Кровь и шелк

      Прежде чем идти к ней, Давиду пришлось долго приводить себя в порядок: принять душ, переодеться, даже надушиться, чтобы перебить запах секса и другого мужчины. Девочка хоть и больна, но она уже большая — она унюхает от него запах измены. Измены, потому что Давид уже успел пожалеть о случившемся. Да, он хотел секса, а ещё хотел снова привязать к себе сына, но он уж точно не хотел огорчить Дану.       В комнате было темно и тихо, и Давид не сразу понял, как там Дана, потому что даже не услышал её дыхания. И это было плохим знаком, поэтому он поспешил к постели, одёрнул полог и замер: Дана зарылась лицом в подушку и крепко спала. Будить её не хотелось, но Давиду нужно было проверить её состояние. Едва он коснулся её, чтобы повернуть к себе, девушка завозилась и жалобно застонала. Боль никуда не делась, и кровь только усыпила Дану, но она даже во сне видела, как у неё ужасно болят зубы.       — Отец? — прошептала она, не особо надеясь, что он ей не снится.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил Давид, стараясь держать голос нейтральным, чтобы Дана не поняла, насколько он переживает о ней.       — Нормально, — всё так же тихо сказала Дана, хотя говорить ей было тяжело — челюсти требовалось держать в одном положении, чтобы не вызвать ещё более острую боль.       — Ты меня не обманешь. Можешь открыть рот и показать мне свои зубки?       Дана с трудом повернулась к нему, но в темноте видела только силуэт — она ещё не проснулась толком, но знала, что выполнить требование Давида не сможет.       — Ещё немного — и всё пройдёт. А зубки я всё же посмотрю. Потерпи немного.       Если ему было нужно, Давид видел в темноте лучше, чем люди ясным днём, поэтому он не стал зажигать свет, раздражающий больную Дану, а только приблизился к дочери. Но едва он прикоснулся к её губам, как Дана вскрикнула.       — Я должен посмотреть. Терпи.       На этот раз это уже был приказ, и Дана послушно затихла, хоть и вся напряглась. Она действительно не могла свести зубы вместе, потому что клыки вытянулись и теперь могли разорвать её собственные дёсны. Давид приподнял её опухшую губу и осмотрел клыки, откровенно ними залюбовавшись. Как она и хотела: тонкие, длинные, аккуратные. Смертельно опасные. Дана терпела, хоть слёзы уже текли по щекам и капали на шёлк подушки.       — Всё хорошо. Уже почти всё. Тебе осталось потерпеть ещё немного.       Давид встал, наверное, слишком поспешно и говорил нарочито равнодушно, будто это не его любимая дочь, а очередной пациент.       — Отец! — позвала она, всхлипывая. — Не уходите! Побудьте со мной!       Каждое слово давалось ей с таким трудом и болью, что это заметил даже Давид.       — Я не могу сидеть с тобой всё время. У меня много дел.       Она хотела что-то ответить, но вдруг вспыхнувшая злость сжала горло. До этого он проводил с ней буквально всё время, не оставляя её одну ни на секунду, а теперь отказывается побыть с ней, пока она мучается от боли! Ну и пусть! Она справится и сама!       Давид услышал её злое частое дыхание и с трудом сдержал смех. А она вся в него: самолюбивая и яростная в своей мести! Он ещё немного её подразнит, чтобы довести до точки, а потом жестоко пресечёт её гнев. Девочка должна знать, на кого она имеет право злиться, а на кого — нет.       А если она узнает о его маленьких шалостях с сыновьями? Не прошлых, а нынешних, когда она уже была рядом с ним? Дана будет вне себя от ярости! Но на кого она её обрушит? Это было интересно узнать. Но это потом. А пока Дану следует накормить.       Когда Давид вернулся в комнату с чашей крови, Дана встрепенулась, зашевелилась, будто хотела вскочить ему навстречу, но ей не хватило на это сил.       — Пей. Я помогу тебе, — Давид сел рядом с ней, осторожно приподнял голову, чтобы по чуть-чуть влить кровь ей в рот.       Но Дана вдруг поперхнулась, закашлялась, и Давиду пришлось отнять чашу от её губ.       — Я не могу, — выдохнула она.       Глаза она так и не открыла и теперь выглядела так, будто вот-вот потеряет сознание.       — Ты должна выпить всё. Давай!       Терпение его покидало, и Давид не мог этого скрыть. Дана была самой слабой из его детей, он это знал. И даже кровь его Отца не особо помогала ей в превращении, наоборот, всё усложняла.       — Нет, — прохрипела Дана, выворачиваясь из его рук.       Ужасно хотелось покоя, хотелось, чтобы всё прекратилось. И в таком состоянии пить кровь было невозможно! Вообще что-либо пить было невозможно.       — Я заставлю тебя это сделать. Дана, лихорадки уже нет, осталась только боль. А боль можно перетерпеть! Так что соберись и пей! И не зли меня.       Сквозь боль и слёзы Дана всё же подчинилась, но от неё исходили такие сильные волны ненависти, что Давид едва не расхохотался. Маленький комочек ярости! Вот она кто! Как же хорошо, что она способна на такие сильные чувства. Осталось только научить её с ними справляться.       На этот раз Давид был ещё более жестоким и оставил её одну на двенадцать часов. И у него была на это причина — маленький подарочек, который он подготовил заранее, когда думал, что Дане потребуется особенная кровь, чтобы наполнить её силами. Но теперь он уже не был уверен, что она оценит эту кровь — её неожиданное отвращение сбивало Давида с толку. Но, в конце концов, есть только одна вещь, способная пробудить в начинающем вампире хищника — убийство. И он готов был это устроить.       — Эд, всё готово? — спросил Давид сухо, едва старший сын вошёл в его кабинет.       Эдвард был бледнее обычного и выглядел уставшим. Ужасно тяжело было контролировать все свои дела на расстоянии, да ещё выполнять приказы Отца. И постоянно тревожиться из-за неясного теперь будущего, потому что он чувствовал: то, что затевает Отец — безумно и опасно для всего их клана.       — Да. Всё будет, как обычно, в седьмой комнате. Я усыпил её с помощью магии, но прошло уже больше суток, так что нужно поспешить.       Давид сидел за огромным письменным столом и был слишком доволен собой. Его зелёные глаза светились искорками предвкушения.       — Я знаю. Поставь туда два больших кресла из библиотеки. И встретимся там через полчаса.       Эд развернулся и уже направился к двери, но в спину ему прилетел последний приказ:       — Как только там появится Дана — в комнате должна быть тишина. Ни слова! Она не должна ни о чём узнать.       Но она всё равно узнает! Хотя бы потому, что запах крови должен обо всём ей рассказать. И пробудить в ней зверя. И если этого не произойдёт, то Давиду придётся признать, что его план провалился в самом начале. А такого с ним не случалось уже давно!              — Дана! — позвал он нараспев, едва зайдя в спальню — снова слишком тёмную, потому что он забыл зажечь свечи, а сама Дана была не в том состоянии, чтобы об этом думать.       — Отец? — слабо отозвалась она, но шуршание шёлка подсказало, что Дана всё-таки в состоянии шевелиться.       — Как ты? — начал он пока сдержанно, потому что ещё не знал, как Дана отреагирует на такое долгое его отсутствие.       Она молчала. Молчала потому, что в голове роились все те горькие слова, что она готовила, пока лежала в темноте и одиночестве и плакала, жалея себя. Но если она скажет их, то Давид разозлится и накажет её! А ведь это так несправедливо! Это он должен быть наказан за то, что бросил её одну! Потому что от крови боль никуда не делась — Дана только немного поспала и потом чувствовала себя будто оглушённой, но и зубы, и дёсны, и губы невыносимо жгло огнём.       — Дана, ты со мной не разговариваешь? — насмешливо спросил Давид, присаживаясь возле неё на постели и касаясь её щеки кончиками пальцев, но Дана вдруг увернулась. — Это ещё что?       — Ничего, — сказала она очень тихо, но не смогла скрыть рык в голосе.       Она всё-таки не сдержалась! Впрочем, примерно такого поведения Давид и ожидал. У его дочери могло быть только две реакции на его провокацию: милая девочка кинется ему на шею и будет безумно рада его возвращению, а строптивая вампирша будет рычать и кусаться даже под страхом кары. Что ж, придётся её наказать!       Поэтому Давид грубо схватил её за подбородок и подтянул к себе, совсем забыв, что делает Дане особенно больно.       — Не смей так со мной разговаривать, — чеканил он каждое слово, впиваясь в Дану взглядом и пальцами.       Она то шипела от боли, то рычала от злости, но жмурилась и цеплялась руками за шёлк, а не за руку Давида, и это было уже хорошим знаком.       — Успокойся и посмотри на меня, — сказал Давид уже холоднее.       Теперь всё зависело от того, как она на него посмотрит: со злостью, с ненавистью, с обидой или с мольбой? Если она сможет погасить ярость — это будет прекрасным знаком, ну а если нет — что ж, придётся преподать ещё один урок.       Дана всхлипнула, замерла и медленно открыла глаза. Слёзы покатились по щекам, и она ещё не могла посмотреть прямо в глаза Давиду. Ей было страшно, но и обида никуда не делась! Она должна, просто обязана всё ему высказать! Иначе её просто разорвёт от этого горького чувства.       — Посмотри мне в глаза, — уже мягче, но всё ещё настойчиво сказал Давид, и Дана медленно подняла на него взгляд — всё-таки злой.       Давид недовольно поднял бровь, убрал руку и чуть отстранился, но зрительный контакт не разорвал: как долго она сможет его выдерживать? Пока что Дана не думала сдаваться, наоборот, она начала говорить, и обида звенела в каждом её слове:       — Вы сделали мне больно! У меня ещё болят зубы! Вы бы знали об этом, если бы приходили ко мне! Почему вы меня бросили?       — Потому что ты большая и сильная девочка — ты прекрасно справишься сама, — усмехнулся Давид. — Покажешь зубки?       Из-за слишком длинных зубов, которые она ещё не умела убирать, Дана смешно говорила, и это позабавило его настолько, что Давид ненадолго забыл о воспитании.       — Нет, — фыркнула Дана, отворачиваясь.       — Они ведь уже не так сильно болят, — ласково начал Давид. — Пойдём к зеркалу, посмотришь на них, а я покажу, как их убрать.       Девушка посмотрела на него исподлобья, но всё же встала. Давид следил за ней, не переставая улыбаться: какая же она ещё наивная! Но как она ему доверяет! Сейчас её может убить любой вампир, настолько она уязвима, а она вздумала ссориться с единственным, кто о ней заботится! Глупое дитя.       Дана остановилась перед зеркалом, но не хотела на себя смотреть: губы опухшие, глаза заплаканные, волосы растрёпанные, лицо странного землистого оттенка. Да уж, и куда делась та красавица, которой так восхищался Давид? Хмурая и недовольная, Дана упрямо отводила взгляд, пока Давид не подошёл сзади и снова не перехватил её за подбородок.       — Подними голову и широко открой рот. Такие, как ты и хотела?       За эти часы она всё-таки смогла один раз сходить в ванную и, конечно же, увидела свои клыки. Но они ей не понравились! Когда Давид выпускал клыки, то выглядел так опасно и одновременно притягательно, что Дана замирала перед ним. А вот сама она с этими длинными зубами выглядела нелепо.       — Не кривись, расслабься.       Взволнованный шёпот Давида заставил Дану прислушаться. Почему он так смотрит в зеркало, почему так ласково касается её губ? Ответ был прост: он любовался, и Дана не могла этому поверить, поэтому продолжила смотреть недоумённо и недоверчиво.       А Давид действительно любовался: давно он не видел женские клыки так близко. И у Даны они были прекрасны! Тонкие, длинные, острые! Давид бесцеремонно засунул палец ей в рот, провёл по одному клыку и порезался! Неудивительно, что губы Даны были изрезанными и опухшими.       — Тише, не дёргайся, а то порежешь меня ещё больше. Видишь, какие они острые? — выдыхал он ей на ушко. — Ты сможешь убить ими! Даже разорвать, если немного потренируешься.       Эти кровавые фантазии возбудили его, и Давид нетерпеливо облизнул губы.       — А пока давай-ка их уберём. Вот так!       Дана, хоть и внимательно смотрела в зеркало, но не поняла, как он это сделал. Клыки теперь стали обычными, и она почувствовала себя обманутой. Так мучилась, и ради чего?       — Они всё ещё болят! Когда они перестанут болеть?       Дана развернулась и уткнулась в грудь Давиду, обхватила его руками и впилась ногтями так, что Давид едва не зашипел. Она сдалась, она горько плакала от усталости и бессилия.       — Твои зубки болят так долго, потому что ты была очень непослушной девочкой! Что с тобой произошло, что ты решила не слушаться меня, а капризничать в такой момент?       Говорил он медленно и ласково, поглаживая её по вздрагивающей спинке, но он не шутил. Давид не мог спустить Дане её непослушание, разве что немного отложить наказание, потому что в подвале их уже ждут.       — Я не хотела! Отец, я ведь не специально! И я ужасно скучала! Почему вы меня бросили?       Дана попыталась, возможно, неосознанно, перевести тему, но Давид её остановил:       — Я тебя не бросал — я же сказал, у меня есть ещё дела. И я как раз подготовил тебе сюрприз. После такого изнурительного превращения тебе нужно восстановить силы, но я ещё не знаю, получится ли то, что я задумал. Ты сегодня отвратительно себя ведёшь!       Давид крепко взял её за плечи и отстранил от себя, хоть это оказалось не так-то просто: Дана буквально вцепилась в него ногтями. Та стояла, опустив голову и избегая смотреть на него, и Давид остался доволен: она уже всё поняла.       — Отец, простите меня! Я не сдержалась, и я очень виновата! Я не имела права злиться или обижаться на вас!       Дана дрожала, всхлипывала и ломала руки, но на Давида так и не смогла поднять глаз. Что он с ней сделает за такую дерзость? Чем она вообще думала? Как посмела так с ним говорить, так себя вести? Теперь он точно её убьёт.       — Котик, посмотри на меня.       На этот раз Давид говорил так ласково, что Дана украдкой на него посмотрела, хоть и ломала пальцы в нерешительности. Он протянул руку и осторожно, кончиками пальцев коснулся её щеки, чтобы вытереть слезинку.       — В этот раз тебя спасает только твоё самочувствие. Но, Дана, ты должна контролировать себя в любом состоянии! Я не потерплю такого отношения. И мы ещё об этом поговорим, а пока я хочу, чтобы ты была очень-очень хорошей девочкой и не расстраивала меня. Ты справишься?       На этот раз Дана посмотрела на него широко распахнутыми глазами и улыбнулась чуть неуверенно и заискивающе.       — Я буду стараться.       Что ж, говорила она искренне, и её нежный заинтересованный голос смягчил Давида, поэтому он взял её руки в свои и заглянул в глаза:       — Котик, мне нужно будет завязать тебе глаза, чтобы ты не подсматривала. А ещё у тебе будет звенеть в ушах, но это не страшно, так и должно быть. Но ты всё равно сможешь слышать мой голос, так что не бойся, хорошо?       — Хорошо!       С каждой секундой обида и ярость Даны исчезали, и на место им приходила всепоглощающая любовь, так что девушка теперь едва не светилась от счастья.       — И ты обязана делать всё, что я скажу, сразу же и без промедлений. Ты меня поняла?       Давид зачарованно смотрел в глаза, полные любви. До чего же она ему предана! Как мало ей пока надо — всего лишь чтобы он был рядом, никуда не уходил, не оставлял её одну! В этом она похожа на младенца — по сути она и есть пока младенец. Пройдёт немного времени, и она захочет общаться с другими вампирами, а потом и жить своей жизнью. И он станет ей не нужен. Эта простая мысль ужалила Давида, и он порывисто поцеловал Дану в израненные губы.       — Ты меня поняла?       — Да, Отец!       Она будто забыла о боли, забыла о том, как была обижена и зла на него за то, что он оставил её одну так надолго! Всё стёрлось одним поцелуем, таким лёгким и быстрым, но искренним. Дана, возможно, ещё не всё понимала, но чувствовала, что Давид её любит. И любит очень сильно.       Пока Дана отходила от нахлынувших чувств, Давид быстро надевал на неё плотную маску. Девочка ничего не должна увидеть! Она обязательно испугается, устроит истерику и этим окончательно разобьёт ему сердце.       — Ты точно-точно ничего не видишь? — спросил Давид с улыбкой, чтобы не напугать Дану, и так уже встревоженную.       — Нет. А…       — Никаких вопросов, пока я не разрешу, хорошо?       — Хорошо, — вздохнула Дана по-детски, и Давид тихонько засмеялся.       Какая же она милая! И как ей это удаётся? Теперь уже Давид понял, что запутался в чувствах к ней: Дана то была его маленькой девочкой, о которой нужно бесконечно заботиться, то роковой соблазнительницей, которую надо было оберегать от чужих похотливых взглядов. И всё же в одном он был твёрд: она — только его. И это никто не сможет изменить.       — Ты готова, моя маленькая? — шепнул он, подхватывая Дану на руки.       — Готова! — промурлыкала она, прижимаясь к Отцу, обвивая его шею руками и наслаждаясь такой желанной близостью.              В седьмой комнате тоже было всё готово. Эд стоял у двери, готовый прийти на помощь по первому же зову, но подозревал, что на этот раз Отец не подпустит его близко. И крови не даст. Сегодня всё для его любимицы, а ведь ради неё снова рисковали Николас и Эд! А Николаса даже не позвали! Об истинной причине, по которой Давид не пригласил Николаса, Эд, конечно же, не догадывался — среди братьев было не принято хвалиться близостью с Отцом, потому что ревность и так постоянно звенела между ними натянутой струной. Просто все старались делать вид, что её нет. Но она была. И теперь в эту паутину вплелась и Дана, сама того ещё не зная.       А пока что Дана напряжённо прислушивалась к шагам Давида и пыталась понять, куда её несут. Ступеньки и коридоры быстро запутали её, да и такие желанные прикосновения Давида сбивали с мыслей.       — А теперь может немного звенеть в ушах, но ты не бойся, хорошо? — промурлыкал Давид, быстро целуя Дану в висок.       И у неё действительно зазвенело в ушах, да так, что она больше ничего не слышала.       — Всё готово? — тихо спросил Давид, когда Эд открыл перед ними дверь седьмой комнаты.       — Да, Отец. Вам нужна моя помощь?       — Посмотрим. Побудь пока у двери.       В комнате почти ничего не изменилось, только появились два массивных кресла с высокими спинками — таких больших, что Дана вполне могла бы даже устроиться там спать. Но Давид просто опустил её в одно из кресел, и та завозилась, устраиваясь. Босые ноги тут же захотелось поджать, потому что пол был холодным, но Дана не решилась, только испуганно вцепилась в подлокотники. Неизвестность пугала её.       Но Давид был прав — лучше ей было не видеть и не слышать того, что происходило в комнате. Эдвард не обманул — всё было готово. На этот раз, как и заказывал Давид, для Даны похитили одного лишь ребёнка, без мамы. И это была очаровательная белокурая девочка лет семи. Внешне она была даже похожа на Давида: такие же пшеничные волосы, немного непослушные, и огромные зелёные глаза и красивое невинное личико. С неё можно было рисовать ангелочка — настолько она была хороша. Вот только детская пухлость уже сошла, и она скоро должна была стать долговязой и нескладной, так что поймали её именно в этот переходный момент. И всё же розовое платье и белые колготки напоминали о самых невинных годах детства.       Усыпляющая магия Эда постепенно проходила, и теперь девочка сидела на стуле чуть покачиваясь и сонно глядя перед собой, ничего не видя и не понимая. Но это не значило, что она не будет сопротивляться и кричать! Давид совершенно не боялся её отпора — он мог бы задушить её или свернуть ей шею одной рукой, даже без применения сверхспособностей. Но если Дана поймёт, что происходит, то устроит истерику. А этого ему не хотелось.       — Эд, можешь нас оставить. Отличная работа!       Дверь за Эдом закрылась, а Давид тем временем присел перед девочкой, сидевшей на стуле посреди комнаты.       — Как тебя зовут? — ласково спросил он, когда лёгким поглаживающим прикосновением разбудил девочку.       Она ещё не испугалась, потому что не успела осмотреться по сторонам и что-то понять, но вопрос услышала.       — Соня.       Зелёные глаза, распахнутые теперь в любопытстве и недоумении, смотрели прямо на Давида.       — Ты, наверное, хочешь к маме? — всё так же ласково спросил Давид, не разрывая зрительного контакта.       Девочка кивнула. Теперь уже стало заметно, что она испугалась, но ещё не настолько, чтобы кричать.       — Твоя мама скоро придёт. Ты пока должна подождать её здесь. Не бойся меня.       Не бояться его было невозможно. Даже Дана завозилась на кресле и задышала быстрее. Переполненный азартом и жаждой крови, Давид был чересчур возбуждён, чтобы ждать, и всё же он не хотел слишком сильно пугать девочку.       — А давай ты пересядешь вот в это большое кресло. И там подождёшь маму.       Говорил он медленно и плавно, будто гипнотизировал и себя, и девочку. Это была особенная предсмертная песнь, которую слышала каждая его жертва. Она почувствует страх, потому что от Давида шли такие волны опасности, что даже Эд за дверью их заметил, но ничего не сможет сделать, потому что тело становилось ватным, а движения — медленными. И только сердце будет биться бешено, разгоняя кровь, переполненную адреналином.       Но пока девочка держалась: она послушно подала ручку Давиду, спокойно спустилась со стула и подошла к креслу, даже посмотрела с любопытством на Дану. Вот только мало что увидела, потому что во мраке подвала, где в уголке горела одна маленькая тусклая лампочка, человеку сложно было бы что-то рассмотреть.       А вот Давид видел всё. Видел, как Дана зашевелилась, заинтересованная появлением возле себя чего-то живого. И вкусного. Давид знал то, чего ещё не понимала Дана — она была голодна и чувствовала, что еда так близко! Но видеть её она не могла, а гул в ушах нарастал, особенно, когда она напрягалась, чтобы услышать. И только нюх, такой острый теперь, подсказал Дане, что рядом есть что-то тёплое, живое, вкусное.       — Дана, котик, всё хорошо? — спросил Давид, чуть дразнясь, и та замерла.       — Да.       Но ответила она неуверенно, чем вызвала его улыбку. Маленькая девочка так осторожна! Интересно, сохранит ли она холодный рассудок, когда услышит такой желанный запах горячей крови?       Давид сел в кресло, оказавшись теперь в полуметре от Даны, и протянул руки к Соне.       — Иди ко мне на руки.       Он уже не просил и не заигрывал, только приказывал. И всегда светлые и зелёные глаза загорелись алым огнём, будто отсвет вспышки. Девочка пронзительно вскрикнула, когда крепкие руки схватили её и усадили на колени, но её тело неспособно было противиться.       — Мама ведь говорила тебе не ходить с чужими? — издевательски пропел Давид, зажимая девочку одной рукой в смертельные объятия, а второй — запрокидывая ей голову.       Девочка уже не кричала, только смотрела на него пустым отрешённым взглядом, замерла и окаменела, а Давид прощупывал пальцем артерию под тонкой нежной кожей.       — Дана. Наклонись ко мне. Вот так, достаточно. Скажешь, как что-то почувствуешь.       Дана повернулась на голос и наклонилась, опираясь о подлокотник, вся вытянулась и замерла в напряжённом ожидании. Что-то происходило такое, отчего мурашки бежали по коже и пересыхало во рту, от чего в животе завозился холодный комок, а ноги задрожали. Дана ничего не понимала, но уже не могла сдерживаться.       Давид не особо спешил. Он знал, что нельзя сразу вспарывать ребёнку артерию — она стечёт кровью раньше, чем Дана захочет сделать первый глоток. Так что начать стоит с небольшой царапины. Опытные вампиры всегда знают, куда кусать, чтобы убить сразу. Но ещё более опытные знают, что делать, чтобы продлить удовольствие, так что Давид крепче прижал девочку и осторожно одним клыком провёл по мышце на шее, чтобы не задеть крупных сосудов. Но царапина всё равно получилась достаточно глубокой, чтобы кровь потекла быстро и обильно.       Дану будто ударило током — она ахнула, вскинулась и завертела головой, жадно принюхиваясь. Это не было отвратительно, это было безумно вкусно! Так аппетитно, что заурчал живот, в голове закружилось, а рот наполнился слюной. До чего же она голодна! Будто не ела целую вечность! Отчасти, так оно и было, потому что Давид в последние дни давал ей так мало крови, что только дразнил аппетит, но не утолял голод. И Дана мучилась, хоть и старательно отрицала это. Умом она понимала, как всё это отвратительно, но инстинкты были намного сильнее.       — Отец! — почти простонала она. — Я…       Она не знала, как это правильно сказать. Или не хотела позволить себе это сказать. А Давид и сам пока молчал — он наслаждался. После этого маленького пореза он широко облизнулся, запрокинул голову и чуть не застонал. Кровь невинных детей была особенной — сильной, как наркотик. Чувство от неё лучше, острее оргазма, и однажды испытав его, уже невозможно было остановиться. Девочка испуганно забилась в его руках, и от этого удовольствие только усилилось — вот она ещё жива, а через пару минут уже умрёт. В его руках. По его воле. Ох, как же ему захотелось, чтобы Дана разделила это чувство с ним. Чтобы она тоже поняла, как это хорошо.       Поэтому Давид спросил, искушая её голосом:       — Хочешь?       — Да! — так же томно выдохнула Дана, сама не понимая почему.       Девочка вскрикнула ещё раз, когда острые клыки впились ей в шею, но тут же затихла. Этот звук — сочный и живой — Дана не услышала, но вдруг осознала, чего именно ей так хотелось. Кровь. Свежая, горячая, сладкая и пьянящая! Быстрее, быстрее! Она ведь так голодна. Ей было так плохо. И она очень старалась быть хорошей девочкой, поэтому заслуживает этой награды.       И Давид тоже так считал. Первые большие глотки он сделал сам, чтобы уменьшить давление в сосудах, а значит, и напор струи из раны, и чтобы девочка быстрее ослабла. Он жмурился от удовольствия и едва сдерживался, чтобы не застонать, но у него не было времени наслаждаться — надо было покормить Дану.       — Малыш, сядь в кресле ровно и замри. Я поднесу тебе.       Что именно он поднесёт, Давид не уточнял. Он встал с кресла с ребёнком на руках и остановился напротив Даны, опуская девочку к её лицу так, чтобы шея оставалась максимально открыта. Кровь текла на пол, а потом и на колени Даны, и та рывком наклонилась к источнику такого заманчивого запаха, совсем забыв указания Давида.       — Не шевелись! — рыкнул он, потому что Дана чуть не наткнулась на волосы Сони. — Открой рот и пей.       Ох, как долго она ждала этих слов! Кровь была так близко, но Дана всё ещё не понимала, как её пить, и только капли, постоянно падающие ей на колени, подсказали, что это не чаша. Вытянув язык, Дана слепо потянулась вперёд, пока не наткнулась на что-то мягкое. И всё в крови! Этого было достаточно, чтобы она прильнула губами и начала жадно пить.       Было настолько вкусно, что Дана заурчала от удовольствия, и только Давид понял истинное значение этого звука: его маленькая девочка сообщала всем, что это её добыча, и делиться она не собирается, по крайней мере, пока сама не наестся. А наелась она быстро, потому что вдруг затихла и стала шевелить губами медленнее и осознаннее, будто пыталась понять, что это перед ней. И поняла, потому что вдруг замерла в нерешительности.       Давид не отрывал от неё глаз. Если сейчас Дана отстранится, если закричит, испугается, то нет смысла тратить на неё время. А жаль. Но Дана будто и сама это понимала, потому что продолжила пить, но уже размеренно и спокойно, и только руки, крепко сжимающие ткань ночной рубашки на коленях, выдавали её волнение.       — Хватит, оставь немного мне, — мягко остановил её Давид, но не сразу.       Он точно знал, сколько крови необходимо ей для восстановления сил, поэтому излишки решил оставить себе в качестве десерта. Ведь он больше всех них устал от этого превращения. Сколько крови он отдал Дане!       Девушка не противилась. Едва Давид отступил, она откинулась в кресле в пьяной неге. Как же хорошо! По телу разливалось приятное тепло, мысли путались, зато на душе было так хорошо. А ещё всё тело подрагивало от сладкого возбуждения, и Дана то и дело мысленно возвращалась к картинкам, в которых представляла себя и Давида в самых разных позах. Вот пусть только останется с ней в спальне хоть на секунду, и она уже не упустит этого момента. Нет-нет, невозможно больше терпеть. Она должна соблазнить его.       Дана и сама не заметила, что её соски затвердели и теперь вызывающе торчат сквозь шёлк рубашки. Зато заметил Давид. Он бесшумно соскользнул со своего кресла, оставляя на нём мёртвую девочку, и наклонился к Дане.       — Ты как? Понравилось?       — Да! Спасибо! — вскрикнула она возбуждённо.       — И больше не больно?       Дана ошарашенно замерла. Действительно, она и думать забыла о боли. Будто и не было этого длительного испытания болью и равнодушием Давида.       — Нет, — засмеялась Дана, медленно подаваясь вперёд, поближе к Отцу.       — Ну а теперь пойдём в спальню, — промурлыкал он, подхватывая Дану на руки.       Мимо Эда, караулившего под дверью, он прошёл молча и бесшумно, будто не заметил старшего сына. Тот и так получил все нужные указания заранее, так что теперь должен был просто убраться за Отцом. Просто! Если бы всё это было так просто. Успокаивало его только то, что девочку он принёс с другого конца страны, и никто и никогда не додумается искать её тело здесь, да и не останется от него ничего. Ведь всё это делалось уже не в первый раз…              Разомлевшая от пьянящей крови, Дана с трудом контролировала себя: смеялась, тёрлась о Давида и возилась на руках. И даже когда он поставил её на ноги, Дана не переставала хохотать и дурачиться.       — Я вижу, тебе совсем-совсем хорошо? — промурлыкал Давид, развязывая маску и поворачивая Дану к себе лицом.       — Почти, — хохотнула девушка, запрокидывая голову, и положила ладони на широкую грудь мужчины. — Но может быть ещё лучше!       Она прикусила губку, скользнула ладонями вверх, обнимая Давида за шею и заглядывая ему в глаза. Сегодня она не даст ему ускользнуть! Он будет её!       — Ещё лучше? Да ты, оказывается, ненасытная! — засмеялся Давид и вдруг подхватил Дану на руки, крепко прижимая к себе.       Девушка ахнула, но всё поняла. Он её понял, и он согласен! Звонкий смех заполнил чёрно-алую спальню, и Дана, взяв в ладони лицо Давида, быстро его поцеловала. Будто боялась, что Давид её оттолкнёт. Но он только закружил её на руках, отчего Дана хохотала всё громче. Она действительно была пьяной. Эта странная кровь ещё шумела в голове, от неё так быстро билось сердце, и мысли путались, и хотелось… Хотелось так сильно, что уже невозможно было терпеть!       Давид вертел её на руках, как куклу — такой она показалась ему лёгкой! Вот Дана его обнимает, а вот уже лежит у него на руках, и Давид несёт её к постели. Сильная молодая кровь и ему ударила в голову, так что удержаться от соблазна было слишком сложно! А Дана будто чувствовала это! В её горящих глазах он прочёл желание, которому невозможно было противиться. И это была уже не слепая похоть, которая захватывала её в первые недели после укуса. Нет, теперь Дана хотела его уже осознанно, хотела соблазнить и покорить, привязать к себе и никогда не отпускать. И как хорошо, что в этом их желания совпадали.       И всё же он не давал ей пока воли: уложил на постель и тут же отошёл.       — Давид! — позвала Дана из-за полога. — Вы же не оставите меня?       Этот взгляд — соблазнительный, зовущий — остановил его в полушаге от постели.       — Дана, я тебя не оставлю, но…       — Но? Разве может быть «но» в такую ночь?       Томная, развратная, уверенная в себе — Дана не сомневалась, что получит желаемое. Она лежала, откинувшись на подушки, и её тёмные волосы струились по алому шёлку постели, а чёрная ночная рубашка подчёркивала безукоризненную белизну кожи. От выпитой крови у Даны выступил едва заметный румянец, глаза чуть затуманились, а дыхание сбилось, и теперь девушка выглядела ещё соблазнительнее.       — Ты не пожалеешь? — спросил Давид серьёзно, но Дана медленно покачала головой.       — Я пожалею, если упущу момент.       Дальше слова были лишними: Давид подошёл к кровати и сел на край, чуть поодаль от Даны, но Дана не шевелилась, только смотрела на него, прищурившись. Он протянул руку и медленно погладил Дану по щеке, по шее, замер на плече, осторожно спустив с него тонкую бретельку, скользнул до самого запястья, пока не перехватил её руку и не положил себе на плечо. Дана тут же притянула Давида к себе, но почему-то испуганно замерла, когда мужчина навис над ней. Слишком она была крошечной по сравнению с ним! И странный трепет вместе с робостью охватили её.       Он всё это замечал: как Дана вдруг побледнела, посмотрела на него широко распахнутыми глазами, как дыхание её сбилось. Маленькая, она вдруг испугалась. Но когда-то же это должно было случиться? И пусть будет именно так, пока она опьянена, но не порабощена убийственной похотью.       — Не бойся. Я буду очень нежен с тобой, — прошептал Давид, наклоняясь к её шейке, и Дана зажмурилась от этого шёпота.       Чтобы немного унять волнение, Дана обняла одной рукой его широкую спину, а вторую — запустила в пышные светлые волосы. Так ей казалось, что она хоть немного контролирует ситуацию, но лгать, что она не боится, Дана не стала. Ей стало так страшно, что никак не получалось расслабиться, и она вздрагивала от каждого поцелуя Давида.       — Я не укушу тебя, — засмеялся он, продолжая ласкать её шейку, грудь, плечи.       Кожа была такой тонкой, что Давид боялся дать волю своим желаниям и поцеловать её слишком страстно, чтобы не оставить грубые засосы. Так что только чуть ласкал Дану языком или мягко захватывал губами, прислушиваясь к её сбивчивому дыханию. Она дрожала под ним, но пока больше от волнения, чем от возбуждения, хотя пальцы её сжимались всё нетерпеливее, и Давиду тяжело было сдерживаться. Будь это кто-то из его сыновей, он бы не задерживался на прелюдии так надолго.       И всё же Давид чуть приподнялся, отстраняясь от её шеи, и посмотрел в лицо Дане. Та прикрыла глаза от удовольствия, запрокинула голову, дышала быстро и сбивчиво, и он решился поцеловать её в губы. Сначала медленно, едва касаясь губами, будто давая Дане привыкнуть, потому чуть настойчивее, когда она ответила ему нетерпеливо и немного неуклюже, а потом уже горячо и страстно, перехватывая её дыхание и покусывая губы. Дана завозилась под ним, будто желая прижаться к нему, слиться ещё и телом, раствориться в нём. Все те горячие и тёмные желания, сжигавшие Дану эти недели, наконец, освободились, и она застонала от нетерпения. Но Давид мучил её долго и искусно, и Дана даже засмущалась из-за того, что не так хороша в поцелуях. Она вдруг стала неловкой, испуганной, будто всё это происходило с ней впервые.       Давид резко оторвался от неё, сел, откинувшись на подушки, и ловко усадил Дану себе на колени. Как тогда, когда он уже соблазнял её, совсем немного, но Дана тогда проявила себя очень хорошо. Может, и сейчас так ей будет комфортнее? Чем лежать под ним и дрожать. И он не ошибся: Дана, хоть и засмущалась, но устроилась на коленях Давида, наклонилась и поцеловала его так, как хотела сама: медленно, нежно, сладко. От нетерпения она не могла сидеть спокойно, и даже руки Давида, крепко державшие её за бёдра, не могли её усмирить. А Давид и не собирался этого делать: наоборот, он поднимал ладони всё выше, забираясь под шёлк рубашки, впиваясь пальцами в крепкие бёдра и дразня всё больше.       Дана немного осмелела. Она принялась медленно расстёгивать пуговички на рубашке Давида, стараясь не прекращать поцелуи, но Давид отстранился и сказал:       — Дана, ты становишься нетерпеливой…       Она не дала ему договорить, сразу же запечатала рот поцелуем, но стала раздевать его ещё настойчивее. От волнения пальцы её не слушались, но Дана справилась и сразу же стянула рубашку с плеч Давида, потому что невыносимо хотела их поцеловать. Шею, плечи, грудь — она не была такой сдержанной и не боялась оставить следы, наоборот, с каждым поцелуем становилась всё более страстной, пока не вырвала стон из уст Давида. Только тогда Дана оторвалась от него и потянулась, чтобы снять ночную рубашку, но Давид её опередил.       — Мужчина должен делать это сам! — тихо засмеялся Давид, быстро освобождая Дану от ночной рубашки.       Красивая фигура Даны в тот момент показалась ему ещё соблазнительнее. Покатые плечи, тяжёлая грудь с широкими сосками, тонкая талия, крутые бёдра — всё это требовало ласки! И Давид уже не мог сдерживаться, поэтому запустил одну руку Дане в волосы, запрокидывая голову, а второй — принялся поглаживать грудь, живот, бёдра, отчего девушка выгибалась, как кошка, подставляя тело, голодное к ласкам, под его сильные прикосновения.       И всё равно этого ему было мало. То, что раньше он делал украдкой, пока Дана крепко спала, опоённая кровью, теперь можно было делать открыто. Поэтому Давид обхватил ладонью грудь, сжимая её так, что Дана застонала и выгнулась. И зажмурилась, потому что невыносимо стыдно было смотреть на то, что он делает. Её разрывало от противоречивых чувств: тело, молившее об этой ласке едва ли ни с момента её первого пробуждения, дрожало от нетерпения, сгорало от возбуждения, но разум, ещё сохранившийся даже несмотря на опьянение от крови, отчаянно кричал, что всё это неправильно, что он не должен этого с ней делать.       Но он делал. И делал так, что Дана уже не могла сдерживаться: она впивалась в него ногтями, стонала и слабо вскрикивала, когда Давид был особенно несдержан в своей страсти, извивалась так, что только сильные руки мужчины сдерживали её от падения на скользкий шёлк постели. И ей так хотелось сделать что-то самой, зацеловать его, заласкать, но смущение и робость сковывали её. Вдруг она сделает что-то не так и этим разозлит его? Нет, лучше позволить ему всё сделать самому.       — Иди ко мне, — жадно прошептал Давид, подхватывая её под бёдра и заваливая на постель.       Она снова оказалась под ним и теперь посмотрела распахнутыми в нетерпеливом ожидании глазами. Давид наклонялся медленно и улыбался так, будто собирался её укусить, но только приблизился к губам и коснулся их в нежном поцелуе. Так медленно… Он едва-едва шевелил губами, и Дана, как заворожённая, отвечала ему, вот только руки её были не так покорны: она уже добралась до его спины, обняла, погладила, спускаясь всё ниже, но Давид отстранился, не давая ей закончить задуманное. Тогда она попыталась подобраться к такому желанному телу уже спереди, но Давид вжал её в постель, придавив так, чтобы она больше не могла двигаться.       — Не нужно, — как-то холодно предупредил он, спускаясь поцелуями по её шейке, но Дана не успокоилась:       — Почему? Вам неприятно?       — Всё хорошо, просто позволь мне сделать всё самому.       Он старался шептать это ласково и одновременно страстно, чтобы не сбить настрой, но Дана ворочалась под ним, будто была недовольна, и Давиду пришлось подняться с неё и лечь рядом так, чтобы видеть её лицо. А Дана воспользовалась этим по-своему: скользнула нетерпеливыми пальцами по его груди, животу и только-только коснулась ремня, как Давид грубо перехватил её руку.       — Нет. Не сегодня.       — Но я хочу! — капризно потребовала Дана. — Почему нет?       — Успеешь ещё, — засмеялся Давид. — А пока я хочу тебя.       Что ж, девчонка оказалась слишком строптивой и нетерпеливой. В любой другой ситуации он бы наказал её, а потом бы достаточно жестоко взял, и ей бы это не понравилось, но раз уже он взялся играть, то следовало соблюдать свои же собственные правила. Поэтому Давид встал с кровати и быстро разделся под пристальным, хоть и немного сердитым взглядом Даны.       — Ты же на меня не злишься? — ласково спросил Давид, ложась рядом с Даной.       — Нет, — едва смогла произнести она, вдруг засмущавшаяся.       Ну до чего же чистое дитя! Давид едва смог сдержать смех. Увидела его голым и покраснела! Для него и так было странно, что Дана, такая нетерпеливая и страстная порой, заробела от одной только перспективы близости с ним. А теперь он боялся, что напугал её ещё больше. Что ж, ему было чем её удивить, и Давид всё же не смог скрыть самодовольную улыбку.       Дана сдерживалась, чтобы не смотреть совсем уж изумлённо. Она ничего не помнила о своём сексуальном опыте, но сомневалась, что у неё могли быть такие мужчины! Давид и так всегда поражал её фигурой, большим ростом, широкими плечами, и стоило ожидать, что и член будет большим, но Дана всё-таки испугалась. Ей точно будет больно!       Неловкость и страх сковывали её всё больше, но внезапная картинка о том, как он всё же войдёт в неё, заставила её щёки загореться румянцем стыда и приятного волнения. Ох, она ведь так этого хотела! Так почему так робеет? Только ли потому, что Давид пресекал все её попытки как-то проявить активность? Только ли потому, что она боится боли? Ну нет! Просто это… будто её первый раз! Но Давид ведь ей поможет?       Ситуация становилась всё более неловкой, но Давид пока только улыбался и играл с волосами Даны.       — Ты доверишься мне? — спросил он, перехватив вдруг её за подбородок и повернув к себе, чтобы Дана не могла снова отвести взгляд.       — Да, — выдохнула она, и Давид оборвал её поцелуем.       Достаточно с него разговоров! Пора действовать. Дана оставалась смущённой, Давид чувствовал, что она чуть дрожит, дышит как-то украдкой, не понятно, от страха или от волнения. И, как бы он ни целовал её, Дана оставалась зажатой. Возможно, дело было в том, что он не разрешил ей проявлять себя? Но для этого ещё будет время.       — Разве ты не хотела этого? — прошептал Давид, отвлекая Дану, потому что пальцы его уже спустились к бедру.       Вместо ответа она чуть подалась навстречу его руке в таком развратном движении, что сдержаться было невозможно. Наконец-то, он мог мучить её этой сладкой пыткой и не бояться, что разбудит. Дана оказалась более возбуждённой, чем он ожидал: между ног было мокро и горячо, и она сама прижалась к его руке, стиснула её и не собиралась отпускать. Хоть так она могла проявить себя, потому что Давид продолжал вжимать её в постель и бесконечно целовать в шею и плечо, а его ласки делали её всё нетерпеливее. Невозможно было просто лежать и ждать его милости! Хотелось взять его самой. Но разве бы она посмела?       Так что всё, что оставалось Дане, — это наслаждаться его настойчивыми уверенными движениями, и даже в этом она оставалась скованной: тихо постанывала, закусив губку и зажмурившись. Лишь бы только не смотреть на Давида! Она лишь раз поймала его взгляд и сразу же засмущалась, потому что настолько самодовольным и развратным она ещё его не видела.       Терпение покинуло его, когда Дана впервые громко застонала и выгнулась навстречу его пальцам, пытаясь на них насадиться. Такого он ей позволить не мог. Сегодня всё будет только так, как он хочет, поэтому Давид грубо схватил Дану за бедро, чтобы устроиться между ног. Даже если она испугается и зажмётся, он уже не отступит. Но Дану это порывистое движение только подстегнуло. Перебарывая стеснение, она посмотрела на него украдкой, и у неё захватило дух: Давид смотрел на неё так, будто готовился укусить, и от этого по телу пробежали мурашки. Столько предвкушения и желания было в этом взгляде, что Дана едва сдержалась, чтобы не поторопить Давида, потому что терпеть было невозможно! Она чувствовала себя побеждённой, его жертвой, пойманной, обездвиженной, распятой, потому что Давид раздвинул ей ноги так, что стало почти больно. Но в этом было что-то такое возбуждающее, что Дана почти не испугалась, когда почувствовала, что он медленно и осторожно входит в неё. И всё же было немного больно — Дана ахнула, запрокинула голову, чтобы Давид не заметил, как она скривилась на те мгновения, пока член ещё входил, пока она привыкала к его размеру.       — Всё хорошо? — выдохнул Давид, замирая, чтобы Дана могла расслабиться.       Она тихонько угукнула и попыталась отдаться ощущениям. Больше всего её волновал вес его тела: большого, сильного — и поэтому возбуждающего и пугающего. И сейчас Давид почти полностью лёг на неё, так что их тела были слишком близко, и начал медленно двигаться, и Дана затихла, потому что чутко ловила ощущения и никак не могла в них разобраться. Пока что было больновато, и поэтому неприятно физически, но её переполняли такие мысли и образы, что жар разливался по телу. Как можно было быть спокойной и равнодушной, когда мужчина её мечты был на ней? И в ней. Так что сначала она застонала именно от этого осознания, и только потом подключились физические ощущения, и Дана уже не сдерживалась — она так тесно и жадно обняла Давида, будто хотела окончательно в нём раствориться. Он уже не так церемонился с ней, потому что невозможно было не заметить, что Дана зажглась и теперь хочет большего. И он знал, как даже эту простую позу сделать запоминающейся, поэтому приподнялся над ней на прямых руках и теперь входил быстро и сильно, вызывая каждым толчком жалобные вскрики. Дане больше не было больно, но и от смены позы ощущения обострились настолько, что долго так она бы не выдержала. Да и прижаться к Давиду, обнять его больше не получалось, и он теперь видел, как она выгибается и мечется под ним. Дане почему-то стало неловко, что он видит её такой: такой беспомощной, такой беззащитной, такой… его. И ещё этот взгляд! Давид будто точно знал, что именно она ощущает и наслаждался этим.       Но Дана больше не могла смущаться: удовольствие становилось всё острее, захватывая её целиком, переходя в сокрушительный оргазм, от которого она, казалось, выпала из реальности на какое-то время. Не было ничего, даже Давида и его движений — остались только она и её тело. Но длилось это недолго: после сильного оргазма наступило такое же сильное опустошение, и Дана даже порадовалась тому, что просто лежит и отдыхает, и от неё ничего не требуется. И такой её потерянный и расслабленный вид стал знаком для Давида. Сегодня он не собирался долго её мучить, да и сам был слишком возбуждён после всех событий дня, так что устроился поудобнее и ускорился, чтобы быстрее кончить. Дана теперь не смущалась: смотрела на него с довольной улыбкой, и во взгляде её было столько самодовольства, что Давид бы засмеялся, если бы заметил, как это самодовольство стёрлось, когда она снова застонала — на этот раз уже действительно жалобно. Она ведь ещё не отошла от первого оргазма, как начался второй, и на этот раз он был ещё острее, ещё невыносимее! Дану будто пронзило током, и она никак не могла это прекратить! Она вдруг задохнулась, из глаз брызнули слёзы, Дана сжималась судорожно и этим только приближала оргазм Давида. Но не заметила его, только облегчённо выдохнула, когда всё закончилось.       Ей требовалось прийти в себя и отдохнуть, Давид это понимал, но всё равно улыбался, глядя на её потерянное выражение лица. Дана, казалось, не заметила, что он лежит рядом — она раскинулась на подушках и смахнула с лица растрёпанные пряди. Раскрасневшаяся и тяжело дышавшая, она облизнула пересохшие губы и наконец-то повернулась к Давиду.       — Прости, наверное, это было не так, как ты представляла, — начал Давид, явно напрашиваясь на комплименты, но Дана вдруг нахмурилась и завозилась так, что Давид не сразу понял, в чём дело. — Что? Что-то не так?       Дана молчала, но хмуриться не переставала, и только по крепко сжатым бёдрам он понял, что ей не нравится. Сперма, которая осталась в ней, и теперь медленно вытекала.       — Ты же не забеременеешь! — засмеялся Давид, но понял, что и это её не успокоило. — Или ты боишься запачкать постель? Дана, котик, это такие мелочи.       — Мне просто не нравится, — недовольно пробурчала Дана и попыталась отвернуться. Или это ему так только показалось? В любом случае он не дал ей этого сделать, поэтому перехватил её за подбородок и повернул к себе.       — Тебе не понравилось?       Звучало это угрожающе, и правильный ответ был один-единственный, и Дана его знала.       — Мне кажется, было очень заметно, как мне понравилось.       Она потянулась за поцелуем, и Давид ей не отказал, но поведение Даны ему не нравилось. Как же долго придётся её воспитывать? И как жестоко?       — Дана, — в его голосе был металл, который она сразу же распознала и поэтому притихла. — Ты брезгуешь?       — Нет, просто… — она не нашлась, что ответить. И вообще уже пожалела о том, что позволила себе проявить недовольство. Ведь ничего же страшного не случилось!       — Что просто?       Давид был всё более настойчивым, теперь он снова нависал над Даной, и ей вдруг стало нечем дышать от этой его угрожающей близости. Всё впечатление от первого секса стиралось волной паники. И у Даны был для этого повод: рука Давида уверенно раздвинула её бёдра, и она как-то сразу догадалась, что он задумал. В отличие от неё, он брезгливым не был.       — Дана, пусть это будет твоим вторым уроком: в сексе нет места брезгливости, страхам и стыду.       Он медленно провёл пальцами по бедру, пробираясь всё выше, и Дана замерла, боясь, что он запустит пальцы прямо туда, но нет — Давид только скользнул, будто погладил её, и убрал руку.       — А теперь открой ротик.       Она не сдержалась и посмотрела на него глазами, полными ужаса пополам с гневом. Если она не хочет, разве может он её заставлять? Ответ она знала, но сопротивлялась. Какая-то часть неё ужасно хотела бунтовать, не важно, из-за чего. Лишь бы разозлить его и насладиться его гневом. Но зачем? Ведь знала же Дана, чем всё это закончится!       Давид выжидающе смотрел на неё и чуть улыбался.       — Ты должна быть покорной со мной, ты помнишь? Эти гневные взгляды оставь для братьев — они их оценят. А я за них жестоко накажу, — мурлыкал он, ласково заглядывая в глаза Дане.       Как же она вспыхнула, как обожгла его взглядом! Неужели думала, что это на него подействует?       — Открой ротик. И будь послушной девочкой.       Он почти гипнотизировал её взглядом, нежно шептал, и Дана смотрела на него как заворожённая.       — Тебе же самой это нравится. Подчинись мне, и ты не пожалеешь об этом. Вот так.       Дана слушала его шёпот и понимала, что ей нужно успокоиться и быть послушной, если она не хочет испортить ситуацию ещё больше. Понимала, но согласиться было так же тяжело, как и продолжать сопротивляться. Да ещё и этот его шёпот — такой соблазнительный. Как можно было ему отказать? Ведь Дана сама заупрямилась и чуть всё не испортилась, поэтому теперь послушно открыла рот и очень старалась следить за мимикой — хоть бы не скривиться! Потому что Давид пристально смотрит ей в глаза и ждёт реакции. И Дана его не разочаровала, хоть ей и стоило это усилий.       — Ну вот и умничка. А так упрямилась, — Давид порывисто поцеловал её в губы и продолжил шептать. — Мне ещё предстоит столькому тебя научить! Думаю, ты будешь хорошей ученицей. Правда?       Ответ был очевиден, и Дане стоило помнить его всегда.