Edge of glory

      Третья Олимпиада за карьеру станет для них последней. У них нет соперников за золото, и они смогут уйти непобеждёнными. Не как почти ушли в прошлый раз. В этот раз всё будет иначе, Тесса уверена.       А ещё в этот раз она точно знает, что после их ухода никто не будет решать, кто из недостаточно хороших самые достаточно хорошие. В прошлый раз было правда интересно, кто выйдет в топ после них — в этот раз она знает, кто займёт их место. Пусть даже они ей поначалу не нравились, но Марина была права, они действительно хороши. Они действительно умеют пахать. И им действительно надо было, чтобы ради них кто-то дверь с ноги в кабинеты открывал. Кому-то, правда, и это сложно сделать, но что тут поделаешь?       Лёд под лезвиями за столько лет стал родным — роднее чего угодно. Роднее кого угодно. Она уйдёт из соревновательной карьеры, знает — уйдёт от Скотта, уйдёт от Марины, но не уйдёт от льда. Лёд её всё. Лёд — часть неё. Большая часть.       Она ведь до сих пор не знает, что сподвигло вернуться Скотта, если говорить не только о серебре, которое должно было быть золотом. Если говорить не только об этом серебре, которое они твёрдо намерены заменить на золото, она вернулась ещё и потому, что не умеет жить без льда. Джордан показала ей как-то раз сцену из какого-то сериала, где герою заявили, мол, ты не травмирован войной, напротив, тебе её не хватает. Ей не хватало льда. Ей нужен был лёд.       Она чувствует, что может уйти из соревнований на этот раз. Тогда это было, скорее, вызванным обидой поступком. Сейчас это обдуманное решение.       Сейчас она легко взлетает в поддержку, оттолкнувшись ото льда, Скотт придерживает её так, как будто ему это ничего не стоит, и на миг Тесса позволяет себе уйти с головой в свою роль. Всего на миг, не более — сейчас лишь тренировка. Сейчас не выступление, где надо быть со своей ролью одним целым. Сейчас этого достаточно, а утонуть в роли может быть чревато.       — Хорошо, что вы уходите после Игр, — говорит Саша, когда они обе подъезжают попить воды, ухмыляется хитро. — Вы и Шибсы. Так у нас хотя бы будет шанс быть первыми.       — У вас был бы шанс, даже если бы мы не уходили, не прибедняйся, — заявляет Алекс позади неё, заставляя Сашу картинно подпрыгнуть, как если бы она испугалась, и за сердце схватиться. — Ещё сезон не закончился, напоминаю.       — Спасибо за напоминание, — фыркает Саша. — Но я от своих слов не отказываюсь.       Алекс показывает ей язык и отъезжает от них. Смешно им обеим.       — Знаешь, — делится Тесса, сама не знает, почему, но ей об этом сказать хочется, — когда вы только появились у нас, я вас двоих даже мысленно по именам не называла. Противные русские выскочки.       — Вредные канадские задаваки, — отзывается Саша тут же. — Точнее, ты задавака. Скотт не задавался. И Ваня не страдал фигнёй.       — Это нам понадобилось полтора года, чтобы поладить, а они справились за пару недель и пару бутылок пива, — смеётся Тесса, головой качает, мол, безобразие. — По-моему, нам стоит кое-чему у них поучиться.       — Нам стоит многому у них поучиться, — поправляет Саша. — Хотя должны были бы уже. Особенно вы, сколько вы там уже времени в паре стоите?       — Слишком давно, чтобы это было правдой. Мы древние старики, особенно Скотт.       — Я всё слышал! — орёт Скотт от другого борта, и смешно снова. — Саша, не верь этой женщине, я молод и полон сил! Ты ей поверишь сейчас, а потом она будет врать тебе про мой артрит, радикулит и импотенцию!       — А у него еще и импотенция? — бормочет Саша, явно сдерживающая смех. — Жуть. Как ты с ним вообще сосуществуешь, он же дед старый.       «Страдаю и мучаюсь», уже рождается на языке у Тессы, но Саша вдруг виновато улыбается куда-то ей за спину и срывается с места. За спиной её, когда она поворачивается, Марина обнаруживается, и вроде бы сердито прищуренная, но эти искры в её глазах не спутать ни с чем.       — Я рада, что вы нашли общий язык, — говорит Марина. — В любой рабочей атмосфере шаткий мир лучше холодной войны. Но это не значит, что вместо того, чтобы тренироваться, можно стоять тут и болтать.       Не сердится, это видно сразу. Тесса кивает, мол, поняла, и тоже с места срывается. Да, тренировки не отменял никто. Слишком уж близко самые важные соревнования в жизни каждого спортсмена.       Третьи в их жизни.       Лёд под коньками пусть и чужой, но такой же, как и везде. Главное что это лёд, а уж где он, дело десятое. Главное что это лёд, а кто на них смотрит с той стороны борта, кроме Марины, неважно. Даже судьи. Какая разница, кто сидит там, если в итоге всё сводится к тому, чтобы работать, работать и ещё раз работать?       Когда работать не могут или не хотят, или когда хотят результатов выше, чем заслуживают, договариваться в подтрибунках тоже не гнушаются, Тесса знает. Тесса правда надеется, что ради неё никогда не договаривались — а если и договаривались, она не знает, и ей было бы обидно. Ей хочется верить, что всего, чего она добилась, она добилась честно. Есть те, кто даже не пытается скрывать, что их достижения, их баллы не самостоятельно заработаны — есть те, кто заявляет, что всё честно. Первых Тесса не любит за то, что гордятся тем, чем не стоило бы гордиться — а они гордятся, вот в чём проблема — а вторых за лицемерие. Не нравятся ей по итогу ни те, ни другие. И дружить не получается ни с теми, ни с другими.       Невелика потеря.       Ей бы сейчас, на самом деле, ни с кем не дружить — не до того. Не до дружбы, не до тех усилий, что требуются на поддержание с кем бы то ни было хороших отношений. Это требует времени. Это требует сил. Это требует энергии, и внимания, и мало ли чего ещё? Но те, кто действительно важен, понимают — никого не осталось за столько лет, кто не понимал бы, и кто не принимал бы. Осталась-то, по факту, только семья, да те недодрузья, что на катке вместе с ней. Те, кого она бы и не подумала раньше друзьями назвать. Она бы и сейчас их так не назвала, на самом-то деле, но они — самое близкое к друзьям, что у неё вообще есть.       Не то чтобы ей когда-то были нужны друзья. Главное — не они, а цель. Мечта. А когда мечта сбывается, просто надо найти новую. Она знает, что найдёт — но сначала надо, чтобы сбылась эта. Недолго осталось. На кровати её плед с красным кленовым листом — плед, в который она кутается, едва вернувшись к себе, как в флаг. Во флаг тоже будет — скоро совсем. Ещё немного — и командные соревнования, те самые, в которых в прошлый раз она помогла команде заработать для них всех серебро.       На этот раз она нацелена на большее, чем в Сочи. Во всех смыслах.       На этот раз она добьётся больше, чем в Сочи, это уже точно — это Тесса знает так же хорошо, как собственное имя. Это она знает так же хорошо, как то, что, держа в руках Сухорана, она стоит на верхней ступеньке вместе со всей своей командой, и рука Скотта на её плече, и улыбка на её лице. Саша с Ваней на ступеньку ниже, он в сером, она в красном — кошмарные костюмы, на самом деле — и оба, кажется, не верят, что это происходит. Майя и Алекс с другой стороны, довольные и улыбающиеся. Они-то как раз верят в происходящее, и, похоже, наслаждаются этим. Часто, Тесса давно заметила, те, кто бронзу завоевал — самые счастливые среди медалистов. Именно потому, что получили медаль. Серебряные думают о том, что должны были сделать, чтобы получить золото, в чём ошиблись и что могли бы сделать лучше. Золотые думают о том, что дальше, и как им отстаивать свой титул, доказывать, что это было не случайностью — если, конечно, не заканчивают на этом свой путь. Бронзовые просто счастливы быть медалистами.       — В личном теперь тоже так надо, — смеётся Алекс, когда они собираются вместе, рядом с Мариной, после награждения. — Чтобы все медали были наши. Выложиться по полной. Олимпиада, она не каждые полгода. Она раз в жизни. У некоторых.       — У некоторых, — хмыкает Скотт, по спине его хлопает, ухмыляясь. — Переходите за Канаду выступать. Или за Японию. Тогда сможете и на следующую поехать.       — Обойдёмся, — смеётся и Майя. — Нам бы в пятёрку в личном войти, и на пенсию можно уходить с чистой совестью.       — Если вы в тройку не войдёте, зря я вас тренировала столько времени, — возмущается шутливо Марина. Майя тут же разыгрывает грусть — они смеются все вместе. Даже Саша, непривычно хмурая в последние пару дней, и та посмеивается.       Кстати, что это с ней?       — Ничего, — говорит Саша, когда Тесса её спрашивает напрямую. Только по улыбке, которую она натягивает старательно, понятно сразу, что «ничего» это на самом деле её волнует. Тесса бровь приподнимает, мол, да кому ты пиздишь, и Саша сдаётся, явно недовольная тем, что приходится это сделать. — Я волнуюсь, окей? Я впервые на Олимпиаде, и сразу первым номером страны. Сильной страны, не такой, из которой больше некому ехать. Это обязывает.       — Я когда-то была на твоём месте, — хмыкает Тесса. Саша плечами передёргивает.       — Ты на момент своей первой олимпиады уже три года как была первым номером страны. Мне меньше полугода назад сказали, что нас двоих здесь не будет, а теперь вдруг вспомнили, что у Вани папа олимпийский чемпион, и теперь мы обязательно, мол, должны привезти в Россию медаль. И говорят об этом, вот чудо-то, те же самые люди, которые в нас не верили, или же желали нам неудачи.       — А вы уже привезёте в Россию медаль. И даже две, если не накосячите особо, сможете.       Непохоже, чтобы Сашу это убедило — она всё равно улыбается уголками губ и плечи расправляет.       — Спасибо, что так веришь в нас.       — Я в вас не верю, — поправляет Тесса, — я просто вижу, что вы можете. Просто вам не давали возможности раньше.       Скажи ей кто два года назад, что они с Сашей будут стоять в коридоре Каннынской ледовой арены, подпирая стены узкого коридора, одна напротив другой, без негатива и без презрения, она бы посмеялась. За два года поменяется многое, сказала она ей тогда, помнит свои слова так же хорошо, как будто только что произнесла их. Откуда ей было знать, что поменяется настолько многое?       — Знаешь что, — говорит она, потому что не знает, что ещё сказать, а ещё потому, что эти слова сами приходят на ум, ложатся на язык, наружу рвутся, — там, конечно, будут зрители и будут судьи. Но мы ведь танцоры, так? Вот и танцуй. Так, как будто от этого ничего не зависит. Расслабься.       — От этого зависит всё, — хмыкает Саша горько. — Но я попробую. Спасибо.       «Спасибо» её в ушах эхом, когда они расходятся по комнатам. «Спасибо» её отдаётся на границе сознания, когда Тесса засыпает и когда просыпается на следующий день. Что ей хочет сказать собственное подсознание? Зачем её мозг с ней так шутит? Тесса не сразу понимает — понимает, на самом деле, только когда на лёд ступает снова, когда второй раз над главным льдом Каннына начинает играть их музыка.       «Расслабься.»       «Танцуй так, как будто от этого ничего не зависит.»       Иногда лучший совет — свой собственный. Иногда никто не поймёт, что тебе нужно, кроме тебя самого. Гонка за победой иногда не приводит ни к чему — в лучшем случае. В детстве Тесса читала о истории Олимпийских Игр, о том, сколько человек гибло в попытках обойти других, сколько их было, тех, кто рисковал не только здоровьем, как они сейчас, но и жизнью, намного больше, чем любой из них — всё ради победы. Она знает, что не станет подобной тем, кто в обломках собственной колесницы умирал на обочине пути к славе — не те времена — но...       Но она расслабляется. Выдыхает. Улыбается Скотту.       И танцует так, как будто от этого не зависит ничего. Как будто это не больше чем очередная тренировка, и ничего не случится, если они ошибутся — максимум сдвинет Марина сурово брови да отчитает их. Марина, когда они со льда выходят, сияет — нет нужды ей говорить что-то, чтобы они поняли, что она думает.       — Завтра, — говорит она, — так же, и второе золото у вас в кармане. Вот увидите.       Завтра, думает Тесса, остановившись на полпути в подтрибунки, взгляда не отрывая от льда, если Саша с Ваней будут катать так же, им точно гарантирована медаль. Золото они никому не отдадут — но Майе и Алексу придётся постараться, чтобы выцарапать у них серебро. Майе и Алексу придётся постараться, чтобы выцарапать медаль у собственных соотечественников, на самом деле, но это уже совершенно другой разговор. В Майю и Алекса она верит — как верит и в Сашу с Ваней, что бы она ни говорила. «Завтра» превращается в «сегодня» быстрее, чем она готова — лёд под лезвиями тот же, что и в любом уголке земного шара, холодный и податливый.       На этом льду сегодня будет твориться история, это так же точно, как то, что она выходит на него, затаив дыхание на миг. На этом льду сегодня будет твориться история, она уже творится — Тесса закрывает глаза, вдох-выдох...       — Вперёд! — доносится до неё на два голоса, криком, перекрывающим толпу, беснующуюся на трибунах. — Вперёд, вы лучшие!       Ей не надо даже оборачиваться, чтобы понять, кто кричит. Она оборачивается, чтобы послать Саше с Ваней воздушный поцелуй.       Она кидается в объятья Марины на выходе со льда — на выходе из кика кидается в распахнутые объятья Саши и Вани. Первые. Они первые — вторые Саша и Ваня, и третьи налетающие на них с объятьями Майя и Алекс. Кто из них первым в эту кучу-малу притягивает Марину, они не знают — кто-то да притягивает, кажется, все сразу, и подхватывают знаменитую We are the champions тоже все, когда Скотт — его голос сложно не узнать — затягивает сразу припев, отчаянно фальшивя не потому, что не умеет петь, а потому что ему нравится придуриваться. Потому что лопнувшей струной куда-то ушло напряжение последних месяцев, последних недель, последних дней, часов, минут — потому что им надо куда-то выплеснуть эту радость.       Саша плачет в автобусе, сжимая Сухорана, утыкаясь в плечо Ване, и Тесса уже почти срывается подойти, спросить, в чём дело — ни за что бы так не поступила раньше, но изменилось слишком многое — но Скотт её за плечо придерживает, одними губами произносит «оставь их», и Ваня целует Сашу в макушку бережно, и когда Саша голову поднимает, на лице её покрасневшем от слёз улыбка. На лице её улыбка всё оставшееся время, и на показательных, и по дороге в аэропорт даже. Улыбка недоверчивая. Улыбка счастливая. Тесса помнит, она сама такой была — после Ванкувера. Только у неё самой в глазах тогда застыл вопрос немой — что дальше? У Саши, как ни вглядывайся, нет этого вопроса.       — Что дальше? — спрашивает не она Сашу — спрашивает Саша её, когда самолёт набирает высоту, когда Скотт через проход, а Ваня по другую сторону от Саши притворяется задремавшим.       — Уступим место молодым и дерзким, — хмыкает она. На подозрительный взгляд Саши фыркает и головой качает. — Не смотри на меня так, на этот раз точно. Четвёртой Олимпиады не будет, моя фамилия всё-таки не Савченко. Тур по Канаде, а там посмотрим. Может, соскучусь по льду в какой-то момент достаточно, чтобы стать тренером, но это скорее к Скотту, чем ко мне вопрос. Что насчёт вас двоих?       — Живы будем, не помрём, как говорят у нас в России, — хмыкает и Саша в ответ. — Будем и дальше рвать глотки другим и рваться ко всем возможным медалям. Через четыре года новая Олимпиада. Может, получится повторить успех тридцатилетней давности? Папа Вани тоже сначала серебро на Олимпиаде взял, и только через четыре года золото.       — Значит, мне будет за кого болеть на следующей Олимпиаде, — подбивает Тесса. — Вот и повод на неё не забивать.       Может, они ещё поработают с Мариной для чего-то другого. Может, будут ещё проводить целые дни на катке. Может, пусть и завершается их карьера в том, что касается соревнований, но они не покинут надолго домашний лёд — на время всё равно покинут, для тура по всей Канаде, по ледовым площадкам по всей стране. Может, будет ещё что-то — Тесса не загадывает далеко. У неё впервые в жизни есть эта роскошь. У неё впервые в жизни есть свобода для этого.       Она собирается этой свободой воспользоваться.       Саша и Ваня — она уже привыкла так их называть, не выскочками, не наглыми русскими малолетками, а почти с теплом и по именам — обнимают её на прощание в аэропорту. Это прощание будет недолгим — они ещё увидятся совсем скоро.       В конце концов, они успели стать ей почти-друзьями. Даже если она долгое время будет в другой стране, таким не разбрасываются.