***
ГаньЮй открывает ящичек, подписанный как «Сокровище Дракона Чжун Ли», и осторожно извлекает бумажник из мини-музея камней и кучи других диковинок. — Пожалуйста, не забывай его нигде снова, — говорит она с неизменной теплотой в голосе, но с отчетливыми нотками Я для этого слишком мало сплю. Сяо испытал сомнительное удовольствие от того, что смог сдать все свои выпускные экзамены за один день, поэтому он хлопает ее по плечу. Чжун Ли смущенно улыбается. — Я постараюсь этого не делать, — извиняется он в тот момент, когда в конце коридора распахивается дверь. — … Что касается патентов, это один из лучших, что я когда-либо видела, — доносится голос ЯньФэй. — И во избежание каких-либо сомнений, — она заворачивает за угол, — мало кому удавалось подобраться так близко! — Ох, прекрати это, — смеется молодая девушка около нее, перебирая в руках бумажный пакет. Чжун Ли делает резкий вдох и поднимает глаза. Ее глаза… (Они знакомы, но почему? Ни ее форма, ни пыльно-серый оттенок. Тогда свет? Сияющая любовь к жизни. Это так сильно знакомо). … Встречаются с глазами Чжун Ли, и он вздрагивает. — Нам пора уходить, — шепчет Сяо, настойчиво и слегка сдавленно. Сяо моргает (он что-то пропустил?), но именно в тот момент, когда Чжун Ли поворачивается к выходу… — Постойте! Она протягивает руку, но затем колеблется. Ее взгляд прикован к Чжун Ли. — Мы… знаем друг друга? — Думаю, что нет, — отвечает Чжун Ли, но… то, как он меняется во взгляде… Он что-то скрывает? — Пожалуйста, прошу нас простить. Он торопливо выходит за дверь, и через долю секунды застывает на месте, сначала не понимая, а потом понимая даже слишком хорошо, — Сяо следует за ним. Позади них ЯньФэй спрашивает: — В чем дело, Гуй Чжун? Дверь щелкает и закрывается. После этого очень долгое время Чжун Ли не говорит и слова. И Сяо также ничего не спрашивает. В конце концов, когда они пересекают дальнюю часть двора, Сяо нарушает тишину. — Ты… хочешь поговорить об этом? Медленный выдох. — Я… в порядке. Просто удивлен. — Увидеть ее? — осмеливается спросить Сяо. — Или что она забыла? — Этого я как раз-таки и ожидал, — вздыхает Чжун Ли, хотя больше похоже на то, что он пытается убедить в этом сам себя. — Она… Ее конец был… не очень милостливым. Ах, да, точно. Чжун Ли из другого времени объяснил это ему так: “Существует только одна вещь, на которую может претендовать бывшее божество: их прошлое. Если быть точнее, выбор или отказ от этого. Вспомнить или забыть. Хотя, эти вещи… неизбежно истекают кровью.» Может быть, именно благодаря тому времени, что он провел с бардом, Сяо задается вопросом: Кровь. Словно чернила, пропитывающие бумагу насквозь. Или ранение. Что же видит Чжун Ли своим мысленным взором? — Я в растерянности, — наконец-то признается Чжун Ли. — Ты не потерял ее, — твердо говорит Сяо. — Не в этот раз. Они проходят мимо статуи Рекса Ляписа. Взгляд Чжун Ли на мгновение задерживается на нем. Но, в конце концов, это просто статуя. — Это правда.***
Чжун Ли следует за Сяо настолько далеко, насколько это позволяет служба безопасности аэропорта, а затем еще на один шаг дольше. — Я вернусь, — обещает Сяо. Со мной все будет в порядке. — Ты будешь, — соглашается Чжун Ли, сжимая плечо Сяо. — Yīlùpíngān*. И… — Выражение его лица становится отстраненным. А после он улыбается. — Нет, ничего. Ветер всегда был с тобой.***
мед. школа страдает, пожалуйста, отправьте свои обнимашки сяо: кто поменял название чата ЧунЮнь: Не я ЦИ ЦИ: ЗАТО Я сяо: зачем ЦИ ЦИ: ПТМШТ У НАС ВСЕХ ТАКТИЛЬНЫЙ ГОЛОДсяо и ЧунЮнь печатают…
ЦИ ЦИ: Я НЕ ЯСНО ВЫРАЗИЛАСЬ ЧунЮнь: Нет ЧунЮнь: Ты права сяо: … сяо: прямо сейчас я стою в очереди на посадку сяо: напишу вам как приземлюсь ЧунЮнь: Береги себя! ЧунЮнь: Звони, если тебе что-нибудь понадобится ЦИ ЦИ: НЕ ЗАБУДЬ СВОИ ЛЕКАРСТВА сяо: спасибо сяо: я не сяо: забуду? сяо: в любом случаесяо печатает…
сяо: я ценю это ЦИ ЦИ: [обнимашки_зомби.gif] ЦИ ЦИ: Без проблем ЧунЮнь: Мы же друзьяшки? сяо: да сяо: спасибо***
Самолет приземляется в Монштадте вечером. Сяо приходится проснуться, и спокойные легкие сны (из песен, смеха, чужих ладонях в его, поцелуя солнечного луча) утекают, как сквозь пальцы. Он водружает рюкзак на плечи и выходит из терминала. — Сяо, — раздается чей-то крик. — Сюда! Ну же! Девчонка в красном машет ему, сомнительно балансируя на спинке скамьи. Он узнает в ней человека из фото, что ему отправил Син Ху. — Эмбер? — спрашивает он. — Кузина Син Ху? Она спрыгивает вниз. — Это я! Позволь мне отписаться ей, чтобы она знала, что ты уже здесь. Кстати говоря, у Сяо тоже было несколько сообщений, что нужно было отправить. Эмбер хихикает над чем-то, затем убирает телефон в карман и поворачивается к нему со слегка обеспокоенной улыбкой. — Итак, Сяо! Ты когда-нибудь катался на мотоцикле? — Нет, — медленно отвечает он, не понимая к чему это приведет. — Только не говори мне, что… — Она поднимает вверх ключи. — О, нет. — О, да. Ты обязательно это полюбишь. Обещаю!***
Двадцать минут спустя Сяо все еще не уверен, что влюбился в него, но… довольно приятно чувствовать, как мимо него проносится ветер. Не совсем то же самое, как слабые впечатления от прыжков через горы, или еще более слабые — от золотых перьев, поймавших легкий блик на солнце, рассекающих белое полотно облаков… Как бы то ни было, это приятно. Он расслабляется. А потом они выезжают на трассу. — Чт… Ты что, пересекаешь полосу? — кричит он сквозь рев машин посреди часа пик, стараясь не думать о том, насколько безбожно мала дистанция между ними и по несчастному стечению обстоятельств зеркалами бокового видения (а возможно и больше чем просто зеркалами). — Доверься мне! — кричит в ответ Эмбер. — У меня это получается офигительно хорошо! И так оно и есть, потому что каким-то немыслимым зигзагом они огибают и минуют городские стены и в целости и сохранности аккуратно въезжают в гараж. Сяо соскальзывает с байка на трясущихся ногах. — Срань господня, — хрипит он. Эмбер также спрыгивает вниз, хотя и с гораздо большей грациозностью, и встряхивает распущенными волосами. Ее глаза блестят от возбуждения. — Вот это был отпад, да? — Я, — начинает он, но, почувствовав легкое головокружение, останавливается от того, как ему сперло дыхание (от тоски по ветру), — думаю я должен купить себе мотоцикл.***
Квартира Эмбер находится в одном из этих старинных фахверковых** зданий с деревянными лестницами, увитыми виноградными гроздьями. Что-то в этом всем стягивает и скручивает его изнутри… Воспоминание? — Обычно рыцари принимали здесь гостей, — поясняет она, и Сяо ловит каждое ее слово. — Иностранных чинуш, приезжих купцов, почетных путешественников, и даже богов, если ты конечно веришь в местные легенды. И… Ой! Она затихает. Похоронная процессия пересекает улицу снизу и поднимается вверх по ступеням к собору. Эмбер склоняет голову, Сяо следует ее примеру. Ветер вместе с собой приносит раздающийся гимн:«Не тоскуй, никогда не тоскуй по мне,
Это всего лишь плоть и кости, что покоятся в земле…
Моя душа — единый вихрь тысячи ветров,
И лишь распустятся цветы и заколышется листва,
Спою я песню о свободе ветра.»
Эмбер наблюдает за проходящей процессией (хотя у него есть ощущение, что того, на что она смотрит, здесь вообще нет). Со временем гимн тоже затихает. — Это очень старая песня, — с осторожностью отмечает он. — Да, из Эпохи Архонтов, — слабая улыбка украшает ее лицо. — Но ведь есть причина, по которой это длилось так долго, не так ли? Теперь я понимаю почему. Она отпирает дверь своей квартиры и держит ее открытой для Сяо. — Мне нужно выполнить несколько поручений, — говорит она, бросая ему связку ключей. — Чувствуй себя как дома, и кричи, если тебе что-то будет нужно, окей? — Так и сделаю. Спасибо. Отдав честь, она уходит. Дом. Он подходит к окну и открывает его на распашку. И, прислонившись к подоконнику, делает глубокий вдох.***
В эту ночь он поднимается по усыпанному лунной пылью высокогорью к Утесу Звездолова, легкий ветерок ласково гладит его по спине. Море белоснежных цветов вздымается и опадает у его ног; самые высокие касаются его пальцев. Здесь конечно же сесилии: тихие, но не сломленные грохочущими океанскими брызгами; грустные, но (думает Сяо) не одинокие, как о них пишут в книгах. И еще… Цинсинь? Он проводит рукой, перебирая их лепестки. Как странно. Или нет. Должно быть, ветер их принес сюда.“Белоснежный как голубь, возьми ты цветок…»
Его сердце сжимается. Эта песня, этот голос… Не может быть.«И отдай лишь тому, чей в сердце росток…»
Он не бежит, не хочет растоптать цветы… Но его сердце все еще шепчет горячую молитву (по кому?), и он сражается с волнами…«Витает в воздухе прекрасный аромат,
Цветов, что в вихре повсюду кружат»
На краю скалы, скрестив ноги, сидит фигура, омытая звездно-серебристым светом. Ее пальцы ловко перебирают струны гитары, напевая красивую песню. А косы колышутся на ветру. Что-то немножко отличается, но все же… — Венти? Фигура, вздрогнув, оборачивается. Но глаза его не нефритовые, а цвета ясного неба. Ах. — Мне жаль, — говорит Химмель, мальчик, чья песня очаровала дух ветра и чье желание создало бога (как же я об этом узнал?). Он сочувственно улыбается. — Не думаю, что я тот, кого вы ищите. Волна разбивается вдребезги о скалы, грохоча как разбитое стекло; что-то давно запечатанное внутри раскалывается, и внутрь врывается ветер…***
Это было здесь: в этих цветах, под этой луной. Венти наклоняется, его дыхание мягко касается уха Сяо, и говорит: — Я не буду перерождаться. Я был рожден ветром, поэтому… — Ты вернешься к нему. — Нежные улыбки всегда были даром Венти, но тем не менее Сяо старается. — Знаю. — И все же. — Все же. — Тебе будет лучше забыть, — шепчет Венти, но все же то, как он дрожащей рукой сжимает руку Сяо — выдает его. — Я не хочу, чтобы ты оплакивал меня. Когда Сяо говорит: «Я хочу помнить» — это исходит от чистого сердца, которое он уже давно вверил заботам Венти. Венти говорит, что Сяо дает слишком много, и Сяо думает, что никогда не сможет дать достаточно. Но такова любовь. Он смахивает подушечкой пальцев слезы Венти. — Тогда давай воспользуемся этим временем по-максимуму. И они делают это. Все дорожки и тропы проложены, реки пересечены, горы вздымаются ввысь, звезды изучены на небосклоне, ни одна песня не осталась не воспетой, ни одно слово не осталось недосказанным, долги уплачены один за другим… В конечном итоге этого действительно оказывается достаточно.***
Дует ветер. Опавшие лепестки свободно плывут и кружат в своеобразном танце. Сяо моргает, ветряная мельница (и что-то еще) вызывает у него слезы, и проходит несколько глубоких вздохов (вдох, выдох), прежде чем он успокаивается настолько, чтобы заметить нечто шелковисто-мягкое, заправленное за его ухо. Он тянет руку. Цинсинь. — О, — выдыхает Химмель. Он касается рукой кармана рубашки, там, где бьется его сердце, там, где сейчас покоился цветок сесилии. Его глаза мерцают, они такие же яркие, как луна, разбившаяся о воду. — Ветер здесь довольно мягкий, не правда ли? Задыхаясь, все, что может сказать Сяо: — Это так. Но это все, что должно было быть сказано.***
Куда мне пойти, где ты не сможешь меня найти? Никуда. Я всегда найду тебя. Если не в физической форме, то в цветах, что растут на скалах, в песнях, что повествуют об истории мира, в ветре, что шепчет и легко, словно перышко, касается кожи.*
Я нашел тебя. Сяо дает волю слезам. Просто сложи это все, — думает он. Вдох, выдох.***
Два бывших бога встречаются в качестве смертных. Один из них помнит слишком много (так он думает), а другая — слишком мало (так думает она). Если они будут вместе, будет ли это правильным? — Я не та Гуй Чжун, что ты знал, — говорит она. — Я знаю, — отвечает он. — Но, — она стукает его по груди, туда, где сердце из плоти и крови дрожит от того, что было и что может быть, — и ты не тот Чжун Ли, которого знала я. И вот тебе более приземленный вопрос: мне очень интересно, что ты скажешь о регулировании промышленного производства плаустрита. Почему бы нам вместе не выпить как-нибудь чашечку чая? Наконец он позволяет себе улыбнуться. Позволяет себе надеяться. — С радостью.***
Сяо берет в руки сесилию, и на мгновение, целую мимолетную вечность, мир — это просто хрупкая маленькая жизнь (такая легкая в его руках) и груз памяти (такой тяжелый). Слабый аромат, гулкая песня, фантомное прикосновение. Волна тепла захлестывает его, и после отступает, оставляя взамен себя только пустую боль, берег начинает дрожать от внезапного холода, а затем прилив снова и снова сменяется отливом, превращаясь обоюдоострый танец радости и печали. Это ранит. И ранит так сильно, но вслед за собой не оставляет даже шрама. На полсекунды, на наполубредовую вспышку, он представляет, как вырывает собственное сердце, раздавливает его, иначе как еще он может остановить все это? Но я никогда не пожалею об этом. Я никогда не пожалею о том, что со мной случился ты. И он отдаст. Один прощальный поцелуй. — Спасибо. Я люблю тебя. Он отпускает цветок, и ветер уносит его в небо, долгожданные объятия звезд. — Ветер усиливается, — бормочет Химмель. Он закрывает глаза. — Le vent se lève! ...il faut tenter de vivre! (Крепчает ветер!.. Значит — жить сначала!) *** И Сяо тихо заканчивает: — Значит — жить сначала.***
Дело вовсе не в том, что ему не снятся кошмары. Они снятся. Он тонет в багровых глубинах, намертво прикованный к жестокой судьбе. Он борется в воде? Или в крови? Он тянется к якорю, к чему-то, за что он мог бы ухватиться (хоть что-нибудь), и тянется вверх к тому, что ему кажется поверхностью, к свету, который, как он знает, там есть. Есть там хоть кто-нибудь? Кто угодно? Вот что случается… иногда. Чья-то рука хватает его (обтянутая перчаткой и сильная словно камень; острые ногти и боевые шрамы; тонкие пальцы, которые легко размещаются между его) и тянет вверх. Берегись. Нет, и ты тоже. Просто дыши вместе со мной. Хорошо? Вот что случается… иногда. Он выползает на сушу, жадно глотая ртом воздух. Кровь под его ногтями — все же его кровь, и только его. И даже не так уж и много. Я буду жить. И эхом раздается: Живи. Живи. Живи. Вот что случается… всегда. Он не тонет. Вот что случается… всегда. Он просыпается от ласк легкого ветерка. Голоса воспевают его грехи, но они все падают дальше и дальше. Кармический долг длиной в тысячелетия рассыпается в прах. Это его мир и покой.***
Есть ветер, что дует без конца с четырех концов света. Он танцует на холмистых равнинах, крутит вертушки и порхает над звенящими колокольчиками и вымпелами, взбирается по склонам утесов и кружит над тронутыми солнцем вершинами, расправляет крылья птиц, совершающих свой первый полет, проводит холодными пальцами по мокрым от пота волосам, посылает сердечные молитвы далеко-далеко и заключает землю в зеленые объятия. Как бы ни было нелепо, временами он тоже становится тяжелым. Он скользит по заросшим стенам полуобрушенной башни и, отдыхая под деревом, воображает сладостные звуки лиры. Он задерживается в болоте меж камышей и сохраняет тишину в память о мечте, что завершилась так рано. Но она проходит, как и все остальное. (Ругнувшись, Чжун Ли испуганно хватается за разлетевшиеся бумаги; Гуй Чжун смеется до коликов в животе, а он лишь вздыхает без всякой обиды в голосе. Химмель откладывает гитару в сторону и ложится на траву, глядя на проплывающие мимо облака. Сяо вдыхает океанский воздух и пробует взять несколько нот на ди). Мондштадт забывает свои детские мечты о богах и драконах. Кому же они тогда молились в величественном соборе? Кто же наблюдает, сохраняя спокойствие, за потоком жизни, развернувшейся на городских улицах? Некогда величественные титулы и эпитеты исчезают посреди страниц мифов. Однако все еще есть имя, которое очень плотно сидит в нескольких сердцах. И этого (всегда было) достаточно. А ночью, когда луна опускает свои полуприкрытые веки, ветер шепчет сквозь цветочные поля песню о птицах, обретающих мужество, желаниях, наполняющих небо, и о солдате, что наконец возвращается домой. *Yī lù píng ān (一路平安) — аналог «Счастливого пути». ** Фахверк — типичная архитектура Центральной Европы (в частности — Германии), в большинстве своем служивших домом для крестьян зданий. Удачно сочетает в себе основу из кирпича и деревянные балки и перекрытия. Фахверк, помимо несущей конструкции, так же играет роль и декоративную и является отличительной чертой зданий такого типа. В современных постройках остался только на фасадах. ***Поль Валери, «Кладбище у моря» / Paul Valèry, «Le Cimetière marin» (Перевод с французского Е.Витковского) • Название этого фика исходит их поэмы «Do Not Stand at My Grave and Weep»! • Заголовок этой главы идет из «Le Cimetière marin» и косвенно от «The Wind Rises»; • Похоронный гимн взят из описания к Утраченной молитве Святым Ветрам (прим.пер.: Я изменила текст, переводя его заново, и вставлять лишенный рифмы русский вариант из игры уже не стала)