, дернув кадыком, и сделал первое фото.

* * *

- Ого-о-о-онь, - сказала Ворона, когда Гришка показал ей профиль с сайта знакомств. Прижалась со спины, обхватив за шею тонкой белоснежной рукой, и нагнулась к экрану. – Как, говоришь, его зовут? Его звали Карма. Дурацкий никнейм. Но парню шло: его гибкому смуглому телу, веселым глазам, исписанным хной рукам, сильным, мозолистым. - Опыта ноль. - Научишь. Гришка хмыкнул. Свою Табиту Ворона ничему не учила: та пришла уже готовая, горячая, развратная и послушная. Эксгибиционизм. Паппи плей. Маленькая милая собачка, эмоциональная, играющая в это так искренне, что Ворона в первый раз почти испугалась. Она хотела предложить девчонке роль лисы или норки – та была рыжей, гибкой и опасной, ей пошел бы хищный мелкий зверек. Но Табита была собачкой. Если человек стремится к пэт плею, то будет счастлив только в том образе, который выбрал для себя сам. - Очень красивый, - сказала Ворона, положив ладонь поверх Гришкиной и направляя мышку. Пролистала еще несколько фотографий. – Фантастика. Кем он работает? Предложи стать секс-блогером, пусть берет у магазинов игрушки на затест. Бабла сэкономите… Гришка улыбнулся. Поймал ладонь Вороны, притянул к лицу. Прижался губами к выступающей косточке запястья. - Все игрушки, которые нужны, у меня уже есть. Почти все. Самой славной, самой исключительной мог стать Карма. По фотографиям никогда не поймешь, хорош парень или нет. Будет ли слушаться. Будет ли обмирать под твоим взглядом, сгорать от нетерпения и жадности, хватая каждое слово, как манну небесную. Грош цена невероятной, невообразимой красоте Кармы, если бы не то, что Гришка рассмотрел в его глазах. Такое сладкое. Податливое. Его можно было давить одним взглядом. Вязать в узлы, будто он резиновый. Гришка видел, как сильно Карму обидело равнодушие. Как тот вскинулся, вызверился, чуть не заорал… и вдруг прикусил язык. Слишком послушный. Слишком жадный, чтобы упускать такое приключение. … зато фотки, которые он прислал из туалета, были на тройку с плюсом. Гришка пролистал их без интереса: откляченная жопа. Фото с поднятой руки – чтобы видно было лицо, грудь и кубики пресса. Набухший член в кулаке, еще не вставший навытяжку… Еще одно фото – щеки втянуты, средний и безымянный пальцы легли на язык, и теперь парень старательно их посасывает, прикусывает, облизывает… Этот снимок Гришка сохранил в галерею. В фотографиях он искал не художественную ценность, а раскованность и готовность демонстрировать себя. Оттянуть ягодицу и показать дырку парень не рискнул... минус, потому что недостаточно откровенно себя предлагает? Или плюс, потому что не опустился до банальщины? Гришка усмехнулся уголком рта; спокойно, одним пальцем набрал: «за бачком унитаза пакет, открой его». Угадывать, в какой кабинке окажется Карма, не пришлось – кабинок всего три, и одинаковые заготовки он оставил во всех. Простой белый пакет, свернутый в трубочку, теряющийся на фоне кафеля. Внутри – широкая черная лента и черная же строительная стяжка. Если бы кто-то полез к странному пакету в туалете, то вряд ли бы понял, зачем нужно его содержимое. Набрал дальше: «надень водолазку. Завяжи лентой глаза, запястья стяни стяжкой. Затяни ее зубами. Потом открой защелку в кабинке, чтобы я мог войти». Беспомощность. Вот, что это такое. Закрытые глаза, связанные руки. Никакой возможности прикрыться, если кто-то ворвется. «Раздвинь ноги, встань над унитазом и нагнись». Гришка не был сторонником полумер. «Обопрись локтями о бачок. Жди меня так». Отложил мобильник, заказал себе кофе. Парню потребуется пара минут, чтобы сразиться с собой. И либо он выскочит из туалета, как ошпаренный, едва успев застегнуть ширинку, либо… Две минуты прошло. Из туалета так никто и не выскочил. Гришка сидел, забросив ногу за ногу и покачивая ступней в тяжелом армейском ботинке. Потом заметил, как за одним из столиков завозился парень, собираясь то ли на кассу, то ли в туалет. Гришка вскочил первым, зашел, опередив всего на пару секунд, и встал поперек единственной прикрытой дверцы. Когда незнакомец влетел следом, врезавшись в спину Гришки, тот перегородил дверь кабины. «Застолбил» её, вежливо улыбнулся и залип в мобильник – прости, чувак, дела, дела, даже поссать не дают... к твоим услугам еще две кабинки. Парень пожал плечами и зашел в соседнюю, пожурчал струей, вышел и захлопнул дверь туалета. Только после этого Гришка убрал мобильник и положил ладонь на дверь кабинки. Толкнул ее и вошел. Карма стоял, как было велено – полуодетый, с раздвинутыми ногами и стянутыми запястьями, нагнувшись над бачком. Рыжие волосы, скрученные в жгут, стекли по плечу и растрепались. Парень подрагивал; мышцы его бедер и задницы напрягались, из-за чего вверху ягодиц проступали порнографичные ямочки. Бог знает, какого страху Карма натерпелся, когда в соседней кабине хлопали дверью и ссали в унитаз. Даже сейчас, когда Гришка распахнул дверь, Карма вскинулся и напрягся. Лента на глазах не дала понять, кто за спиной, и он застыл, растерянный, готовый шарахнуться и развернуться, пряча голый зад, прикрыться руками, скукожиться… - К встрече готовился? – спросил Гришка, запирая за собой дверь кабинки. Эмоциональная подготовка Кармы его не касалась. Только и исключительно гигиеническая. Скользнув взглядом по чужим ногам – вверх, к ягодицам, – сунул руку в карман и вытащил футляр. Открыл его, вытряхнул на ладонь небольшую пробку – бархатистую и не слишком толстую. Никаких рекордов от Кармы он не ждал. По крайней мере, не в первую встречу. - Блядь, ты меня напугал, - быстро, на одном дыхании сказал парень. Он дышал сбито, сжимал пальцы в кулаки, напрягая запястья – так, словно мог разорвать пластиковую стяжку. Потом вспомнил, что ему задали вопрос. – Да, конечно. Я всегда… Гришка размашисто, жестко и больно ударил его ладонью по ягодице. Кожа вспыхнула, как ошпаренная. - Мне не интересно, напугал я тебя или нет, - сказал он твердо. Парень отвернулся, бухнувшись локтями на бачок, задышав еще быстрее. - Захочу узнать, было ли тебе страшно – спрошу сам. Отвечаешь прямо, коротко и по делу. В отличие от болезненного шлепка, добавлять строгости в голос Гришка не стал. Тон был все такой же спокойный: словно это не Верхний отчитывает нерадивого Нижнего, а официант рассказывает о блюде дня. Взяв пробку за основание, Гришка дотянулся ею до чужого лица, провел кончиком по мягким губам. Край куртки скользнул по обнаженной пояснице Кармы – там, где задралась водолазка. - Соси. Голос стал на пару градусов теплее. - Примешь ее без лубриканта. В твоих интересах, чтобы слюны было много. В том, что парень умеет сосать, Гришка не сомневался. Другое дело, что сейчас он в туалете, куда в любую секунду могут вломиться, и сердце его бьется часто, как у подбитой куропатки. Из-за стянутых рук и завязанных глаз чувства обострены до предела, и когда пробка коснулась губ, Карма инстинктивно дернул башкой. Потом понял, что ничего ужасного ему в рот не суют, и обвел языком округлый кончик игрушки. Сжал его губами, торопливо посасывая, ласкаясь, словно играясь с живым членом; потом жадно вобрал в рот всю пробку, сдавив зубами перемычку. Слюны не жалел, дыша часто, чуть не захлебываясь. Гришка его не отвлекал; сам при этом ни черта не делал, только прислушивался к звукам, доносящимся снаружи. То, что Нижний должен быть на взводе, ощущать себя на грани раскрытия и прилюдного позора, не значит, что Верхний может позволить себе не контролировать ситуацию. Наконец Гришка двинул пробкой, высвобождая ее из чужого рта. Только напоследок мазнул влажным кончиком по раскрасневшимся губам. Пальцами одной руки развел крепкие, округлые ягодицы, а другой надавил, одним толчком вгоняя пробку. Не стал рассусоливать, растягивать кончиком, как-то проверять готовность... Даже если не растянут – дело двух секунд, короткую вспышку боли как-нибудь переживет. Парень дернулся, простонал в голос и тут же заткнулся – видимо, вспомнил, где находится. Гришка усмехнулся и убрал в карман пустой футляр. - Одевайся, развяжи глаза и выходи, - бросил он через плечо, покинув кабинку и прикрыв дверь. - Подойди к барной стойке, закажи что-нибудь, потом возвращайся за стол. Судя по шороху в кабинке – парень дернулся, но тут же замер, напряженно вслушиваясь. Избавиться от стяжки он, конечно, не сможет. В лучшем случае – приспустит рукава так, чтобы черная пластиковая полоска не бросалась в глаза официантам. Но если стяжку увидят – разве это не забавно?..

* * *

Не может быть, – повторял себе Карма. Этого не может быть. Господи, блядь, боже, со сколькими он трахался! В скольких позах! Но делал это потому, что сам так решил! Как вышло, что теперь за него решает хуй с горы? Безумно сексуальный, жвачково розовый, как ебучая фея, как единорог с клубничным мороженым вместо кончи, – но все-таки хуй с горы, которого Карма видит впервые в жизни! Этого не может быть. Неможетбыть. Нетнетнет. Блядь. Нет. У него тряслись поджилки и подгибались колени. Болела жопа: слюна – не смазка, кто бы там что ни говорил. Карма уткнулся лицом в кулак, сжал костяшки пальцев зубами, пытаясь не скулить от унижения. И возбуждения. И странного, наполнившего яйца восторга, от которого так тяжко и сладко внизу живота. Решив, что стоять и дальше с голой жопой опасно, быстро распрямился. Пробка сдвинулась, придавив простату. По мозгам шибануло густым, горячим удовольствием – аж в пот бросило... Карма ощутил, что еще чуть-чуть, и захнычет, как девка. Рука инстинктивно дернулась к повязке, но вдруг застыла. Пальцы заскребли по ткани. «Одевайся, развяжи глаза и выходи». Порядок действий важен? Или нет? Имеет он право на свободу интерпретации?.. Карма закусил губы. Задышал ровно и медленно, пытаясь успокоиться. Потом, так и не сняв повязку, обернулся и зашарил рукой. Нащупав дверь кабинки, дернул на себя, позвенел задвижкой и, наконец, заперся как надо. Мучительное напряжение, густо замешанное на страхе и стыде, начало отпускать. Карма ссутулился, на ощупь подбирая одежду и связанными руками пытаясь натянуть штаны. Из-за проклятой повязки чувства обострились. Карму почти передергивало, когда вместо текстиля он дотрагивался до холодного фаянса или пластика. С трусами даже морочиться не стал – слишком трудно, ноги ходуном ходят, сердце колотится, а венка в виске пульсирует так, словно вот-вот лопнет от стресса. Испытывая гулкое, тянущее возбуждение при каждом движении, поднял штаны до верха бедер. Взялся за шлевки, потянул, расправляя жесткую ткань поверх ягодиц, и весь содрогнулся. Было больно. Было страшно. Было так, что словами не передать. Ткань жгла, сдавливала ягодицы, вдвигая пробку глубже, и Карма не сдержался: проскулил тихонько, ощущая себя изнасилованным и жалким. Кое-как нагнувшись, сунул босые ноги в ботинки и принялся шнуровать. Без помощи глаз это было так долго и трудно, что в туалет успели зайти, воспользоваться соседней кабиной по прямому назначению, пошуметь водой и уйти. Все это время Карма сидел на крышке унитаза, намотав шнурки на кулак, и невидящим взглядом пялился в черноту повязки. Когда пытка обувью закончилась, Карма трясущимися руками стянул с лица ленту. Уже ведь можно?.. Вместе с трусами и носками бросил ее в пакет, а потом выскользнул из кабинки, переступая осторожно, словно идя по иголкам. - Космо. Плевать, что бабский коктейль. Карма думал не о том. Карма вообще… кажется, не думал. Все ощущения сосредоточились в многострадальной жопе – той самой, на которую он так оголтело искал приключений. Ну что? Теперь доволен? Вместо этого Карма заставил себя думать о руках. Натянул рукава, сжал их так, что пальцы побелели от напряжения. Поза была неестественной – никто не держит руки сведенными без причины! – и Карма ссутулился, приложил запястья к животу, словно мучился от желудочной колики. Взгляд у бармена был странный. То ли он видел стяжку… то ли размышлял, нужно ли предложить клиенту помощь и таблетку но-шпы. Гришка ждал его там же – в дальнем углу. Покачивал ногой в армейском ботинке и листал что-то на мобильнике. Карма подошел, отодвинул стул и осторожно, краешком зада попытался присесть. Сначала уперся рукой в сиденье, пробуя удержать себя на весу… но понял, что долго так не протянет, и обмяк. Сел на пробку всем весом, словно решив испытать себя на прочность. Игрушка не такая уж большая – он помнил, как исследовал ее ртом, ласкал округлые бархатистые бока языком и губами. Вот только любой предмет в жопе кажется в два раза больше, чем на сантиметровой ленте. Секунд десять Карма отсидел спокойно – только грудь вздымалась, обозначая дыхание. Потом задрожал, заерзал, коротко промычав. Очко растянуто... простата сдавлена, все внутренности сдвинуты игрушкой. Как она может быть маленькой! Такое ощущение, что там не пробка, а ебучий хуй! Гришка отвлекся от мобильника и улыбнулся. Глаза его были дружелюбными. Почти так же он недавно смотрел на божью коровку. Он, как пастух с хворостиной, гнал Карму бог знает куда: может, на пастбище, а может, к черту на рога. На пытку. На убой. В пасть к волкам. А Карма шел, едва переставляя ноги, одуревший, не способный оказать сопротивление. - Заказать что-то из еды? – спросил Гришка. И положил мобильник на стол. Убедился, что Карма смотрит, разблокировал экран и запустил приложение, сопряженное с игрушкой. Карма взопрел. Слабо двинул руками, пытаясь отбросить длинные патлы за спину. Разлепил ссохшиеся губы и просипел: - Что ты… Гришка запустил вибрацию, и это… ох. Нет. Это не было так ужасно, как успел вообразить Карма. Вибрация была странной, неоднородной – Гришка на его глазах коснулся пальцем экрана и нарисовал паттерн. Сначала – слабая пульсация, несколько коротких дробных толчков; потом волнами по нарастающей вплоть до максимальной мощности – и на спад. Закончив с этим, Гришка взял чашку с кофе и отхлебнул. Потом сказал: - Хочу, чтобы ты кончил тут. Так просто! Словно речь о воскресном ток-шоу, а не о том, чтобы Карма прилюдно спустил в штаны. Пульсация достигла пика и пошла на убыль. Карма вдохнул и выдохнул. Потом ссутулился, когда подошла официантка и поставила на стол заказанный коктейль. Не поблагодарил, даже башку не повернул в ее сторону. Боялся, что по раскрасневшемуся лицу, бегающему взгляду и лихорадочному блеску глаз она догадается обо всем. - Пожалуйста… - выдавил Карма, сжав пальцами край столешницы. Стяжка впилась в запястья и причиняла боль. – Давай не здесь. Пожалуйста… в туалете… я… Гришка улыбнулся официантке, стрельнув взглядом из-под пушистых ресниц. И сказал: - Нет. Потом открыл инстаграм и принялся листать фотки. Вибрация наросла. Потом схлынула. Карма понял, что общаться с Гришкой не нужно, потянулся к карману и достал мобильник. Не зная, чем себя занять, прицепился к кафешному вай-фаю и включил без звука первое попавшееся видео. Успел посмотреть минут пять, прежде чем вибрация пробрала до костей. Внизу живота потеплело, налилось приятной тяжестью; член привстал, натягивая ткань штанов. Он и до того был налитым, болезненным – слишком странные манипуляции пришлось проделывать в туалете… Но теперь напряжение усилилось, и теснота штанов перестала казаться чем-то возбуждающим. Скоро Карма поймал себя на том, что не смотрит. Сюжет роликов ускользает, мысли все время падают вниз – к очку, в котором засела гладкая, бархатистая пробка. Паттерн вибрации не изменился, но тело потихоньку разогрелось, внутри все размякло, словно мускулатура расслабилась и налилась теплом. Потом пришла пульсация – приятная, бьющая молоточком в висках, отдающая эхом в напряженном члене. Карма заерзал, кусая губы, наклонился к столу и уперся в него локтями. Задышал быстрее, уже заведенный, с горящей от возбуждения кожей. Отмотал видео, пытаясь сосредоточиться... и еще разок... За его спиной передвигали стулья. Говорили. Смеялись. Карма замер – с колотящимся сердцем, налитыми тяжелыми яйцами и пульсирующей дыркой, пялясь остекленевшим взглядом в экран, – и вдруг решил: кончать не будет. Из принципа! Какого хуя этот еблан указывает, кончать ему или нет! Сейчас он встанет, скажет твердо и категорично… чтобы выключил!.. освободил!.. Вибрация прошибла аж до копчика. Карма застонал, подергивая бедрами и изнывая, заерзал жопой по сиденью, уже не в силах сдерживаться, чувствуя себя так, словно горит, или плавится, или всё вместе. Судорожно двинул кадыком, кусая губы и ощущая, как волосы разметались, и влажная рыжая прядь прилипла ко лбу. Штаны тоже повлажнели: хуй давно терся о ткань, пропитывая её обильным предэякулятом. Протянул так еще минут пять, испытывая нестерпимое желание сунуть руки вниз, расстегнуть штаны и запихнуть туда ладонь. Оттянуть яйца – так, чтобы не получилось спустить; что угодно, лишь бы не доставить уроду такого удовольствия! Но сделать ничего не успел. Вдруг выпрямился, словно штык проглотив, положил руки на стол и уставился на Гришку. - Я, - сказал отчетливо, - сейчас... … и поплыл. Приятное, изнуряющее чувство поднялось волной, окатило брызгами, как от кипящего масла – кожа вспыхнула, щеки раскраснелись, а на лбу проступила испарина. Спустил в штаны, ни о чем не думая, не воспринимая шум вокруг, мало что соображая… Кажется, Гришка ему что-то сказал. Положил мобильник на стол, что-то сделал… Отключил вибрацию. Карма не понял. Мысли в его голове, жирные, неповоротливые, едва-едва могли разминуться друг с другом. - … как ты себя чувствуешь? Карма поднял голову. Заднице было больно; ни приятного возбуждения, ни экстаза пробка больше не вызывала. Сердце бухало в груди тяжело, полнокровно, и мышцы ломило, словно Карму только что ебали всемером. Он открыл рот, твердо зная, что скажет. Пошлет Гришку так далеко, как тот еще не путешествовал. Заорет. Двинет в рожу кулаком… двумя кулаками, раз уж запястья сцеплены. Потом Гришка протянул руку, и между пальцев его блеснул скругленный кончик столового ножа. Стяжка лопнула, словно была тонкой, как ниточка. Карма открыл рот – и сказал быстрее, чем успел подумать: - Хорошо! И еще, вцепившись пальцами в запястье и защипнув кожу там, где больнее всего: - Мне так хорошо!.. Девчонки, сидевшие через столик, оглянулись и захихикали. Ой, да к черту…

* * *

Пастух божьих коровок. Такой странный! Коровки ходили к нему на поклон: слетались по утрам и топали, отплясывали, водили хороводы. Словно в нем был свет, невидимый людскому глазу – восхитительный, лучистый. Кусочек солнца, спрятанный в человеке. Прилетев на свет, коровки гуляли по его рукам, расправляли крылышки и улетали, вобрав каплю его невыносимого сияния. С коровками он всегда был ласков, а с Кармой – не очень. Только иногда – очень редко, – Гришка вел пальцами по его лицу, легонько и нежно касался губ и говорил: «такой красивый». Это не было комплиментом. Не той банальщиной, которую Карме нашептывали, выкрикивали, написывали бесконечной чередой сообщений. В такие моменты он ощущал себя маленьким, блестящим и твердым. Послушным взгляду странных розовых глаз. Божьей коровкой, которой Гришка любовался, но в любой момент мог посадить на ладонь, поднять к небу и сказать: «ну всё, лети». И Карме тоже придется раскрыть крылья.