Кровь и шелк

      Ожидания Давида подтвердились: состояние Даны ухудшилось, хоть и были короткие часы, когда она чувствовала себя сравнительно хорошо и казалось, что всё позади. В такие моменты она могла привести себя в порядок, хоть у неё всё ещё не было сил добраться до ванной без помощи Давида. Потом сидела в постели и, пусть и короткими предложениями, но всё же разговаривала с Отцом, пока не просыпался голод. После первой порции крови голод только усиливался — она хотела всё больше и уже не могла остановиться. Давиду приходилось контролировать процесс кормления, чтобы Дана не «переедала» и не перевозбуждалась. Ей требовалось много сил, но и спокойствия тоже, потому что через час-полтора приходила боль.       Дана начинала плакать заранее. Она быстро заметила временную закономерность, поэтому уже знала, когда начнутся мучения, и боялась их, и даже лживые увещевания Давида о том, что всё скоро пройдёт, не помогали ей.       — Малыш, ну что ты? Что болит? — Давид понял, что начинается новый виток лихорадки. За прошедшие трое суток она пережила уже многое, но процесс превращения шёл слишком медленно, а Дана уже измучилась.       Девушка только всхлипнула и ничего не ответила. У неё не было сил говорить. Но Давид и сам понимал, что пока боли нет — только нервное истощение — и даже свежая молодая кровь не особенно ей помогала. Поэтому он обнял свою дочь, тесно прижал к себе, как в ту самую первую ночь превращения, и принялся убаюкивать.       — Ну что с тобой? Тебе ведь сейчас хорошо, ничего не болит, ты здоровая и сильная. Так что не стоит плакать заранее.       — Но ведь будет больно. Опять! — Дана уже даже не всхлипнула, а жалобно заскулила ему в плечо.       — Ты же знаешь, что я помогу тебе, ты выпьешь моей крови и спокойно уснёшь. Нужно только немного потерпеть, — ласково шептал Давид, чуть морщась от боли — его дочь уже отрастила крепкие и острые ногти, которые теперь впивались ему в бок. Она злилась на него, но ещё боялась проявлять эмоции открыто.       И у неё была причина для злости. Да, от крови Давида, которую он всё ещё давал в неограниченных количествах, ей становилось легче, она засыпала на несколько часов. Но этому предшествовали боль или лихорадка, или судороги, и Отец не спешил их прекращать, несмотря на мольбы Даны. Он даже не пытался объяснять ей, что она сама должна пережить все страдания. Дети Давида, например, давали пить свою кровь только один раз — при обращении. Дальше вампиры третьего ранга переживали превращение самостоятельно, без отдыха, только время от времени впадая в забытьё от усталости. Но у них всё это проходило быстро, не особо их изматывая. Дана же без нормального отдыха не выдержала бы и этих трёх суток. Но даже потерпеть час-два она не могла или не хотела, поэтому начинала ныть ещё задолго до начала.       — Не немного! — упрямо возразила Дана и ещё сильнее вцепилась в Отца. Кроме него, у неё никого не было, так что все чувства она делила только с ним. И в чём-то это даже радовало Давида — даже такие маленькие проявления уже были большим шагом. Он помнил, какой запуганной и закрытой она была в первые дни, когда только пришла в себя.       — Это всё равно скоро закончится. Но потерпеть нужно. Боль — это не наказание, а часть превращения. После него ты станешь сильнее, здоровее, красивее. Разве ради этого нельзя немного потерпеть?       Дана затихла, но по её напряжённой спинке Давид понял, что она обижена. Всё-таки с девчонкой было тяжелее, ни один из его сыновей так не упрямился, даже своенравный Ярослав.       — Я не брошу тебя, ты же видишь, я всё время рядом.       Он не лгал. За эти трое суток он ни разу не вышел из спальни. Яр всё так же регулярно приносил им свежую кровь, но Давид чувствовал, что скоро ему придётся выйти, чтобы уединиться с кем-то из детей и напиться их сильной крови. Дана не должна этого видеть, пока ей рано знать, что все эти вампиры не просто его дети, они также ценный ресурс. В случае, если Отец будет ранен или слаб, они должны пожертвовать своей жизнью ради него. Потому что он может создать ещё много вампиров второго ранга, а они — только третьего. Дана не осознавала в полной мере, кто лежит рядом с ней. Что один из сильнейших вампиров современности добровольно выбыл из подлунного мира, чтобы нянчить её. И никто не должен был видеть, как она капризничает, ноет и царапается, а он молча терпит это.       Девушка на время затихла, и Давид едва не заснул рядом с ней. Он тоже начинал уставать. В те короткие часы, когда Дана спала, он не мог уснуть, тревожно следил за её лицом, позой, дыханием, переживал, что она вот-вот проснётся и не отдохнёт достаточно, чтобы выдержать новую боль. Но на этот раз она не спала, только уютно умостилась у него на груди и пыталась расслабиться, морально готовясь к мучениям. Все её мысли были только об этом. Даже приятная сытость не могла заглушить постоянную ноющую боль в костях или периодические судороги. На этот раз неожиданно начало пощипывать в глазах, точно их засыпало песком. Пока что она терпела, хоть боль и нарастала: она уже не могла открыть глаза, даже малейший проблеск света резал будто ножом. Да к тому же, ужасно болела голова, будто на глаза давили изнутри.       Давид не мог не заметить её беспокойную возню, хоть она и не отрывала лица от его груди.       — Что такое, малыш? Началось?       Дана жалобно угукнула, и Давид принялся успокаивающе поглаживать её по голове.       — Всё пройдёт, ты же знаешь. Я рядом, я тебя не брошу.       Он уже не говорил, только мягко шептал, убаюкивая её.       — Что болит?       — Глаза.       Это было немного неожиданно для Давида. Превращение Даны из-за его крови проходило не по плану, и он не всегда был готов к происходящему.       — Котёнок, если ты потерпишь, то сможешь видеть в темноте как настоящий ночной хищник, — он спешил утешить её, пока Дана ещё была в состоянии его слушать, пока не обезумела от боли.       Конечно же, от неё ничего не зависело. Хочет она того или нет, превращение пройдёт, но Давид не мог позволить, чтобы она впала в очередную истерику. Это отнимало у неё силы, а, следовательно, требовало ещё большего количества крови.       — Но я не хочу! — истерика всё равно проявилась. — Я не просила этого!       — Конечно же, просила, — Давид даже не собирался говорить ей правду. — Я не заставлял тебя это делать, только предложил — и ты согласилась. Ведь превращение займёт совсем немного времени, а впереди нас ждёт вечность. Разве это такая страшная плата?       Дана затихла. Она прислушивалась к своим ощущениям. Память была стерильна, ни одного воспоминания до момента её пробуждения в этой шёлковой постели не было. Были только ощущения пустоты и растерянности. Дана отчаянно цеплялась за Давида — единственную её связь с реальностью. Она вынуждена была верить ему, так как больше верить было некому. Давид говорил, что рядом, в этом же доме есть и другие вампиры, которые не причинят ей вреда, потому что они её братья. Но Дана боялась встречаться с ними, даже к Отцу она ещё только привыкала и всё равно время от времени испытывала перед ним страх. Но в этот момент что-то подсказывало ей, что всё не так, как он говорит. Глубоко в душе она чувствовала, что никогда не хотела быть такой, не хотела проходить через это, даже за обещанную вечную жизнь.       — Ты как? Совсем плохо?       Она не отвечала. Да, ей было плохо, настолько, что говорить она не хотела, даже слышать вкрадчивый шёпот Отца было выше её сил. Она стиснула зубы и зашипела от боли, и это стало знаком, чтобы Давид оставил её в покое. Он осторожно переложил Дану на подушки и встал с постели. Окна привычно были плотно зашторены, чтобы ни один лучик света с улицы не мог пробраться в спальню. Плотный полог был опущен, но теперь Давид тщательно проверил, нет ли где-то щелей, сквозь которые пробивался бы свет от свечей. И он всё равно остался недоволен и решил погасить все свечи.       — Так лучше?       Дана молчала, Давид только услышал шорох шёлка, в котором она ворочалась. Что ж, на этот раз он решил дать ей прожить это самой, без его помощи. Он уже понял, что она гордячка и порой не хочет, чтобы кто-то видел её в таком состоянии.       — Я скоро приду. Не бойся, я вернусь.       Дверь закрылась, и Дане даже будто бы стало легче. Переживать всё это одной было не так мучительно. Она уже поняла, что целебную кровь Давида ещё нужно заслужить, перетерпеть боль, и только на пике, когда сил уже не останется, он ей поможет. Но эти часы она предпочла бы провести без его утешений. Почему-то это начало её раздражать. День за днём — одно и то же. И ничего не менялось, даже становилось хуже, хоть он и уверял, что вот-вот всё закончится.       Верить ему было сложно, хоть и очень хотелось. В часы, когда она была в состоянии думать, её одолевала тревога. Непонимание происходящего сводило с ума не хуже боли, но Дана не решалась задавать вопросы. Да и Давид не спешил на них отвечать, и даже в его рассказах о жизни девушка чувствовала фальшь. Он хотел, чтобы всё было идеально, поэтому, по его словам, жизнь вампира получалась практически сказочной, но Дана пока этого не почувствовала. Что хорошего в том, чтобы постоянно испытывать голод, а вместе с ним — и странный ноющий холод? Пока ей удавалось утолить его порцией свежей крови, хоть Дана и ненавидела себя в эти моменты. Сознание уже не скрывало от неё, что именно она пьёт и чего так страстно желает. Больше всего на свете. Один раз Давид не сразу дал ей кровь, а заставил терпеть, и это оказалось невыносимее лихорадки. Дана сначала капризничала как маленький ребёнок, потом злилась, а после и вовсе скатилась до какого-то почти животного состояния: каталась по постели и выла в истерике. Давид со смехом подал ей чашу, и Дана опустошила её несколькими глотками, едва не захлебнувшись. В тот момент она поняла, что действительно могла бы убить человека, только бы успокоить этот разрывающий на части голод.       И теперь в темноте и одиночестве она страдала из-за этого. Превращение нельзя было остановить, а замедлять его было бы ещё большим издевательством, но и окончательно становиться одной из детей Давида она не хотела. От одной мысли о том, что у неё когда-то будут такие же длинные и острые клыки, как и у Давида, как те, что она так хорошо запомнила, её передёргивало. Ей придётся так же кусать людей. Давид с мечтательным упоением рассказывал о церемонии первого укуса — своеобразного ритуала инициации вампира. И это был не просто укус — она должна будет убить свою жертву, осушить её до последней капли.       Дана заплакала. Когда его не оказалось рядом, слёзы полились градом. Как она вообще с ним познакомилась? Почему она согласилась на это? Давид одновременно пугал и притягивал её, и эта гремучая смесь только всё усложняла. И даже сейчас, лёжа в темноте в прохладном шёлке постели, она хотела, чтобы он вернулся к ней, обнял, прижал к груди, погладил. И в то же время боялась его возвращения. От него всегда веет каким-то холодом и страхом, будто от открытого глубокого колодца.       Распирающая боль в голове была настолько сильной, что мысли начали путаться. Думать стало физически больно, и Дана попыталась отвлечься, замереть, не существовать. Становилось страшно. Впервые появилась омерзительная мысль, что она может и не выдержать это превращение, что может действительно умереть, на этот раз уже по-настоящему и навсегда. Возможно, это и есть выход?       В коридоре его привычно ждали. На этот раз с Ярославом дежурил Карл — его седьмой сын, слишком похожий на него, поэтому отношения у них не складывались, хоть Давид и считал его своей самой большой гордостью. Но в этот раз ему нужен был непутёвый младший.       — Карл, остаёшься здесь. Если она будет кричать — зови меня, я буду в кабинете. Яр, принеси мне туда две порции крови.       Что ж, хотя бы сыновья слушались его беспрекословно. Сможет ли он добиться подобного послушания от Даны? Её поведение не могло не беспокоить: никто и никогда так не противился превращению. И, хоть она и не могла на это повлиять, Давид не мог не заметить, что человеческое в ней слишком сильно. В ней не было полного доверия к нему, не было восторга и благоговения перед новой жизнью. С этим надо было что-то делать. Ломать её ему не хотелось, к тому же, он предпочитал действовать тоньше и хитрее, но получится ли? Ярослав тоже был проблемным — своенравным и вспыльчивым, но его Давид успел хорошо изучить до превращения, так что точно знал, на что давить. С Даной же было сложнее — о ней он не знал ничего. И его предположения были ложными: хрупкая и пугливая девчонка оказалась упрямицей и гордячкой. Она отталкивала его и даже в моменты лихорадки старалась сдерживаться и не звать на помощь.       И всё же он подчинит её себе, даже если придётся использовать грязные приёмы. Например, голод. Пока что это было единственное желание, которому она не могла противиться, но Давид больше любил похоть. Стоило разбудить её в ней, даже несмотря на лихорадку. Чтобы она сгорала от желания, страха и стыда перед ним. Это должно унять её нрав.       Но пока у него были дела с Ярославом. Их отношения не ладились уже давно, с момента появления в жизни Ярослава Тимофея. Яр всерьёз увлёкся новой ролью и совсем забыл об Отце. И вспомнил, только когда появилась Дана. Его ревность была безумной, и Давид понимал, что Ярослав может сгоряча наделать ошибок, которые потом придётся исправлять ему. Так что стоило позаботиться и о младшем сыне, хоть мыслями он всё равно был рядом с Даной.       Давид стоял у камина и задумчиво смотрел на огонь. Эта осень была особенно серой, сырой и противной, так что даже ему хотелось тепла, но теперь — ещё и физически. Он стал мёрзнуть — это сказывалась постоянная трата крови и сил на выкармливание Даны — и свежая молодая кровь согревала его не больше чем на полчаса. В доме было тепло, но вечный холод внутри теперь давал о себе знать всё чаще.       Дверь открылась, вошёл Ярослав с двумя чашами и замер в нерешительности. В последнее время он испытывал неловкость рядом с Отцом, будто не было этих десятилетий взрослой жизни, будто он сам только-только пережил превращение. Ревность всколыхнула в нём, вместе с тем — и давно забытые чувства, но пока Яр не мог признать это. Всё всегда было слишком сложно, а теперь стало ещё сложнее. Отец стоял у камина и в желтоватом свете огня казался выше и стройнее, чем был. Ярослав не мог не заметить, что Отец одет по-другому. На нём были брюки, рубашка, туфли, но все они были не в классическом стиле, как обычно, а в более повседневном, почти домашнем. И это добавляло ему мягкости, такой несвойственной в обычные дни. Всё-таки появление Даны изменило его жизнь, и эта мысль в который раз неприятно кольнула Яра.       — Я принёс кровь, Отец, — решился-таки заговорить Ярослав, продолжая рассматривать Давида.       Тот чуть повернулся, и стало видно его лицо. Давид всегда был красивым какой-то особенной красотой: чем больше всматриваешься в него, тем больше влюбляешься. Густые светлые волосы постоянно спадали на лоб, хоть он и откидывал непослушные пряди назад, виски он предпочитал держать короткими и ухоженными, поэтому часто стригся. Пшеничные волосы идеально подчёркивали глаза: серо-зелёные, лучистые, с хитринкой и пошлой искоркой. Всегда гладковыбритый, с чистой бледной кожей, на первый взгляд, он казался нежным и почти что женственным. Особенно это ощущение подчёркивали мягкие, даже чуть пухлые губы и круглый подбородок. Но Яр всё-таки больше всего любил его рот: широкий, сочный, сладострастный. Глядя на него, особенно когда Давид чуть улыбался, становилось понятно, что от его поцелуя можно растаять в удовольствии.       — Проходи, поставь пока на стол.       Ярослав покорно прошёл вглубь комнаты, стараясь не пересекаться взглядом с Отцом. Что-то его сегодня смущало, и он не мог пока понять, что именно. В голове только крутилась мысль, что Отец обещал через несколько дней показать ему Дану, как раз пришла пора. Но так ли он хотел её видеть? Все эти дни с момента превращения Ярослав находился в плену сладких воспоминаний своего превращения, своего первого года с Отцом. И это мучило его.       — Как у тебя дела? Не устал ещё дежурить? — Давид спросил и тут же продолжил, не давая Яру даже шанса на ответ. — Я не имею права требовать от тебя постоянного присутствия. Если тебе тяжело — можешь вернуться к Тиму, я не буду возражать.       Яр так и застыл возле стола, не смея сразу повернуться к Отцу. Зачем он это делает? Зачем дразнит его, если и так знает ответ?       — Я не могу покинуть Вас в столь важный момент, — почти прошептал он.       — Ты прав, сейчас я нуждаюсь в тебе как никогда. Ты мне веришь? — голос Давида стал вкрадчивым, как и его движения. Этот крупный мужчина приближался с удивительной грацией хищника, мягко, плавно, бесшумно, как большой довольный сытый кот.       Видеть Ярослава смущённым было непривычно. Давид уже и забыл, какое сильное влияние имеет на всех своих детей. Это было то сильное чувство бесконечной, всепоглощающей любви, что возникало у новообращённого вампира с первого взгляда и навсегда, и ничего не могло его разрушить, даже ревность и обида. Давид не спешил — он наслаждался ощущением превосходства, полного контроля над своей жертвой, пусть даже собственным сыном. Ярослав стоял, не поднимая головы, и всё равно был прекрасным. Из всех братьев Ярослав был самым юным — ему едва исполнилось восемнадцать, когда Давид решил его обратить. Соблазнил он его и того раньше. И эта молодая горячая кровь возбуждала его и сейчас.       Всё во внешности Яра говорило о необузданном огне страсти, пылавшем в его груди. Высокий, ловкий и стройный, как леопард, — он был необычайно сильным. И смуглая кожа только подчёркивала красоту изгибов мышц, линии ключиц, тонкую талию. В неверном свете огней его обнажённое тело больше походило бы на медную статую римского воина или легкоатлета. И сейчас, глядя на затихшего сына, Давид вдруг понял, что хочет его так же остро и невыносимо, как и в первое время после превращения, когда они проводили в постели недели без сна и отдыха.       — Ты не ответил, — Давид первым прервал затянувшуюся паузу, когда подошёл слишком близко к Яру и широкой ладонью поднял его лицо.       Ярослав засмущался настолько, что прикрыл глаза, и чёрные пушистые ресницы теперь трепетали над высокими скулами.       — Я верю Вам, Отец. И никогда не покину Вас, — едва слышно ответил Яр, и его точёный капризный рот скривился как-то болезненно.       — Тогда раздели со мной эту ночь.       Томный ласковый шёпот заставил Ярослава вздрогнуть и взглянуть на Отца широко распахнутыми глазами. Как тогда, в первую ночь. Это был взгляд страха и желания, разрывающих его на части.       — Отец, я… — губы пересохли, язык его не слушался. Насколько обижен он был, входя в кабинет, настолько же теперь был покорён и смущён.       — Ты откажешь мне? — Давид приблизился так, что Ярослав инстинктивно прикрыл глаза. Он уже чувствовал дыхание Отца на своём лице и дрожал от нетерпения.       — Разве я посмею?       Это был ответ на все вопросы, и Давид, довольный этим, наградил Ярослава таким долгожданным поцелуем. Сначала осторожно едва-едва коснулся губами, остановился, словно ожидая сопротивления, и только потом жадно впился в податливо открытый рот. Яр замер, боясь пошевелиться и этим оборвать поцелуй. В нём всё горело, сердце бешено колотилось, в голове шумело — так сильно его шокировал порыв Отца. Так давно они не были близки! Но теперь воспоминания накатывали жаркими волнами, и от них становилось и сладко, и дурно.       Давид отступил, чтобы издалека лучше оценить состояние Ярослава, то, как он отреагирует на эту близость. И сын его не разочаровал. Ставка Давида сыграла: Яр в силу своей молодости и ещё не утолённого желания оказался податливым, готовым почти сразу же отдаться в его плен. Но Давид не спешил. Он чуть поглаживал гладковыбритую щёку сына, изредка задевая губы, дразнясь.       — Мне сейчас так тяжело… — он тянул слова, вкладывая усталую медлительность и в голос, и в движения. — Только ты можешь мне помочь.       Глаза Ярослава вспыхнули. Каким бы своенравным он ни был, но всегда был готов прийти на помощь к Отцу. Особенно когда он просит, да ещё и так.       — Что я могу сделать для Вас?       Весь его гнев, гордость и ревность исчезли, будто их никогда и не было. Они ничего не значили перед лицом Отца — самого дорогого для него существа. О Тимофее он и не вспоминал. А если бы вспомнил, то лишь подумал бы, что Отец прав, и Тим — полное ничтожество по сравнению с Отцом. Никто в этом мире не сможет сравниться с Давидом.       Давид был необыкновенно ласков: то чуть касался щеки, то проводил кончиками пальцев по жилистой тонкой шее, то играл с густыми тёмными волосами, чуть спадавшими на лицо сына. Ярослав прислушивался к этим движениям, нежно подавался навстречу ласкам, как кот, которого чешут за ушком. Он совсем размяк и мало понимал, что происходит. А Давид тем временем уже присматривал место для укуса.       — Я уже немолод, мне нужна сильная кровь, — последнее слово Давид уже выдохнул Яру на ухо, одной рукой обнимая его за талию и прижимая к себе, а другой — перехватывая за шею.       В крепких объятиях Ярослав снова почувствовал себя таким слабым и беззащитным. Сразу же вспомнился момент превращения, когда Яр лежал в сильных руках и заворожённо смотрел в глаза Отцу. И это был прекрасный момент. Поэтому он не испугался и даже не удивился, почувствовав горячее дыхание на своей шее. Давид не спешил: начал с нежного поцелуя, чуть прошёлся языком, прощупывая пульсирующий сосуд, и только потом осторожно выпустил клыки.       Ярослав не дрогнул, только выдохнул с трепетом и сладко устроился в объятиях Отца. Он довольно прищурился, по телу пробегала нетерпеливая дрожь, а страстный жар поднимался по животу. Ему было совершенно не жаль отдать свою кровь для Отца, хоть он и делал это с ним впервые с самого превращения. Этот укус был слаще самого страстного поцелуя, и Яр сам цеплялся за плечи Отца, прижимался плотнее, чтобы продлить сладостное чувство.       Давид не сразу смог остановиться: возбуждение всё же дало о себе знать и затуманило сознание. Кровь его юного сына была пряной, пьянящей, как изысканный алкоголь; от каждого глотка Давид наполнялся силой, бодростью, молодостью и никак не мог насытиться. Но всё же пришлось: Отец замедлился, осторожно зализал ранки, поцеловал место укуса, но не выпустил сына из объятий. Связь между ними была крепка, со стороны Яра это была вообще зависимость. Давид неожиданно вспомнил о Дане — такой колючей, холодной и капризной. Он хотел, чтобы она могла так же отдаться ему, бесстрашно и беспрекословно, раствориться в нём без остатка. И для этого нельзя бросать её ни на секунду.       — Выпьем за нас. Ты — мой самый младший сын и навсегда останешься ним. Ты меня понял? — уверенно сказал Давид, отстраняя Ярослава, ещё разомлевшего от такого неожиданного проявления любви. Он взял две чаши и подал одну Яру. Им обоим следовало восстановить силы и подготовиться к горячей ночи.       — Да, — Яр взял чашу, и от Давида не укрылось, что руки сына дрожат.       — И тебе не стоит обижаться из-за Даны. Она — просто девчонка, а ты — мой любимый сын, — он поднял чашу в торжественном жесте, и Ярослав растерянно кивнул.       Осушив чашу, Давид чуть игриво напомнил:       — Я буду ждать тебя через четыре часа.       — Как дела? Не кричала?       Карл встал со скамьи, будто готовясь отрапортовать.       — Нет, всё тихо.       Это было странно. Давид помнил, что Дане уже было плохо, когда он уходил, так что за это время ей должно было стать только хуже. В комнату он вошёл быстрым шагом и слишком громко закрыл за собой дверь, только потом вспомнив, что Дана хотела тишины и покоя. Но на его шум она не отреагировала, и это не просто обеспокоило, а напугало. Так что одним прыжком хищника Давид оказался у постели.       В темноте он видел достаточно хорошо, чтобы сразу понять, что она без сознания, а лицо её горит нездоровым румянцем. Пересохшие губы, жадно открытый рот, влажная горячая кожа — лихорадка вернулась с новой силой.       — Малыш, я здесь, я рядом. Я тебе сейчас помогу.       Давид поднял её, уложив голову себе на колени, и осторожно обтёр лицо. Холодный компресс он заранее подготовил, чтобы немного облегчить боль в голове и глазах, но теперь пришлось снимать жар с пунцового лица. Он мог бы воспользоваться своим медицинским опытом, чтобы привести её в сознание, но не было времени. Чистая магия будет действеннее. Одно прикосновение к влажному лбу, и Дана со слабым стоном приоткрыла глаза. Но мучить её дольше он не собирался, поэтому быстро и уже привычно прокусил запястье и, приподнимая голову Даны, поднёс руку к её губам.       Девушка даже не шевелилась, кровь просто стекала в её приоткрытый рот, и Давид, всё ещё опьянённый кровью Ярослава, впервые испугался. Он больше не отойдёт от неё во время её мучений! Если бы он был с ней, то помог бы раньше, не допустил такого состояния!       Кровь заполняла рот, и Дана, наконец-то, смогла её проглотить. После этого большого глотка она уже сама прильнула к руке и стала слабо сосать.       — Моя маленькая, прости меня, я не должен был оставлять тебя одну! Ты ещё слишком слабая, чтобы выдержать это самой.       Это уже было решено: никаких наказаний, никакого одиночества! Он не может позволить, чтобы с ней что-то произошло.       Пока что Дана напивалась крови и набиралась сил, но Давид уже планировал, как понесёт её в ванную. Её ждал крепкий долгий сон, и Давид хотел, чтобы она была чистой и свежей. Девушка быстро закончила есть и теперь была на границе сознания и сладкой дрёмы. У Давида было мало времени, и он отправился набирать ванную сразу же, как Дана поела. А потом на руках отнёс её в кресло.       — Посиди пока тут, я перестелю тебе постель.       Хоть он и обещал позвать медсестру, если Дане потребуется помощь, но на самом деле никогда бы этого не сделал. Пока никто не должен заходить в эту комнату, никто не должен не только прикасаться к Дане, но и даже видеть её. Даже Ярослав, хоть Давид и обещал показать её ему первому.       — Ну вот, а теперь мы с тобой пойдём в ванную.       Несмотря на его убаюкивающий тон, Дана встревожилась и попыталась вырваться из его рук.       — Тише, котёнок, а то я тебя уроню, — Давид только крепче прижал дочь к груди и уверенно понёс в ванную.       Сопротивляться было бесполезно, поэтому Дана терпела, хоть и недовольно надула губы. Она прекрасно понимала, что не в состоянии справиться без посторонней помощь, и было очевидно, кто станет этим помощником. Так и получилось: ванна с ароматной пушистой пеной уже ждала её. Давид поставил Дану на ноги, позволяя опираться на себя, но ловкими движениями уже снимал с неё шёлковое платье. Она окаменела под его прикосновениями, стыдливо прятала лицо на его плече и боялась даже вздохнуть. Этот мужчина вызывал в ней такое желание, что по телу пробегала дрожь. И в то же время от этого чувства ей хотелось сбежать и спрятаться.       — Не смущайся, малыш, всё нормально. Ты не должна меня стыдиться.       Но его поглаживания по плечам, спине, всё ниже и ниже, его цепкие нахальные руки, изучающие изгибы её сильного, изменившегося тела, одновременно смущали и разгорячали Дану. Поэтому девушка сильнее прижалась к нему, прильнула, потёрлась, как кошечка, и очень осторожно подняла глаза на Давида.       — Я вижу, тебе уже немного лучше? — Давид мягко улыбался, стараясь не разорвать зрительный контакт со смущающейся дочерью. У неё не хватало сил долго выдерживать его взгляд — от него всё переворачивалось внутри. — Давай мы тебя помоем.       Давид подхватил обнажённую Дану на руки и осторожно опустил в горячую ванну. Пена почти полностью покрыла её тело, только высокая грудь с широкими сосками осталась на виду, и Дана изучала её ещё внимательнее, чем Давид. Да, девушка изменилась. Из тонкой хрупкой девчонки за считанные дни оформилась сочная, соблазнительная молодая женщина.       — Расслабляйся и наслаждайся, а я пока вымою тебе волосы.       Дана уже не сопротивлялась. Она хорошо себя чувствовала и теперь с удовольствием и нескрываемым любопытством изучала своё тело под пушистой пеной. Нежная, гладкая кожа, подтянутая, с твёрдыми мышцами под ней. Дана не знала, какой она была раньше, но чувствовала, что стала сильнее и здоровее, и теперь ей было приятно просто касаться своего тела.       Давид наблюдал за ней с лёгкой усмешкой, которой Дана не замечала. Он был занят её волосами, но не упускал возможности полюбоваться изящными очертаниями её нового тела. В ту холодную ночь он принёс в дом раненую, слабую, миниатюрную девчонку, а теперь перед ним была уже почти что идеальная вампирша.       — У тебя такие красивые волосы. Я хочу, чтобы они были очень длинными, роскошными. Тебе пойдёт.       Пока что у неё были волосы только чуть ниже лопаток, но достаточно густые и шелковистые, так что Давид и сам не заметил, что уже долго их перебирает и просто ласкает Дану, вместо того чтобы мыть. Ему тяжело было признать, что воспитание дочери кардинально отличается от воспитания сыновей и что теперь он чувствует себя немного растерянным. Он всегда любил женщин, хоть и каждого из своих сыновей соблазнял с особым извращённым удовольствием. И даже сейчас, зная, что через четыре часа он будет с Ярославом, он не мог оторваться от Даны. Если бы её превращение уже подходило к концу, он бы не остановился на нежных ласках, а утащил бы в постель и не выпускал бы несколько суток.       Но пока что она слишком слаба, несмотря на внешнюю силу. Так что Давид очнулся и поспешил позаботиться о дочери. Она не противилась, была податливой, вовремя подставлялась под струи воды и вообще вела себя так, будто он делал это с ней каждый день.       — Спать ещё не хочешь? — Дана бодро мотнула головой. — Тогда, котик, у меня для тебя есть ещё кое-что.       Давид помог Дане выбраться из ванной, тщательно вытер и снова подхватил на руки, вот только не дал ни одеться, ни запахнуться в полотенце.       — Ты всё ещё стесняешься? Разве тебе не приятно видеть себя обнажённой? Ты прекрасна.       Дана только смущённо отвела взгляд. На руках у Отца она чувствовала себя крошкой, маленьким ребёнком под надёжной защитой сильного мужчины. И каждое его прикосновение ещё больше обезоруживало её. Но следующие действия Давида снова смутили её. Он положил её на простыни и не разрешил закутаться, а вместо этого взял с туалетного столика маленький флакончик.       — Я знаю, что у тебя всё равно болят мышцы и это может помешать спать. Поэтому у меня для тебя кое-что есть.       Видимо, дала о себе знать горячая кровь Ярослава, потому что Давид впервые по-настоящему соблазнял Дану, хоть и не планировал продолжения из-за страха навредить ей. Но как же волнительно было видеть смущённую красавицу на алых простынях! Она держала бёдра плотно сомкнутыми, но грудь не прикрывала, потому что и сама не могла налюбоваться ней. Под жгучими сладкими взглядами Давида Дана всё больше таяла, и уже и в её глазах загорелись искорки флирта.       Он начал с ног. Бёдра Даны были белыми, будто выточенными из мрамора, и такими же твёрдыми, зажатыми крепатурой. Поэтому Давид с особой осторожностью нанёс на бедро немного лавандового масла и взялся за массаж. Дана прислушивалась к его движениям, ловила каждый взгляд, волнующий и соблазнительный. Его руки были сильными, но нежными, и девушка действительно смогла расслабиться. Постоянная ноющая боль потихоньку отступала, вместо неё тело заливало приятной негой, сладкой, тягучей, но всё же запретной.       — Тебе нравится? — проворковал Давид, заглядывая Дане в глаза. Ответом стало изогнувшееся навстречу его рукам тело. Что ж, Давид продолжил движения, теперь уже лаская твёрдый плоский животик, подрагивающий от возбуждения.       Дана прикрыла глаза, полностью растворяясь в ощущениях. Молодое тело изнывало от желания, дрожало, подавалось навстречу сильным рукам и ласковым движениям. Она чувствовала близость Давида, то, как под его весом прогибалась кровать, и ей становилось тяжело просто лежать спокойно, не шевелясь, хотелось приблизиться к нему, прильнуть, растаять в нём.       Давид это чувствовал, поэтому старался не распалять её ещё больше. Ей требовался отдых, но после такого массажа не уснёшь, поэтому Давид резко перевернул её на живот, и его движения стали успокаивающими, поглаживающими. И она действительно расслаблялась, нежилась, таяла под его руками. Зато напрягался он. Округлая подтянутая попа, ямочки на пояснице, тонкая талия и гладкая спинка казались настолько соблазнительными, что Давид уже пожалел, что вообще взялся за этот массаж. Дана оказалась сексуальнее, чем он ожидал. Весь её холод, отстранённость, капризы улетучились, как только в ней проснулась женщина. Он так хотел разжечь в ней похоть, что едва не сгорел в ней сам.       Давиду никогда не приходилось долго соблазнять женщин, ждать их милости, он всегда брал сразу, покорял с первого взгляда. Но с Даной было сложнее. Во-первых, она была ещё слишком слаба, и Давид понимал, что даже такое сильное возбуждение не пойдёт ей на пользу, не говоря уже о полноценном сексе. А во-вторых, Давид сомневался, что это её кошачье поведение продлится долго. Вполне возможно, что после сна и нового приступа Дана станет такой же капризной ледышкой, как и раньше. И всё же пока она похотливо извивалась под его руками, пользуясь тем, что может спрятать лицо в подушки. Изящная спинка выгибалась откровенно зовуще, и Давиду пришлось потихоньку ласковыми поглаживаниями усыплять свою дочь с помощью магии. Всё-таки отдых пока был для неё важнее, чем секс.