Кровь и шелк

      Давид нервничал и поэтому злился. Или злился и поэтому нервничал? В любом случае, оба эти чувства ему не нравились, но и успокоиться он не мог. Всё пошло наперекосяк с той самой встречи с куратором, когда Мозан угрожал Давиду. Возможно, лишь в тот момент старый вампир понял, что вся его дальнейшая жизнь уже не в его власти. При желании тёмные могут уничтожить и его, и его клан, и Дану… Всё, что он с таким трудом выстраивал полтора тысячелетия, может рассыпаться по капризной воле высших сил. Именно в тот момент Давид пожалел, что, кроме куратора и Ингвара, не был связан ни с кем из магов или демонов. Вон те же Марк и Мия. Все шептались о том, что на самом деле они верные слуги тёмных и лишь поэтому позволяют себе так откровенно наплевательски относиться к вампирам. Но Давид всегда шёл по другому пути: вампирское сообщество значило для него слишком много. Возможно, он был излишне тщеславен, но он выбрал быть королём среди своих собратьев, а не слугой у сильных Подлунного мира.       Теперь же Давид не знал покоя. Рабочий день давно подошёл к концу, он отпустил Мару и остался один в пустом особняке. Звенящая тишина впервые за долгое время не понравилась ему. Даже до появления Даны, его любимой Даны, в доме кипела жизнь: всегда были пациенты да и обычные просители, были и хорошие приятели, с которыми можно было скоротать ночь с бокалом вина у камина. Были и любовники, и любовницы. Был Ярослав, его неотделимый спутник уже столетие. Но теперь дом опустел, и Давид сам желал этого: никто не должен был видеть его в таком состоянии!       До встречи с Ярославом оставалось меньше часа, и Давид пошёл к себе, чтобы переодеться и подготовиться. Он уже знал, на кого выльет всю злость, всё недовольство… Даже обиду на Дану, которая, конечно же, ни в чём не была виновата, но… Он вспомнил, насколько ошеломлённым был после встречи с куратором (Давид отчаянно избегал слова «испуганным») и как грубо повёл себя с дочерью: не попрощался толком, не успокоил, не приласкал. Ответ был прост: он боялся, что выдаст своё волнение, что Дана догадается, насколько она на самом деле ему дорога и как он не хочет её отпускать! Дело было уже не только в ревности, а в том, что он боялся потерять контроль, в котором и так не был уверен. Давид хорошо помнил, какой непокорной она была, поэтому догадывался, что после дней, проведённых у Ингвара, она окончательно отобьётся от рук.       От вины перед дочерью Давид быстро перескочил к тревогам о её способностях. Он прекрасно знал правило: отправив дочь к Ингвару, он мог только ждать и ни в коем случае не пытаться разузнать о ней. Если бы что-то пошло не так, колдун сразу же отправил бы её обратно — значит, всё было нормально, Дана справлялась с заданиями. Но с какими? Какие способности успел раскрыть в ней хитрый маг? Давид не обманывался: Ингвар был беспринципным, и ждать от него верности не приходилось. Если тёмные доберутся и до него, то он без колебаний сдаст им Дану. Ну, может, предупредит об этом Давида, но всё равно отдаст. Ему не нужна эта война. А вот Давиду стоило бы подготовиться. События развивались стремительнее, чем он ожидал.       Марк и Мия, граф Эман Тридо, Ингвар и Дана, Ярослав и Тимофей — имена кружились в голове, как осенние листья, подхваченные ветром. Всё связано, это было очевидно, но вот как?..       Давид закурил — без Даны он стал курить слишком часто — и замер у окна, глядя в темноту зимней ночи и ничего не видя. Он терял хватку. Это было то страшное откровение, от которого уже невозможно было спрятаться. С Даной (или ещё задолго до её появления) он размяк, стал неосторожен, даже беспечен, а ведь с каждым годом стоило всё серьёзнее рассматривать возможность переворота в его клане, а он так и не выяснил, кто предатель.       Как же всё было тяжело! Давид глубоко затянулся и прикрыл глаза, вспоминая. Ему никогда особо и не было легко: то и дело приходилось буквально зубами выгрызать своё право на власть, а порой и просто на жизнь. Пусть внешне он оставался таким же блистательным и непоколебимым, но на самом деле часто сомневался, а порой и откровенно трусил, но в конце концов всегда брал себя в руки. И ситуацию под свой контроль. Вот и теперь ему нужно лишь повторить то, что он и так делал сотни раз. И на этот раз Давид не одинок: у него есть Дана, и он никому её не отдаст, даже ценой своей жизни.       Время неумолимо приближалось к полуночи, но ещё раньше Давид почувствовал, что в доме он больше не один: Ярослав пришёл раньше. Что ж, пусть подождёт и понервничает. У них впереди действительно долгая тяжёлая ночь.       Ярослав прибыл раньше назначенного времени и знал, что Давид сразу же это заметит. Но иначе и быть не могло: весь этот вечер он находил себе места, но решил, что не появится в особняке слишком рано. Это решение далось ему с трудом: он то и дело посматривал на часы, но время, казалось, нарочно замедлилось, зато сердце, наоборот, заходилось в болезненном галопе. Ему было тесно в грудной клетке, и оно металось так же, как и Ярослав — испуганный, как никогда. Он всё пытался вспомнить: было ли что-то похожее в его отношениях с Давидом, когда он действительно, по-настоящему, а не играючи, боялся его? Боялся так, что дрожали ноги?       Даже утром после той ночи, когда Тим напал на Дану и оставил её умирать, совершив, несомненно, ужасное преступление по меркам вампиров, Ярослав не дрожал и не потел. Он был немного смущён, но злость на Давида и на девчонку затмевала всё. Сейчас же злиться он не мог, да и на кого? Разве что на самого себя, что не уследил за Тимофеем, оставил его одного, такую лёгкую добычу, среди опытных соблазнителей? Но на себя Ярослав злиться не привык, на Давида — не смел, ну а Тимофей был лишь жертвой, и Яр как мантру повторял, что этой ночью он сделает всё, чтобы защитить единственного сына от гнева Давида.       Наконец стрелки наручных часов показали полночь, и Яр постучал в дверь официального кабинета Давида: раз приглашение он получил официальное, то и прибыл как обычный проситель, а не как сын и любовник. Дверь бесшумно открылась, Ярослав торопливо прошёл дальше.       Давид ждал его, стоя у окна, и Яр замер на пороге, поражённый увиденным: Отец выглядел роскошно и величественно. Строгий чёрный костюм и блестящие туфли, белоснежная рубашка — всё подчёркивало деловой тон встречи. И ещё Ярослав снова отметил, насколько же его Отец высокий и широкоплечий! Давид стоял близко к книжному шкафу и теперь показался больше него, так что Яр испуганно сглотнул. Зрение его не обманывало: вампир действительно был очень высоким, выше обычного человека, и крупным — не толстым, а именно массивным. С одного взгляда становилось понятно, что физически он невероятно силён.       И всё же была у Давида и другая сила. Яр не смел смотреть ему в глаза, но всё же уловил их холодный, не обещающий ничего хорошего взгляд. Ох, каким ласковым и нежным мог быть взгляд этих зелёных глаз! Вот только сейчас они были тёмными, колкими, пронизывающими, и Ярослав едва сдержался, чтобы не попятиться от охватившего его вдруг смертельного ужаса.       — Ты удивительно пунктуален. Проходи, — кивнул Давид.       Яр заметил, что тот не предложил сесть и даже жестом не указал на кресло, так что решил пока остановиться в нескольких шагах от двери. Нельзя было ошибиться даже в такой мелочи. У Давида не укрылась его осторожность: он чуть усмехнулся, прошёл к своему столу, но не сел за него, а лишь чуть опёрся.       — Ты знаешь, почему я позвал тебя? — строгим голосом начал Отец, и Яру потребовалось прочистить горло, прежде чем ответить: от волнения он осип.       — Я… догадываюсь.       «Лучше бы он сразу же приступил к чёрной спальне!» — панически подумал Ярослав. Нервы его сдавали. Эта прелюдия была мучительной, и Давид прекрасно это знал.       — Раз ты догадываешься, может, сможешь объяснить мне, как так получилось, что твой сын, да и ты тоже, скомпрометировали весь наш клан?       Яр опустил голову, чтобы скрыть от Отца откровенный испуг в глазах и внезапный румянец, вспыхнувший на щеках. Что же ему ответить? Весь этот день Ярослав выдумывал, что сказать Давиду, но в итоге пришёл к страшной мысли: что бы он ни сказал, Давид всё равно его накажет. Не для разговоров по душам и оправданий вызвал его Отец! Так что говорить, в общем-то, можно было всё, что угодно — сути это не изменит.       — Я не сделал ничего дурного, Отец.       Ярослав очень постарался, чтобы голос его не дрожал. Но сложнее оказалось поднять взгляд на Отца, не посмотреть в глаза, а лишь поднять голову и выпрямиться.       — Да что ты? — фыркнул Давид, выказав этим кипящее раздражение.       На него это не было похоже, и Ярослав удивлённо посмотрел ему в глаза: злые, чуть прищуренные, горящие нехорошим огнём гнева. Давид подался вперёд, но Яр устоял, даже не пошатнувшись: внутренне он уже давно приготовился к наказанию. В конце концов он вампир, сын Давида! Отец не убьёт его, а боль временна, и раны на его теле заживут быстро, так что всё можно перетерпеть.       — И твой так называемый сын тоже ничего не сделал?       На этот раз голос Давида был холоден — до мурашек, пробежавших по спине, но Ярослав вдруг разозлился:       — Тимофей — не так называемый! Он — мой сын! — отчеканил он, хоть челюсть и сжимало от ярости. — Такой же вампир, как и Дана!       Он не успел договорить имя сестры, как Давид подлетел к нему — буквально, оторвавшись от пола, в этом Яр был уверен, хоть всё и произошло за мгновение, — и ударил по щеке. Пока это была лишь пощёчина: есть слова, за которые бьют ладонью, а есть те, за которые уже кулаком. Но и этого удара было достаточно, чтобы Ярослав покачнулся и лишь чудом удержал равновесие. Выпрямлялся он медленно, держась за щёку, но гневно глядел в побелевшее лицо Отца.       — Не смей даже произносить её имя! Она — твоя королева! А твой щенок лишь по моей милости остался существовать. И это была моя ошибка — гнилые ветви надо безжалостно отсекать! И, по-моему, пришло время исправлять ошибки.       Страшная улыбка искривила красивый рот Давида, и Ярослав отступил: буквально сделал шаг назад и отбросил весь гонор. Яростный румянец слетел с его лица, оставив лишь пылающий след от удара, и Яр едва сдержался, чтобы не упасть Отцу в ноги. Он переборщил и мгновенно пожалел об этом! Ведь клялся себе, что защитит Тимофея, а что получилось?       — Простите меня, — прошептал Ярослав, глядя на Давида невидящим взором. — Я не это имел в виду. Конечно, он недостоин…       И всё же он не мог заставить себя унижать любимого даже перед гневом Отца! Поэтому запнулся и поспешно залепетал:       — Я виноват! Конечно же, я виноват! Не стоило ему там появляться, да и я заигрался. Столько внимания… Это вскружило мне голову, и я совсем забыл о сыне. Но и он не виноват: он лишь мальчишка, совсем не привыкший к свету! Марк просто обманул его, посмеялся над ним, ничего больше!       — Ничего больше? — с ядовитой ухмылкой уточнил Давид.       Он так и стоял едва ли в метре от сына, но теперь наклонился, и Яр оцепенел, чтобы снова постыдно не отступить. Глаза Давида нехорошо щурились, но лицо кривилось то в злой гримасе, то в очаровательной улыбке.       — Ничего больше?! — повторил он, всё больше раздражаясь. — Он посмеялся не над ним и не над тобой, а надо мной! Разве это не очевидно! Марк и Мия — известные провокаторы, и сколько я твердил вам, чтобы вы держались от них подальше!       Яр уловил, что злится Давид не только на него и Тима. Дана ведь тоже была замечена в непозволительном обществе, но её, конечно же, никто карать не будет. Весь гнев падёт на него. Яр догадался, что оправдания лишь ещё больше распалят Отца, так что умолк с самым почтенным и виноватым видом.       Он не прогадал: Давид внимательно всматривался в сына, выискивая малейший повод, способный подлить масла в огонь, но Яр был осторожен. Осторожен, но не покорен. Именно это так злило старого вампира! Его младшие были слишком самовольными, он позволял им излишне много — и разбаловал их. Но разве это возможно, чтобы его сын не слушался его? В памяти Давида всплыл эпизод, когда ему впервые пришлось использовать боль и магию для укрощения Даны, и его ярость вспыхнула с новой силой.       Ярослав не понял, что произошло: вот он стоит и смиренно смотрит в пол, ожидая новой порции упрёков, как тут же падает на колени, сложившись пополам от невыносимой боли. Ему показалось, что Давид рубанул его саблей в живот, разрезав не только кожу, но и все внутренности аж до спины. Он закричал, коротко и высоко, но воздух закончился, а от боли получалось дышать слабо, часто, рывками. Яр свернулся, прижимая руки к животу и боясь отнять их, чтобы не увидеть выпадающие внутренности. Но всё это была лишь иллюзия. Это он понял, когда боль отступила так же внезапно, как и атаковала.       — Так-так, — Давид поцокал языком с явным удовольствием. — Как быстро, оказывается, забываются мои уроки…       Он отошёл на несколько шагов, позволяя Ярославу распластаться на холодном паркете. Яр едва дышал. Его красивое лицо было серовато-белым и покрытым бисеринками пота. Он действительно забыл, насколько могущественным был Давид! Яр был уверен, что Отец не пошевелился даже, сотворив боль одной лишь силой мысли, силой желания. Он не знал как, этой магией он сам не владел, но вспомнил вдруг, как легко Отец усмирял Андрея во время их с Ярославом стычек: даже не глядя, он заставлял его вопить или терять сознание от невыносимой боли.       Конечно же, Ярослав не знал, как Давид это делал. Но могла бы узнать Дана, если бы решилась хоть раз прикоснуться к алой нити, да не просто прикоснуться, а загадать, что именно должно произойти с выбранной жертвой: внезапная эрекция или сердечный приступ?       — Ну-ну, хватит себя жалеть! Вставай. Давай-ка я тебе помогу! — почти ласково произнёс Давид, склоняясь над сыном и протягивая ему руку.       Яр встал, хоть и с трудом. Ноги всё ещё дрожали, и он стоял пошатываясь, но смотрел прямо в лицо Давида.       — Пойдём-ка, — скомандовал тот, улыбаясь самой очаровательной своей улыбкой, и потянул сына на себя.       Ярослав качнулся, нелепо взмахнул рукой, и лишь когда пол странным образом ударил его по ногам, понял, что Давид просто телепортировал его. Ему даже не требовалось оглядываться, чтобы понять, где он: в чёрной спальне. Она была узнаваема хотя бы по чёрному, идеально гладкому и ужасно холодному паркету. Сколько раз Ярослав лежал на нём, приходя в себя от боли или остужая горячее от секса тело! Что ж, полежит и сегодня. В конце концов Давид не способен сделать с ним ничего страшнее, чем делал когда-то, в первый год их совместной жизни, когда боль была такой невыносимой, что следующей могла быть лишь смерть. Отец не убьёт его, а всё остальное… можно и потерпеть, ведь терпел же он когда-то? Ему даже нравилось.       От этих воспоминаний Ярослав взволнованно вздохнул, и это, конечно же, не укрылось от Давида.       — Вспоминаешь? — хихикнул он, отпуская руку сына и отходя к большому креслу, которое, как трон, стояло посреди комнаты.       Даже огромная кровать стояла в стороне. Сначала — боль, лишь потом — секс. Так сказать, на десерт. Ярослав оглянулся в поисках подсказок, что его может ждать этой ночью? Но Давид, казалось, ничего не подготовил. Всё было аккуратно разложено в шкафах, но Яр не обманывался: лишь только Давид пожелает, нужная вещь окажется в его руках. Магия, чему же тут удивляться?       И всё же он удивлялся. Возможно, впервые за почти целое столетие он снова удивлялся возможностям своего создателя и не знал, чего же от него ожидать этой ночью?       Давид же пока не давал ему никаких подсказок: он величественно устроился в высоком кресле и внимательно всматривался в Ярослава, будто видел его впервые. Он выжидал, пока сын потеряет терпение.       — Давно я не преподавал тебе уроков. Видимо, зря. Стоило делать это чаще. — Давид тянул слова, наслаждаясь растерянностью Ярослава. Тот стоял и не знал, куда деть руки, но и головы не поднимал, и Давид догадался, что сын злится. — Подойди!       Яр сделал несколько шагов вперёд и остановился в нерешительности, осторожно глядя на Давида.       — А теперь давай снова вернёмся к нашему разговору. Неужели ты действительно думал, что свободен? Что тебе можно флиртовать с другими вампирами?       Голос Давида звенел ледяной сталью, и Ярослав поёжился, предчувствуя новый удар.       — Я… Я так не думал, Отец, — смиренно пробормотал Яр, но Давид хмыкнул:       — Ну конечно! Не лги мне, мальчишка! Ты и так слишком распущен, я позволял тебе крутить интрижки со смертными, но с вампирами!.. Это уже слишком!       Ярослав испуганно взглянул на Отца: Давид крайне редко повышал тон, чаще недовольно и раздражённо шипел, как сердитый кот. Сейчас же он был взвинчен настолько, что впивался пальцами в подлокотники, сдерживаясь, чтобы не вскочить.       — Я не думал ни о чём таком! Это были лишь танцы, ничего более!       — Ну-ну, — усмехнулся Давид и легко взмахнул рукой.       Яр вздрогнул, догадавшись, что сейчас с ним что-то произойдёт. В воздухе мелькнула алая полоса, и парень испугался, отшатнулся, но вовремя собрался и снова стал ровно, стараясь смотреть прямо в глаза Давиду. Алые верёвки шибари ласково обвили его запястья и потянули их за спину. Давид улыбался, чуть щуря зелёные глаза, и Ярослав догадался, что пока что всё не так уж плохо: он хорошо знал эти верёвки, в меру мягкие, чтобы не повредить кожу. Если бы Давид злился, то сковал бы его тяжелыми цепями и острыми наручниками, а так это была лишь нежная прелюдия.       И всё же верёвки обвивались, завязывались узлами, оттягивая руки и оплетая их всё выше. Ярослав едва-едва улыбнулся: это был его старый фетиш — быть беспомощным, связанным, обездвиженным, всего лишь куклой, вещью в умелых руках.       — Ох какой же ты испорченный мальчишка! — хихикнул Давид, заметив его улыбку, и мельком взглянул чуть ниже.       Яр не смог сдержать алый румянец смущения: у него встал от одних лишь мыслей, от фантазии о том, что может сделать с ним Давид!..       — Не смущайся, — промурлыкал Давид, поднимаясь с кресла и медленно приближаясь. — За это я тебя и люблю. И разве найдётся в мире хоть кто-то, кто знает тебя так же, как я? Знает все твои самые тёмные, грязные, потаённые мысли и желания?       Он наклонился, чтобы прошептать последнее предложение на ушко, и Ярослав задрожал, прикрыв глаза. Он мельком подумал, что, возможно, Давид применил сексуальную магию, способную вскружить голову и вызвать неудержимое желание, но эту мысль тут же смёл жадный поцелуй: Ярослав даже задохнулся на миг. Давид грубо запрокинул его голову за подбородок, впился в губы, раздвигая их нахальным языком. Его длинные острые клыки мгновенно разодрали Ярославу губу, но Давид лишь с удовольствием слизнул капельку крови.       — Нет, мой дорогой, ты от меня не уйдёшь, — самодовольно хохотнул Давид, отстраняясь.       Ярослав уже плохо соображал: от поцелуя у него быстро забилось сердце, застучало в висках, перехватило дыхание. Но это было лишь начало. В руках Давида мелькнуло что-то металлическое, и Яр сглотнул, мгновенно очнувшись.       — Даже если попытаешься сбежать к другому, я верну тебя. И убью любого… — сказал он с придыханием и не закончил: заглядывал в глаза Ярославу и медленно орудовал тонким ножом.       Ярослав с недоумением прислушивался к звукам, с которым падали крошечные пуговки рубашки, отсекаемые лезвием. Что это задумал Отец? Он мог бы раздеть его одним лишь щелчком пальцев, но вместо этого с хирургической ловкостью срезал пуговки. Осторожность закончилась, когда Давид, отступив на шаг, рванул тонкую рубашку Ярослава двумя руками, срывая её вместе с пиджаком, обнажая грудь, вздрагивавшую от его случайных прикосновений прохладных пальцев.       Лезвие снова мелькнуло, так быстро, что Яр даже удивился, почувствовав боль: тонкую, лёгкую, внезапную. Он вскрикнул, но крик мгновенно сменился тихим стоном. Ярослав опустил взгляд на грудь и с удивлением рассматривал тонкий косой порез под левой ключицей. Кровь собиралась капельками, но ещё не стекала, и Давид быстро наклонился, чтобы слизать её. Ярослав застонал теперь уже откровеннее. Как же давно Отец не делал этого с ним! Не делал ничего интересного.       От волнения слабели ноги, и Ярослав с удовольствием бы сел или лёг. Вообще, странным было, что Давид ещё не привязал его к чему-то, но, возможно, вот так стоять на ногах посередине комнаты и было частью игры? Во всяком случае, Давид медленно ходил вокруг, осматривая растерянного и смущённого сына.       — Мне кажется, тебе немного неудобно. Дай-ка я тебе помогу! — произнёс он, подходя со спины.       Ярослав ещё не понял, что именно произошло, но мягкие верёвки, пока ещё ласково стягивающие запястья, вдруг исчезли, и Яр потянулся было, чтобы размять руки, но Давид грубо перехватил их.       — Не спеши.       Всё оказалось просто: он убрал верёвки лишь для того, чтобы снять с него пиджак и рубашку, и часы.       — Разве я не говорил тебе подготовиться? — нахмурился Давид, отступая и рассматривая дорогие часы. — Не должно быть ничего, что могло бы причинить тебе боль.       «Кроме тебя!» — зло подумал Ярослав, чувствуя, что на этот раз верёвки стягиваются ощутимее, сильнее, совсем не ласково.       — Кроме меня! — подтвердил Давид, и Яр метнул на него сердитый взгляд.       В комнате не было холодно, но вдруг оказавшись полуобнажённым, он почувствовал дрожь. Может, только лишь от нервов, но она была заметной, и Ярославу стало неловко.       — Да, мой дорогой, никто, кроме меня, не имеет на тебя права. И глупо было надеяться, что я забуду об этом с появлением Даны.       Давид мурлыкал, снова обходя Ярослава, будто прицеливаясь к жертве. Яру это не нравилось, но мысли его были заняты другим: «Интересно, как бы отреагировала Дана, если бы узнала?..»       Он даже не успел закончить мысль, как удар сбил его с ног. Снова пощёчина, но на этот раз и удар был сильнее, и Ярослав не мог удержать равновесия из-за туго и высоко связанных рук. Он ещё не пришёл в себя, сидел на полу и тупо смотрел перед собой, когда Давид подхватил его за шею и поднял, как куклу. Яр захрипел сначала, больше от мгновенного ужаса, чем от удушья, но со следующим вдохом чуть успокоился: Давид не сжимал пальцы, а лишь поддерживал голову сына, запрокидывая её.       — Ну-ну, не бойся. Ты же знаешь: я всё контролирую. Разве хоть раз в этой спальне что-то шло не так?       Его вкрадчивый голос заставил Ярослава вспомнить все уроки, проходившие здесь. Что бы Давид ни делал с ним, он никогда не заигрывался, всегда оставался спокоен и даже холоден, будто происходившее ничуть ему не нравилось. Но Яр знал, что Давид наслаждается именно этими моментами, когда его партнёр полностью ему подчиняется, поэтому лишь чуть покачал головой. Он заставлял себя смотреть в глаза Давида и одновременно пытался скрыть нервозность. По крайней мере, он мог дышать. И это уже многого стоило.       И всё же от ощущения цепких пальцев на шее у Ярослава перехватило дыхание. Он не мог скрыть дрожь волнения и нетерпения и снова вспомнил об особой магии Отца: возможно, тот всё же околдовывает его, очаровывает, заманивает в свои сладкие сети?..       — Мой самый любимый мальчик… — промурлыкал Давид, наклоняясь для поцелуя: лёгкого, дразнящего, лишь разжигавшего огонь, но не утолявшего его.       Давид лишь чуть коснулся его губ, провёл кончиком языка, улыбнулся и едва-едва обхватил нижнюю губу, на одно мгновение и тут же отпустил. Ярослав застонал, теперь уже совсем откровенно и нетерпеливо. Уже неважно, что будет этой ночью — он жаждет этого!       — Ты готов выполнить всё, что я пожелаю?       — Да, Отец, — ответил Ярослав покорно, едва слышным шёпотом. Он отлично понимал правила игры.       — Ты сделаешь всё, сразу же, без пререканий?       — Да, Отец.       — И не будешь просить остановиться?       — Не… не буду, — выдохнул Ярослав.       Он щурился, не решаясь открыть глаза и взглянуть в зелёные глаза Давида, но чуть подглядывал из-под ресниц, не в силах сдержать любопытство. Давид так и держал его за шею, но вдруг оттолкнул и разжал пальцы, Ярослав не успел испугаться: он упал на кресло. Небольшое кресло, с высокой узкой спинкой и узкими деревянными подлокотниками. Алые верёвки вспорхнули снова, засуетились, обвивая его тело: руки, ноги, грудь, шею. Они затягивались искусным узором, и Ярослав заметил, что Давид руководит ними взглядом. В его длинных пальцах серебрился тонкий нож, и Яр не мог отвести от него глаз.       — Попробуй, удобно ли тебе? — предложил Давид, и Ярослав, не ожидая подвоха, неловко завозился, но тут же задохнулся: от его движения верёвки натянулись, затягиваясь, и грудь, и шею сдавило так, что пришлось замереть. — Ты совсем забыл мои уроки.       Давид покачал головой и самодовольно усмехнулся. Он знал, что Ярослав чувствует себя не совсем комфортно: в кожу впиваются пусть и мягкие, но крепкие верёвки, не только ограничивая движения, но и постепенно выпивая волю к сопротивлению. Яр просто обязан расслабиться, если не хочет себе навредить.       — Давай-ка повторим! Но мне кажется, чего-то не хватает!       Последнее, что увидел Ярослав в ту ночь, — это сладостная улыбка Давида. Потом на его глазах появилась чёрная непроницаемая повязка, и он испуганно выдохнул. Этого он не любил. Казалось, что пока он может хотя бы метать гневные взгляды или умолять глазами, у него остаётся власть, но теперь Яр растерялся, нахмурился, и Давид расхохотался в ответ.       — Не упрямься, мой дорогой. Всё будет хорошо. Ведь ты мне веришь?       Ярослав верил.       — Вот и отлично. А теперь…       Давид снова взмахнул тонким ножом, но Яр не закричал, только чуть закусил губу. Порез был совсем лёгкий, поверхностный, и вампир лишь хотел, чтобы выступили капельки крови. Вкусной молодой и горячей крови. Взмах, ещё взмах, и ещё — Давид раскрашивал тело сына тонкими алыми штрихами. Яр в ответ слабо стонал, запрокинув голову и не шевелясь. Эта боль была лёгкой, но всё равно отдавалась волнительными волнами, захватывающими тело. После дюжины взмахов Давид наконец-то наклонился к порезам, слизывая кровь долго, медленно, с явным наслаждением. От его языка и губ мурашки бежали по коже Ярослава, и парень дрожал, ворочаясь в верёвках, стягивая их, но не мог успокоиться. Под медленными, осторожными поцелуями Давида порезы быстро затягивались, но это было лишь начало, лёгкая игривая прелюдия.       — Ты прекрасно выглядишь, мой хороший, — промурлыкал Давид, отступая от кресла и оглядывая сына оценивающе. — Как жаль будет портить такую красоту! Но это необходимо, ты же знаешь!       — Я знаю, — выдохнул Ярослав и понял, что краснеет.       — Готов?       Яр кивнул, действительно внутренне приготовившись. Давид щёлкнул пальцами, и Яр почувствовал себя беззащитным: с этим щелчком пропали остатки его одежды. Совсем близко послышалось дыхание Давида, и Ярослав сделал усилие, чтобы не отстраниться. Шею защекотало, и Яр понял, что сейчас случится, и едва не заскулил. Боль пронзила тело, от шеи за один лишь миг дошла до сердца и, кажется, остановила его. Ярослав вздохнул и замер, зажмурившись и наслаждаясь: боль быстро сменилась тягучим, мягким, пьянящим желанием, приятным теплом разошедшемся по телу. Будто горячая кровь затопила его. И это было странным: Яр знал, что отдаёт кровь, но чувствовал, что наполняется, получая взамен нечто большее, нечто особенное, что не может дать никто другой.       Давид пил и пил кровь, пусть медленно, маленькими глотками, потому что едва-едва прикусил шею сына, но пил долго, в своё удовольствие, никуда не спеша. Он знал, что с его ядом в тело втекает неукротимая похоть, но в то же время он выпивал волю. Теперь Ярослав будет чуть покорнее, чуть покладистее, будет сам тянуться к нему, а не просто терпеть. Что бы он с ним ни сделал, Яр будет молить о продолжении…       От этих мыслей Давид возбудился и, разозлившись на себя за эту слабость, куснул Ярослава уже не играясь. Тот вскрикнул, вздрогнув, будто очнувшись и вырвавшись из сладкого сна. Совсем забыв о верёвках, Яр затягивал их. Он почему-то испугался, запрокинул шею и тут же задохнулся: верёвка впилась в горло так, что ему стало больно и сложно дышать.       Серебристый смех Давида едва пробивался сквозь быстро сгущавшуюся пелену. Он оторвался от шеи сына, позволяя крови медленно вытекать из раны, и коснулся верёвки, удушающей Ярослава.       — Не бойся. Доверься мне. И расслабься, — нежно шептал Давид ему на ушко.       Его слова были чистой магией, проникающей в подсознание, способной управлять телом. Ярославу казалось, что его укачивают сладкие волны, будто он очень-очень пьян и больше не может контролировать себя. Всё было таким странным, но приятным, и он застонал, медленно, едва слышно. Чего-то не хватало, но он пока не мог понять чего, хоть тело уже знало ответ.       Знал и Давид. Он немного перестарался, и теперь требовалось вернуть Ярослава из сладкой неги в холодную реальность. Они здесь не для того, чтобы Яр наслаждался! Давид быстро остановил кровотечение из шеи поцелуем и отстранился от сына, окинул его взглядом и довольно усмехнулся: конечно же, Ярослав возбудился! Пока это было лишним. Сначала — боль, потом — всё остальное, хоть сам Давид ещё не был уверен, что позволит Ярославу коснуться себя. Он ещё не решил…       А Ярослав тем временем приходил себя. Сидеть обнажённым было немного прохладно, и в темноте ему было ещё неуютнее. Он очнулся от холода паркета и жалобно поджал ступни, на что услышал короткий смешок Давида. И всё же его кровь и сознание были переполнены похотью, так что думать Ярослав пока не мог. Он не заметил, когда верёвки зашевелились, но понял вдруг, что может двигаться. Он больше не был привязан к креслу, но мягкие верёвки всё же туго обвивали тело. Туго, но приятно. Они тянули его вверх, и Ярослав почувствовал себя марионеткой. Верёвками управляет Давид, а Яру остаётся лишь подчиняться. Вот и теперь его подняли на ноги, руки перехватили спереди, снова связали вместе и подняли вверх. Ничего не видя, Ярослав чувствовал себя особенно уязвимым, но он утешал себя тем, что всё равно бы щурился и закрывал глаза. Он не любил видеть Давида таким… таким жестоким! И упивающимся своей жестокостью.       Он угадал. Давиду нравилось то, что он видел. Как поджарое смуглое тело вытягивается вслед за тянущими вверх руками. Яр встал на цыпочки, запрокинул голову, но верёвка тянула всё выше, медленно, но неотвратимо. Яр закусил губу, и Давид догадался, что он так сдерживается, чтобы не попросить о пощаде. Но Давид и не собирался его подвешивать надолго, так, просто чтобы немного растянуть, разогреть мышцы. Настоящее наказание было ещё впереди.       И Ярослав это понял. Едва он успел почувствовать тянущую боль в руках и спине, как его отпустили. Всё произошло так быстро, что он даже не понял, отчего у него подкосились ноги: от неожиданности и напряжение или от внезапной боли. Это было похоже на удар током, пронзивший всё тело и вызвавший судороги. Ярослав завопил, вертясь на холодном паркете и не находя положения, способного облегчить боль. Давид не давал ему ни секунды передышки: жгучая боль перетекала из рук в ноги, в спину и пах, и обратно. Это уже была не игра. Больно было по-настоящему, и плакал Ярослав тоже по-настоящему. Он жадно ловил воздух ртом, но никак не мог надышаться — от боли он тут же судорожно выдыхал, и поэтому чувствовал, что вот-вот потеряет сознание.       Но Давид всё контролировал. Он стоял в двух метрах от извивавшегося и кричащего сына и холодно усмехался. Ему определенно нравилось то, что он видел. Прекрасное молодое тело полностью в его власти. А ведь когда-то Ярослав провинится настолько, что за пытками (намного серьёзнее этих) последует смерть. Давид подумал, что будет жалко потерять это тело. И не только тело: страсть и непокорность Ярослава ему нравились, но лишь пока были под его контролем. И пока всё было именно так, как и ожидал Давид.       Боль прекратилась так же внезапно, как и началась, и Ярослав уткнулся носом в холодный пол, прижался щекой и тяжело дышал. Искусанные губы пересохли, слёзы ещё текли из-под маски, а тело било крупной дрожью, но ему однозначно было легче. И ни в сознании, ни в теле уж точно не осталось ни капли похоти. Он устал. Очень устал и хотел домой, к Тимофею. Но всё только начиналось.       — Отдохни немного, — мягко проговорил Давид, склонился над Ярославом и ласково погладил его щеку, смахивая слезинки. — Ну что ты? Всё, больше не будет больно, будет приятно, как ты любишь, обещаю!       Давид хихикнул, и Яр не понял, стоит ли ему верить. В любом случае, пока что Давид его не трогал, позволяя отдышаться. Но уже через несколько секунд верёвки исчезли, и Ярослав почувствовал прикосновение Давида.       — Можешь встать? Доверься мне, мне нужно, чтобы ты был послушным.       Яр старался, но тело ещё помнило неожиданную атаку, поэтому отзывалось дрожью на малейшее прикосновение. Но Давид был терпелив, он осторожно подвёл Ярослава к БДСМ-станку в центре комнаты. Яр понял, что это, когда его поставили на колени, но не на пол, а на что-то кожаное. Это была скамья, на которой он мог лежать животом, опираясь коленями, широко расставив ноги. Неудобными оказались только жёсткие кандалы, в которые надо было положить шею и запястья. Ярослав оказался скованным, Давид зафиксировал ему ноги и ласково пробежался кончиками пальцев по спине.       — Удобно? — уточнил он, не ожидая ответа.       Он знал, что Яру удобно. Далеко не в первый раз они пользовались этим станком, и Ярославу он нравился. Можно было расслабиться, и в то же время он был надёжно зафиксирован. А ещё член ничто не ограничивало и не задевало, так что внезапное возбуждение не грозило болью.       Пока Ярослав отдыхал и расслаблялся на прохладной коже станка, Давид готовился к долгой порке. Он знал, что его младший сын очень выносливый. С болевым порогом у него всё в порядке! Так что Давиду придётся потрудиться, чтобы довести его до грани. Он снял пиджак, закатал рукава белоснежной рубашки и заглянул в шкаф за орудиями сладких пыток. У него были большие планы на ночь! Но начинал он, как обычно, с лёгкой многохвостой плётки, знакомой и Дане. Она чаще была ласковой, чем жестокой, и отлично подходила для разогрева.       — Ну что, готов? — уточнил Давид и, не нуждаясь в ответе, продолжил: — Начинаем с лёгкого. Скажи-ка мне пока, делал ли кто-то с тобой вот так?..       Он раскручивал флоггер, позволяя многочисленным кончикам касаться то спины, то ягодиц, то бёдер. Плётка едва-едва покусывала, и Ярослав довольно прищурился, прислушиваясь к её игривым прикосновениям.       — Да, — признался он.       — Да что ты? — удивлённо выдохнул Давид. — И как? Тебе понравилось?       — Да, — едва слышно произнёс Ярослав, и Давид услышал за этим коротким «да» похотливые воспоминания, совсем ему не понравившиеся.       — Кто тебе позволил? — фыркнул он чуть ревниво, но сам ухмыльнулся: конечно же, он догадывался, что его испорченные им же мальчики будут искать подобных утех в чужих руках. Но разве кто-то сравнится с ним?       Вот и сейчас он ходил вокруг скованного Ярослава, осыпая его поджарое смуглое тело лёгкими, но частыми ударами. Флоггер плясал в его руке, умелой и опытной руке, способной карать и миловать. Пока что Давид был ласков.       — Никто, — простонал Ярослав. Кровь начинала разогреваться, и он уже с трудом сдерживался, чтобы не попросить Давида быть пожестче.       — Ты же знаешь, куда идти, если тебя вдруг посещают подобные желания, — промурлыкал Давид и неожиданно ударил Ярослава ладонью по ягодице. — И всё же ты ужасно испорченный мальчишка!       Давид захохотал и отошёл от Ярослава, мгновенно завозившегося. Без покусывающих прикосновений флоггера тело быстро остывало, и Яр подумал, что ему этого мало. Но долго думать он не мог: сильный, совсем не игривый удар паддла заставил его вскрикнуть, не столько от боли, сколько от неожиданности. Паддл был жестким, но предсказуемым, поэтому Давид устроился удобнее, выбрав правильный угол и приготовился долго-долго шлёпать задницу Яра.       — Если хочешь, можешь считать, — равнодушно сообщил Давид, чередуя слова сильными ударами, звенящими в тишине комнаты. — Но я не настаиваю, просто интересно, как долго ты выдержишь.       Давид хохотал. Молодое сильное тело податливо вздрагивало в ответ на каждый удар, отдающийся сочным, возбуждающим звуком, и оставляющий розовый след на смуглой коже. Ярослав не считал, но отвечал на шлепки то короткими вздохами, то полустонами, то всхлипами и чуть вздрагивал. Он лежал удобно, был хорошо зафиксирован и мог полностью отдаться ощущениям. Пока что острой боли не было, лишь нечто пикантное, запретное, затрагивающее всю ту грязь, что скопилась в душе. Сердце билось быстро, взволнованно, разгоняло горячую кровь по телу, а вместе с ней и похоть, и тайное желание подчиняться, быть избитым, униженным, отдаться во власть неимоверной силы…       Давид был мастером. Его движения были идеально сбалансированы, отточены. Каждый удар был лишь чуть сильнее предыдущего, чуть больнее, чуть быстрее, едва-едва, но всё вместе заводило Ярослава, забирало его дыхание, лишало его воли и превращало в покорное тело. Всего лишь тело, с которым можно было делать всё, что угодно. Сегодня Яр был удивительно тих, и Давида это вдруг взбесило. Ему захотелось, чтобы мальчишка орал, плакал и молил остановиться. И Давид знал, как этого добиться. Он уже устал, но Яр всё ещё был в достаточно ясном сознании. Да, возбуждён, но его разум лишь чуть подёрнулся дымкой похоти и того горько-сладкого желания, что можно познать лишь в БДСМ. Желания боли и унижения. Желания лишиться контроля над своим телом, желания отдаться и раствориться в руках Мастера…       Этого было мало! Им обоим сегодня этого было мало! Давид заметил, что и его дыхание сбивается: от бесконечной порки, от возбуждения и от злости. Пора переходить к кое-чему поострее. Дана такое бы не поняла и не оценила, но Яр… О, это придётся ему по вкусу! Давид не отстранялся от Ярослава, чья покрасневшая задница так зазывно была выставлена напоказ на удобном станке. Так и просила не только хорошего ремня, но и толстый член, да поглубже, но всему своё время: несмотря на нарастающее возбуждение, Давид не был уверен, что поощрит этого испорченного мальчишку, бесстыдно расставившего перед ним ноги, своим членом. Мысль о том, чтобы точно так же закрепить на станке Дану, раздвинув ей и ноги, и ягодицы, чтобы можно было и бить, и одновременно медленно, с оттяжкой, трахать туда, куда она так отчаянно не хочет его пускать, заставила Давида громко вздохнуть. Возбуждённо. Нет, хватит играться с мальчишкой. Он и сам уже долго не выдерживает, а задница Ярослава лишь покраснела, да дыхание его чуть участилось. Давид отбросил стек на пол и призывно щёлкнул пальцами: его любимый ремень послушно скользнул в руку. Он даже не стал привычно ним играть, заводя себя и нижнего, а сразу же ударил поперёк выпяченной задницы с розовеющими следами.       О, теперь уже было поинтереснее! Ярослав вскрикнул и вскинулся, насколько позволяли крепления, но быстро покорно распластался по станку. Он любил эту боль. Пикантную, обжигающую, расходящуюся от удара волнами дрожи и желания. Давид это знал и не спешил: бил размеренно, ожидая благодарный стон после каждого прикосновения, резкого и страстного. Он входил во вкус, свист ремня, разрезающего воздух, заставлял его сердце сладостно замирать. Он ни за что не признался бы, но лишь в такие моменты, предвкушая сочный звук прикосновения ремня к покорной плоти, слыша его лишь в своём воображении, он был по-настоящему счастлив. Единственное, он старался не думать о том, что и его нижнему хорошо от этой боли. Он предпочёл бы делать это с новичком, непосвящённым в тайну тёмных и порочных желаний, с новичком, не получавшим ни капли удовольствия, не почувствовавшим ни секунды возбуждения, только чистую боль. Но Ярослав был не таким. Даже жестокие удары ремня, уже совсем не игривые, а злые, раздражённые, вызывали в нём стоны, полные неприкрытой похоти. И эти стоны начинали раздражать Давида. Он хотел причинять боль, мучить, заставить плакать и молить остановиться!       И у него был инструмент, способный на это. Он бросил ремень, но всё же отошёл к шкафу в надежде, что за эти секунды Ярослав остынет и в полной мере оценит новую порцию боли, но мальчишка вертелся, поскуливая от нетерпения, и Давид потерял над собой контроль. Кнут, тонкий и длинный кожаный кнут рассёк воздух с резким свистом и обрушился на спину Ярослава, уже хорошо разогретую ремнём. Но он не рассёк кожу, кровь не выступила, а Яр лишь глухо закричал, и крик перешёл в стон, пусть отчаянный и будто пьяный, но всё же стон. Давид ударил снова, не так агрессивно, скорее пытливо. Ему нравилась непредсказуемость длинного кнута. Конечно, поза была не лучшей для этого инструмента, но кнут всё же оставлял следы, длинные, алые, жгучие следы на крепком и выносливом теле.       Теперь уже Яр кричал: вскрикивал после каждого удара. Сердце колотилось в ужасе и экстазе, в голове шумела кровь, перекрывая все мысли будто звуком океана. Яр не заметил, как начал всхлипывать: слёзы сначала лишь навернулись на глаза, плотно зажмуренные, но вскоре покатились. Ему было действительно больно, хоть и не настолько, как это было бы без подготовки, и всё же член его был напряжён, а в голове вспыхивали картинки всего того, что делал с ним Давид после порки. Как он бывал возбуждён, каким красивым и крепким был его член, как он бесцеремонно входил в Ярослава и долго-долго трахал, так долго, что Яр успевал кончить несколько раз и порой даже ненадолго отключался… И он ждал этого и теперь, поэтому всё меньше реагировал на жестокие удары.       Давид был доволен: ему всё же удалось рассечь кожу и теперь алые полосы тянулись по спине, заднице и бёдрам. Плохой, непослушный мальчишка получил своё наказание! Таких мальчишек надо пороть каждую неделю, чтобы они потом ещё долго не могли сесть на прекрасную, слишком соблазнительную задницу, которой так неосмотрительно вертели перед другими… Давид отстранился и сделал глубокий вдох: ему требовалось восстановить дыхание. Он ведь тоже уже возбуждён.       — Ну что, как тебе урок?       Ярослав не ответил, лишь расслабленно лежал на станке, и Давиду это не понравилось. Он отшвырнул кнут и подошёл к Яру спереди. Да, так и есть, он опустил голову, тяжело и сбивчиво дыша, и вряд ли слышал вопрос. Давид поднял ему голову за подбородок и с удовольствием дал пощёчину.       — Я спросил: понравился ли тебе урок? — повторил он холодно.       Яр очнулся и поспешно пробормотал:       — Да, Отец.       — Хочешь, чтобы я продолжил?       — Да, Отец, — всё так же тихо выдохнул Давид.       — Что именно ты хочешь?       Яр промолчал, тяжело дыша и подбирая слова. Пальцы на его подбородке нетерпеливо сжались.       — Я спросил…       — Я хочу, чтобы вы ебали меня… как шлюху, — простонал Ярослав.       — О! Как шлюху? — хохотнул Давид, отстраняясь.       Он вспыхнул холодным гневом: ему совсем не хотелось, чтобы его сын был чьей-то шлюхой, поэтому он легко ударил его по щеке и снова перехватил за подбородок. Хотелось взглянуть в его глаза, но Давид не собирался снимать повязку, поэтому ориентировался на интонации в голосе.       — И как часто ты был чьей-то шлюхой?       Ярослав нетерпеливо завозился. Разговор ему не нравился, вообще говорить не хотелось, но он понимал, что это часть игры. Подобные разговоры заводили Давида, распаляя в ледяном сердце ярость.       — Только вашей, — прошептал Ярослав, вдруг покраснев от стыда.       Не хотелось в этом признаваться, но он сам предпочитал другую роль, и лишь Давиду позволял обращаться с собой… вот так.       Давид довольно хмыкнул. Вот так-то лучше! И грех оставлять такое послушное тело — покорное ему, только ему! — без поощрения. Поэтому Давид обошёл Ярослава, несильно шлёпнул пару раз, но отошёл к шкафчику. У него было кое-что, что он подготовил для Даны, для того чтобы постепенно приучать её к анальному сексу. Давид знал, что она не скоро будет готова принять его слишком большой член, даже в обычном сексе она порой кривится от боли, поэтому пока ревностно бережёт попку, но эта пробка должна ей понравиться. Не слишком толстая, но длинная, она была на дистанционном управлении и вибрировала достаточно сильно, чтобы вызвать у неё оргазм. Давид, помня её высокую чувствительность в нужной зоне, хотел порадовать и испытать Дану, но и Ярославу должно понравиться. И всё же даже это поощрение Давид собирался превратить в сладкую пытку.       Яр чуть вздрогнул, но довольно выгнулся, подставляясь, почувствовав холодное прикосновение смазки. Он тщательно готовился к этой встрече, знал, что его ждёт, поэтому пробка, равномерно толстая, показалась ему совсем не страшной, хоть Давид и засунул её сразу же, одним движением до самого ограничителя. Ещё несколько игривых шлепков по алым ягодицам, и Ярослав довольно застонал. Начиналось самое вкусное!       Давид обошёл его, подхватив по пути флоггер, и Ярослав вздрогнул и устроился удобнее, едва услышав звук молнии. Давид решился, и Яр не должен был его подвести!       — Ох, какой ты нетерпеливый мальчишка! — захохотал Давид и, раскрутив флоггер, осыпал его спину колкими ударами. — Ты уверен, что справишься? Я требователен, ты же помнишь!       — Я помню! — с жаром воскликнул Яр, облизывая пересохшие губы и прислушиваясь.       Судя по шуршанию, Давид полностью раздевался, и Ярослав пожалел, что у него завязаны глаза. Давид почему-то избегал полной наготы, и Яр понял, что соскучился по его телу, к которому уже давно не имел доступа в полной мере. Давид не позволял к себе прикасаться. Хотя, возможно, с Даной всё не так? Ярослав вспомнил вдруг, сколько раз заставал её у него на коленях в самых пикантных позах. Отец прижимал её, позволял обнимать себя, целовать, ласкать…       — Открой рот, — приказал Давид, грубо оттягивая ему подбородок, и Яр покорно подставился, готовясь принять огромный член.       Мало кто из его любовников мог похвастаться таким размером, но Ярослав был уверен, что справится. Давид не спешил, осторожно поднёс головку в жадно раскрытому рту и медленно провёл по губам, к сожалению, не таким пухлым, как у Даны. Он усмехался, позволяя Ярославу тянуться к члену, но это было не всё: едва Яр поймал головку языком, Давид включил вибрацию в пробке, сразу же на средний режим.       Ярослав взвился, задрожал, завертелся и, конечно же, упустил член изо рта. За что сразу же получил пощёчину.       — А говорил, что справишься! — хохотнул Давид. — Открой рот!       Это был уже злой приказ, совсем не игривый, и Ярослав заставил себя держать голову неподвижно. Давид подхватил его за подбородок, приподнимая и вытягивая голову, чтобы сделать горло доступным. Он медленно, издевательски медленно проталкивал член в жадно открытый рот, но пока ещё был ласков:       — Вот так. А теперь позаботься обо мне. И не вздумай сбиться!       Не сбиться было невозможно, это Давид знал. Он издевательски играл с режимами, то накручивая вибрацию до предела, то вдруг сбрасывая обороты и оставляя тело Ярослава остывать. Даже прикованный к станку, Яр не мог лежать спокойно. Его трясло, захватывало волнами возбуждения, и это жутко отвлекало. Он знал, что должен сосредоточиться на работе, сосать уверенно, равномерно, не смея сбиться, чтобы не испортить Давиду ощущения, но это было невозможно! Он дважды выпустил член изо рта, и Давид достаточно грубо заталкивал его обратно, и однажды случайно задел головку зубами, за что получил сильный, обжигающий удар плетью по спине. И всё же он увлекался. Ему нравилось то, что он делает. Нравилось быть прикованным и чувствовать дразнящую пробку сзади и огромный член спереди. Нравилось ласкать Давида, хоть он и не видел его реакцию, но слышал чуть ускорившееся дыхание.       И всё же он был не так хорош, как этого требовал Давид. И он решил наказать Ярослава: накрутил вибрацию до максимума, позволяя ему вертеться от накатывающего возбуждения. Яр тяжело дышал, его руки давно сжались в кулаки, и он сдерживался, предчувствуя скорый оргазм. Но Давид контролировал всё, даже оргазм своего партнёра. Поэтому Яр начинал злиться: сердце его билось бешено, тело горело, в паху будто разлился огонь, но член, напряжённый до боли, никак не мог разрядиться. А пробка вибрировала, заставляя его двигаться, сжиматься, вертеться, помогая себе всем телом. И всё никак!       В этих сладких муках он совсем забыл об огромном члене, медленно двигающемся в его горячем рту. Давид поддерживал его шею, вроде бы помогая, но Яр пришёл в себя, когда вдруг почувствовал боль: сильная рука сжалась и перекрыла ему воздух. Он дёрнулся, но рука не отпустила, только член ещё глубже вошёл в рот.       — Не дёргайся. Или будет хуже! — не столько услышал, сколько догадался Ярослав, потому что от страха и удушья в голове шумело.       Давид не игрался. Ему нравилось то, что он видел: теперь прекрасное тело, пусть и избитое им же, забилось вовсе не в предчувствии оргазма, а в ужасе боли и удушья. Ярослав не любил подобные игры, но какая разница? Пусть немного придёт в себя. Пока же мальчишка давился, кашлял, слюна пузырилась на его подбородке, но Давид не вытаскивал член, наоборот, навалился всем весом, вталкивая его поглубже в горячий, но слишком мокрый рот. Он ненавидел, когда слюна портила ему костюм, но, будучи голым, он мог себе позволить подобную неряшливость.       Наконец-то он отпустил шею, но тут же перехватил Ярослава за нос, сжал его так, чтобы перекрыть воздух, но не причинять боль. Яр закашлялся, вдыхал жадно, со свистом, давился слюной, уже откровенно стекающей из широко открытого рта.       — Вот так! Дыши, мой хороший мальчик, дыши. Я бы не навредил тебе, ты же знаешь.       Слова с трудом пробивались в сознание Ярослава. Он держался на грани: пробка возбуждала, но и раздражала, а то, что делал с ним Давид… ох, это пугало! И всё же это было пикантно, он не мог отрицать. Как же хорошо было снова дышать, хоть и ртом, почти полностью заполненным толстым членом, головка которого уже давно пробилась в горло. Давид сжалился над ним, отпустил нос, хоть и подло захихикал его облегчённому вздоху, но теперь Яр мог дышать, медленно и спокойно.       — Всё-всё. Не бойся. Всё будет хорошо. Ты у меня такой смышлёный мальчик, ты же покажешь мне, на что способен этот красивый ротик?       Яр даже не мог кивнуть, только всхлипнул. И всё же Давид сделал ему поблажку: он отключил вибрацию, и теперь Ярослав мог сосредоточиться. Он несколько раз глубоко вздохнул и устроился удобнее.       — Расслабься, я всё сделаю сам, — прошептал Давид, ловко подхватывая Ярослава за шею, выпрямляя её так, чтобы член вошёл как можно глубже.       Главное, чтобы мальчишка не запаниковал и не начал кашлять и давиться. А его членом легко подавиться! Бедняжка Дана никак не могла запустить в горло даже головку, слишком широкую для её ротика, и Давид подумал, что стоит её тренировать усерднее: положить на край кровати, поддержать голову, выпрямить шею, широко открыть рот и…       Но пока перед ним был другой рот, и Давиду стало вдруг противно от того, сколько членов побывало в этом чудесном некогда ротике! Таком сладком, таком горячем, таком податливом… Яр медленно и спокойно дышал, расслабившись и превратившись лишь в тесное и мокрое место, которое так хорошо было трахать. Давид никуда не спешил, едва-едва двигался, понемногу проталкивая член глубже, наваливаясь всем весом, наслаждаясь влажными хрипами Ярослава. Мальчишка терпел, Давид видел, как сильно сжались его кулаки, слышал влажное дыхание. Яр сосредоточился лишь на дыхании и на медленных движениях толстого члена, но Давид вдруг потерял терпение: он резко отпрянул и тут же затолкнул член обратно, сопровождая движение ударом флоггера. Послышалось хриплое бульканье, и Давид повторил эту комбинацию движений, снова и снова, и снова, утопая во влажных звуках, чувствуя, как густая слюна течёт по пальцам, как тесное горло обхватывает чувствительную головку…       Но это быстро ему надоело. Ярослав устал, начал хрипеть и дёргаться в кандалах, будто мог вырваться. За это он получил сильную пощёчину, и Давид отступил.       — Тебя надо тренировать, — фыркнул он, не столько вытирая ладонью слюну, сколько размазывая её по щекам Ярослава. — Ты так быстро сбился, чуть не задохнулся и едва всё не испортил. Приходи ко мне, я научу тебя терпению и выносливости.       Яр молчал, с трудом восстанавливая дыхание. Хоть он и готовился к ночи, предчувствуя и подобный глубокий минет, но член Давида всё же сделал ему больно. Какой же он огромный! И как же хорошо было бы почувствовать его… Яр даже не успел довести мысль до конца, как пробку резко вытащили, и он испуганно вздрогнул.       — Но-но! Разве не об этом ты мечтал всю ночь? — издевательски засмеялся Давид.       Яр замер, приготовившись принять огромный член, но Давид не спешил.       — Отвечай, грязный мальчишка! Это же ты просил, чтобы тебя ебали как шлюху! Так разве ты не этого хотел?       Давид устроился удобнее, пока только вложив головку между ягодиц, но не проталкивая её.       — Хотел! И хочу! — отчаянно проскулил Ярослав. С закрытыми глазами все чувства обострились, и тело молило о продолжении, чутко отзываясь на каждое прикосновение.       — Расскажи-ка мне, кто ещё делал с тобой так?       От холодной смазки Ярослав на секунду сжался, но тут же заставил себя расслабиться, чтобы принять толстый член Давида. Хоть бы он был ласков и осторожен, а не вошёл одним толчком, иначе…       — Ты боишься меня, мой дорогой? — проворковал Давид, упираясь одной рукой о избитую поясницу, другой же чуть подхлёстывая спину плёткой.       Член он вводил всё же медленно, наслаждаясь невыносимо тесной задницей Ярослава. Он точно готовился? Давиду пришлось навалиться и продвигаться толчками, сдерживаясь, чтобы не кончить. До чего же тугой!       — Не боюсь, — простонал Ярослав, закусил губу и впился ногтями в ладони.       Ему хотелось выгнуться, подставляясь, насадиться самому, но он мог только ещё покорнее прильнуть к кожаной скамье и попытаться расслабиться. Он не был готов! Не был готов к настолько толстому члену!       — Тогда скажи мне, я не буду злиться, — Давид сделал паузу, чтобы подавить стон, потому что наконец-то вошёл до конца, и зажмурился от удовольствия. — Кто-то делал с тобой так?       — Нет! — воскликнул Ярослав, дрожа всем телом. Он едва сдерживал мольбы: пусть Давид двигается! Не останавливается так, потому что Яра разрывало от возбуждения. Член прижался к животу и истекал смазкой, вздрагивал, требуя прикосновений, но Ярослав знал, что не получит их.       — Значит, ты только мой? Только мой сладкий мальчик?       — Только ваш!       — Отлично! — выдохнул Давид.       Больше говорить он не мог: теперь и его захлестнуло жгучее желание. Он всё так же придерживал Ярослава за поясницу, избитую и мокрую от пота, потому что парня шатало от его сильных толчков. Давид почти полностью вытаскивал член и загонял его резко и безжалостно, отчего Ярослав жалобно вскрикивал. Даже ремень и кнут не вызывали такой реакции, и Давид распалялся всё больше от этих вскриков, всхлипов, вздохов и стонов. Яр не замолкал ни на секунду, даже его дыхание было шумным, способным возбудить любого, кто случайно бы их услышал. Станок скрипел под сильными толчками огромного Давида, мокрое тело Яра скользило по коже, его член бился о влажный лобок. Звуки безудержного секса наполнили холодную чёрную спальню, и Давид потерял контроль. Он не сдержался, зарычал от неутолимого желания и ускорился, вколачивая член до мокрого шлепка. Едва яйца прикасались к скользкой от смазки промежности, Ярослав хрипло вскрикивал, подаваясь навстречу Давиду, прижимаясь к его лобку, и даже ремни не сдерживали его разгорячённое тело.       Сердце билось, гулко отдаваясь в голове. Ярослав не мог ни о чём думать, его захватило обжигающими волнами возбуждения. Тело горело, заглушая боль, туманя сознание, и он сосредоточился на ощущениях. Казалось, ещё немного и он взорвётся! Ещё чуть-чуть, один толчок, ещё один, и ещё… Ну вот теперь уж точно! Сердце замирало, Ярослав обливался потом, во рту пересохло, и воздух выходил толчками с каждым движением Давида, но разрядка не наступала. Он попытался было двигаться, подаваясь навстречу толстому твёрдому члену, заполняющему его, растягивающему и раздражавшему до боли, но Давид придерживал его трепыхавшееся тело, изредка подстёгивая ударами плётки.       Давид терял терпение. Тесная, узкая, горячая задница Ярослава, казалось, должна была быстро довести его до оргазма, но ему чего-то не хватало. И даже алые следы на спине, раздражённые ещё больше злыми ударами флоггера, не помогали. Ему надо было чего-то ещё. Чего-то, что уничтожило бы это молодое и выносливое тело под ним. Чтобы Яр больше не трепыхался, не вертелся, не подмахивал, как похотливая сучка, чтобы растворился под его напором. И Давид знал, как это сделать: он навалился, войдя до упора, замер, перехватил Ярослава двумя руками за бёдра, натянув на член, увеличившийся вдруг. Увеличившийся насколько это было вообще возможно. Давид раньше лишь изредка позволял себе подобном и теперь с нетерпением ждал реакции Ярослава: если его задница действительно не знала других членов, то он будет впечатлён!       И он был! Ярославу показалось, что внутри его что-то взорвалось. И так толстый член вдруг расширился, заполняя его, но Яр почувствовал не боль, а мгновенный взрыв оргазма. Он забился с протяжным животным стоном, похожим на вой, тело его напряглось, живот вздрагивал, пока член выплёскивал горячую сперму. Несколько томительных мгновений, во время которых Давид лишь ускорялся, растягивая задницу Ярослава ненормально огромным членом, и Ярослав затих. Он всхлипнул и обмяк, и даже удар ладонью по избитой ягодице не привёл его в чувство. Давид впился пальцами в смуглые крепкие бёдра и яростно натягивал покорное тело, будто хотел разорвать его, войти настолько глубоко, чтобы уничтожить мальчишку, слиться с ним…       Оргазм пришёл неожиданно, и Давид замер, вжимаясь между ягодиц, исполосованных кнутом. Он навалился, и станок поехал по паркету от его веса, но Яр не реагировал, он не чувствовал и горячей спермы, заполнявшей его изнутри. Давид кончал долго. Без Даны он воздерживался, сам того не замечая, и теперь накопившаяся сперма лилась и лилась, так что Давид даже пожалел, что не кончил Ярославу в рот. Ему бы понравилось…       И всё же он подумал об этом лишь мельком, удивившись слишком долгому оргазму, от которого наконец-то почувствовал облегчение. Будто свежая волна смыла все тревоги. Он долго-долго не вытаскивал член, так и стоял, выравнивая дыхание и поглаживая спину Ярослава, влажную от пота и с бисеринками выступившей от порки крови. Ох, как хорош был мальчишка сегодня! Давид ещё чувствовал свою сперму в тугой заднице Ярослава и понял, что возбуждается от одной лишь мысли, что можно бы и повторить… Дать Ярославу и себе немного времени, чтобы снова разжечь огонь нетерпения и страстного, тёмного, запретного желания, а потом… вкусить это вновь!       Ещё немного, и Давид бы продолжил двигаться, разжигая себя и Ярослава, но силой заставил себя отстраниться. И всё же член он вытягивал осторожно, придерживая Яра за ягодицы, будто медленно стаскивая его с себя. Мальчишка всё ещё не реагировал, и Давиду пришлось подойти к нему спереди, чтобы оценить ситуацию. Ярослав не поднимал головы, дышал неглубоко и хрипло, и Давид уже привычно подхватил его за подбородок и дал две крепких, звонких пощёчины.       — Приходи в себя! Всё закончилось! — зло бросил Давид и отступил от Ярослава.       Сегодня он был не в настроении заботиться о состоянии нижнего. В общем-то, он редко бывал в настроении, и его любовники это знали, но Ярослав, похоже, забыл. Он с трудом поднял голову и слабо застонал. Реальность встретила его холодом, болью и жестоким голосом Отца, а ведь только что было так хорошо!..       Давид одевался быстро. Не желал, чтобы Ярослав видел его обнажённым. Он должен видеть его только в строгом костюме! Быстро одевшись, он уселся в кресло и великодушно махнул рукой. Станок и чёрная маска пропали, и Яр вскрикнул, рухнув на холодный паркет. Но боль от удара была ничем по сравнению с тем, что испытывало тело. Яр знал, что не был готов к подобному уроку! И теперь слабо стонал, собираясь с силами, чтобы хоть приподняться с пола. Ослеплённый пусть и слабым, но светом, он не сразу разглядел Давида, сидевшего в большом кресле, закинув ногу на ногу и подперев кулаком голову.       — Какой же ты неуклюжий! — с деланным сочувствием протянул Давид.       Ярослав сжался под его взглядом, чувствуя, что заливается жгучим румянцем стыда. Давид выглядел роскошно, он же… Что ж, сперма вытекала из растянутой задницы, и этим всё сказано.       — А ещё ты ужасный неряха! Ты видел, что ты натворил? — с издёвкой спросил Давид, и Яр метнул на него злой взгляд, уже догадавшись, что услышит. — Ты испачкал паркет!       Давид хохотнул и жадно облизнул губы, искривлённые в злой улыбке. Ох, как долго он этого ждал! Дана, например, упрямилась и относилась к сперме с нескрываемой брезгливостью, но Яр… Он ведь хорошо воспитанный мальчик и не подведёт своего учителя?       — Ну же! Давай! Ты должен убрать за собой! — потерял терпение Давид и чуть подался в кресле.       Это был нехороший знак, и Ярослав неуклюже завозился на паркете. Что ж, по крайней мере, Давид не заставляет смотреть ему в глаза, иначе он бы заметил слёзы унижения, которые Яр не смог сдержать.       Давид торжествовал. И подкрепил свой триумф бокалом шампанского, возникшим в его тонких пальцах. Величественный, огромный, всесильный — он возвышался над Ярославом, и мальчишка не мог не почувствовать всю его мощь, поэтому не смел бунтовать. И всё же Давид чувствовал волны жгучего стыда, унижения и бессильной злости, исходившие от младшего сына. Что ж, видимо, одного урока было недостаточно! Придётся закрепить…       — Молодец, — довольно кивнул Давид, и Яр поднял на него пылающий и ничего не видящий взгляд. — Я жду тебя здесь ровно через неделю. Мой любимый мальчик.       Ярослав не успел ничего ответить: перед глазами всё завертелось, и его вышвырнуло на ковёр в его старой спальне. Он с трудом поднялся на трясущихся ногах и огляделся: постель была расстелена, а на прикроватном столике в ведёрке со льдом стояло шампанское. И как бы невзначай за ним пряталась хорошо знакомая ему бутылка с ядрёным виски, настоянном на ядовитых растениях. Только это могло вырубить Ярослава, и Давид прекрасно это знал. Как знал и то, что парень захочет поскорее забыться, чтобы стереть из памяти эту ночь.       Шаткой походкой Ярослав подошёл к столику, даже не глядя, рывком взял бутылку и приложился к ней. Холодный виски обжигал измученное горло, вызывая слёзы, и Яр вдруг разрыдался, громко, по-детски, со всхлипами и судорожными вздохами. Горло перехватило, Ярослав едва успел поставить бутылку на тумбочку, потому что виски пошло обратно, и он метнулся в ванную. Его рвало, но слёзы не прекращались, и легче не становилось, и Ярослав не знал, станет ли? Не лучше, а хотя бы так, как было до этой ужасной ночи? Унизительной, отвратительной, болезненной ночи!       И всё же… Яр смыл слёзы холодной водой и посмотрел на себя в зеркало. Он весь дрожал от переполнявшего тело адреналина. Это было прекрасно! Так страстно, так горячо, так хорошо, как ни с кем и никогда. И даже последняя унизительная сцена, разыгранная Давидом, была на самом деле вишенкой на торте. Никто и никогда не обращался с ним так, кроме Давида. Но ведь в этом-то и суть! Яр впился пальцами в прохладный умывальник и закусил губу. Он знал, что будет с нетерпением ждать новой встречи со своим мучителем. Ужасным, но любимым мучителем.