Кровь и шелк

      Первое впечатление — самое важное. Всё, что она увидит в первые секунды, сформирует её восприятие новой жизни. Именно поэтому Давид был ярым противником превращений во время нападений в подворотне. Мало того, что обычно вампиры, промышляющие подобным, были низкого ранга и в любом случае не могли «создать» здоровое существо, да ещё и окружающая обстановка оставляла травмирующий след. Страх, боль, грязь и разруха могли сотворить лишь монстра. А Давид планировал создать королеву. И на следующие месяцы он выбрал для неё роскошную спальню вместо стерильной белой палаты.       Чёрно-красная гамма была любимой у Давида, как и шёлк и бархат. Он не мог, да и не хотел отказываться от своих старых привычек. Поэтому большая кровать с алой шёлковой постелью была закрыта тяжёлым балдахином, тяжелее были только бархатные чёрные шторы на всю стену. Высокие красные розы везде, где только можно, и ароматические свечи, прикрытые рассеивающим ширмочками — в первую неделю любой свет будет резать ей глаза, но и в темноте ей находиться нельзя.       Давид подготовил и девушку. Все эти дни он и так тщательно за ней ухаживал, но сегодня, перед ритуалом, бережно вымыл её в ванне, и теперь её кожа сладко пахла розовым маслом. Волосы вымыл, высушил, расчесал, но не стал собирать в причёску — впереди у неё часы метаний в агонии, и он не хотел доставлять ей лишний дискомфорт. Поэтому и из одежды на ней было только нежное шёлковое платье, больше похожее на комбинацию или ночную рубашку.       Близилась полночь, и Давид спешил доделать все дела — следующие несколько дней и ночей он будет буквально прикован к этой девчонке, голодной, испуганной и страдающей. Но на сегодня он отпустил всю прислугу, потому что эта ночь была слишком интимной. Слишком важной. И всё должно быть идеально.       Девушка прекрасно смотрелась в этом таинственном полумраке, на алом шёлке, бледная кожа контрастировала с тёмными волосами, болезненный румянец наконец-то сошёл, но Давид знал, что девушку снова ждёт лихорадка, так что такая идеальная белизна кожи вернётся нескоро. Пока что она выглядела как обычная здоровая молодая девушка. Человеческая девушка. И быть ей такой оставалось считанные минуты.       Боль вырвала её из уютной темноты, резанула по шее и исчезла. Девушка коротко вскрикнула, даже не успела испугаться или что-то понять, потому что боль перешла в тягучее сладкое удовольствие. Девушка застонала, сжала бёдра, выгнулась, не особо понимая, к кому тянется. Да и неважно это было, она растворялась в ощущениях и хотела их продлить.       Давид не отказывал ей в этом. Что ж, это была особая способность высших вампиров — дарить с укусом не боль, а наслаждение. Да и не собирался он слишком долго мучить её, достаточно было только глубоко вонзить клыки и немного их подержать в теле, чтобы яд успел напитать кровь. Девушка слабо вскрикнула и так пришла в сознание, но почти сразу же забилась под ним, застонала, прижалась. Давид подхватил её под спинку, не давая выскользнуть из его хватки. Нежное выгибающееся молодое тело не могло оставить его равнодушным, он вынул клыки и чуть отстранился. Глаза девушки были прикрыты, голова запрокинута, по шее уже текла кровь, и Давид пока только слизывал её, сдерживая себя от нового жадного укуса.       Но действие яда потихоньку проходило, и уже через минуту девушка застонала жалобно и испуганно.       — Тише, не бойся, всё будет хорошо.       Она завозилась в его объятиях, ещё не понимая, что так теряет ещё больше крови, попыталась его оттолкнуть. Давиду пришлось вжать её в подушки и снова прикусить, на этот раз уже напиваясь крови. Это была её маленькая плата за невероятное будущее. И вот теперь девушка заплакала. У неё не было никаких воспоминаний о прошлом, о том, кто она и что здесь делает. Сознание только подсказывало, что то, что с ней происходит, ненормально и опасно для жизни.       С недовольным рыком Давид всё-таки оторвался от её шеи, даже зализал ранки, частично останавливая кровотечение. Девушка не шевелилась, замерла и испуганно ловила каждое его движение. Такая беззащитная и жалостная. Давид зажимал рану ладонью, одновременно поддерживая девушку за шею, и этим только ещё больше её пугал.       — Кто вы? Зачем?..       Наконец-то он услышал её голос, правда, искажённый ужасом, но всё равно нежный, очень подходящий её миниатюрной фигуре.       — К сожалению, или к счастью, я вампир. И ты скоро станешь такой же. Ну вот, я ответил на оба твои вопроса. Но у нас мало времени, не так ли?       Девушка бледнела. Хоть Давид и не чувствовал, что кровотечение возобновилось, но забеспокоился, проверил пульс — слабый, едва слышный. Девушка жадно ловила ртом воздух, но это ей слабо помогало — она тут же выдыхала его с хрипом.       — Ты готова? Доверься своим инстинктам, они не позволят тебе умереть.       Её взгляд туманился. Пора. Давид прокусил себе предплечье и быстро поднёс его к её губам, но держал чуть на расстоянии — кровь всё сделает сама. Укус был не слишком глубоким, достаточным, чтобы кровь текла, но не быстро. Девушка, уже прикрывшая глаза, готовая потерять сознание, теперь вздрогнула, оживилась. В снова открытых глазах всё ещё не было ничего осознанного, зато её тело поддалось инстинкту и всё сделало само: она открыла рот и потянулась к окровавленной руке, ориентируюсь только по запаху крови, такой необходимой ей сейчас. Давид с удовольствием наблюдал за тем, как она сначала только слизывает текущую кровь, но с каждой каплей набирается сил и быстро присасывается к месту укуса. Кровотечение слишком слабое, взрослый вампир бы так не наелся, но для её первых минут этого было достаточно.       Чистая кровь такого высокорангового вампира как Давид была бы настоящим нектаром для многих, и он не собирался тратить её зря, но эту девчонку явно баловал. Ей было бы достаточно и нескольких больших глотков, но Давид не спешил убирать руку. То, как менялось её состояние — от ужаса смерти до сытого расслабленного удовлетворения — забавляло его. Давно уже ему не доводилось «выкармливать» молодняк. Даже Ярославу он давал лишь столько крови, сколько было достаточно для превращения в здорового полноценного вампира; и видел бы Яр сейчас, как Отец удобно устроился на подушках, уложив девушку под боком, и напаивал её своей драгоценной кровью, он бы с ума сошёл от ревности.       Девушка довольно зажмурилась и уже едва шевелила губами. Ей было слишком хорошо, тепло и уютно, и от этого клонило в сон. Обжигающего холода, так испугавшего её в первые секунды, больше не было, как не было и страха. В объятиях этого странного мужчины было так спокойно, что она и сама не поняла, как уснула. Давид старался даже не шевелиться, только вытер кровь с её подбородка. Впереди у неё несколько часов крепкого сна, а потом всё начнётся сначала, только ещё хуже, с мучительными судорогами, истерикой и криками боли. И он должен быть рядом, если хочет, чтобы всё прошло идеально.       Семья — превыше всего, это Яр усвоил с первого дня, даже ещё до того, как Отец обратил его. Когда проливается кровь любого члена семьи, и уж тем более Отца, все об этом узнают в тот же миг. Все дети должны прийти на помощь, где бы они ни были.       В тот момент Ярослав блаженно раскинулся на подушках в роскошном номере отеля, слишком пошлом для простого туриста, но идеальном для приятного времяпрепровождения с любовником. Прошло уже четверо суток с той ночи, и Яр не хотел больше находиться в дешёвом гостиничном номере, как и не мог вернуться в дом. Поэтому выбрал одно из своих любимых мест: номер, где всё было так, как он любил. Шёлковая постель казалась ему даже забавной — во время секса, конечно, можно неловко соскользнуть, зато ткань так приятно охлаждала разгорячённые тела. Ещё здесь было огромное зеркало в шкафу-купе, прямо возле кровати, и Яр не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться собой и Тимом. Они оба были молодыми и сильными. И всё ещё горели неутолимой жаждой друг друга. Яр знал, что никто и никогда не сможет удовлетворить Тимофея так, как он, да тот и не посмел бы даже взглянуть на другого. Сейчас же Тим стал особенно покладистым. После той оплошности он старался быть тише воды, ниже травы, и вообще всячески угодить своему любовнику. Тим прекрасно знал, что любит Ярослав, и уж точно знал, как успокоить его в такие сложные времена. Яр был рассержен на кого-то, переживал, ходил хмурый, и поэтому, как только ему стало лучше, Тимофей тут же вернулся к своим обязанностям — удовлетворять своего повелителя.       Так что в ту самую ночь у них не было особых планов, кроме как продолжать бездельничать. Хотя бездельничал только Яр, Тимофей же трудился не покладая рук. И языка. И губ.       Оба они были раздеты, но сразу становилось понятно, кто в их паре доминирует — Яр был великолепен даже в своей наготе. Стройный, поджарый, чуть смуглый, с чётко очерченными мышцами — он мог бы быть отличным натурщиком. Но дело было не только в идеальной внешности. Ярослав знал, что он хорош, силён, молод и перспективен и никогда не стеснялся показать это надменным взглядом, тонкой мимикой, изящными движениями.       Даже сейчас он полулежал на подушках, раскинув ноги, положив руки на спинку кровати, откинув голову. Он не хотел смотреть на Тимофея, хотя его округлая задница была чертовски аппетитной, возможно, поэтому и сбивала, отвлекала, если можно так сказать. Яр хотел сосредоточиться на ощущениях. Тимофей не спешил, сегодня его целью было расслабить Яра, а не довести до оргазма за минуты. Поэтому он то чуть скользил языком по головке, то опускался губами до самых яиц. За эти годы они хорошо изучили тела друг друга, знали каждую особую точку, самые чувствительные места. Яр, например, любил, когда Тим играл с мошонкой, засасывал яички или облизывал, чуть дразнясь одним лишь кончиком языка, а руками при этом не забывал проходиться по члену.       Вот примерно в такой момент, когда член Яра упирался в нёбо Тимофею, Давид прокусил руку, чтобы напоить кровью свою «новорождённую» дочь. Яр всё понял сразу и дёрнулся, грубо оттолкнув голову Тима.       — Что такое? — растерянно спросил Тим, вытирая слюну с подбородка. — Что-то не так?       Ярослав одевался быстро, слишком быстро! Он даже не пошёл в душ, только резкими и суетливыми движениями натягивал на себя джинсы, путался в пуговицах рубашки.       — Яр! Да что такое?       Тимофей в этот момент его только раздражал! Сейчас его нагота показалась Яру глупой и неприятной — слишком худой, с тонкой бледной кожей, и даже член теперь вяло лежал на бедре. Настроение было препаршивое.       — Он её превратил. И дал свою кровь. Благодаря тебе у меня только что появилась «сестрёнка».       Последнее слово он выплюнул с особой ненавистью. Он не хотел даже представлять то, что будет дальше, но картинки сами всплывали в памяти. То, что с ним делал Отец, что он сам просил с собой сделать в порывах той безумной похоти, он не повторял больше ни с кем. И теперь она!       И хоть спать с Отцом он перестал сравнительно рано — буквально через год уже нашёл себе любовников — но ревность, вспыхнувшая вдруг, больше не угасала. Ярослав был последним из детей Давида. И не собирался этого менять. Оставался лишь один шанс — не дать ей выжить. Впереди мучительное превращение. Потом Отец будет выкармливать её кровью, день за днём, пока у неё не начнут резаться клыки, пока она не сможет сделать первый самостоятельный укус. А это больно, очень больно и тяжело! И она может это не пережить.       В любом случае кровь Отца пролита, и он обязан прибыть на её зов. Вот и повод, чтобы появиться в доме, а заодно и присмотреть за этой сучкой.       В узком коридоре тускло горели бра, едва рассеивая темноту. В этом доме было мало окон, и все они всегда были плотно зашторены. Вампиры прекрасно ориентируются в темноте, но Давид по старой привычке любил слабый свет свечей или тёплый уютный огонь камина. Так что даже ночью в пустынных коридорах было достаточно светло, чтобы различить лицо человека.       Яр даже не особо удивился, когда, открыв дверь из своей комнаты в отеле и выйдя в коридор уже в доме Отца, увидел там фигуру в чёрном костюме. Мужчина медленно, осторожно ступая по мягкой ковровой дорожке, прохаживался длинным коридором, заложив руки за спину. Высокий, тонкий, изящный. Именно изящный. Его движения были сдержанными, будто он ленился лишний раз пошевелиться или берёг силы на что-то другое, более важное, но при этом не забывал об осанке, грациозности изгиба шеи и плавности рук. Это был Эд — Эдвард, Эдмунд, Эдуард и любые другие варианты этого имени — первый сын Давида. Ярослав Эда на дух не переносил, и не потому, что тот был первенцем и своего рода любимчиком, гордостью Отца, а только лишь из-за его характера и манерного поведения. Эд всегда, каждый чёртов раз, при каждой встрече снова и снова рассказывал о том, как познакомился с Отцом. Было это ещё в конце шестнадцатого века. Эд был герцогом, слишком любопытным для своего времени, любил всякого рода эксперименты, в общем, был открыт к новому. Поэтому, когда в его городе появился Давид и нанёс ему вежливый визит, они оба поняли, что это судьба. Эдвард проникся к новому знакомому таким уважением, с таким восторгом и трепетом ждал каждой новой встречи, что стоило Давиду только намекнуть на то, что они будут вместе вечно, Эд согласился не раздумывая. До этого у него не было отношений с мужчинами, но Давид умел расположить к себе. И Эд был согласен на всё, лишь бы удержать такого блистательного мужчину рядом.       Прошли века, но Эд всё равно оставался любимчиком Давида. Сейчас он снова жил в Британии, занимался бизнесом, щедро одаривал Отца, ни на секунду не забывая об их особых отношениях. И Давид отвечал ему взаимностью. Поэтому Ярослав не удивился, что первым прибыл именно Эд. Его высокая тонкая фигура с узкими плечами в обманчивом свете бра выглядела такой беззащитной, казалось, её можно сломать одним ударом. Но Яр не обманывался: он знал, что из всех детей Давида именно он самый слабый, потому что самый молодой, самый последний. Годы брали своё, и кровь Отца уже не была настолько сильной, чтобы создать идеального вампира. Да и, честно сказать, Давид особо не старался, создавая Яра. Это был просто его каприз, желание заполучить красивого юнца с несносным характером в своё вечное подчинение, не более того. Но Яр об этом, конечно же, не знал. Зато прекрасно знал, как к нему относится Эд.       — Странно, что тебя не было здесь в момент превращения. Ты снова прогневил Отца? — речь Эда могла показаться слишком вычурной и старомодной, потому что он мало говорил на русском и помнил его лишь по старым романам.       Эд повернулся нарочито медленно, будто строгий учитель, заставший ученика за чем-то неподобающим. И взгляд его светлых, почти прозрачных глаз был таким же строгим. По праву старшего он считал своим долгом воспитывать молодняк.       — Я был здесь раньше. До превращения, — холодно ответил Яр, подчёркивая, что он-то знает больше некоторых. Но на Эда это не подействовало: он усмехнулся, едва приподняв уголки слишком тонких губ, и чуть прищурился.       — Девушка, значит. Она должна быть действительно особенной, раз удостоилась такой чести.       Яру пришлось собраться с силами, чтобы сдержаться. Эд — великолепный манипулятор, он всё поймёт по одному неловкому движению, по тени на лице, по взгляду, даже по дрогнувшему голосу. Старый опытный вампир. Играть с ним было опасно.       — Всему своё время, Эд. Я думаю, Отец сам расскажет о ней, если сочтёт нужным, конечно же.       Эд сел на банкетку недалеко от двери в спальню и приготовился к долгому ожиданию. Яр оценивающе прошёлся взглядом по его позе: нога на ногу, руки сложены в замок и покоятся на колене, голова чуть откинута на стену. Сколько он так собрался просидеть? Час? Два? Зачем?       — Не стой. В ногах правды нет, как тут говорят. Когда понадобится наша помощь — мы услышим.       Даже слова он произносил медленно и тихо, словно берёг голос. Да что же они задумали? Яр хмурился. Своего превращения он уже почти не помнил. От него остались лишь отголоски ощущений: боль, голод и холод, а потом блаженство и неутолимая похоть. Но что конкретно происходило, он сказать не смог бы. Тимофей же обратился быстро, буквально через двое суток он уже был бодр и полон сил. Через две недели, правда, он снова слёг в лихорадке, пока не выросли клыки, но и эта фаза прошла быстро. Вообще, Тим, несмотря на свою внешнюю слабость и какую-то почти девичью нежность в фигуре и лице, оказался сильным и выносливым. Поэтому Ярослав и не мог понять, зачем здесь Эд? Что такое должно произойти, чтобы потребовалась помощь самого сильного из детей Давида?       — Сядь. Не суетись. Дэйв позовёт, когда мы понадобимся, — всё так же тихо произнёс Эд. Он любил называть Отца на американский манер, хотя его истинным древним именем было Давид.       Насколько Яр знал, Давида самого обратили в пятом веке, и с тех пор он со своим создателем скитался по Европе и Ближнему Востоку в поисках знаний. Знания Отец ценил больше всего. Он был живым воплощением поговорки «знания за плечами не носить». Годы шли, возникали и исчезали королевства, но Давид проходил сквозь время, пронося с собой такую информацию, которой позавидовал бы любой историк.       Яр с каким-то садистским удовольствием отметил, что Отец по сути своей был психопатом, и это помогало ему выживать веками: он был чертовски хитёр и изворотлив, при этом у него были свои, пусть и искажённые, принципы, которым он неуклонно следовал. Но это никак не влияло на его жестокость, с годами она становился только изощрённее. Яр посмотрел на Эда, сидевшего неподвижно и даже прикрывшего глаза, и вспомнил, как тот вечно хвалился тем, насколько нежным и деликатным был с ним Давид сразу после превращения, как он ласков был в постели с новичком, как позволял ему многое, не требуя взамен практически ничего. Яр же не желал вспоминать, что и как делал с ним Отец: отчасти из-за того, что это было для него слишком, и он сам не решался повторять нечто подобное ни с одним из своих любовников, но отчасти и потому, что воспоминания были слишком сладкими. Болезненными, жуткими, но невыносимо прекрасными. Яр стиснул зубы и отошёл от Эда в темноту коридора, чтобы тот не заметил, как он дрожит от возбуждения. Ни с кем и никогда Ярослав не почувствует того острого, буквально сводящего с ума наслаждения, стирающего всё человеческое и выпускающего на поверхность что-то звериное, первобытное, дикое.       От этих горько-сладких мыслей его отвлёк крик: действительно животный, переходящий в вой, а потом затихающий скулежом. Ярослав замер, повернувшись к двери в спальню. Это кричала она. Но почему?..       Эд достал из кармана часы на цепочке и хмыкнул, едва взглянув на них:       — Всего полчаса прошло. Какая же она требовательная, однако.       На его лице при этом практически ничего не изменилось, только чуть изогнулась бровь, так, на пару секунд. Но Ярослав ничего не понимал.       Крик повторился, на этот раз звук был выше и дольше.       — Почему?.. — Яр спохватился, что произнёс это вслух и оборвал вопрос, но Эд уже поспешил ответить, пускаясь в терпеливые разъяснения старшего брата.       — Видишь ли, мой дорогой, Отец обратил её лишь полчаса тому назад, и его крови должно было хватить для крепкого и спокойного сна на несколько часов. Скольких вампиров тебе доводилось выкармливать? Можешь не отвечать, очевидно, что мало. Я же занимался молодняком и как отец, и как старший брат. Так вот. Вампиров третьего ранга, то есть наших детей, необходимо кормить всего пару раз в сутки, приблизительно раз в восемь-десять часов. Остальное время они мирно спят, хоть и могут плохо себя чувствовать. Вампиров же второго ранга, то есть таких, как мы, и как наша сестра, кормят обычно как человеческих младенцев: раз в три-четыре часа. Но наша систер проснулась всего лишь через полчаса. И это удивительно. Это говорит только о том, что кровь нашего Отца недостаточно удовлетворила её потребности. А дальше думай сам.       Что тут было думать? Ответ был очевиден: Отец слабеет, раз его крови недостаточно для того, чтобы девчонка насытилась и успокоилась. Но… Эту мысль Яр от себя отогнал. Был ещё и другой вариант: девчонка слишком сильна, слишком голодна, раз даже кровь древнейшего вампира первого ранга на неё не действует.       Крики, доносившиеся из комнаты, были ужасны. Но животные вопли достаточно быстро сменились внятной человеческой речью, и Яр смог разобрать её слова «Нет!», «Не хочу!» и «Не надо!». Проблема превращения была в том, что сознание расщеплялось. В вампире всегда оставалась человеческая часть, которая противилась превращению в монстра. «Уж лучше смерть, чем это!» — твердило сознание. Но подсознание, уже заражённое ядом вампира, требовало крови, требовало, чтобы его кормили, чтобы удовлетворяли все потребности тела, пытавшегося выжить любой ценой.       Яр представил, как она извивается в шёлковой постели, одновременно притягивая Отца и вырываясь из его рук, и невольно усмехнулся. Так этой сучке и надо. Вот только картинка получилась слишком яркой и возбуждающей. Впервые за почти сто лет Ярослав захотел, пусть и тайно, не желая признаваться в этом, оказаться там, на широкой кровати под тяжёлым и сильным телом Отца.       Она проснулась раньше, чем он ожидал. Сначала её беспокойные движения показались ему просто сонной вознёй, но уже через несколько секунд девушка вырвалась из его объятий и свернулась клубочком. В этом судорожном инстинктивном движении было столько животного, что Давид понял — началось. Она ещё не кричала, только жалобно всхлипывала, тихо, чуть поскуливая от невыносимой, быстро нарастающей боли. Болело всё тело. За эти дни должно измениться всё, буквально каждая клеточка должна переродиться, чтобы в конце в ней не осталось ничего человеческого.       Пока что боль начиналась с мышц — их много, они будут изменяться долго и болеть будут долго, дольше только ноют кости. Давид видел, как в судороге подтянулась стопа его дочери, такая тоненькая, белая, нежная! Пальчики поджались, побледнели, и девушка впервые вскрикнула. Пока что не так громко, чтобы было слышно в коридоре, но всё же…       Он не мог этого вынести. С первой их встречи в том грязном переулке в его сердце поселилась тревога за неё, и её боль отдавалась ему. Поэтому Давид попытался прижать её к себе, успокоить, пригладить и утешить. Но судорога уже охватила всё тело, выгибая его дугой, и вот теперь девушка завыла так, что услышали Яр и Эд. Она хваталась скрюченными пальцами за простыни, извивалась, кричала и рыдала, не в силах сдержать себя. Когда приходит боль, сознание отступает, остаётся лишь испуганное животное, отчаянно цепляющееся за жизнь.       И всё-таки Давид не мог позволить ей так мучиться. Он был силён, сильнее любого существа в природе, и мог бы просто вжать её в постель, привязать, в конце концов, чтобы она не навредила себе. Но её тело было таким хрупким, таким изящным, что он боялся причинить ей ещё большую боль.       — Тише, милая, тише. Сейчас тебе станет легче. Нужно немного потерпеть, я обещаю, ещё чуть-чуть, и станет легче.       Он должен был снова дать ей кровь — единственное её лекарство и питание на ближайшие дни, но девушка так металась по кровати, что явно была не в состоянии сделать хоть глоток. И всё же ничего не делать Давид тоже не мог. Он встал на кровати на колени и, одной рукой перехватив девушку за талию, подтащил к себе. Его прикосновение она осознавала, по крайней мере, оно заставило её замереть, прислушиваясь к этому новому чувству. Пальцы широкой ладони впивались в её бок, отвлекая от боли, бушующей в теле. Хоть слёзы всё ещё текли и она жалобно всхлипывала, но уже смогла взглянуть в лицо возвышавшемуся над ней мужчине.       Щёки сразу же вспыхнули румянцем, ресницы задрожали — так должно было быть. Первый зрительный контакт свяжет их навсегда, и девушку заполнила ядовито-сладкая смесь противоречивых чувств: она любила этого человека, с этой секунды и до своего последнего вздоха. Любила, боготворила, страстно желала, но в то же время немного побаивалась его гнева, справедливого отцовского гнева, боялась разочаровать его, потерять его любовь. Любовь…       Что-то в этом слове было не так. Как она должна была его любить? Растерянность в глазах, пунцовое смущение на щеках, немой вопрос на губах. Давид поспешил рассеять все её тревоги, укладывая её нежное, всё ещё мучащееся тело под себя, обнимая и аккуратно целуя, пока только в висок:       — Тебя зовут Дана. И я создал тебя. Теперь ты моя, — говорил он ей на ушко таким бархатным голосом, что она ещё больше покраснела. Дана. Так её зовут. И она — его. Всё так просто. Вот только…       Вес его тела, сила, с которой Давид вжимал её в шёлк, уверенность, с которой его руки держали её — всё должно было успокоить, но девушка снова закричала, забилась под ним, попыталась вырваться. Физические страдания оказались сильнее, чем гипнотическая паутина его слов и его бархатного голоса. Сознание оживало и подсовывало ей страшные картинки. Резкая боль, страшные зубы и кровь, много крови, с солёным вкусом железа. Он — чудовище! А она… А кто она?       В какой-то момент, когда волна судорог схлынула, чтобы вернуться с новой силой, девушке показалось, что он снова хочет сделать с ней это. Она даже не могла сама произнести это в своей голове. Но не хотела, не могла позволить, чтобы это снова произошло.       — Нет! — впервые закричала она практически ему на ухо, потому что Давид, захмелевший от нежности юного тела, уже спускался к её точёным ключицам, чтобы оставить чуть повыше них следы поцелуев.       Это был неприятный знак. Дана должна была беспрекословно подчиняться приказам своего создателя, тем более сейчас, когда она так уязвима. Подсознание должно было подсказать ей, что, только слушаясь Давида, она выживет. Но Дана сопротивлялась отчаянно, билась, вырывалась, отталкивала своего Отца в ужасе и отвращении.       Что ж, придётся снова успокаивать её. Магию Давид решил не применять, пока достаточно будет накормить её. Сытая она быстро успокоится и уснёт. Сейчас сон — это всё, что ей нужно.       Но едва он снова прокусил руку, как девушка завопила так, что ударило по ушам. Среди криков теперь можно было различить и её решительный отказ. Она всё поняла. Он хочет, чтобы она выпила крови. Его крови! Снова! И ей снова будет так же плохо!       — Нет! Я не буду! Я не хочу!       Ярость, с которой это хрупкое слабое создание, скованное болью во всех мышцах, отбивалось и выворачивалось, изумляла Давида. Ему пришлось пойти на крайние меры: одной рукой держать её за челюсть, а другой закрывать этот кричащий рот и заполнять его кровью. Сама не понимая, что делает, девушка кусалась и царапалась, но всего секунд десять. Ядовитая кровь одного из старейших вампиров быстро сделала своё дело, и Дана расслабленно раскинулась на подушке.       Измученная борьбой, внутренней и внешней, она была бледна, губы запеклись, по щекам текли крупные слезинки. Девчонка устала. Ей надо было много спать, а не вот так сопротивляться. Ладно, так уж и быть, Давид решил облегчить её страдания: трепетно и нежно он поцеловал её в самый уголок губ, будто боялся осквернить святыню. Девушка стыдливо отвернулась, пряча лицо в плечо своего мучителя и спасителя. Сквозь накатившую дрёму она ещё осознавала, что всё, что сейчас происходит — неправильно, что так быть не должно. Что он не должен целовать её даже вот так. И всё же… Это было так хорошо. Так сладко.       Он лежал на боку, прижимая её к своей широкой груди, даже немного наваливался на неё, чтобы девушка чувствовала его вес и его силу, чтобы подсознательно понимала, что она в безопасности, что он защитит и согреет её. Так ей должно было быть спокойнее, но она всё ещё плакала, и её нежное тело била крупная дрожь. Неужели лихорадка пришла так быстро?       Давид осторожно отстранился, чтобы коснуться ладонью её лба — горячий и влажный. А щёки снова горят нездоровым румянцем. Он забеспокоился. Что-то было не так: либо она оказалась слишком слабой, чтобы выдержать превращение, либо его кровь была недостаточно сильна, чтобы исцелить её. Кровь. В ней ответ.       — Эд, ты мне нужен, — коротко приказал Давид, появляясь в коридоре.       И Ярослав, и Эдвард встрепенулись и одновременно повернулись к двери спальни. За ней скрывалась главная ценность их Отца. И они обязаны были охранять её, возможно, даже ценой своей жизни. Именно для этого здесь собрались все дети Давида, правда, на второй этаж, поближе к спальне были допущены только Эд и Ярослав.       — Могу я чем-то помочь? — поклонился Яр, привлекая к себе внимание.       Давид бросил на него взгляд и так же коротко приказал:       — Подготовь кровь. Давай пока первую положительную и третью отрицательную.       Что ж, хоть какое-то задание. Ярославу не терпелось попасть в спальню, чтобы хоть мельком взглянуть на то, во что превратилась эта девчонка. Кровь его Отца — настоящий дар. Из любой замухрышки можно было создать настоящую королеву. Но, хоть Ярослав и отчаянно отгонял эту мысль, а всё же девчонка была хорошенькой ещё до превращения.       Эд вошёл в тёмную спальню с таким почтенным видом, будто собирался с порога поклониться, но девушка снова крепко спала, скрытая от любопытных взглядов плотным пологом.       — То, что я попрошу тебя сделать, должно остаться в тайне, — голос Отца был величественным, даже когда он говорил тихо: — Возьми там новый шприц и помоги мне.       Эдвард сразу всё понял, поэтому выполнял приказания молча: отчасти от шока, отчасти от ужаса понимания происходящего. Давид сел в кресло, ещё выше закатал рукав, уже испачканный его кровью, и сам затянул жгут. Но вот колоть самого себя в вену он не наловчился — в этом никогда не было необходимости. Так что на помощь пришёл Эд. Все они хорошо ориентировались в венах и артериях, даже не будучи медиками. Уж что-что, а набрать кровь так, чтобы не навредить жертве, Эдвард умел. Но брать кровь собственного Отца — это было слишком даже для него. Это было святотатством! Более того, Эд понимал, зачем он это делает, и от этого ему становилось дурно. Такой поступок хоть и не был напрямую запрещён Старейшинами, всё же вызвал бы скандал, и именно поэтому Отец приказал сохранить это в тайне.       — Как она? — всё-таки решился на вопрос Эдвард, отпуская жгут.       — С ней тяжело. Скажи всем, что придётся остаться здесь минимум на месяц. Пусть сделают всё необходимое, чтобы могли сразу же, по первому зову, явиться ко мне. Мне понадобится много крови. Разной.       Эд покорно кивнул. Целый месяц превращения! Да уж, после того, что сейчас совершит Отец, это вполне ожидаемо, но как объяснить это остальным? Никогда никого из них Отец не выкармливал так долго! И сколько же крови понадобится ему самому? Эдвард всерьёз забеспокоился о том, выдержит ли это сам Отец? Он был старейшим из вампиров первого ранга, и его создатель был уникален и знаменит. И теперь Отец хотел поделиться кровью своего создателя с какой-то девчонкой! Чтобы она не только пила её, но чтобы драгоценная кровь текла в её жилах. Возмутительно!       Эд, всегда до надменной холодности сдержанный, теперь понял, что завидует и ревнует. Достойна ли она такого дара? И оценит ли его когда-нибудь?       Отец не стал его долго задерживать: едва большой шприц был наполнен, кивком отправил Эда за дверь, и тому сразу стало понятно, что ближайшее месяцы в жизни Отца не будет никого, кроме этой девчонки. Каким бы холодным и безэмоциональным он ни был, но любопытство теперь мучило и его. С чем им всем придётся встретиться через месяц? С монстром или королевой?       Пока этого не знал даже сам Давид, но его устроили бы оба варианта, вместе или по отдельности. Он отлично помнил, какими были его братья, помнил и свою бурную молодость в первые столетия после превращения, так что примерно представлял, на что способна кровь его создателя. И всё-таки его Отец был бы рад, чтобы его кровь и дальше текла в жилах молодых вампиров. Их раса вырождается, и это невозможно остановить — только замедлить. Даже Ярослав получился слишком вспыльчивым и откровенно бестолковым. На него нельзя было положиться, и кроме красоты и порочности самому Яру нечем было похвастаться. Не таких вампиров хотел оставить после себя Давид, не таких. Кто-то должен будет управлять новыми поколениями, когда Старейшины, и он в их числе, покинут подлунный мир.       Вот о чём думал возможно сильнейший из ныне существующих вампиров, глядя на мирно спавшую Дану. Лихорадка отступила на время, но она вернётся с новой силой, в этом Давид не сомневался. И он знал, что своим поступком только продлит её мучения, хоть позже она будет благодарна ему за это, когда поймёт, что именно он с ней сделал. Девушка даже не проснулась, пока Давид вводил кровь ей в вену — слишком измучил её этот первый приступ. Что ж, теперь оставалось надеяться, что сон восстановит её, и она будет готова к новой порции боли.       Ему и самому требовалось много сил. Именно поэтому он приказал Яру принести два пакета с готовой кровью.       — Отец? — Ярослав тихо постучался и остался ждать за дверью.       — Входи, но тихо.       Полог снова был плотно закрыт, чтобы никто не мог даже мельком взглянуть на Дану. Они даже не знали, как её зовут. Знали только, что это молодая девушка, и уже это было неожиданностью.       Ярославу не понравилось то, что он увидел. Отец оставался таким же отрешённым, весь в заботах об этой девчонке. Да ещё и белоснежная рубашка была залита кровью. Его кровью! Яр и сам не заметил, что закипает. Он старался походить на Отца — в свете всегда выглядел ледяным и надменным аристократом, но внутри оставался необузданным юношей. Сколько же крови придётся потратить на эту девчонку? Не проще было убить её сразу? Да, так для всех было бы лучше.       Но теперь он вынужден был принести ей кровь — её первый полноценный завтрак в новой жизни. Если она сможет его принять, конечно же. И в этом Яр сомневался. Он очень надеялся, что её вырвет от самого запаха крови, взятой не у её создателя, а у простых смертных.       Отец тем временем поставил на столик две чаши и подошёл к Яру за кровью.       — Не косись на неё так. Ты от этой крови не обеднеешь, — насмешливо фыркнул Давид, прекрасно знавший, что творится в душе у его младшего. — Если тебе так тяжело, можешь отправляться к своему любовнику. Он тебя утешит.       — Мой долг быть здесь, с Вами, — Ярослав поклонился, и Отец снова фыркнул в ответ на этот демонстративный жест.       — Ну да, ну да. И дело совсем не в том, что ты хочешь лично контролировать процесс её превращения. Если тебе так интересно, то, думаю, через пару дней я покажу её тебе. Она сильная.       Давид довольно засмеялся и показал Яру длинные царапины на руках. Ярослав только стиснул зубы, чтобы не сказать лишнего и не вызвать этим гнев Отца. Но от возмущения у него потемнело в глазах: как она посмела?! Никто из детей никогда не сопротивлялся ему так. Его тело было для них святыней, а тут какая-то девчонка из подворотни посмела поцарапать их Отца!       Но об этом придётся промолчать. Никто не должен узнать, что Отец позволяет ей такое. Поэтому Яр опустил взгляд в пол и стоял не двигаясь.       — Можешь идти. Я позову, если понадобишься.       Яр чуть качнулся от этого холодного, равнодушного тона. Он был младшим, был последним, был любимчиком и баловнем столько десятилетий! И что теперь? Может, Отец прав? Может, бросить всё и уйти к Тиму? Там ему не придётся унижаться ради тёплого взгляда.       Но Яр обманывал себя. Никогда и ни с кем Отец не был по-настоящему ласков и нежен. Он только делал всё необходимое, чтобы его новый любимчик был доволен, был покорён и покорен, чтобы был хорошим мальчиком, всегда слушался своего создателя и не доставлял неудобств. И в тумане его очарования никто не видел истинного лица Давида: садиста и психопата, знавшего только одно слово — хочу.       Эту девчонку он захотел спонтанно и сам теперь увлёкся новой игрой. Он не ожидал, что в ту ночь ему придётся прибирать за своим непутёвым сыном и что жертва окажется слишком милой и беззащитной, чтобы её убить или оставить умирать. А потом эта идея с новой королевой ночного мира показалась ему заманчивой, так почему бы и нет? Поэтому сейчас он с особым азартом играл в очаровательного спасителя и заботливого отца. Как и прежде. Вот только девчонка пока что дичилась его и больше походила на запуганного зверёныша, чем на прекрасного вампира.       Ярослав всё никак не мог шевельнуться, чтобы уйти, и Отец удивительным образом его не прогонял, потому что на самом деле был погружен в мысли о Дане и уже забыл о своём сыне. Давид налил полную чашу крови и сделал несколько глотков.       — Если хотите, я принесу ещё, — почему-то предложил Яр. Что-то ему не понравилось в том, как Отец жадно отпил из чаши. Будто изголодался.       — Я скажу, если понадобится. Но стоит позаботиться о том, чтобы в хранилище всегда были запасы крови. Обзвони наших постоянных доноров. Мне нужны молодые и здоровые парни и девушки с любыми группами крови.       Давид нарочито медленно прикрыл глаза, показывая, что Яну пора идти. Он действительно устал, но никто не должен был об этом догадаться. Всё-таки возраст давал о себе знать, и для него не так уж легко было то, что он задумал.       Но Дана пока сладко спала, засунув руку под подушку и смешно поджав ноги. Что-то по-детски невинное было в этой позе, и Давид долго стоял, любуясь своей дочерью. Даже измучанная лихорадкой, она оставалась красивой. Её лицо неуловимо менялось, в нём появлялась аристократичная утончённость и в то же время заострялись её особенные черты, например, капризный изгиб верхней губки, будто всё время недовольно приподнятой. Кожа белела, исчезали даже самые мелкие изъяны, в том числе и старый шрам над бровью, и так едва заметный, теперь он походил на тончайшую паутинку, которая со временем должна была окончательно раствориться.       Изменится и её тело. Обычное тело хрупкой девушки, не очень любящей спорт, теперь подтянется, окрепнет, нальётся силой мышц и соблазнительной округлостью форм. Именно поэтому она так нуждается в уходе, заботе и усиленном питании. Если бросить всё на полпути, то не получится из неё идеального создания. Только его драгоценная кровь и литры крови его доноров способны превратить обычную девушку в настоящую королеву подлунного мира.       Ей и ему понадобится много сил и терпения.       На этот раз она спала крепко и долго, так что Давид увлёкся чтением нового медицинского пособия и не сразу заметил, что за ним наблюдают. Дана ещё плохо видела в темноте, даже мерцающие огоньки свечей не столько помогали ей, сколько раздражали глаза. Но она всё-таки заметила своего создателя в кресле у камина и теперь с любопытством его рассматривала.       — Выспалась? — с улыбкой, заметной даже в голосе, спросил Давид, поворачиваясь к кровати, полог которой он специально оставил открытым, чтобы следить за состоянием дочери.       Дана нехотя завозилась в постели, умостилась, чтобы лучше его видеть, и кивнула. Она всё ещё была неразговорчива.       — Если хочешь, я открою окна. На улице ещё раннее утро, да и день сегодня обещает быть дождливым и пасмурным, так что можешь не бояться солнца.       Она едва заметно покачала головой. Дана ещё не знала, насколько неприятным для неё может быть солнечный свет, но и на свежий воздух не хотела. Странная ленивая дремота окутывала её, расслабляла и притупляла все желания.       — Как ты себя чувствуешь? — Давид отложил книгу и подошёл к постели.       Дана неопределённо повела плечами, но ничего не ответила, только смотрела на него широко распахнутыми глазами и улыбалась. Это было хорошим знаком. Она вообще выглядела свежей и полной сил, будто бы превращение уже прошло. Но Давид понимал, что это кратковременное целебное действие его крови, дальше будет только хуже. Лихорадка, так изумившая Яра, теперь усилится, и Дане потребуется ещё больше сил, чтобы пережить её.       — Может, ты всё-таки начнёшь со мной разговаривать? Я же говорил, что не причиню тебе вреда, я здесь для того, чтобы заботиться о тебе.       Он сел на кровать так, что Дана оказалась на расстоянии вытянутой руки. И это её смутило.       — Вы не сказали, как Вас зовут, — краснея, едва слышно произнесла она и опустила взгляд, чтобы он не мог посмотреть ей в глаза.       Едва почувствовав его так близко, Дана растерялась. Её разрывало от острых, но противоречивых чувств: страха, восхищения, любви и желания. Этот мужчина казался невыносимо прекрасным и смертельно опасным, и она никак не могла понять, как себя с ним вести. И чего он от неё хочет?       — Разве? Ну что ж, всё возможно. Моё имя — Давид, но все мои дети называют меня Отцом.       Она подняла на него удивлённый взгляд, но ничего не спросила. Что ж, Давид уже почти смирился с её молчанием, поэтому продолжил:       — У тебя есть ещё шестнадцать братьев, таких же вампиров, как я. Но тебе не стоит их бояться, наоборот, их долг — всегда защищать тебя и помогать. Скоро я вас познакомлю.       — А сёстры?       — Нет, сестёр нет, ты моя первая и единственная дочь.       Дана снова покраснела. В том, как он смотрел на неё, в блеске его светлых глаз было что-то пьянящее, и от этого по телу пробежала дрожь.       — Хочешь чего-нибудь? — Давид поправил ей волосы и чуть погладил щёку. Этой хрупкой девушке он был готов дать многое, если она только попросит.       Девушка прислушивалась к себе. Сонливость потихоньку сходила, и она уже могла примерно понять, чего хочет, но всё равно чувства были странными, словно тело было не её, чужое.       — Где здесь ванная?       — Там, — Давид кивнул на дверь сбоку. — Тебя отнести или попытаешься идти сама?       Вместо ответа она решительно села в кровати, но почти сразу же зашипела от боли — ногу схватила судорога.       — Всё хорошо, не спеши. Тебе понадобится время, чтобы привыкнуть к телу. Будет немного больно, но это скоро пройдёт.       На самом деле, больно будет не немного, и пройдёт это нескоро, но сейчас ей знать об этом необязательно. Ей нельзя волноваться. Дана и так испуганно прислушивалась к себе, пока делала первые несмелые шаги. Ноги были будто не её — не хотели двигаться задеревеневшие от крепатуры мышцы, колени не сгибались, и каждое движение отдавалось невыносимой болью. Что-то подобное было со всем телом, но ноги болели особенно ощутимо. Давид честно поддерживал дочь в её первых шагах, помогал сохранить равновесие и становился опорой, но терпения у него хватило ненадолго. Оказавшись на руках у Отца, Дана испуганно пискнула.       — Прости, маленькая моя, но я не могу смотреть, как ты мучаешься.       Она затихла и больше не проронила ни слова.       — Ты точно справишься сама? — спросил Давид, когда Дана снова оказалась на своих ногах, правда, опираясь на умывальник. Испуганный взгляд заставил его засмеяться: — Я могу позвать медсестру, она поухаживает за тобой.       — Нет, спасибо, — резко, хоть и тихо ответила Дана. Её разрывало от нетерпения. Даже в неверном свете крошечных лампочек, рассеянных тут и там по всей ванной комнате, она уже уловила своё отражение в зеркале. И ей хотелось как можно скорее увидеть, кто же она?       — Дверь не запирай — вдруг понадобится помощь.       Наконец-то этот пугающий мужчина вышел, и она осталась наедине с собой. Ощущение растерянности и страха от того, что она ничего не помнит, потихоньку проходило. Ей сказали её имя, объяснили, кто она и кто такой этот мужчина, так что всё было уже не так страшно. А теперь Дана могла ещё и взглянуть на себя.       И всё же долго стоять было тяжело, так что она рассматривала своё тело, одновременно приводя его в порядок, не теряя времени и сил зря. Спутанные волосы легко расчесались, потому что оказались удивительно шелковистыми, хоть и тяжёлыми. Умываясь, Дана никак не могла оторваться от кожи — такой она была нежной и гладкой! Так и застыла перед зеркалом, изучая лицо, будто оно было совершенно новым для неё.       Всё казалось ненастоящим. Кроме боли. Девушка с трудом сняла шёлковое платье и забралась в душ — тело всё ещё её не слушалось. Но это была до странного приятная боль. Подсознательно Дана понимала, что она абсолютно здорова, что не о чем переживать. Отёкшие мышцы приятно бугрились под тонкой кожей, так что девушка с нескрываемым удовольствием проводила по ним руками. Память подсказывала, что такой фигуры у неё никогда раньше не было, потому что сейчас она походила на искусно вырезанную мраморную статую — идеальную в каждом изгибе.       И всё-таки она устала даже от таких простых повседневных вещей, как просто принять душ и почистить зубы. Ужасно захотелось поскорее оказаться в постели и долго лежать не шевелясь. И хотелось ещё чего-то такого, чему она не могла найти подходящего названия.       Но всё это знал её Отец. Давид абсолютно бесстыже подслушивал под дверью, готовый в любой момент прийти на помощь. Казалось, что он даже ждал, что Дана вот-вот упадёт. Но она держалась молодцом. Как врач он с удовольствием отмечал, что появление обычных человеческих физиологических потребностей — это отличный знак. Её тело смирилось с новым состоянием, хотя бы на эти несколько часов. И, хоть Давид и понимал, что во многом это заслуга его инъекции, он не мог не нарадоваться тому, какая его дочь сильная и выносливая. Вот только теперь её надо накормить, чтобы тело привыкало к крови не только в качестве лекарства, но и в качестве основной пищи.       Дверь несмело открылась. Дана стояла свежая, хоть и немного бледная, и уже не пыталась идти сама. По тому, как устало она опёрлась на дверной косяк, Давид понял, что на этот раз она не сможет сделать шаг, так что сразу же подхватил её на руки. И не отпустил даже в постели, а умостился вместе с ней.       Это было волнительно, но так уютно! Дана как-то инстинктивно теснее прижалась к его груди, такой широкой, что на её фоне девушка казалась почти что ребёнком. В его сильных объятиях боль немного отступила, и стало так спокойно, что Дана готова была сидеть так вечно.       — Ты как? Хочешь чего-нибудь? Может, проголодалась?       Пока что он не говорил прямо, только подталкивал её к правильному ответу.       — Я не знаю, — Дана задумалась. — Я хочу чего-то такого… Я хочу пить.       Перед глазами уже всплыл образ желаемого, но Дана не могла понять, что это. Что-то пряное, солёное, но освежающее. И достаточно густое. Томатный сок? Да, то, что она хотела, было красным, но сознание пока отчаянно отрицало, что это могла бы быть кровь.       — Мне кажется, у меня для тебя есть то, что ты хочешь.       Давид улыбался, его глаза горели нехорошим огнём. Он переложил Дану на большие подушки и попросил закрыть глаза.       — Если не понравится запах — можешь не пить, но глаза не открывай, хорошо?       Чаша с кровью уже ждала её, но захочет ли Дана выпить? Давид ещё слишком хорошо помнил, насколько сильно она сопротивлялась его крови, как человеческое в ней не давало ей совершить этот тяжкий грех. Но, возможно, на этот раз голод окажется сильнее?       Дана не шевелилась, сидела ровная как статуя, напряжённо ожидая, что же он ей принесёт. Она почувствовала, как он сел на кровать рядом с ней, так близко, что её снова бросило в жар. Но на этот раз было ещё что-то такое соблазнительное, что заставило её встрепенуться.       — Не открывай глаза, пока не попробуешь, — ещё раз напомнил он, но Дана уже плохо его слышала.       Жажда была невыносимой. Если бы она помнила, то могла бы сравнить её с сильнейшим похмельем. В любом случае во рту пересохло, а желудок нетерпеливо заурчал, поэтому Дана осторожно принюхалась. Пахло вкусно, так, как она и хотела: чем-то пряным и освежающим, будоражащим аппетит. Рот стал постепенно наполняться слюной, и Дана даже сглотнула, но пить ещё не решалась. Она уже понемногу начала доверять Давиду, но всё равно было страшновато. Животная осторожность подсказывала ей, что глаза всё-таки следовало бы открыть.       — Если не понравится, можешь выплюнуть и не пить дальше, — снова мягко подсказал Давид.       Его голос становился всё бархатистее, всё соблазнительнее, и Дана поддалась. Сначала только потянулась губами к наклонённой чаше, чуть смочила их, осторожно облизнула. Давид выжидал, не меняя положения чаши, хотя сам неотрывно и напряжённо следил за малейшими изменениями в лице своей дочери. От этих глотков зависело её будущее.       Это было так вкусно! Это было именно то, чего она так хотела! Запах не обманул — влага и соль, насыщенный вкус и аромат, и то странное ощущение густоты, обволакивающей язык! После первого робкого глотка её уже было не остановить — Дана жадно прильнула к чаше, подхватила её двумя руками и пила, будто до этого умирала от жажды. Она даже не открывала глаз, просто наслаждалась этим порывом, задыхалась, нетерпеливо дрожала, но не отрывала губ от чаши.       Давид едва не засмеялся. Это была победа. Победа вампира над человеком. В том, как ненасытно это прекрасное существо напивалось крови, было столько животного и страстного, что он невольно залюбовался своим творением.       — Хочешь ещё? — спросил он, когда Дана наконец опустила пустую чашу.       Девушка была растерянна этим наваждением, и теперь ей будто было даже за него стыдно. Она повела себя как алкоголик, который с трясущимися руками кинулся за новой порцией выпивки. Но это было так вкусно! Никогда прежде ей не доводилось пробовать что-то подобное!       И всё-таки сознание всё ещё стыдливо прикрывало от неё факт того, что она только что напилась человеческой крови, поэтому Дана тупо смотрела на остатки на дне.       — Малыш, если хочешь ещё — говори. У меня всегда есть запас, и ты не должна оставаться голодной.       — Я не знаю… — девушка подняла на Давида испуганный взгляд. — Мне точно можно это пить?       — Не только можно, но и нужно. И если ты проголодаешься — сразу говори мне, не стесняйся. А если тебе будет плохо, то я дам тебе кое-что другое. Только обещай, что больше не будешь кусаться.       Дана засмущалась. Напоминание о том, как она повела себя со своим Отцом, вызвало у неё чувство вины. Так делать нельзя, иначе можно прогневить Отца. Она просто не имеет права сопротивляться, что бы он с ней ни делал. Но тогда Дана ещё слабо контролировала себя, теперь же такого не повторится, она постарается.       И всё же ощущение того, что она сделала что-то не так и Отец теперь ей откажет, сдавило ей горло, когда она робко попросила:       — Можно ещё?