quiet birds in circled flight

Это не то, с чего все начинается, но это то, что Сяо помнит, — и это все само по себе начало. Ли Юэ, спустя тысячелетия войн, исцеляется в терпеливых объятиях мира. Но для Якши «Мир» — ни что иное, как еще одна стадия войны, потому что гнев убитых Богов особенно силен, когда мир наслаждается покоем и процветанием, созданным не их руками. Поэтому Сяо избегает тепла равнин, бодрствуя в горах, чтобы наблюдать за землей вокруг на предмет появления демонов. Это то, что он ответит, если кто-то решит спросить его, и это будет чистой правдой, но… Есть еще одна причина, по которой он держится отстраненно. Здесь вокруг — ни души, только стремящиеся в небеса травы и бутоны цветов, а иногда — отважно взмывающие ввысь птицы. Здесь он не последний, а единственный, и это легче выносить. Что же, это был его способ обрести покой, или, по крайней мере, что-то близкое к нему… Пока однажды северо-восточный ветер не пригнал море облаков. Он открыл свои глаза. Чужак? Он берет свое копье и стремглав бросается к источнику, перепрыгивая с вершины на вершину. Ветер кружит вокруг него, разнося отголоски… Песни? В ней нет силы. Значит ли, что то, что его там ждет — это всего лишь человек? Сяо следует за песней до самого Каменного леса Хуагуан, а там — мальчик в чужеземной одежде, стоящий среди поляны цветов Цинсинь и напевающий себе под нос. Как он оказался здесь? Нет, это не важно. Сяо приземляется позади него, стараясь не раздавить цветы под своими ногами. — Назовите своё имя и намерения. Мальчик устремляет на Сяо взгляд, и его глаза широко раскрываются, но вовсе не от испуга, а от нескрываемого неторопливого любопытства, и смотрит он не на Сяо, а на его копье. Нет, он смотрит не столько на его копье, сколько на его Глаз Бога, и только потом — на его лицо, задерживаясь немного дольше, чем мог бы. — Привет! — произносит он легко и воздушно, словно это голос не человека, а ветерка (и этот голос странно Сяо знаком). — Ты, должно быть, Сяо! Он чувствует, словно что-то кольнуло его в области шеи. Откуда он знает моё имя? Он готов требовать ответы, но есть в этом незванном госте что-то, что он не может уловить. Его Глаз Бога светится, словно реагируя на… Сяо отступает назад и склоняет голову (но не колени, он преклонит их только перед Мораксом, и только перед ним). — Лорд Барбатос, примите мои извинения. Я вас не узнал. Спустя мгновение Анемо Архонт заливается смехом: — Это нормально… Наверное, — последнее он уже бормочет себе под нос, а затем качает головой. — В любом случае, не стоит формальностей. Я здесь просто случайно прогуливался, и (как нарочно!) я случайно застал тебя во время патруля! «Архонт» и «случайная прогулка» — не то, что частенько можно было бы встретить вместе. Быть может у него имеются какие-то скрытые мотивы? Но единственное зло, которое чувствует Сяо — то, что терзает его собственную душу. Поэтому он отвечает: — Я вижу, — Хотя на самом деле это не так, — если вам ничего не требуется от меня, я вынужден вас покинуть. — Постой! Барбатос протягивает к нему руку. Никакого злого умысла, он вполне мог сделать это неосознанно, но Сяо инстинктивно напрягается. Архонт одергивает руку. — Это не приказ, — поспешно добавляет он, — мне ничего не нужно от тебя, но если… Если… У тебя найдется свободная минутка, я хотел бы узнать, как называются эти цветы. Какой странный запрос… и таким окольным путем сформулированный. Сяо — это оружие, а не гид, но Барбатос дал ему свое благословение, поэтому Сяо исполнит его желание (но только в этот раз!). — Цинсинь. — Цинсинь, — повторяет Барбатос, спотыкаясь о сложное для него произношение Ли Юэ. — «Чистое Сердце?» Сяо кивает и улыбка снова расцветает на губах Барбатоса. — Какое красивое название! — бормочет он. — Не мог бы ты рассказать мне о них побольше? Почему он в самом деле так одержим цветами? Можно подумать, что он Дендро Архонт. Сяо пытается найти в своей памяти хоть какие-то знания, которые могут быть полезны. — Они горькие, — сообщает он. — Гань Юй их ест. Барбатос округляет глаза. — Необработанные? — переспрашивает он. — Ну надо же. — он делает паузу, в глубоком раздумье разглядывая цветок Цинсинь. Затем он отрывает лепесток и кладет в рот, и тут же давится. Сяо тут же приходит к выводу, что Анемо Архонт — идиот. — Я тебя предупреждал, — безэмоционально говорит он. — Это правда! — Барбатос смеется. Он проводит большим пальцем по лепесткам еще раз, но (к счастью) больше не пытается их есть. — Думаю, это могло бы вырасти у меня, — размышляет он, а затем улыбается, думая, что сказал что-то умное. — Что ж, мне пора идти. Спасибо за беседу, Сяо! Вихрь перьев вздымается в воздух и исчезает в потоке ветра. Это было… странно. Вскоре демоны снова начинают требовать его внимание, и Сяо забывает об этой встрече. Только песня всё ещё звучит в его памяти.

***

Анемо Архонт не всплывает в мыслях Сяо ровно до тех пор, как несколько лет спустя Моракс не зовет его к себе на и без того крайне редкую встречу. — Барбатос навещает Ли Юэ, — говорит он так, словно он говорит о погоде, а не о (по мнению Сяо) Архонте с его случайной прогулкой, к слову, уже во второй раз. — Сопроводи его, если он согласится. У него есть склонность притягивать неприятности или… создавать их. Сяо хмурится: — Он представляет опасность, милорд? — Опасность? — повторяет Моракс, и тень, похожая на улыбку, мелькает на его лице. — Не больше, чем обычный человек. Такова его природа, — он замолчал, а янтарный блеск в его глазах тускнеет, — чрезвычайно похоже на пыль. — Заканчивает он. Аналогия?.. Или он имеет в виду Богиню Пыли? Сяо мимолетно слышал о ней от других Адептов, но едва ли знает подробности. — Это не содержит никакой информации для тебя, мои извинения, — Моракс замолкает, подперев подбородок рукой. Спустя время, он снова говорит: — Думай о Барбатосе, как о ребёнке, у которого иногда случаются приступы мудрости. И это… кажется Сяо точным описанием, учитывая их прошлую встречу. Особенно по части ребёнка, насчёт остального он не уверен. — Если представится возможность, — продолжает Моракс, — пожалуйста, приведи его посмотреть на Глазурные лилии. Это всё. Сяо откланивается и уходит. Глазурные лилии — дань уважения Гуй Чжун, если он не ошибается. Моракс посадил множество цветов в этих землях, но большинство из них — погибли, так и не расцветя. Он надеется, что Барбатос, Бог Песен, сможет это изменить. Но тогда зачем вовлекать в это Сяо, который жизнь может только… разрушать? Не то, чтобы он спрашивал. Он не из тех, кто задаёт вопросы своему господину.

***

Сяо находит Барбатоса в гавани (хотя, возможно, это Барбатос находит его — ветер тянет Сяо и ведёт туда, где оказывается в итоге Бог Песен).

Белоснежный как голубь, возьми ты цветок…

Он бесшумно опускается на крышу. Барбатос не изменился с той встречи в Хуагуане — он стоит перед толпой с лирой и поёт, на этот раз уже на языке Ли Юэ.

И отдай лишь тому, чей в сердце росток…

Лёгкий ветерок шелестит осенними листьями, и он резко поднимает голову. Когда их взгляды встречаются, глаза барда расширяются, а затем он (из всех вещей, что он мог сделать!) подмигивает.

Цветок Цинсинь — благоухающая дива, Из красивейших цветов на всей земле, Смотрелся бы прекрасно и на мне.

Он извлекает из своей лиры тихую, тоскливую ноту — такую, что даже сердце Сяо сжимается внутри.

Но я боюсь, что через год, Цвести черед ему вдруг не придет…

Нота звучит в полной тишине. И только когда эхо его затихает, публика разражается аплодисментами, а Барбатос — кланяется. — Спасибо, спасибо, — красуется он, — 500 моры для барда! Несколько человек подчиняются и бросают ему монеты; он ловит их, обаятельно улыбаясь, и кладет в карман. Один ребенок предлагает вместо денег ему цветок, и Барбатос принимает его с тем же энтузиазмом, вплетая в свою шляпу. В конце концов толпа расходится, и Сяо спускается к нему. — Бар… Барбатос прижимает палец к губам Сяо, и у того тут же по спине пробегает разряд, подобный электрическому. -…д получает подарки? Вы мне льстите, но, пожалуйста, продолжайте, — он наклоняется и затем шепчет: — Зови меня Венти. Я бы хотел сохранить свою принадлежность в тайне. Из всего его сухого эмоционального набора, что его сейчас переполняет: раздражение, растерянность и еще что-то, что заставляло его пульс учащаться, — Сяо выбирает то, что ему лучшего всего знакомо: взгляд, полный неодобрения. — О, ничего такого! — Барбатос… Венти смеется, — Я просто хочу осмотреть каменные земли без своего титула, — он хлопает Сяо по носу (Это у мондштадцев такой этикет?!) — А ты почему здесь? Тебе понравилась моя песня? — Милорд попросил меня сопроводить тебя. Венти изменился в лице. — Сопроводить? — он недовольно фыркает, — Искал ли я когда-нибудь такое? — он упер руки в бока: — Держись меня, если хочешь, не хочешь — не иди. Сяо нужно несколько мгновений, чтобы разобрать конструкцию слов, которую составил Венти, а затем сделать то же самое, но для смысла. — Так мне надо уйти? — А что ты хочешь? — спрашивает его в ответ Венти. Он что, не умеет отвечать прямо? Сяо скрещивает руки на груди. — Если тебе не нужно мое присутствие, я уйду. В противном случае я буду следовать приказу и сопровождать тебя. Венти бросает на него непонятный взгляд, и Сяо замечает в его глазах вспышку той божественной сущности, что тот так пытается скрыть. Он борется с желанием разорвать этот зрительный контакт. Наконец бард (или это уже Бог?) вздыхает. — Очень хорошо. Почему он недоволен? Если он не хочет, чтобы Сяо был рядом, он может так и сказать.

***

Проходят дни, Венти путешествует по Ли Юэ, Сяо мрачной тенью ходит за ним, пытаясь составить профиль этого Бога (на всякий случай), но всё чаще задается вопросом, не проще ли будет предсказать поток облаков? Вот что его вводит в замешательство — так это, что Венти бессмертен. Одним только этим фактом он выше таких смертных вещей, как сон или голод. И он всё равно через некоторые промежутки времени останавливается, чтобы поесть; начинает зевать с наступлением ночи и падает в забытье до самого рассвета; спорит с торговцами и возмущается ценам на продукты; безостановочно чихает оказываясь в близости с кошками… и, насчет чего Сяо даже не думал, что такое вообще возможно — напивается. Безбожно напивается. К счастью, Венти никогда не просит Сяо помочь ему справиться с похмельем. На самом деле он вообще никогда его ни о чем не спрашивает, кроме всяких глупостей: — Сяо, тебе нравится Ютяо*? — Нет. — Ой, это тоже срифмовалось. А как насчет Тангулу*? — Нет. — Сяо, та свадьба: почему она бросила мяч в гостей? — Непонятные традиции смертных. — Сяо, хочешь выпить со мной? — Если ты хочешь предаваться смертным грехам, то давай как-нибудь без меня. Независимо от того, под каким углом он рассматривает, Сяо не может понять почему Венти ведет себя настолько неподобающе своему положению. Придает ли ему смелости его анонимность? Нет, он был таким же абсурдным даже в их первую встречу… когда они остались наедине и не были связаны никакими условностями. — Сяо, куда предстоит нам путь дальше? Наконец-то — пункт назначения. — Деревня Цинцэ. Венти моргнул. — Как же быстр был наш путь! Что интересного ждет нас туть? — Прекрати рифмовать, — вырывается из уст Сяо прежде, чем он успевает подумать, и следом застывает. Он что, только что отдал приказ Богу? Однако на это Венти всего лишь хихикает. — Хорошо, раз ты настаиваешь! Сяо одаривает его недоверчивым взглядом, но решает не смотреть дареному коню в зубы. Вместо этого он возвращается к вопросу Венти. — Моракс поручил мне привести тебя сюда, чтобы посмотреть на глазурные лилии. — Моракс… Глазурные лилии? Как неожиданно… — задумчивое состояние охватывает Венти, но лишь на короткое время, после чего он снова возвращается к своему детскому веселью. — Что ж, я окажу тебе услугу! Но только после тебя!

***

Они прибывают в Цинцэ с восходом луны. Венти смеется и бежит по каменным оградам вокруг террасы, свободный и радостный, как ветер, прыгает на поляну глазурных лилий, полных жизни и желания цвести, но… закрытых. На поляне маленький мальчик кропотливо и внимательно поливает каждый цветочек. — Подумать только! — кричит Венти, — Лилии выглядят просто прекрасно! Но как же так, сейчас не сезон? — Рекс Ляпис говорит, что они расцветут, если спеть для них, — тихо произносит мальчик в ответ, и это настолько тихо, что его слова буквально теряются в бурном журчании реки неподалеку. — Цветы, жаждущие песен! — загорается Венти — от одной только мысли он приходит в восторг. На долю секунды концы его кос светятся анемо-синим. — Мир действительно полон чудес. Не возражаешь, если я попробую? — Да, пожалуйста! — произносит мальчик и тут же заходится в приступе кашля. Венти встревожено тянется к нему, но мальчик лишь качает головой и облокачивается на террасу. — Извините, — бормочет он, — я в порядке. Ох… И не расстраивайтесь, если они не раскроются… Мама говорит, что такое — редкость. — Почему? — Думаю, они стесняются, — признается мальчик, и это звучит так, будто он открыл ему очень важный секрет. — Так что мы должны позволить им не спешить. — Ты совершенно прав! — хвалит его Венти. — Тем не менее давай-ка поглядим, сможем ли мы развеять их страхи. — Он достает свою лиру и прочищает горло.

В небе темном восходит луна, Над храмом Ханшан вороны кружат, Осенний мороз — всё небо дрожит, Тут падают листья, что гладь вся рябит. Лишь звон колокольный в долине Гусу, Не сплю я, далекую грея мечту.

Поэма Ли Юэ*, исполненная как монштадтская баллада. Казалось бы, они разные как огонь и вода… Но не для Венти. И все же цветы так и остались закрытыми, хоть и зашевелились, будто находясь в глубоком сне. — Сложные слушатели, не так ли? — досадливо восклицает Венти. — А я думаю, что… — зевок утаивает последующие слова мальчика, — это было так хорошо. Мм. — О, постой… — начинает Венти. Глаза мальчика закрывается, и он сгибается. Венти ловит его, прежде чем тот сталкивается с землей, и Сяо почти подходит к ним, но спустя несколько шагов останавливает сам себя. — Он не смог устоять перед энергией адепта, — бормочет он. Венти подхватывает невысказанное — и возмутительное — предложение. — Разве ты не видишь, что я слаб, как кленовый листок? — жалуется он, но всё равно водружает мальчика себе на спину и, вместо того, чтобы (по ожиданиям Сяо) продолжить жаловаться и кряхтеть, поднимается обратно на гору. На полпути их встречает мама мальчика, вся бледная и запыхавшаяся. — О боже, дитя моё! — ахает она и, уронив фонарь, бросается вперед. Венти помогает ей снять мальчика со своей спины. — Всё в порядке. Он просто заснул. Она вздыхает. — Это… это хорошо. Извините, что потревожили вас. — Венти возвращает ей обратно упавший фонарь, и видно, что робеет, будто хочет сказать что-то ещё. — Если я не ошибаюсь, — наконец рискует она, — Вы — бард из Мондштадта? — Лучший из лучших, — с ноткой наглости в голосе отвечает он… хотя, возможно, все так и есть. Она закусывает губу. — Мой сын, он… очень болен, — признается она. — Больше всего на свете он хочет увидеть, как расцветают глазурные лилии. Что мы только не пробовали, но… — её глаза светятся одновременно и надеждой, и отчаянием. — Мондштадт благословлен Богом Песен, да? Может быть вы сможете сделать то, что не получалось у нас прежде. Выражение лица Венти практически нечитаемо. — Я сделаю все, что будет в моих силах, — обещает он, но вся его предыдущая бравада улетучивается. Однако её плечи расслабляются от облегчения. — Спасибо вам, — бормочет она. Женщина перекладывает мальчика в другую руку и тянется к сумке. — Я заплачу… — Нет, — перебивает её Венти. Он выглядит огорченным. — Не нужно. Пожалуйста. Она снова его благодарит, склоняет голову и отправляется в деревню. Венти подпирает подбородок рукой, вероятно задумавшись о том, что и как спеть. Хотя выбор песни и не был проблемой. — Сяо? — зовет его Венти. — Куда ты собрался? — и так и не получив ответа, он следует за ним. Вернувшись к полям, Сяо приседает на корточки возле лилий. Пускай они и слабые, но несомненно несут в себе следы демонов. Большая часть растений в Ли Юэ страдает от этой… ненависти к покинувшим Богам, просачивается из земли к их корням. Глазурные лилии, резонирующие с человеческими эмоциями, не зацветут пока со временем не очистятся. Однако время… не то, что есть у этого ребенка. Сяо протягивает руку и тут же отталкивает. Черный густой туман исходит от цветов, струясь по его руке, и Венти вздрагивает. — Что за… — Не паникуй. — Ты мог сказать это и раньше, прежде чем у меня появился повод для паники, — хнычет Венти, но, несмотря на то, что он ведет себя как капризный ребёнок, его глаза смотрят со всей настороженностью. — Ты уверен, что это тебе не причинит вреда? Какой бессмысленный вопрос. Что такое один осколок ненависти Богов в сравнении с тысячью, что уже пронзили его душу? Что такое порез, когда крови уже не осталось? Нужно всего несколько вдохов, чтобы очистить цветы. Они все еще остаются закрытыми, но кажутся более вытянутыми. Сяо поднимается на ноги. — Когда мальчик вернется, спой для них. Какое-то мгновение Венти изучает его, словно он обнаружил неожиданную для себя загадку. Затем он улыбается: не так, как яркое солнце, а больше как безмятежная луна. — Естественно. Следующей ночью мальчик возвращается, и Венти поёт так, словно это его последняя песня, будто из его нутра, скрытого под смертной оболочкой, бьёт целый фонтан божественной силы…. Или это просто песня о любви к жизни? Все жители деревни, и даже обители фауны стекаются к ним, чтобы послушать эту песню. Пока Сяо наблюдает в тени, глазурные лилии, (наконец-то!), просыпаются ото сна и распускаются. Но сияние их бутонов… меркнет рядом с улыбкой маленького мальчика. На следующую ночь мальчик умирает во сне, и в ту ночь ему снится, как он бежит по полю цветущих лилий — последний подарок, который Сяо может ему предложить. Его мать дрожащим голосом шепчет Венти слова благодарности, но он только качает головой и наклоняется, чтобы что-то прошептать. А еще ночь спустя наполненная семенами Зизифуса сумка появляется у стен святилища с видом на деревню. Хоть медицина смертных не имеет никакого толка для адептов, этот поступок… ценится. Сяо уходит к вершине горы и смотрит оттуда, как внизу гаснут фонари, и… Это не может быть из-за бобов, он даже не ел их, но его душа, впервые за долгие годы, кажется… чувствует спокойствие. Как только вокруг остается лишь свет небес, Венти присоединяется к нему. Лунный свет окутывает его фигуру и очерчивает мягкие контуры лица. Это похоже на что-то… близкое к свечению, — и Сяо думает, что он выглядит… Божественным. Нет… Не совсем так. Барбатос не похож ни на Моракса, ни на других Богов, которых встречал Сяо. Он привлекает его внимание, но даже не думает командовать. Он не солнце, вокруг которого вращается мир, а звезда, подчеркивающая красоту ночного неба. Он не внушает ни трепета, ни страха… Скорее нечто нежное, как цветение, жаждущего песни цветка. — Ты знаешь… Сяо вырывается из собственных мыслей. Венти улыбается ему, и он поспешно отворачивается. Он же не пялился, ведь так? — Ты одно из самых больших людских заблуждений, — продолжает Венти. — Непонятная жажда стремления к смерти… Так что я могу понять, почему некоторые думают, что ты холоден. Когда доходит до дела, — он легонько смеется, а его глаза изгибаются в полумесяцы, — Ты очень нежный человек. Это он-то… Нежный? Абсурд. Сяо — Якша. Его руки запятнаны эонами кровопролитных битв. (Тем не менее, что-то в его груди трепещет и распускается от этих слов, словно дерево, рвущееся навстречу солнцу) — Послушай, Сяо! Не мог бы ты на мгновение закрыть глаза? Наперекор самому себе Сяо подчиняется. — Вытяни руку. Что-то нежное и мягкое опускается в его ладонь? Глазурная лилия? — Пускай сломился стебелек, но погляди, сколько же в ней света! — Венти разглаживает лепестки, которые уже начали складываться (а его ладони касаются пальцы Венти) — Ни один листочек даже не поблек, — он отступает назад, и его улыбка… Снова то чувство, которое Сяо не способен распознать. — И мы — счастливые свидетели расцвета! Проблески мудрости…. действительно. Но Сяо все ещё задается вопросом, есть ли существо, способное благословить Бога? Какой Бог, раз уж на то пошло, ведет себя как смертный? Один конкретный, вызывающий сомнение, Бог внезапно издает испуганный звук. — Уф, я рифмовал! Сила привычки, ехехе. Прости за это. Ох… и правда. Но Сяо не находит в себе причин для раздражения. — Всё в порядке. Когда он сам стал таким же непонятным, как Бог перед ним?..

***

Когда приливы сменяют отливы, а птицы возвращаются с юга, Венти возвращается в Мондштадт, а Сяо — к Мораксу. Гео Архонт аккуратно держит Глазурную лилию, словно та сделана из хрусталя, — и смотрит на неё, широко распахнув глаза. — Где… Никогда раньше Сяо не видел своего господина не способным подобрать слова. Он не уверен, что должен видеть это и сейчас, поэтому он стоит, опустив свою голову. — Деревня Цинцэ. Взгляд Моракса тускнеет, когда он погружается в свои воспоминания. — Чи… — он глубоко вздыхает, — Нет… Возможно, там можно создать новые воспоминания. Он откладывает лилию в сторону и снова поворачивается к Сяо. — Выражаю тебе мою глубочайшую благодарность. Ты волен просить у меня, что угодно, и, если это в моих силах, ты получишь это. Что угодно? Сяо чувствует себя униженным. Но… Что ему просить? (Окончить твою битву? Ты знаешь, что это невозможно.) — Ты не обязан давать мне ответ сейчас, — добавляет Моракс. — Просто имей это ввиду. Это всё. Сяо кланяется и поворачивается, чтобы уйти, как внезапно слышит: — Ах, Гуйчжун… Он спешно уходит: эти слова не для него. В ту ночь он останавливается на вершине горы Тяньхэн, откуда открывается вид на всю гавань внизу. На реке горят огни, там течёт жизнь, но он словно замирает во времени — слова Моракса возвращаются к нему. Ты можешь просить меня о чем угодно. Но у него нет никаких желаний. Никаких желаний, но… Песня, звучащая на ветру. Звонкий легкий смех. Улыбка, освещенная лунным сиянием. Барбатос не его бог, но почему он чувствует себя предателем?