Кровь и шелк

      Когда она потеряла сознание, Давид не испугался — он разозлился. Её бесконечный страх, с которым она никак не могла справиться, сводил его с ума. Маленькая глупая девчонка! Неужели он был слишком беспечен? Неужели переоценил её силы? Ну уж нет! Он опытный вампир, он всегда видит наперёд, кто из людей достоин перерождения. И Дана была достойна как никто другой! Её кровь сказала ему об этом той холодной ночью, иначе Давид не пришёл бы ей на помощь. Он почувствовал, что она сильная и смелая, даже ещё не зная о том, как она отбивалась от Тима. И теперь она боялась даже его, своего Отца! Что за глупости! Это было возмутительно, но сейчас важнее было разобраться в её самочувствии.       Давид не спешил: потеря сознания не грозила ей смертью, но Дана действительно была бледнее обычного, а на лбу выступили капельки пота. Давид осторожно коснулся её лица, погладил по щеке, будто любуясь вдруг успокоившейся дочерью. Пусть немного отдохнёт и придёт в себя. Совсем немного магии и ласковых движений было достаточно, чтобы погрузить девушку в глубокий сон.              У Даны не было выбора — она обязана была выжить и стать королевой, потому что даже права на смерть Давид ей не давал. И Дана, казалось, чувствовала это: она проснулась и будто вернулась в свои самые первые дни. Всё то же вокруг: алое и чёрное, шёлк и розы, огонь свечей и задёрнутые шторы. Давида в комнате не было, это Дана заметила сразу же, потому что ужасно не хотела видеть его. Или чтобы он видел её? Тревога нарастала, сжимала грудь и вызывала слёзы, и ей нужно было время, чтобы прийти в себя. Ей очень хотелось встать и уйти отсюда, но идти было некуда. И не к кому. У неё есть только Давид, и только от него зависит её жизнь. С этой мыслью Дане ещё стоило смириться.       А пока что она лежала, смотрела на алые розы возле кровати и не могла пошевелиться. Тело было ватным, но это была не болезненная усталость, а приятная сладкая нега, как после долгого и страстного секса. Эта ассоциация поразила её будто разрядом тока, и сразу нахлынули все запретные желания, связанные с Давидом. Как он может быть одновременно настолько притягательным и пугающим?       Дана бросила взгляд на дверь, будто ожидая, что Давид услышит её мысли и тут же появится. Но он не появлялся ни через час, ни через два. Тишина была пугающей, но Дана всё равно прислушивалась, искала звуки шагов или голоса. Но ничего не было! И это начинало её злить. То и дело оглядываясь на дверь, будто ожидая, что Давид застанет её врасплох, Дана встала и прошмыгнула в ванную. И не удержалась: тщательно осмотрела зубы в зеркале. Ничего не изменилось!       Как же ей всё это надоело! Когда же всё закончится? Когда Давид выпустит её на свободу? Ведь, как она поняла, её братья заняты, у каждого из них своё дело. Они не привязаны к Отцу! А она? Что ж, Дана себе не лгала — она была зависима от Давида! Даже сейчас она боялась встречи с ним, но и без него чувствовала себя разбитой и испуганной. Казалось, что только рядом с Давидом Дана могла найти покой. И, что самое ужасное, она понятия не имела, что делать без него, даже в таком простом вопросе, как скоротать время.       Дверь ванной Дана открывала осторожно, будто ожидая, что Давид будет стоять с той стороны, но снова нет. Куда он ушёл? Когда вернётся назад? Может, она его обидела и он не хочет её видеть? Ведь так уже было однажды! Когда Дана осталась одна надолго, разнервничалась, а потом своей истерикой вызвала его недовольство и получила свой первый урок. Но тогда она даже не думала о том, что может быть не права! Ведь он ушёл и бросил её! Совсем одну! И ей было так страшно, что он больше никогда не вернётся! А ещё тогда у неё впервые появилась мысль о том, что Давид ушёл к кому-то другому, точнее, другой. Или всё же другому? Странная ревность братьев подтолкнула её к тёмным фантазиям, которые она спешила отогнать. Но какая разница, в каких отношениях они были когда-то? Сейчас в его сердце должна быть Дана и только Дана!       Истерика накатывала ядовитыми волнами, но Дана держалась изо всех сил. Нет смысла злиться — ситуация от этого не станет лучше. Чтобы успокоиться, она взялась читать роман, принесённый из библиотеки, но всё равно чутко ловила каждый звук. Роман, конечно же, не читался, Дана пролистнула с десяток страниц и только потом поняла, что не запомнила ни слова. Ей было откровенно скучно, и теперь Дана никак не могла понять, что же такого с ней произошло?       Она хорошо помнила отвратительный вкус крови и затмевающий всё гнев Отца. Давид на неё разозлился, ведь она его разочаровала своим непослушанием. Но ведь он ничего с ней не сделал? Дана не понимала, потеряла ли она сознание, либо Давид просто её усыпил? А ведь он мог. Что же произошло? И где Давид? И сколько прошло времени?       Лежать в постели становилось всё мучительнее, и Дана перебралась в кресло поближе к двери. Если в коридоре кто-то будет идти — она услышит. Она будет очень-очень стараться услышать. Страх оказался сильнее глупой дерзости, и теперь Дана не просто пожалела о своём порыве, но и устыдилась его. Ну разве можно было так поступить? Отец заботился о ней, он хотел, чтобы она набралась сил, а она так его обидела!       И всё-таки она не могла себя обманывать. Невыносимо хотелось гулять! Дана отложила книгу, прислушалась и, не услышав ничего, украдкой пробралась к двери. Она так и оставалась в платье и босиком, но не собиралась далеко идти — только чуть-чуть выглянет. Может, возле двери в коридоре сидит кто-то из братьев? И тогда можно будет спросить, где Давид.       Дана тут же спохватилась, что спрашивать ничего не стоит. В конце концов, она может спокойно гулять по дому. Отец ей разрешил!       И всё же рука у неё дрожала, когда Дана несмело открывала дверь. Не заперто. Уже хорошо. Чтобы не выглядеть совсем уж дурой, Дана открыла дверь почти полностью и сразу же сделала шаг в коридор. Ей некого бояться! Это и её дом тоже!       Но убеждения не помогли: в тёмном коридоре с тусклыми бра не было никого, и Дана трусливо заскочила обратно. Если кто-то увидит, как она крадётся коридором, как вор, то она только опозорится. Нет-нет. Да и некуда ей идти, а бродить по дому без цели было глупо и в обычные дни, не то что…       Дана застыла посередине комнаты и оглянулась. Ничего нового, кроме двух книг, которые она сама же и принесла. Но нет и вещей Давида. Он часто брал с собой книги, журналы, ноутбук, оставлял свою одежду. Теперь же не было ничего, и Дана прикусила губку от досады. Хотела, чтобы он ушёл, хотела, чтобы оставил тебя одну? Получай!       Она вспомнила, что ещё хотела. Очень хотела выйти в сад! Но теперь она могла выйти разве что на балкон, но и на это тоже нужно было решиться. На цыпочках, будто собираясь совершить что-то ужасное, Дана прокралась к окну. За плотными чёрными шторами совершенно не было понятно, какое время суток за окном, но было достаточно темно, и она решилась осторожно чуть отодвинуть ткань, но так, чтобы свет не мог попасть ей на кожу.       Темно. Это обрадовало Дану настолько, что она нырнула за ткань и впервые увидела сад из своего окна. Ночь была тёмной и глухой, такой таинственной и манящей, что Дана совсем забыла о всех своих страхах и сомнениях и тут же дёрнула ручку балконной двери. В первые секунды она испугалась, что дверь заперта, но та поддалась, только чуть позже. Дана не знала, но Давид крайне редко выходил на балкон из этой комнаты, так что ей ещё повезло, что дверь не заклинило.       На улице было настолько морозно, что в первую секунду Дана забыла, как дышать. Лёгкие схватило от колкого воздуха, и она закашлялась. Странно, но кожей она холода не чувствовала, как и вчера в саду, хоть и понимала, что уже, наверное, зима? Во всяком случае, снега ещё не было. Земля стояла чёрная и безжизненная, а деревья в саду походили на костлявые руки мертвецов, протянутые из могил в жадных движениях.       Вид с её балкона был бы прекрасен летом, но сейчас навевал только мысли о смерти. А как ещё может быть в логове у вампира? Странно, но Дана будто впервые поняла, кто такой на самом деле Давид! Он ведь вампир! Самый-самый настоящий! Вот только совсем не такой, как в страшных историях! И именно это сводило её с ума. Он — прекрасный и соблазнительный, и такой заботливый. И он может быть очень строгим, конечно, только если она провинится.       И что такого плохого в том, чтобы быть вампиром, как и он? Наверное, ничего, но Дана вдруг поёжилась, хоть и не чувствовала холода, — ей просто было страшно, и девушка ничего не могла поделать с этим страхом. И вместе со страхом пришла злость: почему Давид не поможет ей, ведь он опытный, он всё понимает? Почему он бросил её один на один с этим страхом и ушёл?       Ответ был очевиден, и Дане не понравился: потому что она сама об этом попросила. Пусть не говорила прямо, но очень этого хотела. А что было бы, если бы Отец совсем-совсем от неё отказался? Она бы не выжила! Без Давида она никто! Так что нужно срочно вернуть его расположение!       Дана метнулась в комнату, старательно закрыла за собой дверь и очень аккуратно поправила штору, чтобы не было и следов того, что она выходила из комнаты. Нужно быть послушной, чтобы не злить Давида ещё больше! Поэтому она рывком скинула с себя платье, тщательно вымылась в душе, надела ночную рубашку и устроилась в кровати. Всё, как и хотел Отец.       Вот только он всё равно не приходил. И с каждой минутой ожидания Дана тревожилась всё больше. Она даже успела поплакать от жалости к себе, и измученная уснула на какое-то время, а когда проснулась, то не сразу поняла, что в комнате кое-что изменилось. На столике у кресла стояла чаша, а под ней — ноутбук.       Дана вскочила с кровати слишком быстро и сразу же пожалела об этом — тупо болела голова, и ей пришлось немного посидеть, чтобы прийти в себя. Наверное, она слишком долго спала. И слишком крепко, раз проспала появление Давида. Но обмануть себя не удалось — он просто не захотел её будить.       В чаше было совсем немного крови, но такой холодной, что даже стенки запотели. Дана держала чашу в ладонях, будто хотела её согреть, но на самом деле снова решалась сделать хоть глоток. Отвращение никуда не делось, но теперь Дана понимала, что ей действительно необходимо это сделать. Это — не еда, это — лекарство. Надо просто закрыть глаза и пить.       И всё равно сначала ничего не получилось — кровь вернулась обратно, но теперь Дана уже не стеснялась этого — без пристального взгляда Давида переживать это было проще. И всё же даже после такой крошечной порции, которую раньше Дана выпила бы в несколько глотков, её затошнило. Было настолько плохо, что Дана даже не сразу смогла дойти до кровати — так и рухнула в кресло.       Её невыносимо трясло, на лбу выступил холодный пот, но при этом Дане казалось, что она горит. Как же плохо! Это было совсем не похоже на лихорадку, к которой она уже успела привыкнуть. Нет, тут было что-то другое. Сейчас ей казалось, что она очень сильно отравилась. Проще было бы, если бы её вырвало, но нет. Она должна терпеть! Должна пережить этот последний этап. Вот только где же Давид?       Когда ей стало чуть лучше, Дана недовольно глянула на ноутбук. Очевидно, Давид оставил его, чтобы Дана не скучала, но она только разозлилась. Зачем он ей? Всё, что ей нужно, — это Давид! Пусть он придёт, и она попросит у него прощения! Она очень-очень раскаивается! И больше такое не повторится!       Смахнув непрошенные слезинки, Дана устроилась в кресле удобнее и решила ждать Давида. Он обязательно придёт. И на этот раз она его не упустит!       И не упустила. Она почти уснула, но сквозь дрёму услышала, как открывается дверь. Один только этот звук заставил её встрепенуться и вскочить с кресла, возможно, слишком поспешно и нелепо, но Дана в тот момент не могла даже думать о таком. Все её мысли были о Давиде.       Он выглядел сногсшибательно, и Дана мгновенно смутилась и потупила взгляд, потому что смотреть на него прямо показалось ей неприличным. Почти такой же роскошный, как и вчера на торжественном ужине! Давид был в тёмном костюме, настолько идеально скроенном, что мужчина казался ещё выше и стройнее. Офицерская выправка, королевская грация и высокомерный взгляд — и Дана растерялась настолько, что смогла только пробормотать:       — Отец…       В её тихом голосе был искренний восторг и нескрываемая мольба, и Давид, конечно же, это заметил, но никак не отреагировал.       — Ты снова не в постели? — спросил он так холодно, что у Даны брызнули слёзы обиды.       Ну почему так? Она так его ждала, а получила укор в первых же словах!       — Я ждала вас… И сидела здесь, чтобы не уснуть и не пропустить вас…       — Какие глупости! — хмыкнул Давид, быстро подходя к столику и забирая чашу.       Дана застыла в ужасе, вдруг поняв, что он уже разворачивается, чтобы снова уйти, чтобы оставить её одну! Нет-нет! Так нельзя!       — Отец! Пожалуйста! Не уходите! Побудьте со мной!       Она не кричала, скорее испуганно всхлипывала на каждом слове и уже не сдерживала слёз. Но ещё не решалась кинуться к нему, повиснуть на нём, не отпускать. И, возможно, правильно сделала, потому что Давид остановился почти у самой двери, повернулся к Дане и пригвоздил её холодным равнодушным взглядом:       — Тебе нужно набираться сил и как можно меньше нервничать. И ты об этом знаешь. И что ты делаешь?       — Отец, я…       Дана ничего не успела сказать, потому что Давид вышел так же стремительно, как и появился. Теперь уже не было смысла сдерживать истерику, и Дана зарыдала в голос, громко всхлипывая и скуля, как раненое животное. За что он так с ней? Что она сделала? Почему он вдруг перестал её любить?       Любить! Это слово вдруг отрезвило её, потому что Дана впервые поняла, почему так мучится. Буквально вчера он окутывал её такой любовью, смотрел на неё так восторженно, что Дана захмелела от этого чувства и позволила себе его ослушаться. И Отец сразу же указал ей место и лишил самого главного — своей любви. Нет-нет, Дана не верила, что он мог разлюбить её вот так в одну секунду, но и холод в его взгляде и голосе не давал ей покоя.       Невыносимо хотелось, чтобы её снова любили! Чтобы Давид любил её больше, чем всех её братьев вместе взятых! Только её одну, его любимую дочь, его королеву! И в тот момент Дана и сама вдруг осознала, что любит его, и готова буквально убить любого, кто встанет у неё на пути. Она снова станет единственной любимой Давида! Вот только немного отдохнёт, придёт в себя и больше никогда не разочарует его!       Но всё случилось совсем не так, как она ожидала, потому что проснулась она ещё более измученной и разбитой! Голова раскалывалась настолько, что Дана с трудом заставила себя открыть глаза. Немного полежала в тишине и в темноте, прислушиваясь к своим ощущениям, она испугалась. Началось! Пока больше болела голова, но и зубы будто вбили раскалёнными гвоздями в кости челюсти.       Что же делать? Дана вдруг испугалась, что Отец оставил её, и сама она не справится. Вот даже сейчас ей ужасно хотелось пить, но воды рядом не было, а чтобы даже пойти в ванную, нужно было собрать все силы. А их не было!       Горькие слёзы отчаяния побежали по щекам, и Дана стиснула зубы от злости. Ну уж нет. Если Отец её испытывает, она докажет ему, что сильная, что со всем справится. Ведь Давид же говорил правду: ей было не так плохо, как в самом начале, когда болело буквально всё тело. Да, голова раскалывается, но это ведь ничего.       На этот раз Дана заметила чашу не сразу. В полумраке комнаты ей скорее помог острый нюх, чем зрение, но она поняла намёк и подошла к столику, хоть и с трудом. Да, от запаха крови всё ещё тошнило, но на этот раз Дана не позволила себе колебаться — осушила чашу двумя глотками. Это — лекарство! И его нужно принимать, чтобы жить дальше! Чтобы быть сильной.       Немного отдышавшись, Дана медленно пошла в ванную, чтобы напиться воды. Обычно Давид поил её кровью, и этого ей было достаточно, но теперь жажда мучила её, а крови было так мало! И теперь Дана понимала, что она ещё и голодна! Как же тяжело.       Вода из крана была холодной, свежей, но очень вкусной! Будто родниковой. Дана угадала правильно — вода в дом поступала из местного источника, так что пить её можно было без опаски. Но девушку в тот момент так мучила жажда, что не было сил смаковать воду. Дана набрала полную чашу и аккуратно понесла к кровати. Последние силы стремительно её покидали.       Что же это с ней такое? Жар нарастал. Дана чувствовала, что источником его были зубы, но боль от них расходилась всё выше и дальше, охватывая всю голову. И Дана понимала только одно — ей нужно терпеть. Помочь ей может только Давид, если захочет, конечно. Но пока она была решительно настроена терпеть сама. Пока ещё были силы.              Началось. Давид почувствовал это прямо посреди разговора со своими старшими сыновьями. Первая четвёрка сыновей — его ближайшие соратники, хотя бы потому что вместе они прожили дольше и пережили больше. И теперь Давид понимал, что они все, а не только Эд, уязвлены внезапной угрозой их статусу. И Давид вызвал их в кабинет специально, чтобы подразнить ещё раз и проследить за их реакциями.       Но внезапная боль, вспыхнувшая у Даны, отразилась и на Давиде: в клыках вдруг кольнуло так остро, что он едва не дёрнулся, и только вековая выдержка помогла это скрыть. Бедняжка! Ближайшие дни его малышка будет мучиться, но не только от боли. Даже рост клыков не был поводом отказаться от жестокой игры в «горячо-холодно», которую затеял Давид. А прекращать её ни в коем случае было нельзя. Иначе урок не будет изучен.       Это было крайне важно. Маленькая красавица порой бывала слишком высокомерной, и стоило сразу же расставить все границы. И Давид с досадой отмечал, что никто из его сыновей не позволял себе таких колебаний! Они сразу же подчинялись и больше не бунтовали, либо же умело скрывали свои порывы. Но не Дана! Та оказалась строптивой: едва Давид давал слабину, как Дана тут же пыталась захватить над ним контроль. Да, пусть немного наивно, потому что Дане не хватало женской хитрости, но она пыталась, так как чувствовала, что сможет, пусть не сейчас, позже — но сможет. И Давида злило то, что он и сам понимал: она права! Так что это было жестокое испытание для них двоих, но оно было необходимо для их отношений.       И особенно невыносимо ему было сдерживать себя, когда Дана отчаянно молила его не уходить! Такого ещё с ним не было. Раньше он бы усмехнулся надменно и самодовольно, радуясь тому, как сильно он смог задеть своего ребёнка, наслаждаясь своей властью над ним. Но не сейчас. Жалобный голос Даны ранил его холодное сердце, но ему требовалось держать себя в руках, хотя по спине уже пробежала дрожь. Хотелось отказаться от всего этого воспитания и просто поддаться порыву: повернуться к ней, обнять, прижать к себе, зацеловать и не отпускать. Позволить ей быть его королевой. И только мысль о том, что так он только всё испортит, останавливала его. Дана — не просто одна из его детей, она — будущая королева.       — Лео, как скоро будут готовы документы? — спросил Давид, возвращая себя и сыновей к обсуждению дел.       Он стоял у камина, заложив руки за спину, и смотрел в огонь пустым взглядом. Сколько столетий он строил свою империю! Год за годом, страна за страной — он покорял мир человеческий и подлунный. И всё для чего? Чтобы его сыновья сверлили ему спину завистливыми взглядами? Чтобы желали его скорейшей смерти? Ну уж нет. За такие мысли их следовало бы убить. Но убийство члена своего клана, а тем более кого-то из старших сыновей не останется без внимания других вампиров. И все сразу же поймут, что в его семье всё не так гладко. И не было никогда гладко. Его клан держался на двух чувствах: на страхе и страсти. И время от времени Давиду следовало пробуждать их в своих сыновьях. Но теперь стало всё ещё острее: ревность их была настолько ощутимой, что в кабинете будто пробегали разряды тока.       — Как только вы уточните некоторые моменты, — насмешливо фыркнул Лео — молодой брюнет с чёрными жгучими глазами.       Третий сын Давида был плутом и мошенником ещё в момент их знакомства. Этот наглец вздумал обмануть их и обворовать, но был покорён Давидом, не только разгадавшим его схемы, но и предложившим, как их улучшить. Лео вертелся вокруг него лисом, соблазнял деньгами, обещал достать всё, что тот пожелает, лишь бы только ему разрешили присоединиться в их путешествиях. Давид держал его на расстоянии хотя бы потому, что Лео был патологическим лжецом. До сих пор Давид так и не смог понять, кто он и откуда, потому что история Лео менялась из года в год. А привычки юлить, воровать, придумывать коварные схемы оставались, поэтому именно он отвечал за подделку документов, такую необходимую при их образе жизни.       И было ещё кое-что, чем Лео отличался от остальных. Несмотря на все уловки опытного любовника, Давид не смог перетащить Лео на свою сторону. Сын вежливо перетерпел его страсть и с явным облегчением ушёл, когда Давид был готов его отпустить. И со своими сыновьями он спал ровно столько, сколько это было необходимо. Но дочерей не заводил — женщинам он никогда не доверял, — и теперь отнёсся к появлению Даны с недоверием и опаской.       — Например? — коротко спросил Давид, прекрасно понимавший настоящую причину замедлений — Лео не хотел готовить документы для Даны, потому что надеялся, что они не понадобятся.       — Фамилию писать вашу?       — Мою нынешнюю. И ещё обязательно нужно свидетельство о браке, но там есть нюансы с датами, так что пока не спеши.       — А на свадьбу нас пригласят? — хохотнул Оскар, чем сразу же сбил неловкую тишину, повисшую в кабинете.       — Пригласят. Как и половину всех известных вам вампиров, — кивнул Давид, улыбаясь.       Четвёртый сын был единственным, кто никогда его не разочаровывал. Слишком уж он был простым и открытым и умел ценить то, что имел. И его единственного вполне устраивал его нынешний статус. Оскар был сыном кузнеца, и всё, что его ждало в будущем, — это кузница. Коренастый, сильный, светловолосый и голубоглазый швед был будто воплощением Тора на земле. Вот только характер у него был слишком спокойный, даже пассивный, так что Оскар с радостью пошёл за Давидом. И казалось, что ему совершенно не важно, где они живут и чем занимаются, лишь бы ему давали чёткие и понятные инструкции, которые ему по силам выполнить.       — Отец, простите, если вопрос покажется вам некорректным, но не спешите ли вы? — сдерживая себя, тщательно подбирая слова спросил Эд, которому вдруг показалось, что он единственный в этой комнате сохранил рассудок.       Давид повернулся к нему и прямо посмотрел в светлые, как лёд, глаза. Какое же это огромное испытание для Эда! А ведь он был уже не юн, когда Давид впервые пришёл к нему, так что теперь именно от него Давид ждал рассудительности и мудрости. Но и Эда начали захватывать эмоции.       — Я не вижу смысла тянуть, — засмеялся Давид, пытаясь взглядом лучистых глаз очаровать всех своих сыновей. — Думаю, уже на балу можно будет заявить о свадьбе.       — Но Отец! Бал ведь уже совсем скоро! Вы ведь о Зимнем говорите?       Теперь уже изумился даже Николас. То, что задумывал Отец, было не совсем верным. Первый бал-смотр был создан специально для того, чтобы показать молоденького вампира всему Подлунному миру. И никто из других вампиров на первом балу не мог на него претендовать, только оценивать и присматриваться. Обычно года было достаточно, чтобы страсть перегорела, и на следующий зимний бал вампира представляли снова, но уже как свободного и готового к новым знакомствам. Теперь уже никто не мог запретить откровенно за ним ухаживать любому вампиру. И обычно на следующем балу (уже летнем, через полгода) появлялись новые пары и уже шла речь о свадьбах. А Отец собирался сразу же заявить о свадьбе с Даной! Даже не дав никому возможности взглянуть на неё и оценить! И это было неправильно и по отношению к Дане, и к другим вампирам. Хотя кто бы посмел перечить Давиду?       — О Зимнем. Думаю, вы сможете остаться здесь ещё на месяц, чтобы сопровождать нас на балу?       Это был не вопрос, и все это поняли, и только Эд поспешил уточнить:       — Но, Отец, свадьба потребует больших затрат. Нам всем нужно вернуться домой, чтобы привести дела в порядок и подготовить казну.       — Не только казну, но и подарки! Не можем же мы оставить Дану без подарков? — решил немного выслужиться Николас, и это немного смягчило Давида.       — Если вам так сложно находиться здесь постоянно — можете составить график. Но не забывайте о церемонии первого укуса — я вызову всех и не потерплю отказа.       В этот момент Давида снова пронзила боль — будто молотком ударили по зубам, и он вспомнил, что его малышка сейчас мучается, и ей совсем не до подарков.       — Соберитесь все и составьте расписание, а я пока вынужден вас покинуть.       Старый вампир повернулся на каблуках и стремительно направился из кабинета.       — Отец! — вскинулся Николас, едва успевая за широкими шагами Давида.       Наконец, остановив его уже в коридоре, Николас таинственно зашептал:       — Ярослав. Что делать с ним?       — Ничего. Забудь о нём. Если он мне понадобится — кого-нибудь за ним пошлю. Планируйте всё без него и лучше пока не делитесь с ним планами. Всё равно толку с него мало, — поспешно сказал Давид, будто отмахиваясь и от Николаса, и от Ярослава. Мыслями он уже был с Даной.       Но сначала требовалось всё подготовить. Он прекрасно понимал, что Дана сейчас особенно нуждается в крови, но её недавняя выходка сбила его с толку. Как так получилось, что вампир, почти закончивший превращение, отказывается от крови? Давид вдруг вспомнил, с каким ужасом и отчаянием Дана, тогда ещё даже не получившая своё имя, отбивалась от него, борясь с жутким монстром, а не прекрасным вампиром. Дана видела в нём нечто ужасное и отвратительное, то, чего не хотела принимать. Возможно, дело в этом?       Спустившись в хранилище крови, Давид понял, что Дана — не для этого времени. Давным-давно, когда ещё не было возможности безболезненно брать человеческую кровь и сохранять её, Давиду приходилось постоянно выходить на охоту, чтобы притащить оглушённого человека к постели превращающегося вампира и убить жертву на его глазах. Тогда Дана была бы просто вынуждена принять свою хищную часть, а не прятаться от неё. А пока что кровь для неё только нечто абстрактное, и Давид понимал, что убийство на глазах у Даны не пойдёт ей на пользу. Станет только хуже. Малышка слишком ранима и пуглива. А ведь стоило готовить её к церемонии первого укуса!       Все эти мысли роились в голове и не давали сосредоточиться. Как же с ней сложно! Такая маленькая милая девочка, одновременно сильная и страстная, капризная и непокорная, но и ласковая и любящая! Как в ней уживается две сущности? Только ли дело в том, что её превращение ещё не закончилось? Либо же она была такой и в своей человеческой жизни? Теперь уже невозможно было это узнать, да и неважно это было! Давид хотел, чтобы его любила и милая девочка, и страстная королева — любила так же сильно, как и он её.       Кровь он выбирал с особой тщательностью, чтобы наполнить Дану ещё большей силой. И всё же кровь была почти ледяной, и не было времени её греть. А ведь кровь живого человека такая тёплая, что Дана может отказаться её пить! Как же много с ней сложностей!              А пока Дана даже не думала о том, как много с ней сложностей. Всё, что она хотела, — это присутствие Давида. Боль оказалась невыносимой, и девушка отчаянно берегла силы, терпела молча, только лежала, закрыв глаза, едва дыша. Слёзы текли по щекам, и Дана не всхлипывала, не стонала, не звала Давида, просто терпела. Она должна быть сильной! Она должна беречь силы. Потому что неизвестно, когда придёт Давид. И придёт ли вообще.       Оглушённая болью, Дана не сразу поняла, что дверь открылась и вошёл Давид. Она скорее почувствовала это, встрепенулась, всхлипнула и слабым голосом позвала:       — Отец?       — Как ты? — спросил он, заглядывая за полог.       Дана посмотрела на него из-под полуприкрытых век, но почти ничего не увидела за пеленой слёз.       — Началось, — выдохнула она и облизнула запёкшиеся губы. — Зубы болят.       — Сильно?       Она не ответила ничего, только что-то промычала, потому что снова плакаться ей не хотелось. Дана была уверена, что если она будет жаловаться, то Отец обязательно разозлится.       — Я принёс кровь. Ты должна выпить всё.       На этот раз Дана даже не думала спорить, но и встать не могла. Только почувствовала, как матрас рядом с ней прогнулся под весом Давида, и от этого взволнованно забилось сердце. Он поднял Дану легко, как ребёнка, уложил её голову на руку и стал поить.       — Осторожно, кровь холодная.       Её снова затошнило, но тошнота по сравнению с болью не значила ничего, и Дана продолжила пить, пока Давид сам не отнял чашу.       — А теперь отдыхай.       Давид отстранился так же быстро, как и сел, и Дана даже не успела схватиться за него.       — Отец! — пискнула она совсем жалобно, и Давида будто кольнуло иглой.       — Отдыхай, — сказал он сухо и пошёл к двери слишком быстро.       — Не уходите! Пожалуйста!       Крик получился болезненным и отчаянным. Дана вложила в его все силы, но хлопнувшая дверь стала для неё жестоким ответом. Отец снова её бросил. Ужасно хотелось плакать, но сил не было. В голове было две мысли: когда закончится боль и почему Давид так с ней жесток? Дана уже ничего не понимала, да и не хотела понимать. Пусть Давид придёт и поможет ей. Она точно знала, что его кровь снимет любую боль, а ещё он может легко усыпить её магией, так почему же он не хочет облегчить её мучения? Зачем это всё? Может, она как-то не так его просит? Надо быть более ласковой и покладистой? Более жалобной? Молить его о прощении? Ах, если бы он хотя бы дал ей шанс.       Но пока он не готов был дать ей этот шанс. Дана должна была пережить это сама! И она это понимала. Давид ещё помнил, какие истерики она ему закатывала, когда была голодна, а он специально не сразу приносил кровь! Так что знал, на что она способна, и даже боль не остановила её. Так что пока всё идёт так, как нужно — Дана учится смирению. Ещё немного — и она будет молить его, буквально валяться в ногах. Так и должно быть.       Со временем головная боль пройдёт, останется только острая, невыносимая боль в зубах. Вот тогда-то Давид и придёт к ней снова, чтобы дать ещё один урок. И ему самому требовалось набраться сил и стойкости, чтобы всё прошло так, как надо.       Давиду и самому было невыносимо тяжело. Во-первых, связь между ними была слишком сильной, и её физические страдания отдавались ему. А во-вторых, Давиду было безумно её жаль! Все его сыновья были крепкими и выносливыми, но дочь была такой хрупкой, такой нежной, что даже лихорадку переживала с трудом. А уж боль совершенно не могла терпеть! И теперь жалость к ней разрывала его сердце.       — Отец?       Давид вдруг очнулся. Он и сам не заметил, что забрёл в один из кабинетов. Эта комната была почти точной копией его кабинета, только меньше, а так всё то же: кожаный диван, два кресла, столик, большой крепкий стол и высокое кресло возле него, высокие шкафы. Всё в красном дереве, всё будто из позапрошлого века. В камине горел огонь, потому что в последние дни в этом кабинете обжился Николас. И именно он окликнул Давида, совершенно случайно вошедшего в комнату.       — А, ты здесь, — проговорил тот рассеянно, и Николас встревожился. Что это с Отцом, что он даже не понял, куда пришёл?       — Вы меня искали? — на всякий случай предположил Николас, и Давид усмехнулся:       — Нет, но ты же меня не выгонишь?       — Ну что вы! Проходите. Хотите выпить?       Николас засуетился. Интонации Давида показались ему заманчивыми, и Николас не мог упустить возможности провести немного времени с ним наедине. Появление Даны и длительное пребывание с братьями в одном пространстве всколыхнули давно забытые чувства, и прежде всего ревность. А тут ещё и сам Давид слишком сильно выделял Дану из всех детей! Нужно действовать, чтобы не оказаться забытым и покинутым. Даже если ты второй сын — ты всё равно не первый.       — Ты куда-то собирался? — уточнил Давид, устраиваясь на широком кожаном диване и закидывая ногу на ногу.       Николас выглядел идеально: тёмно-синий костюм, светлая рубашка, сапфировые запонки, шёлковый платок. Его сын явно собирался на свидание, и чувство собственничества кольнуло Давида. Его второй сын был одним из самых красивых его детей. Синеглазый, темноволосый, с изящными аристократичными чертами лица. Чёрные кудри, пушистые ресницы, шёлковые брови — даже в жестоком семнадцатом веке его красоту отметил один лорд, приблизил к себе и попытался соблазнить. Выбора у Николаса не было: он был художником, натурой творческой и ранимой, и без покровительства не выжил бы. Но держался он долго и упорно, будто ждал, пока появится Давид — его спаситель. Его первый любовник. Первый потому, что после обращения Николас будто с цепи сорвался. Теперь уже он покровительствовал очаровательным мальчикам, беря за это плату их любовью. Так что Давид заподозрил, что Николас время зря не терял и завёл себе очередного любовника уже в этом хмуром зимнем городе.       — Подождут! — засмеялся Николас, и его синие, как южное море, глаза озорно засияли. Он тоже уже почувствовал, что Давид им любуется, и решил не упускать такой возможности. — Выпьете что-то? У меня есть прекрасный бренди! С моих виноградников во Франции. Кстати, не хотите погостить там немного летом? Или весной?       Он растекался сладкой рекой, наливая бренди в изящные фужеры, и то и дело бросал взгляды на Давида. Хорош, как и в первую их встречу! Казалось, что прошло не четыреста лет, а всего пять! Во всяком случае, теперь Давид казался только чуть солиднее, но следов старости на нём так и не было. Ни морщинок, ни первых седых волос! Удивительный мужчина. И такой же сладострастный! Николас хорошо знал этот взгляд: томный и хищный, из-под полуприкрытых век, из-под длинных ресниц, подкреплённый мягкой полуулыбкой и лёгким наклоном головы. Давид ещё только интересовался, будто спрашивал Николаса: согласен ли тот немного отдохнуть, расслабиться? И Николас отвечал ему на их же языке соблазнителей: чуть прикрыл глаза, улыбнулся нежно, но обещающе.       Давид взял фужер из рук сына и осторожно понюхал бренди, чуть прикрыв глаза. Ужасная усталость вдруг нахлынула на него, и мужчина с удовольствием откинулся на спинку дивана. Да, ему однозначно стоит отдохнуть. Впереди ещё столько хлопот! И, пока Дана спит, у него есть несколько часов для себя.       — Так вы приедете? — напомнил Николас о себе, присаживаясь на край дивана на расстоянии вытянутой руки от Давида, как бы давая ему возможность прикоснуться, если он захочет, конечно.       Давид угадал: Николас собирался на свидание с молоденьким и слишком смазливым мальчишкой. Но шанс остаться наедине с Давидом — таким мужественным, властным и сильным — буквально свёл его с ума! Секс с ним был прекрасным! Порой невыносимым, на грани агонии и оргазма, а порой таким нежным и чувственным, что Николас таял в его умелых руках. Слишком пикантные воспоминания, конечно же, вызвали возбуждение, и Николас не спешил это скрывать. Давид ведь и так всё знает. Он видит его насквозь.       — Посмотрим. Думаю, Дана захочет посмотреть поместья всех своих братьев, — хищно улыбнулся Давид, делая крошечный глоточек бренди, и остро посмотрел на Николаса.       — О, Дане действительно будет интересно погостить у меня. Ну а вы? Давно вы не приезжали ко мне просто погостить, — ласково мурлыкал Николас.       Он сидел полубоком, положив руку на спинку дивана и закинув ногу на ногу. В этом кабинете он чувствовал себя хозяином, и пока Давид позволял ему это. Лёгкая игра, проверка, кто же сдастся первым?       — Как и ты. Сколько дней ты уже живёшь здесь, а так и не зашёл ко мне. Зато собрался к кому-то на встречу.       Давид якобы недовольно вскинул брови и посмотрел на сына свысока. Его мягкие губы ядовито искривились, и Николас понял, что действительно оплошал. Ведь можно же было воспользоваться моментом и немного отвлечь Отца от этой девчонки! Ведь ему же тяжело всё время проводить с ней, ему тоже нужно расслабляться.       — Я исправлюсь, если вы дадите мне шанс.       Голос Николаса был ласковым и просящим. Он действительно не был уверен, что даже сейчас Давид позволит ему сделать задуманное. Слишком уж гордым и высокомерным был его Отец. Но попробовать стоило. Поэтому Николас вдруг отставил фужер на столик и наклонился к Давиду, упираясь рукой о диван слишком близко к его колену. Волнительно близко.       Фужер вдруг исчез из руки Давида, и мужчина ласково и невыносимо медленно коснулся лба Николаса, запустив пальцы под чёрные кудри. Николас замер, затаил дыхание, старался не дрогнуть, только смотрел прямо в глаза Давида.       — Разве я могу тебе отказать? Ты всегда был моим любимчиком, неужели ты забыл?       Это была чистейшая ложь, потому что Давид любил всех своих сыновей по-разному и на самом деле не имел любимчиков. Все ему надоедали достаточно быстро. Хотя, да, с Николасом он всё же время от времени восстанавливал отношения, потому что второй сын действительно был слишком красив. И эту красоту хотелось поглотить.       Но Николас вдруг поверил этим лживым сладким словам! Потому что хотел верить! Осмелев, он наклонился ещё ниже, рука его теперь скользнула по колену Давида, пока ещё не слишком высоко, но уже нетерпеливо и настойчиво.       — Я помню всё!.. — горячо выдохнул Николас, заглядывая Давиду в глаза, снизу вверх, покорно и заискивающе. — И я хочу повторить…       — Мой милый сын! — засмеялся Давид хрустальным смехом, от которого Дана покрылась бы мурашками ужаса, но Николас задрожал в возбуждении, потому что знал, что за ним стоит. — Я сейчас не в силах делать всё то, что раньше, потому что Дана выпила все мои силы. Но если ты веришь, что способен их мне вернуть, то…       Давид не договорил: его мягкие губы тут же захватил поцелуем Николас. Он был виртуозом поцелуев: использовал их, чтобы заманить новенького парня в свои сети, и это всегда срабатывало, даже если жертва до этого не сомневалась в своей ориентации. И Давид позволил ему делать всё. Расслабленный, податливый, будто пригревшийся на солнце хищник, Давид даже не обнимал Николаса, просто ничего ему не запрещал. И наслаждался его умелым ласкам.       Николас едва заставил себя остановиться и оторваться от Давида. У него кружилась голова, и бешено билось сердце, буквально выпрыгивало из груди. А вот Отец остался холоден и высокомерен, только чуть-чуть улыбался.       — Я смотрю, ты времени не терял. Оттачивал мастерство на других? — язвительно уточнил Давид, и Николас вдруг покраснел, совершенно растерявшись.       — Отец, я…       На этот раз уже Давид не дал ему договорить — шикнул и приложил палец к его губам.       — Мы же не будем мериться числом любовников, правда?       А вот теперь глаза Давида загорелись нехорошо и сразу же потемнели. Николас понял, что за этим стоит сильное возбуждение и зажмурился в предвкушении. Теперь уже этого страшного хищника не остановить! Давид сгрёб его в охапку и усадил к себе на колени. Николас только успел ахнуть, но тут же задохнулся от страстного жадного поцелуя. По телу пробегала дрожь, дыхание давно сбилось, а член стоял так, что не терпелось его освободить. Николас нетерпеливо завозился на коленях Давида, понимая, что и сам своими движениями задевает член любовника, возбуждая его ещё больше.       Пальцы Давида ловко расстегнули пуговицу пиджака, распахивая его, и тут же впились в бок Николасу, притягивая его ещё больше.       — Ты всегда был слишком нетерпелив, мой мальчик, — засмеялся Давид, когда Николас прильнул к нему, запустил руки в волосы, чтобы быть ещё ближе, чтобы не позволить ему прервать поцелуй.       Николас был меньше и изящнее, чем крупный и сильный Давид, и теперь ему не требовалось усилий, чтобы самому наклониться к шее Давида и игриво провести кончиком языка от мочки уха до белого воротника рубашки. Но Отец вдруг остановил его почти грубо, перехватив рукой за подбородок.       — Ты так и остался эгоистичным мальчишкой! — засмеялся Давид, придерживая Николаса за бок и голову, отстраняя от себя.       Его второй сын был хорош: синие глаза горели, на белом лице разгорелся румянец, губы приоткрыты. Да, Николас едва дышал от возбуждения, и стоило немного его утихомирить. Но Давид и сам не мог больше ждать! Хотелось взять его быстро и жёстко, но он так не любил, поэтому…       Николас не противился, когда Отец начал нетерпеливо непослушными пальцами расстёгивать пуговицы его рубашки. Слишком маленькие! Они выскальзывали из-под его пальцев, и Давид, зло фыркнув, дёрнул один раз так, что крошечные пуговички полетели на пол. И Николас тут же выгнулся, когда жадный рот Давида впился в его шею чуть выше ключицы. До боли, сладкой и тягучей, пронизывающей до мозга костей. Мужчина застонал, не скрываясь, и это только подстегнуло Давида, одной рукой придерживавшего Николаса за шею, а другой — сдиравшего с него пиджак вместе с рубашкой.       — Отец! — простонал Николас. Этот зов был у него в сердце и в подсознании, он был первым, что Николас помнил в своей новой жизни. Возможно, он и умрёт с этим словом на устах, но сейчас это было объявление о полной капитуляции. Невозможно было устоять под напором поцелуев Давида! Но Николас знал, что за это маленькое удовольствие придётся дорого заплатить.       Поэтому не удивился, когда Давид спустил руки ему на бёдра и легонько подтолкнул их.       — И не оставляй следов, — вдруг сказал Давид, когда Николас спустился на пол, стал на колени и принялся осторожно расстёгивать рубашку Отцу.       Эти слова ужалили Николаса, вернув в суровую реальность. Отец больше не принадлежит ему! Но разве эта девчонка сравнится с ним? Ведь он знает все самые чувствительные точки Давида, знает всё, что он любит! И стоит напомнить ему, как хорошо им было вместе!       Давид сидел роскошный и надменный, и даже распахнутая рубашка не делала его менее величественным. Даже наоборот: Николас закусил губу, увидев снова широкую грудь Отца, его твёрдый живот, к которому тут же захотелось прикоснуться. Давид от природы был слишком крупным, высоким, широкоплечим, сильным, мышцы его были налитыми и крепкими, и Николас скользнул по ним сначала кончиками пальцев, а потом и языком. Удобно устроившись между ног Давида, он приготовился ласкать его долго, дразняще, ведь именно так и хотел Отец? Хотел отдохнуть и расслабиться? Что ж, Николас всё сделает сам.       Длинные тонкие пальцы очень осторожно пробрались по бедру вверх и как бы невзначай пробежались по паху. Давид не оттолкнул его, и Николас продолжил уже увереннее: положил всю руку на ощутимо выпуклый холм в паху. Поднял глаза, но не встретился с Давидом взглядом: тот сидел, откинув голову на спинку дивана и прикрыв глаза. Возможно, он чуть подсматривал из-под век, но Николас не узнал бы об этом, так что решил продолжать. Давид очень любил, когда целовали его грудь и живот, спускаясь всё ниже, до паха, переходя сразу к минету, и Николас жалел только об одном: что нельзя ни жадно впиться в эту идеально гладкую кожу, ни оцарапать её! Чтобы не узнала Дана!       Яростная ревность охватила его, и Николас решительно и быстро расстегнул ремень и брюки Давиду. Она точно так не сможет! Как бы ни старалась. Сколько раз он это делал и сколько раз делали ему, но Николас вдруг замер в нерешительности, когда снова увидел этот член: обрезанный, прямой, идеальный. О длине и толщине говорить не приходилось — была у Отца одна особенность, которой Николас не встречал даже у других вампиров, но о ней потом, ведь Давид обязательно её использует! В этом Николас не сомневался. А пока только устроился удобнее, крепко взялся за основание члена, а другой рукой скользнул к яичкам. Нежное, пока дразнящее прикосновение кончиком языка к головке вызвало у Давида вздох, и это стало сигналом продолжать настойчивее и увереннее.       Давид прекрасно помнил, что Николас был хорош именно в этом. Казалось бы, ну что можно придумать? Ведь всё просто: руки, язык, губы, щёки, возможно, горло. Но нет! Как-то удивительно умело он умел всё это чередовать, что Давида то и дело охватывало новой жаркой волной удовольствия.       — Я не прикоснусь к тебе, пока не кончу, — прошептал Давид предупреждающе, и Николас воспринял это как приказ — тут же запустил член настолько глубоко, что смог коснуться губами мошонки. — Ох! Не спеши! Не спеши…       Вот это он и имел в виду. Николас умел быть жестоким и ласковым, и всё это сделать ртом. И сейчас он слишком старался: Давид, которого в последнее время бесконечно соблазняла недоступная Дана, почувствовал, что так его надолго не хватит, поэтому вынужден был запустить руку в чёрные кудри сына и чуть оттолкнуть его.       — Нежнее. Я и так слишком тебя хочу, так что постарайся продлить моё удовольствие, — проворковал Давид, глядя на сына затуманенными от возбуждения глазами.       Давид смотрел и не видел его, да и не хотел видеть. Лучше было закрыть глаза и представить, что между его ног расположилась прекрасная Дана. Ох, от одной мысли, что ему ещё только предстоит учить её всему этому, Давид едва не кончил, но Николас, конечно же, приписал это себе. Хоть он и так был хорош и знал это: раз Отец попросил его быть ласковее, он так и сделает. В конце концов, можно довести его до оргазма и медленно. И всё же Николасу ужасно хотелось показать свои способности, так что он всё же снова запустил член максимально глубоко, но на этот раз медленно, одновременно лаская яички, уже залитые его слюной. Давид был расслаблен, сидел, откинувшись на спинку дивана, и Николас едва сдерживался, чтобы не спешить, потому что невыносимо хотелось почувствовать этот член совсем не во рту! А ещё Отец непременно приласкает и его, и это было лучшей наградой!       А пока Николас медленно опускался и поднимался, скользил губами по члену, а языком ласкал головку, чутко следя за малейшими реакциями Давида. И всё же он ускорялся: по чуть-чуть, незаметно, но ускорял и усиливал движения, и Давид чувствовал это.       — Можно, — выдохнул Давид, чувствуя, что даже эта сладкая и нежная пытка его не удовлетворит полностью. Он хотел совсем не то тело, что было у него в ногах, и теперь решил наказать его за это несоответствие. А пока пусть постарается!       Николас всё понял: ещё больше ускорился и решил помочь себе руками, обхватил член и принялся нежно, но уверенно надрачивать. Он был собран как никогда, потому что не знал, сколько спермы сможет выдать Давид, но всю её требовалось собрать и проглотить, и не упустить ни капли! Это было особенное требование Давида, за несоблюдение которого любовников жестоко наказывали. И теперь Николас чутко ловил дыхание Давида, лёгкую дрожь, пробегавшую по его телу. Давид не соврал: долго такой изощрённой ласки он выдержать не смог! Николас услышал, как царапнули ногти по коже дивана, и тут же почувствовал нёбом первую порцию спермы. Давид изливался долго и с животным рыком, и Николас покорно замер, зажмурившись. Николас уже и забыл, каково это — спермы было много, и она была слишком густой, поэтому ему пришлось ещё долго и тщательно вылизывать член, чтобы всё было идеально.       — Я угодил вам? — промурлыкал Николас, поднимаясь с колен.       — Очень, — выдохнул Давид, но глаз пока не открывал.       Томная нега окутала его, и пока совершенно ничего не хотелось. Разве что…       — Иди ко мне, — промурлыкал Давид и посмотрел на сына загоревшимися глазами.       С Николасом он церемониться не собирался, поэтому, едва тот снова оказался на нём верхом, провёл ногтями по спине от плеч до самого ремня, будто специально оставляя отметины. Но Николас не был против, наоборот, засмеялся, будто пьяный, и прильнул к груди Давида. Дальше всё завертелось стремительно: страсть вспыхнула и охватила двоих, поэтому Николас стонал в сильных руках Давида, а тот целовал и лапал жадно и неудержимо.       — Я… Я разденусь… Отец! — едва смог попросить Николас, потому что не мог больше терпеть этой лихорадочной возни.       Налитому члену больно было оставаться в брюках, и не помогал даже тот факт, что Давид уже успел расстегнуть ремень и даже чуть спустить брюки, потому что запустил в них руки и теперь держал Николаса за ягодицы. Николас извивался и стонал, потому что тело всё помнило! Тело горело от прикосновений сильных рук, наглых и властных, от страстных поцелуев, от жестоких укусов.       Но Давид всё же отпустил его, буквально на несколько секунд, потому что Николас рывком избавился от брюк и снова оказался на руках у возбуждённого любовника. Хотелось ещё! И ещё! И Давид мог это дать. Он перехватил член Николаса в кулак и принялся его надрачивать, заглядывая сыну в глаза снизу вверх. Николас стоял на коленях, зависнув над Давидом, над его снова вставшим членом, и ноги его подкашивались от нетерпеливого возбуждения.       — Ты готов? — спросил Давид как-то строго, сжимая член в руке.       Не было смысла спрашивать, к чему готов. Нестерпимо захотелось оседлать Давида уже по-настоящему, и Николас завертел задницей, совсем забыв о том, что его член сейчас зажат.       — Сядешь сам? — шепнул Давид и сильно ударил сына по нетерпеливой заднице.       — Сам.       Голос ему не подчинялся, Николас захрип, во рту вдруг пересохло, но он весь сосредоточился только на одном: держась за широкие плечи Давида, он медленно насаживался на прямой и твёрдый член.       — Не больно? — ласково уточнил Давид, заглянувший в глаза Николасу, но ничего там не увидел, кроме полнейшего исступления.       Особенностью Давида, о которой вспоминал Николас, была способность управлять своим телом, например, увеличивать и уменьшать член и регулировать количество смазки. Так что сейчас на головке появилось столько смазки, что член легко скользнул внутрь. И Давид не вытерпел, не дал Николасу возможности насадиться медленно и с удовольствием, а едва не пронзил его, потому что руками схватил за бёдра и опустил.       — Вот теперь больно! — прошептал Николас, замирая и крепко обнимая Давида руками, а бёдрами прижимаясь как можно теснее.       — Разве ты не этого хотел? — жарко прошептал Давид и принялся подкидывать сына на бёдрах. Быстрыми сильными толчками, сопровождаемыми шлёпаньем яиц, он будто вколачивал член в белое изящное тело Николаса.       Николас подумал вдруг, что может умереть от этих ударов, потому что его разрывало от удовольствия. Член стоял колом, то и дело тёрся о твёрдый живот Давида, и Николас жмурился, чтобы не кончить. Он стонал открыто и бесстыже, потому что уже давно его так не драли. Как самую дешёвую шлюху. Но жмуриться от удовольствия было невозможно — перед глазами было разгорячённое страстной гонкой лицо Давида, и Николас обнимал его, прижимался теснее, хотя Давид и так держал его крепкими руками за бёдра и просто насаживал на член, как куклу.       — Ты так орёшь! Тебе нравится? Нравится чувствовать мой член в жопе? — рычал Давид, и его движения стали ещё сильнее, но зато медленнее, и Николас, которого кидало на члене Отца, только застонал. — Отвечай, когда я тебя спрашиваю!       — Да, нравится! Я так этого хотел! — почти прокричал он, теряя над собой контроль.       — Да? Нравится? А так?       От этого «а так?» у Николаса побежали мурашки по влажной от пота спине. Он уже догадался, что это будет, и постарался расслабиться, но не смог — возбуждение было таким, что, казалось, сейчас остановится сердце. Давид немного замедлился, но крепче вцепился пальцами в Николаса, будто боялся, что тот вывернется. Но Николас прислушивался к ощущениям. Он знал, что ему не кажется — член растягивает его не просто так. Член увеличивается — и в длину, и вширь, особенно, вширь. И, когда Давид вколачивал член до самых яиц, Николас кричал хрипло и исступленно и цеплялся ногтями за спинку дивана, хотя хотел, конечно же, за плечи Давида, но ведь тот запретил.       Странная ярость захватывала Давида, и он никак не мог насытиться телом своего сына. Он знал почему, но даже от мысли о Дане вгонял член всё быстрее и сильнее, уже даже не трахая, а насилуя Николаса — потерянного в остром удовольствии. В какой-то момент, на очередном жестоком толчке, Николас не выдержал: он успел только жалобно вскрикнуть и тут же зажмурился, попытался замереть, задержать сперму, но не смог. Его небольшой красивый член выпустил горячую сперму прямо на живот Давиду, и тот нехорошо зашипел, останавливаясь.       — Ты — грязный мальчишка! — захохотал он вдруг, и Николас посмотрел на Отца распахнутыми глазами. — Тебе было так хорошо, да?       — Очень! Отец, я хочу ещё! Не останавливайтесь, пожалуйста! — взмолился Николас, но Давид грубо поднял его с члена, легко, как куклу.       — А я и не буду, — шепнул Давид ему на ухо, поворачивая к себе спиной и устраивая на коленях на диване. Сам он встал на ноги и устроился сзади. Николас опёрся руками на спинку дивана и покорно опустил голову, замерев, пока Давид медленно вводил член.       — Побыстрее или помедленнее? — спросил Давид и засмеялся — ответ его не интересовал.       Он входил медленно и размеренно, наслаждаясь каждым движением. Даже сейчас он думал о Дане, думал, что всё равно слишком любит анальный секс, поэтому склонит к нему и её, даже если она будет упрямиться. Все его сыновья полюбили это, полюбит и она. Потому что это невыносимо сладко, невыносимо остро, невыносимо хорошо! Он снова представил на месте Николаса Дану и кончил слишком быстро! И так же быстро выскользнул, отталкивая Николаса и вытирая член его рубашкой.       Николас был поражён тем, как быстро изменилось настроение Отца. Он уже и забыл, что после секса тот всегда был груб до издевательства! Поэтому щёки вспыхнули румянцем, а на глазах почти выступили слёзы, когда Давид быстро оделся из поспешил прочь из кабинета. И только бросил напоследок:       — Спасибо, что напомнил, как ты хорош!       И эти его слова, и довольная улыбка стали лучшим комплиментом для Николаса, стоявшего посреди кабинета голым и мокрым от пота.